Текст книги "Комендантский год"

Автор книги: Александр Тамоников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Так точно, товарищ полковник!

– Отлично. Вопросы?..

– Называя вещи своими именами, я должен нянчиться с бабой. Разве нет?

– Назовите это так. – Сырецкий сухо улыбнулся. – И вот вам мой добрый совет. Не надо перед ней выпячивать свое превосходство. Такой номер у вас не пройдет.

– Хорошо. Я с трудом, но допускаю, что сестра предателя может стать агентом НКВД. Ее мотивы также имеют объяснение. Почему сестру не репрессировали, а вместо этого наделили полномочиями и дали ей важное поручение? Это не укладывается у меня в голове.

– Одними репрессиями, знаете ли, сыт не будешь, – задумчиво пробормотал Сырецкий. – Слышали про творческий подход? Мы военная разведка, а не наркомат государственной безопасности. Предвосхищаю вытекающий вопрос. Вас не касается, что будет с Алевтиной после возвращения к нам. Если она, конечно, сможет это сделать. Еще вопросы?

– Последний, товарищ полковник. Я могу доверять командиру партизанского отряда Задорожному?

– Можете. Товарищ Задорожный – наш человек. То же касается и его комиссара Шаламова. Никита Евграфович был коллегой Задорожного по брянскому райкому, имеет личные счеты к нацистам и их прислужникам. Фотографии обоих вам покажут. Но тут есть и положительный момент, Вадим Андреевич. – В усмешке полковника было что-то саркастическое. – У вас наконец-то появится возможность навестить могилу родителей и привести ее в порядок.

Глава 3

Улица Зигштрассе, расположенная в тихом центре Брянска, утопала в зелени. Был погожий летний день. Размеренно помахивал метлой дворник в халате. Прохожих было немного. В этой части города отсутствовали шумные учреждения и предприятия. Чистота и порядок при немцах поддерживались. Рабочие убирали мусор, стригли кустарники.

Вдоль проезжей части тянулись опрятные двухэтажные здания с нарядными фасадами. До революции в этой части города проживали люди дворянского сословия и прочая небедная публика. В годы советской власти – государственные и партийные работники с семьями. Теперь это были офицеры вермахта и СС, чиновники оккупационной администрации.

Зигштрассе и окрестные переулки тщательно охранялись. Здесь всегда было тихо, как-то даже патриархально. Пейзаж портили только патрули в немецкой форме и автомобильная техника на проезжей части.

В здании с голубыми наличниками работало кафе. Двери были нараспашку, под натянутым тентом стояли столики с резными ножками.

Вадим пристроился с краю. Темно-зеленый китель с накладными карманами и орлом, оседлавшим свастику, сидел на нем как влитой. Блестели начищенные сапоги. Кобура на поясе, пилотка с окантовкой и тем же пернатым, пышные галифе, знаки различия гауптмана в петлицах. Часом ранее он смотрел на себя в зеркало и чуть со стыда не умер! Картину завершали треугольная нашивка с буквами «OD» (Служба порядка) и повязка на рукаве: «Вспомогательная полиция на службе германского командования».

Майор контрразведки СМЕРШ посмотрел по сторонам и усмехнулся. Если ты не знаешь, как относиться к происходящему, то делай это с юмором.

Ему приветливо улыбнулась особа средних лет в платье-колокольчике и нелепом кокошнике.

Она усердно притворялась юной девушкой, просочилась в открытые двери, застыла рядом и сказала:

– Добрый день, господин хороший. Чего желаете?

Вадима чуть не передернуло от такого обхождения.

Он пристроил на стол кожаную папку с документами, поднял глаза и спросил:

– Пиво есть?

– Да, у нас в продаже несколько сортов.

– Кружку самого лучшего. Больше ничего не надо.

– Сей момент, господин гауптман. – Официантка смерила его оценивающим взглядом и испарилась.

Пиво в заведении имело подозрительный цвет, аромат и вкус, далекий от натурального. Воистину, что немцам хорошо – для русского погибель. Но сотрудник вспомогательной полиции Остланда не роптал, потягивал этот напиток, напустив на себя отсутствующий вид. Он действительно расслабился на несколько минут и украдкой глянул на часы. Время терпело. Со стороны могло показаться, что офицер полиции наслаждается жизнью.

По улице проходили люди в штатском, отводили глаза. В восточном направлении проследовали два мотоцикла и свернули в переулок.

Заведение пустовало. Только на дальней стороне площадки сидел немолодой фельдфебель радиотехнической службы, потягивал кофе и читал газету. В раскрытую дверь подглядывала официантка, жеманно улыбалась.

Вадим отставил недопитое пиво, закурил немецкую сигарету. Табак в Третьем рейхе тоже обладал неприятной спецификой.

Зорин действительно расслабился. Мысли его потекли в правильном направлении, принимали законченный вид.

Последние двое суток выдались беспокойными. Самолет, пересекающий над облаками линию фронта, засекли немецкие зенитчики. В небе было тесно от разрывов. Пилот нервно смеялся, но все-таки увел машину из-под огня, выполнил в воздухе что-то сложное, совершенно несусветное.

Наслаждаться свободным падением майору пришлось почти до упора. Он дернул кольцо в последний момент, когда водная гладь стремительно неслась в глаза. Был толчок, расцвел купол парашюта над головой. Уже в следующий миг Вадим свалился в озеро. Будь это твердая земля, все кончилось бы плачевно. Зорин отрезал стропы, поплыл вразмашку, потом отогревался у костра, разведенного в овраге, плутал по лесу.

Партизаны встретили его в условленном месте. Потом они напоролись на зондеркоманду и полночи занимались бегом с препятствиями. Зорину пришлось отстреливаться, вытаскивать на себе раненого парня, хотя по-хорошему все должно было быть наоборот.

– В рубашке родились, товарищ майор, – добродушно пробурчал потом бородатый товарищ Максимов, отпаивая спиртом пришельца с Большой земли. – Но ничего, теперь все будет спокойно. Завтра переправим вас в Брянск. Есть там одна явочная хатка, где вы приведете себя в порядок.

Пробираться в город ему пришлось одному, благо адрес имелся. Два часа он провел на огороде, изображая кучку навоза, пока не явился хозяин, сотрудник полиции, совмещающий службу оккупантам с подрывной деятельностью.

Остаток ночи майор гладил форму, помявшуюся в мешке, и впитывал знания – как устроена жизнь в оккупации и что такое вспомогательная полиция. Хозяин жаловался, что хочет к партизанам, надоело притворяться предателем. Могут пристрелить, ножом пырнуть в подворотне. Кому докажешь, что ты свой?

Утром к дому на советском «газике» подвалила развязная компания в черных мундирах. Товарищи по работе бесцеремонно протопали по саду, с хохотом ворвались в дом. Всем лежать, молоко, яйца! Почему еще не собрался?

Перепуганный хозяин столкнул гостя в подпол. Когда веселая компания удалилась, Зорин, злой как собака, выбрался наружу, снова чистился, драил сапоги до неестественного блеска.

С дороги свернул майор бронетанковых войск, зашагал к заведению. Вадим поднялся, вскинул руку. Офицер сдержанно кивнул. В недрах заведения щебетала та же самая официантка. Майор мучительно вспоминал русские слова.

Вадим оставил под кружкой несколько рейхсмарок, забрал папку и вышел на улицу. Он снова посмотрел на часы и двинулся на восток. Дорога была совсем не дальней. Вскоре Зорин пересек дорогу, углубился в переулок, заросший молодой акацией, и вошел в уютный двор.

Здание было небольшим, одноэтажным. У крыльца стояли два мотоцикла с пустыми люльками. В одной из них был закреплен пулемет «МГ», справедливо прозванный красноармейцами косторезом. Зевали мотоциклисты в кожаных плащах, сдвинув на каски защитные очки.

Вадим сделал невозмутимую мину и вошел во двор. Мотоциклисты прекратили зевать и с любопытством на него воззрились. Зорин с достоинством кивнул им и поднялся на крыльцо. Мотоциклисты пристально смотрели на него, но не мешали.

Из глубины флигеля доносились голоса. Щебетала женщина, смеялся мужчина, произносил слова на ломаном русском языке.

Вадим помялся, подошел к двери, постучал по косяку. Голоса прервались.

– Прошу прощения. Я могу войти? – Он заглянул внутрь, осторожно переступил порог.

Флигель состоял из двух помещений. В глубине открытая спальня, виднелась спинка кровати. За порогом находилась гостиная. Ковры на полу, тахта с наброшенными подушками, пара мягких кресел, стол, покрытый пестрой скатертью.

На стуле, картинно изогнув сжатые ноги, сидела худая женщина в светлом платье с вышивкой на воротнике. На ее плечи был накинут цветастый платок. Темные прямые волосы, челка до бровей.

По комнате похаживал увесистый пехотный майор. Фуражку он держал в руке, блестели залысины в лучах солнечного света.

«Кавалер», – почему-то подумал Вадим.

– Так-так, а это у нас есть кто? – коверкая слова, по-русски произнес майор и подошел к гостю, покачиваясь с пятки на носок.

Его пухлые губы были поджаты. Он явно испытывал недовольство.

– Хайль Гитлер! – Зорин щелкнул каблуками и вскинул руку.

– Наш восточный помощник. – Офицер смерил взглядом фигуру в отполированных сапогах.

– Так точно, господин майор! Вспомогательная полиция, капитан Зорин. – Вадим вытянулся по швам, хотя предпочел бы треснуть этого типа по морде.

– Ваши документы!.. – Майор нетерпеливо щелкнул пальцами. – По-немецки разговариваете?

– Плохо, господин майор, – ответил Вадим. – Только со словарем.

– Там у вас словарь? – Офицер ткнул пальцем в кожаную папку и засмеялся, придя в восторг от собственной шутки.

Женщина, сидевшая на стуле, тоже улыбнулась.

– Никак нет, господин майор. Там мои сопроводительные бумаги, газеты, карта Орловской области, входящей в рейхскомиссариат Московия. – Вадим раскрыл папку, извлек нужные документы с печатями комендатуры, расстегнул нагрудный карман, добавил к ним служебное удостоверение. – Мне поручено сопровождать фрау Каминскую до города Локтя и передать ее господину Каминскому. Можете связаться с моим руководством, они подтвердят.

«Не дай тебе бог, герр майор, это сделать, – подумал Зорин. – А то ведь пристрелю к чертовой матери не только тебя, но и всю твою мотоциклетную команду».

– Так, посмотрим, что тут у нас. – Майор задумчиво перебирал бумаги. – Отдел охраны и сопровождения грузов.

– Ой, герр Глаубер, груз, это, наверное, я, – прощебетала дама и поднялась со стула.

Ее отличала какая-то болезненная худоба, но в изгибах фигуры сохранилась женственность.

– Вы же Вадим, да? Мне недавно звонили, сообщили о вашем скором прибытии. Это он и есть, герр Глаубер. Клаус, я очень благодарна вам за участие, за то, что не оставили одну, за ваши прекрасные манеры.

– Что вы, я просто выполнял свой долг. Так и быть, фрау Каминская, перепоручаю вас нашей доблестной полиции. Надеюсь, она позаботится о вашей безопасности. Передавайте привет своему брату. Германская армия горячо приветствует его героические начинания и в любой момент готова оказать ему посильную поддержку.

– Вы так любезны, герр Глаубер!

– Всего хорошего, фрау. – Майор щелкнул каблуками, искоса глянул на визитера, вытянувшегося по струнке. – Надеюсь, вы еще приедете в Брянск, и наша встреча не последняя.

– Никакого сомнения, мой дорогой Клаус. Я обязательно вернусь, и у вас появится прекрасная возможность сводить меня в ресторан. Но, увы, ближайшие месяцы я планирую пробыть с братом, а дальше… как знать, герр Глаубер?

Майор натянул фуражку, спрыгнул с крыльца и забрался в люльку, расточая воздушные поцелуи. Завелись моторы, мотоциклы выехали со двора.

Женщина стояла в распахнутых дверях, махала ладошкой.

Потом она закрыла дверь, прижалась к ней спиной и прошептала:

– Господь всемогущий!

По лбу ее бежали капли пота, челка намокла.

У Вадима появилась возможность хорошо рассмотреть эту особу. Впалые щеки, истонченная кожа. В уголках глаз залегли морщины. Она смотрелась старше своих тридцати трех лет. Ее нижняя губа непроизвольно подрагивала.

– Считаете, поможет? – вкрадчиво спросил Вадим. – Я про Господа всемогущего. Он тут вообще при чем?

Дама вышла из оцепенения, потянула носом и спросила:

– Вы выпили?

– Выпил, – подтвердил Зорин. – К сожалению, немного. То, что в этой местности называют пивом, сварено из лучших сортов ослиной мочи. Мне такое не осилить. Порхаете перед оккупантами, Алевтина Владиславовна? «Мой дорогой Клаус». Какая прелесть!

– Кто бы говорил. – Она поморщилась. – Вы тоже не были эталоном достоинства и независимости. О чем мы вообще говорим? – Женщина не отводила от него взгляд.

Глаза у нее были карие, большие и печальные.

– Мы просто знакомимся. Кстати, вы уверены, что я именно тот, кого вы ждали, а не подсадная утка, скажем, из гестапо?

– Перестаньте. Мне описали вашу внешность.

– Ну и ладно. – Вадим прошелся по комнате, заглянул в спальню, смерил критическим взглядом кровать с наспех наброшенным покрывалом.

Женщина следила за его перемещениями, вспыхнула и заявила:

– О чем это вы подумали? По-вашему, я сплю с немцами? Вам не стыдно такое думать?

– Не спите?

– Нет! – Она покрутила пальцем у виска. – Вы в своем уме? Если я кокетничаю с майором Глаубером, который действительно любезен и угодлив, то, значит, я с ним сплю? Какое вам вообще до этого дело? Я ни с кем не сплю!

Вадим понимал, что не с того начал, но ничего не мог с собой поделать, испытывал неприязнь к этой женщине, не хотел ей доверять, делать что-то общее, посвящать ее в секреты. О зверствах, чинимых Каминским, ходили легенды, а это, как ни крути, родная кровь.

Вадим украдкой разглядывал женщину и не видел в ней ничего привлекательного. Хотя отдельные представители мужского сообщества могли бы и не согласиться с ним.

– Почему вы так смотрите на меня? – Она испытывала явный дискомфорт. – Я вам что-то должна? Я ничего у вас не брала.

– Простите, – сказал Зорин. – Будем считать это ложными ощущениями. Вы могли бы и сами догадаться. Хорошее, кстати, платье, Алевтина Владиславовна.

– Я знаю. Оно хорошо подчеркивает круги у меня под глазами. Есть хотите? Немцы натащили всякой всячины.

– Позднее. – Он подошел к окну, взглянул в него и задернул занавеску.

– Нормально добрались? – спросила женщина.

– С приключениями. А вы?

– Более-менее. Согласно легенде, я бежала из Ленинграда, где находилась под негласной слежкой НКВД. Этот факт можно проверить, все подтвердится. По той же легенде, мне помогали бежать сотрудники абвера, но они погибли на разрушенном заводе, когда мы выбирались из города. Мне удалось добраться до леса, обойти советские посты. Потом меня схватили немецкие мотоциклисты и доставили в штаб, особо не разбираясь. Я чуть не загремела в концлагерь. Это уже не легенда, так было на самом деле. К счастью, сохранился мой старый советский паспорт, где ясным языком написано, кто я. В штабе этой воинской части нашлись светлые головы, сообщили о происшествии наверх. Меня доставили в Брянск, поселили в этом скворечнике. Сегодня утром с любезного содействия майора Глаубера я звонила в Локоть, беседовала с братом. Он был вне себя от радости, уже хотел прислать за мной конвой… Успокойтесь, не надо нервничать. Я уверила брата, что вокруг меня вся немецкая рать. Есть надежный сопровождающий. Хотя, возможно, я несколько приукрасила действительность. Ладно, не обращайте внимания. Вы сами начали. – Женщина присела на стул, у нее дрожали ноги. – Завтра в районе десяти утра за нами прибудет немецкий конвой с подачи того же майора Глаубера. Он доставит нас в Локоть. Я насилу уговорила Бронислава не делать резких движений. Он будет встречать меня в своем имении. Вы мой хороший товарищ. Мы познакомились в Брянске. Не думаю, что Бронислав будет проверять вас, убеждаться в том, что вы действительно служите в полиции. С чего бы у него возникли сомнения? Я вам доверяю, поэтому вы со мной. Вы же не станете своим поведением доказывать, что не тот, за кого себя выдаете.

– Я понял вас, Алевтина. Еще раз простите, если чем-то обидел. То есть немцы вам поверили?

– А какая причина не верить? Я родная сестра Каминского, прибыла из блокадного Ленинграда, с нетерпением жду встречи с братом. А заподозрить во мне агента НКВД – как-то за гранью, согласитесь. В повседневной жизни такого не бывает. Позвольте вопрос?

– Слушаю.

– Почему вы работаете под собственным именем? Это не слишком легкомысленно?

– Я родился и жил в Локте. Не был на родине много лет, но там остались люди, которые меня помнят. Было бы странно предстать перед ними под другим именем.

– Да, это странно, – согласилась Алевтина. – Я не знала, что вы из Локтя. В этой связи некоторые нестыковки в моих инструкциях находят объяснение. Не слишком рискованно, что вы там появитесь?

– Рискованно, – сказал Вадим. – Но не слишком. Никто не знает, чем я занимаюсь, не волнуйтесь. Я окончил техническое училище в Орле. Это все, что могут знать обо мне мои земляки.

– Пообедаете со мной? – Алевтина устремила на собеседника печальный взгляд. – На ночь можете остаться в этом доме. Я уйду в спальню, а в вашем распоряжении будет тахта в гостиной.

– Спасибо, Алевтина Владиславовна. – Зорин учтиво поклонился. – Но я поищу в округе недорогую гостиницу. Уверен, такие есть. Там же и поем. В котором часу, говорите, придет конвой?

– Я не предательница, – сказала женщина.

– Что, простите?

– Я не предательница, – повторила она. – Мне было несладко, я много пережила, попала под уголовное дело, даже отсидела в тюрьме три месяца, два года провела в блокадном Ленинграде, поверьте, не жировала. И все же я не предательница. Я вижу, как вы на меня смотрите, и ясно понимаю, с чем это связано. Я раньше любила брата, очень люблю сына, оставшегося в заложниках у моих коллег. Но сын тут ни при чем. Не знаю, сможете ли вы понять и должна ли я что-то объяснять.

Вадим задал вопрос в лоб:

– В случае необходимости вы сможете убить родного брата?

– Наверное, нет, – ответила Алевтина и закрыла глаза. – Но это сможете сделать вы, не так ли? А я не буду вам препятствовать.

– Хорошо. – Вадим поколебался, взялся за дверную ручку и сказал: – Поживем – увидим, не будем загадывать. Я все же пойду в гостиницу. Зверски устал, хочу спать.

– Ваше право. Приличная гостиница, кстати, за углом, на улице Фридриха Вильгельма. Я собиралась в ней поселиться, но потом мне нашли этот домик. Идите туда, там чисто и недорого. Я буду знать, где вы находитесь.

– Хорошо, я так и сделаю. На улице Фридриха Вильгельма, говорите? – Вадим поморщился. – Что за название такое?

– Какое есть. – Алевтина пожала плечами. – При царизме улица носила название Кабинетная, при большевиках – Советская, а сейчас – вот такое. А как ее немцы должны были назвать? Карла Либкнехта?

Вадим усмехнулся и вышел на улицу.

Глава 4

– Фрау Каминская? Обер-лейтенант Герман Вайс, к вашим услугам. – Рослый белобрысый офицер чуть поколебался и манерно раскланялся. – Это ваши чемоданы? Давайте помогу.

Вадим и рта не успел раскрыть, как Вайс схватил оба чемодана, донес до легкового «Опеля» и погрузил в багажник. После этого он небрежно козырнул, одарил даму приятной улыбкой и удалился. На офицера вспомогательной полиции этот субъект даже не посмотрел. Зачем?

– Сплошные кавалеры, – проворчал Вадим.

– А вы не успели, Вадим Андреевич, – сказала Алевтина и лукаво глянула на него. – Кавалеров здесь хватает, вот только к вашей персоне это никак не относится.

– А я и не претендую. Разрешите вопрос, Алевтина Владиславовна? Вы часом не обалдели? Откуда все эти чемоданы? Вы бежали из блокадного Ленинграда, чуть не загудели в немецкий концлагерь. На веревочке за собой тащили?

– Я женщина, Вадим Андреевич. Допускаю, что вы этого не заметили, и не смею вас в этом упрекать. Имею подозрение, что в Локте магазины не ломятся от избытка товаров, необходимых мне. Часть этих вещей я купила еще до вашего блистательного появления здесь, другую половину – после вашего постыдного бегства. Было бы странно налегке приехать к брату на постоянное место жительства. Нам нужны подозрения? Как, по-вашему, должна вести себя женщина, едущая к брату, владеющему территорией в десять тысяч квадратных километров? Назовите это работой и будете правы.

– Но не два же чемодана.

– Я немного увлеклась. Кстати, как вам спалось в гостинице? Клопы и проститутки не донимали?

Спалось ему откровенно паршиво. Вадиму пришлось приврать, заявить, что ночь прошла великолепно.

Алевтина Каминская вживалась в роль. В ней чувствовалась уверенность, поблескивали глаза в предвкушении долгожданной встречи с братом. Она облачилась в плотный жакет, в шерстяную юбку длиной до щиколоток. Волосы обтягивал скромный синий платок. И все же чувствовалось волнение. Иногда она теребила пуговицу жакета, разминала костяшки худых пальцев.

Колонна была готова к отправке. Водитель грузовика захлопнул крышку капота, протирал сухой ветошью ветровое стекло.

На горизонте вновь возник майор Глаубер. Сперва он что-то строго внушал обер-лейтенанту Вайсу. Потом, сияя белозубой улыбкой, направился к Алевтине.

Накалять ситуацию не стоило. Вадим отошел в сторонку.

Майор источал солдатские любезности, выражал надежды на продолжение знакомства.

– Что вам делать в этой глуши, моя дорогая? Погостите у брата и возвращайтесь. Уверяю вас, мы отлично проведем время.

Склонить эту фрау к интиму майору, судя по всему, так и не удалось, но очень хотелось.

Советское командование готовило решающее наступление. Курск был освобожден еще в феврале, на очереди был Орел, за ним Брянск. Вскоре немцы будут отступать, бросать города. Но они вбили себе в головы, что оказались здесь навечно.

Небольшая колонна покинула тихий район в начале одиннадцатого утра. Первым шел грузовик, в нем сидели обер-лейтенант Вайс и отделение военнослужащих вермахта. Следом двигалась легковушка, за рулем молчаливый унтер, на заднем сиденье – дорогая гостья с сопровождающим. Замыкал колонну мотоцикл с тремя членами экипажа и косторезом в люльке.

За окном мелькали дома оккупированного города, в том числе и разрушенные, взорванные заводы. Дорога постепенно превращалась в полосу колдобин. Прохожих было немного. Осталась за спиной батарея зенитных орудий. Жерла пушек смотрели в небо. Промышленную зону патрулировали бронетранспортеры с крестами на бортах.

– Не могу поверить. Неужели едем? – Алевтина откинула голову, бусинка пота заблестела у нее на лбу. – Нам поверили, это так причудливо. Как вы думаете, Вадим, шофер нас понимает?

Унтер, сидевший за рулем, имел невозмутимый и мрачноватый вид. Его широкую физиономию никак не уродовали признаки интеллекта, а также знания иностранных языков. Иногда он поглядывал в зеркало, но больше на женщину, чем на ее спутника.

– Сомневаюсь. Парень от сохи. В армии обучен только баранку крутить. Можете говорить, не повышая голоса. Ко мне придвиньтесь, не укушу. Но лицо сделайте соответствующее. В вашей жизни зреет радостное событие.

– У Бронислава завтра день рождения, – вспомнила Алевтина. – Шестнадцатого июня ему исполнится сорок четыре года.

«Подарок везем», – подумал Вадим.

– Почему я об этом забыла? Все смешалось в голове, страшно волнуюсь.

– Прошу прощения, Алевтина Владиславовна, но возвращаться за подарком мы не будем. И по дороге вряд ли купим. Не переживайте, лучший подарок для вашего брата – это вы.

– Издеваетесь? – Женщина тихо фыркнула. – Раньше в нашей семье такое было не принято, на каждые праздники делали подарки, пусть маленькие, но от души.

«Что я здесь делаю? – подумал Вадим. – Такая благостная семейная идиллия».

– Вы заметили, Алевтина Владиславовна, как немцы ценят вашего брата? Меня не проверяли. К вам полнейшая любезность и готовность обслужить. Конвоем обеспечили и совершенно безвозмездно. Высокая персона ваш родственник, хоть и неполноценный славянин. Что вам мешает сдать меня по прибытии в Локоть и купаться в лучах его славы?

Последняя фраза была лишней, слетела с языка и даже не застряла. Можно отринуть патриотизм, родной советский строй, к которому Алевтина вроде бы не испытывала жгучей любви. Но оставался маленький мальчик, живущий в блокадном Ленинграде на попечении добрых дяденек из НКВД. Хотя, возможно, и тетенек.

– Дурак вы, Вадим Андреевич, – прошептала Алевтина. – Не наговорились вчера на эту тему? Будем постоянно ее мусолить, пока не доведем до греха?

– Тише, Алевтина Владиславовна. Мы не одни. Так можно раньше времени довести до греха. Простите, не повторится. Нам ехать больше двух часов. Все это время вы будете дуться на меня как мышь на крупу? Не возражаете, если я буду называть вас просто Алевтиной? А то язык сломаешь с вашим отчеством.

– Называйте как хотите. Можете сразу величать подсудимой.

Разговор не клеился.

Водитель потерял интерес к пассажирам, пялился в лобовое стекло.

Колонна вышла за пределы Курска. Потянулись перелески, потом опять дома. Это был пригородный поселок, в котором стояло бронетанковое подразделение.

Вадим впервые увидел «тигры», новейшие тяжелые танки вермахта. Смотрелись они грозно, имели расширенную колесную базу, мощную броню. Это были уже не единичные образцы. Промышленность Германии поставила свои чудища на поток. Зорин видел, что в грядущих танковых сражениях Красной армии придется весьма непросто. Колонна этих монстров шла по параллельной дороге, волоча за собой шлейф пыли.

Рука майора контрразведки СМЕРШ машинально потянулась к сигаретной пачке. Алевтина шевельнулась, сделала большие глаза.

– Вадим Андреевич, вам меня совсем не жалко? Лучше сразу пристрелите. Не можете потерпеть каких-то два часа? Вы недавно курили. И не смотрите с укором. Ваше здоровье от этого нисколько не пострадает. Господи, да что с вами делать? Хорошо, отодвиньтесь от меня подальше и курите в окно.

Водитель тоже закурил. Алевтина застонала, закрыла лицо руками. Вадим перехватил недоуменный взгляд унтера. Мол, что это с ней?

Вскоре машина въехала в лес. Мелькали изогнутые осины, утонувшие в зарослях кустарника.

Женщина насторожилась, глаза ее забегали.

– Не волнуйтесь, это безопасно, – сказал Вадим. – Этот район находится под контролем германской армии. Партизаны здесь – крайняя редкость. Именно они представляют собой главную опасность для нас. Думаете, станут разбираться, кто сидит в «Опеле»? Но не переживайте. Тут действительно спокойно. Не желаете поговорить? Вы работали медсестрой, до того как сменили свою профессиональную ориентацию?

– Работала. Сначала в Выборге, потом в Ленинграде. Я всегда хотела стать детским врачом. Дважды поступала, проучилась год на дневном отделении. Потом перевелась на вечернее. Были разные препятствия, несколько раз приходилось приостанавливать учебу. Потом началась война, а это, сами понимаете…

– Что с вашим мужем?

– С мужем? – Она наморщила лоб, не сразу поняла, о чем речь. – Я совсем забыла. В нашей стране ведь не принято растить детей в одиночку. Не было у меня никакого мужа. Вроде не глупая уже была, двадцать восемь неполных лет. В общем, пролетел мимо святой дух, хорош был, в мундире летчика. Я могла впоследствии его найти, написать кляузу начальству, призвать к ответственности. Но какой в этом смысл? Все равно опять улетит. Хоть имя успела спросить. Отчество у сына не выдуманное. Александр Евгеньевич, мое солнышко! – Взгляд женщины потеплел, на бледных щеках заиграл румянец. – Знаете, сотрудники НКВД в блокаду тоже не объедались. Но были какие-то пайки, иногда перепадали крохи со столов начальства. Сашу я кормила регулярно, не обильно, но трижды в день. Себе отказывала, лишь бы он не испытывал голода. Поэтому сын у меня не какой-нибудь рахитный, нормальный добрый мальчик, умеет улыбаться. Сейчас в Ленинграде по-прежнему плохо. Блокаду частично прорвали, проложили дорожку, хлебные нормы подросли, проявляется продуктовое разнообразие, а все равно. И вот еще что, Вадим Андреевич. – Взгляд Алевтины стал строгим. – Это важно. Не проговоритесь Брониславу, что у меня есть сын. Он умер от голода, скажем, в прошлом году. Я до сих пор не могу оправиться. Бежать из Ленинграда с агентами абвера и оставить большевикам живого сына!.. Бронислав не поверит.

– Я понял вашу мысль. Но вам не кажется, что Каминский все равно узнает? Имея связи и влияние, сделать это не сложно.

– Для этого нужно время, в конце концов. О чем вы говорите? После откровенной беседы с Брониславом это уже не будет иметь значения.

– Да, согласен. Кстати, насчет откровенной беседы. У меня есть важные дела в Локте. Прошу простить, но только ради них я и подписался на эту авантюру. Первые день-два никаких откровенных бесед! Вы прибыли к брату и намерены у него остаться. Ваше руководство должно было поставить вас в известность. Приступать к своей работе будете только после моей отмашки.

– Хорошо, я учту.

– Расскажите про Бронислава. Каков он? Что от него можно ожидать?

– Он был нормальным, самым обыкновенным советским человеком. Каким стал сейчас, я не знаю, но разве трудно догадаться? Наша семья фактически польская, хотя корни ведем из Белоруссии. Отец был потомственным дворянином, в восьмидесятые годы прошлого века переехал в Петербург. Мама – по отцу полька, по матери – прибалтийская немка. У нас есть брат Александр. Он в двадцатые годы уехал в Польшу, связь потерялась. Бронислав родился в Витебской губернии, в семнадцатом году поехал в Петроград, поступил в политехнический институт, но вскоре бросил учебу, записался в Красную армию, вступил в коммунистическую партию. Невероятно звучит? Но тем не менее. Он достойно воевал, пришел с фронта, поступил в техникум, потом получил распределение на завод «Республика», проработал там несколько лет. Я помню, как у него горели глаза. Брат вносил рацпредложения по обжигу металла, был застрельщиком соцсоревнования. Он проявил себя с самой положительной стороны и был направлен от завода в Ленинградский химико-технологический институт. Помню, как мы праздновали это событие всей семьей, накрывали стол. Бронислав блестяще защитил диплом, предложил какой-то новый метод производства синьки, точно не помню. Он хорошо работал, проявлял политическую активность, очень хотел, чтобы Польша вошла в Советский Союз.

– Вы сейчас про кого рассказываете? – шутя осведомился Вадим.

– Не верится, правда? Он женился, супруга родила трех дочерей. Но сейчас следы семьи затеряны. Брат их куда-то спрятал, чтобы у органов НКВД слюнки не текли. В общем, это был образцовый советский гражданин. Потом начались неприятности. Он взялся критиковать коллективизацию, за что и вылетел из партии. Потом арест, освобождение, снова задержание. Из него выбивали признательные показания по участию в антисоветской деятельности. Мне трудно судить, в чем он тогда был замешан, а в чем нет. Бронислав стал замкнутым, слова не вытянешь. Дважды его освобождали, не находили доказательств преступной деятельности. Над нами нависла угроза высылки. Я даже ездила в Москву, добилась встречи с товарищем Шверником Николаем Михайловичем, первым секретарем ВЦСПС. Он выдал постановление об отмене выселения и отправки на Север. В тридцать седьмом году Бронислава в третий раз арестовали и осудили за принадлежность к какой-то контрреволюционной группе.