Текст книги "Roots of future realisations"

Автор книги: Александр Стеклянников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Стеклянников Александр
Roots of future realisations

Александр Стеклянников

Roots of future realisations

Громады воздушных масс плыли над вельдской степью. Солнечный вихрь раскалял власяницу пожухлых трав и отражался от земной твердыни струями дрожащего воздуха над сковородой вельдской равнины. Она тряхнула головой и на миг прикрыла глаза. В то же мгновение весь мир закружился вокруг нее, вытянулся в спираль, изогнувшись, сделал скачок в прошлое, и перед ее внутренним взором предстали события давно минувшие, либо вовсе не существовавшие, кроме как в воображении неизвестно какой из личностей в длинной череде образов давно умерших предшественниц ее. А она, помнящая то, чего никогда не случалось с нею, могла ли она теперь сказать о себе – Вельда – не отринув самую индивидуальность свою, составляемую, как известно, у большинства из нас лишь из архивов точек зрения. Это было давно. Так давно, что имена участников этих событий стерлись из памяти потомков, книжных анналов и народных песен. И лишь в ее, Вельды, душе сохранились воспоминания о делах былых, невероятных, необъяснимых.., как будто произошло это совсем недавно, на днях. Руки хранят следы прикосновений холодного металла, губы помнят слова, сказанные века назад и готовы их повторить. Не единожды драма сия разыгрывалась, и не будет конца череде подвигов, совершенных во имя твое, Жизнь. Вельду снова затягивало туда, в прошлое. И снова круг замкнулся, и змея укусила свой хвост. Взгляд старой, седой, сгорбленной Вельды растворился в нефрите ночного неба, пролился звездным дождем седого холодного света над только что вышедшей из океанической колыбели девственно юной сушей, пал каменным узором на обветренные скалы северной окраины, был принят миром Бель-Иль и пророс старой как мир и вечно новой историей. Нестерпимо горячий воздух вельдской равнины не обжигал обветренного смуглого лица с правильными чертами. Она стояла неподвижно на крепких длинных неутомимых ногах, и грубое кожаное одеяние сидело на ней как литое, повторяя каждый изгиб весьма мускулистого, но не менее изящного тела. "Что-то... что-то такое?.." – она провела тыльной стороной ладони по челу, чуть смазав охряной узор на лбу, и, обессиленная, присела в колышущиеся травы. Потрескавшиеся губы беззвучно шевелились, веки опустились, спрятав дикий взор за частоколом ресниц, и она не видела, что на горизонте, страшно деформируемая вдоль и поперек потоками жара от земли, появилась фигура всадника на лошади. И по тому, как сия фигура медленно вырастала, можно было судить, что путь его (или ее) лежит к этому самому месту, где, тяжко опустив плечи и преклонив голову, сидела с непокрытой головой Вельда. Всадник приближался. Она сидела в прежней позе; возможно, она пыталась своим примитивным умом связать в одну логическую цепь то, что... что она знала. Но тому, что она знала, не было места в ее простой и конкретной логике. И это несоответствие, как зияющий провал с отвесными стенами и без дна, завораживал, пугал, озадачивал ее. Всадник приблизился настолько, что глухой стук копыт уже не мог быть незамеченным острым слухом дочери степей. Но она сидела неподвижно. Всадник подъехал вплотную, спешился, прихрамывая, бесшумно приблизился к сидящей на твердой как камень земле и произнес: – Айа хом чакри. Стремительно вскинула голову Вельда, гордо взглянула на всадника, смерила взглядом всю его фигуру, широкую грудь, лицо в шрамах, задержала взор на левой ноге-протезе, сделанном столь искусно, что лишь при пристальном рассмотрении можно было заметить, что нога его из деревянной плоти, встала, произнесла: "Айхи!" – откинула огненно-рыжие волосы со лба и ушла взглядом за раскаленно-желтый горизонт, в ожидании, в едва уловимой растерянности. Широко вздымалась и опадала грудь мужчины, покрытая малиновым панцирем из бычьей кожи. Зрачки его, остановившиеся на узоре на лбу Вельды, расширились. "Кодрак исса!" – быстро сказал он, выхватил из-за пояса зазубренный нож, замахнулся и тут же осел, как будто без сил; ни единого звука не вырвалось из его горла, ибо он был уже мертв. Из перерубленной почти наполовину его же собственным ножом шеи хлынул алый поток, запузырившийся, заклокотавший, оросивший желтые травы, желтую землю, желтые сапоги лучшего воина в округе, а теперь просто умирающего калеки. Вельда снова стояла неподвижно, и лишь пульсирующая жилка на виске говорила о бешеном напряжении, в котором пребывало все существо ее. Гордость женщины-убийцы, снова отстоявшей свою жизнь, светилась в ее прекрасных глазах цвета мякоти киви, во всей ее осанке, в божественных чертах одухотворенного жизнью лица, в совершенных пропорциях всего ее тела. Вельда снова присела, взяла нож воина и принялась рыть могилу, мощными ударами крепкого металла вспарывая плоть земли. Не прошло светило по небу и одного дайма, а на места схватки виднелся лишь холмик сухой комковатой земли. Вельда воткнула нож в могилу, встала во весь рост и начала песнь смерти...

Кодрак впервые в жизни встречался с тем, что привело его в замешательство. – Кто ты такая? Откуда? – естественные вопросы. – Естественные вопросы, – задумчиво произнесла Вельда, – но именно на них мне труднее всего ответить, если, конечно, не уйти от ответа, сказав обычное: не знаю. Но как бы я сама хотела знать это. Кто? Откуда? Куда? Зачем?.. Я ветер степи, такая же вольная и неуловимая. Ни один самый добротный конь не в силах настигнуть меня, когда я просто иду, задумчиво глядя в белесо-голубую пучину неба. Я – упругий освежающий утренний бриз, ласкающий кожу, придающий сил... Но я и смерч пустыни, я превращаюсь в ночной ураган, сносящий хлипкие строения детей степи, рвущий одежду одинокого путника, что найдет себе могилу в жестокой тьме, не будучи в силах совладать с неистовостью природных стихий. Я буран, сдирающий земляной покров с равнины в приступе ярости против стойкости земли, мстящий ей за эту самую непоколебимость. Я не нахожу покоя, у меня нет дома, я не знаю себя, я вижу все и... не вижу ничего.., что могло бы удовлетворить мою вечную жажду. – Если ты пойдешь со мной, ты можешь найти свой дом... нет-нет, лишь на время, я не собираюсь привязывать тебя к одному месту. – поспешно сказал он, заметив, как потемнели ее зрачки и гнев ожесточил черты лица. – Но ты ведь можешь пройтись со мной... ну, хотя бы на три недели к западу. Семья Ал-Лахам. – Я буду там через полчаса. – она собрала огненные языки волос в узел на затылке, смерила взглядом Кодрака вместе со всем его миром довлеющих расстояний и унеслась в облаке пыли, путь держа на запад. – Не отставай! только и успел услышать старый рубака. "Чтож." Он спрятал в кулак усмешку, за которую, заметь ее Вельда, он мог бы поплатиться жизнью, огляделся по сторонам, пригнулся к травам, встав на четвереньки, приложил ухо к земле и замер, прислушиваясь... неизвестно к чему; может быть к шагам смерти, что следует за ним по пятам, как и за каждым из нас, в своей вороной хламиде со сверкающей косой на плече, кованой из лунного света и с бездной вместо лица; а ее иссиня-бледные почти прозрачные руки..! Тонкие, изящные, цепкие пальцы смерти... О-о... Почти восхитительная неотвратимость того, что венчает любое проявление жизни, финал, от которого не уйти... "Познает смерть всяк, кто был рожден. Возродится всяк, кто прошел через смерть..."

Глаза ее блуждали по земле и не видели. "...всяк, кто прошел через смерть..." – мучительно,.. эта мучительная неспособность вспомнить что-то... что-то такое. Это грызущее чувство какой-то безысходности, эта фраза, темный смысл коей пугал своей грозной неизвестностью. "Что это?" она остановилась, пораженная зрелищем, обычным в-общем-то в этой части мироздания. Это был небольшой городок, раскинувшийся в сочном оазисе, питаемом артезианской жизнью, пышная россыпь живых изумрудов среди бирюзовых арыков, заселенный солнцеглазыми людьми с лицами жителей заоблачной страны. Тут и там стояли небольшие стройные дома из голубой глины, обожженной временем и солнцем до темно-бурого оттенка. Сам воздух вокруг искрился блестками солнечных капель и казался золотым. – Ну..? Как?.. Вельда обернулась на голос и тут только заметила Кодрака, сидящего возле одного из домиков скрестив ноги. – Ты здесь? – в возгласе ее не было удивления, но интонации чуть-чуть, еле заметно смягчились, и Кодрака это более чем обрадовало, в его глазах блеснуло что-то похожее на надежду, и тут же скрылось, покрытое плотным покровом железной невозмутимости. – Кодрак исса. – она поклонилась ему и исчезла за ближайшей группой деревьев, а он, ошарашенный, опьяненный столь редким проявлением ее благосклонности, остался сидеть неподвижно, погруженный в созерцание, оглушенный поразительным, невероятным откровением. "Женщина-ветер?" – он был потрясен. – "Поклон женщины-убийцы!" – его осчастливили так, как не могла бы осчастливить мать своего ребенка, дав ему жизнь. Боже мой! Жизнь, много это или мало? Какая-то мелочь... Студеный хрусталь влаги в арыке тихо журчал, даря иссохшей земле капли жизни.

Вельда пристально следила за женщинами, она старалась понять суть того, чем они занимались, на что тратили жизнь. Кодрак пристально следил за тем, как Вельда наблюдает за женщинами, возделывающими небольшие огороды, разбитые в тени деревьев. "О, Вельда, твои горячие боги пекут мне уста. Жертва, – первый из ста праведных, – выйдет..." Расплавленный в тигле неба шар заходящего солнца раскалял сердца людей, живущих в долине смерти на единственном островке жизни, укреплял и облагораживал их души. Лишь житель пустыни может похвастаться, что был свидетелем такого зрелища, когда солнечный вихрь смывает с человека злые помыслы, мрачные предчувствия, малодушие, оставляя чистую, сияющую простотой невинности заготовку. Но ряд условий должен предшествовать сему событию. – Кодрак, что они делают? – Работают... чтобы выжить. – Но они и так живут. – Если они не будут работать, они умрут. Вельда пронзительно посмотрела в глаза воина-калеки: – Но, Кодрак, кто посмеет их убить? – Они умрут сами. – О...?!?... Чтож, тратить свою жизнь на то, чтобы продлить эту самую жизнь?.. Хм. Или не эту, а какую-нибудь другую? Ведь колесо не может крутить само себя... Кодрак был снова потрясен. Она раскрывала основополагающие истины человеческого бытия шутя, как будто ум ее был не проводником в стране, где он ничего не знает, а ведомым кем-то, для кого эта страна была собственным домом, жилищем, в котором этот мистический ведущий знает каждый уголок,.. но не сообщает ведомому своему ни на гран больше некоего определенного минимума. – Жрицей какого храма является та, что ведет столь мудрые речи и которую впервые вижу в нашей семье. Кардош умма! Одновременно обернулись на голос вопрошавшего он и она, как один человек. Залитый кровавым светом заходящего светила стоял перед ними воин-калека, столь же похожий на самого Кодрака, как зеркальное отражение на своего хозяина. Тем более, что его правая нога была заменена деревянным протезом. – Я ветер, Кардош, ийа акма. – Вельда находилась уже возле подошедшего, вихрь вокруг них завертелся в бурун. – Отцом какого начала являешься ты? они стояли теперь друг напротив друга, вокруг цвел альпийский луг, граница снегов была совсем рядом. – Я бы подумала, что ты Кодрак, но он остался там, в оазисе, а ты здесь... и... я чувствую какие-то древние путы, привязывающие меня к тебе. – Не путы, но связи. Я сам их создал когда-то. Но я не знаю, что говорю. В акте единения ветра и земли, тебя и меня, должно возникнуть начало вод, жизни и процветания. – он смотрел неотрывно в сплетение линий узора на лбу Вельды, как будто хотел отгадать то, что надобно чуять... – Так ты земля... – задумчиво проговорила она и пошла. – Да! Я хочу воссоединиться с тобой! Отдайся мне, Вельда! Я хочу тебя! А-а-а! – он кинулся к ней, но руки его схватили пустоту, а порывистое движение лишь всколыхнуло сухие травы пустыни, что простирались на сколько хватал глаз. Вельда задумчиво, приложив палец ко лбу, удалялась в вихре желтой пыли и исчезла за горизонтом раньше, чем Кардош смог бы сосчитать до десяти. Он кинулся наземь, затаил дыхание, прислушался и уловил под поверхностью тихий смех Кодрака, различил его ровный низкий голос: – Ты слишком мало умирал, чтобы поймать огонь в воде; ты, ты, ты, и поэтому отделен. Ты, ты, и поэтому внутри и снаружи. Ты, и поэтому лишь раб своего имени.

Она никогда не знала, кто такая Вельда, и поэтому не знала, что такое смерть. Она стояла на коленях и вспоминала... Она стояла так уже тысячу лет, и вспоминала бесчисленное количество раз... Дыхание земли было близким и таким знакомым, словно рукопожатие старого испытанного друга. А мир вокруг делал вид, что он не знает ее, отвергает ее. Она лишь улыбалась на это. – Ты на чужой земле! – сказал всадник. Она обычно не внимала происходящим событиям, если те не касались ее прямо, и поэтому не заметила приблизившегося человека, пока тот не заговорил с ней непосредственно. Вельда не глядела на воина, взор ее, как неистовый вопрос, был обращен к одинокому пушистому облаку, плывущему на восток. "Западный ветер на троне." Мысли ее текли широко и свободно. – Ты что, не слышишь, женщина?! Ты не из нашей семьи! Если ты разучилась говорить, то я научу тебя хворостиной... Вельда не внимала. Пригнув голову, она теперь всматривалась в передние копыта лошади; они были сбиты и покрыты трещинами. Лошадка с шумом втягивала воздух и тянулась носом к Вельде, она знала эту женщину очень давно, она доверяла Вельде и... даже любила ее. Да. Всадник зло усмехнулся: – Та-а-ак! Молись, женщина. Я свяжу тебя и заберу к себе, будешь моей третьей женой. Ха! Я буду пинать тебя утром и вечером, пока ты не выучишь хороших манер. И вместо этого дурацкого узора у тебя на лбу будет красоваться клеймо семьи Ал-Лахам. Он соскочил с коня, приблизился к дочери степей и схватил ее левой рукой за волосы, занеся другую для удара... ...Кодрак сидел у порога и слышал, как земля содрогнулась. Лицо его помрачнело: "Эх, Вельда, Вельда! Женщина-убийца. Люди приближаются к тебе, как к опасным рифам, покрытым кипящей морской пеной, чтобы найти свою смерть, ибо прикосновение к тебе смерти подобно; чистая, могучая, непобедимая Вельда." ...В мгновение ока ее рыжие волосы в грубой мужской руке превратились в пламя; как стальная пружина, распрямилась она, став во весь рост, и рука, сжимающая ее шевелюру, сочно хрястнув, отлетела на двадцать шагов, обрызгав его лицо его же кровью. – Айа, имсеттесми!!! Ты прикоснулся ко мне!?! – голос ее отливал золотом, волосы языками пламени трепетали нимбом над головой, из глаз били снопы изумрудного света. – Умри же!!! Она резко развернулась, неуловимым движением руки провела в воздухе черту, другую. Слышался свист рассекаемого ладонью воздуха и чавканье расчленяемого тела. Не успел воин сделать и одного вздоха, как уже лежал на земле, истекая кровью, а его ноги и руки были разбросаны вокруг, пламенела щедро политая кровью трава. – Кто ты?.. – Вельда отвела взгляд от гряды гор на севере и рассеянно посмотрела в безумные глаза получеловека. Умирающий с трудом проговорил: – Меня звали Медвежья Лапа. Страдание засветилось во взгляде женщины-ветра: – Несчастный, ленивый, безалаберный! Ты даже не потрудился узнать у степи свое настоящее имя. Умирай же без песни смерти и возродись двуногой собакой. Она унеслась вдаль, не заметив, что Кодрак уже хоронил изуродованное тело своего брата, засыпая его комьями земли, да это было ей и неинтересно. Она искала себя. Или... что? – Когда же ты найдешь меня? О-о! Это произойдет не скоро, если забыть о том, что это уже произошло века назад. – Кодрак вытер кровь с рук пучком травы и затянул песнь смерти. Синие сумерки пали к ногам земли, прося пощады. Земля отвечала светом.

Стены хижины были украшены разноцветными масками, из щелей между досок торчали клочья мха. – То, что ты видела – правда. Это было, и это будет. Нужно в конце концов образумиться и слушать то, что я тебе говорю. – Но, Кардош умма,.. вложи в ножны свои советы. Ты говоришь так, будто моя могила уже ожидает меня тут же, за порогом, и некому спеть песнь... – Ты ушла от меня, но, даже если ты останешься, все то же равнодушие будет залогом неудачи нашего воссоединения. Своим отказом ты рушишь еще несозданные миры. Вельда усмехнулась: – Я ведь разрушительница! – Кто тебе это сказал? – Как это "кто"? Ты! – она порывисто встала, удивленно глядя на Кардоша, нахмурилась, как бы что-то припоминая. – Кажется, это был ты. – Это был Кодрак. – Но у Кодрака левая нога из дерева. Это был ты. – Но ведь ты сама убила Кодрака, а он в оазисе. Так что не доверяй своей логике. Она подв... – Кардош не успел договорить, Вельда стремительным движением схватила его за горло и чуть сдавила пальцами мужскую небритую шею. Глаза воина вылезли на лоб. Он не мог даже захрипеть. – Запомни! Я! Вельда! Хочу! Знать! Истину! И! Если! Ты! Вздумаешь! Использовать логику! Против истины, то... – она осторожно отпустила самого сильного в округе воина, печально обвела взглядом хижину, и такая боль горела в этом взгляде, такое отчаяние, что калека тут же забыл обо всем на свете и кинулся в ноги к дочери степей, орошая ее босые ступни слезами и моля не оставлять бедную хромую землю на произвол ее нелегкой и неясной судьбы. Вельда почти не слышала его слов и рыданий. Взор ее был настолько отрешен, что свет проходил сквозь нее, как будто она была не здесь, а очень, очень далеко! Как будто рушился... сам костяк событий, как будто судьба мира... на волоске, как будто где-то, в неизмеримой дали, в непроходимой глуши, под стук барабанов и печальное пение бамбуковых флейт, усыпанное тропическими цветами, умытое водой из ключа, завернутое в пальмовые листья, запрятанное в погребальный шалаш, охраняемое грозными несговорчивыми стражами, одинокое, забытое, непонятое, нежелаемое, невоплощенное, неразделенное ни одним существом, умерло стремление земли. – Куда ты?! – отчаяние потери в голосе Кардоша резануло ей по нервам не хуже зазубренного боевого ножа. Она остановилась, медленно развернулась; пламя жирника наполняло помещение красноватыми отблесками, полумрак в углах создавал впечатление, что комната гораздо больше, нежели есть на самом деле, и тень Вельды мерно покачивалась на стене хижины, хотя сама она была неподвижна, как изваяние... Высоким чистым голосом затянула она одну ноту. Мощный тон напряг пространство, окутал хижину, вознесся к ночному небу, достиг предела силы и рассыпался. Загадочная вязь слов полилась из ее уст... – "Ты летишь мирами мрачными и сияющими; оставь земле то, что ей принадлежит; будь легок и светел; я добуду в этой жизни то, что не смог найти ты; да не разгневаешься ты на отправившего тебя в последний путь, ибо путь этот – суть случайность в длинной череде того, чего не быть не могло; ты возродишься травою, я буду ступать по тебе; ты станешь вороном; я паду в бою; я буду питать твою плоть; мы станем врагами, ты споешь песнь на моей могиле; брат мой; сестра моя; сын мой; отец мой; меч мой; конь мой; земля моя..." Вельда замолчала, отзвук последних слов песни затерялся в углах, звенящая тишина окутала тесное помещение, пламя жирника вдруг затрепетало и погасло. Звон тишины в углах стал невыносим, удушающ. Кардош схватился за виски, в голове его тяжело бухал молот, пела наковальня, там ковалось оружие, призванное поразить душу земли, изничтожить самый корень жизни, который в действительности был корнем смерти, жаждущей поглотить проявленное и развившееся, восставшее из отбросов и дерзнувшее поднять взор к самим звездам, мудрым и спокойным, спокойным и равнодушным, равнодушным свидетелям жизни. – Что такое жизнь? – тяжело ворочая языком, спросил Кардош. – Господне вдохновение. – раздался голос Вельды за его спиной. Он вяло развернулся. – Чье?! – ноги его над его головой стремительно закручивались двумя потерявшими разум змеями. – Господне. Это одна из последних новостей, разве ты не слышал. – эхо ее голоса раздавалось в гулких коридорах, рассыпалось по просторным сумрачным залам со стенами коричневого цвета, покрытыми загадочными узорами. Кардош понесся на голос, эхо этого голоса катилось впереди, он выбивался из сил, пытаясь не отстать, ибо тогда, он знал, он уже никогда ее не найдет, ее, Вельду. Он тяжело топал кожаными сапогами по пыльным коридорам, выжимая из своих калечных ног невозможное, и никак не мог поймать эхо, оно постоянно маячило где-то впереди, где-то здесь, за углом.., за следующим.., нет, за тем. "Что это он? – О! Двигается со скоростью звука. Интересно, догонит или нет? – Прибавь температуры. – Да ну, оставь, не поможет! Ведь коагуляция..." Кардош вдруг споткнулся о камень и со всего маху врезался корпусом в угол каменного поворота, не удержался на ногах и покатился по полу. В момент удара хрястнуло где-то в груди, и он почувствовал, что внутри него окончательно что-то оборвалось. Сейчас он лежал на полу пещеры, приложившись ухом к земле: – Что это было? – только и мог выговорить он, что-то бессмысленное и неуместное. Из-под земли раздался голос: – Она спела над тобой песнь смерти. – Над живым? – О, да! – И что теперь? – Кардош чувствовал, как его покидает жизнь. – О, она великая изобретательница. Никто не знает, что теперь будет. Что-то в высшей степени новое. Никто не знает... – Кодрак, ты должен знать! Невозможно придумать вопрос, на который бы ты не знал ответа. Стены улыбнулись в ответ. Кардош, отчаянно пытаясь зацепиться за опрокидывающийся пол, за кренящиеся стены, обдирал пальцы в кровь. Безрезультатно. Тихо и бесшумно он соскользнул в пропасть, которой не было конца... Он летел мирами мрачными и сияющими; летел, оставив земле то, что ей принадлежит; он был легок и светел... На холме, озаряя пространство на триста шагов вокруг, горела хижина.

– Никогда, слышишь, никогда больше не делай этого! – Кардош был в гневе хозяина мира. – Ты так боишься Нового? Ты живешь лишь по закону? А-а, я забыла, ты ведь власть земли, без твоего ведома ничего не должно случаться в этом мире. Хм! – она приложила палец к носу. – Я земля! Запомни, Вельда! – Уйди, не мешай мне. В бессильной ярости Кардош сжал подлокотники кресла, затрещало дерево: – Я убью тебя!!!... – Как? Тишина пронизала пространство большого зала, застыла на стенах, напряглась в пламени свечей. – Не знаю как, но убью!.. Стой!!! – Как же здесь скучно! Прощай! – ее уже не было в зале; там, где она стояла, пыль завилась в бурунчик, который затем рассыпался, раскидав по полу мусор. В зале было сумрачно и тихо. Измучен, подавлен, откинувшись на спинку трона и закрыв глаза, Кардош, в недвижимости, в тягостном раздумии, в сильнейшей концентрации, в глубочайшей и неизбывной тоске копил радость.

Она лежала посреди широких пространств вельдской пустыни раскинув руки и ноги и устремив неподвижный взгляд в небо. Ей было одиноко. "Почему, почему мне одиноко? – Ты давно не виделась с душой земли. – А точнее? – Ты еще не встречалась с душой земли. – И?.. – И тебе одиноко. – Где она, душа, я приду к ней даже на край света. – Тут тебе не помогут твои быстрые ноги. – Я готова умереть в пути. – Гораздо труднее выжить. – И?.. – И еще труднее остаться жить..." На северо-востоке в струях горячего воздуха возник мираж. Его фантастические очертания не ввели бы в заблуждение даже ребенка; было ясно с первого взгляда – это мираж. "Жизнь, это мираж. – Нет, это смерть хочет убедить нас, что она есть жизнь, и ей это до сих пор удавалось. – Значит, смерть это мираж. А что такое смерть, как не конец жизни. – У жизни нет конца. – И?.. – Просто жизнь еще не заглядывала в этот уголок большого мира. – Но я, я ведь живая. – Ты пока лишь самая удачная нота прелюдии к грандиозному музыкальному произведению. – Ну раз так, всколыхни хотя бы поверхность вельдской равнины. – Останься хотя бы раз в живых..." На юго-западе появилась фигура всадника на лошади. Она приближалась, страшно деформируемая в мареве сухих горячих потоков тепла, излишками отдаваемого землей небу. "Сколько лет прошло, а мир все тот же и я все та же." Всадник приблизился к Вельде, спешился, тяжело ступая левой ногой-протезом подошел вплотную, встал на колени, наклонился над ней и приложился губами к ее темно-вишневым, потрескавшимся, сухим устам... Мираж на северо-востоке оформился в темную точку, она, меняя очертания, медленно плыла по равнине. "...как тяжко, как тоскливо. Печаль съедает мое сердце..." Вельда взвилась над землей, едва заметными взмахами рук обезглавила дерзкого воина, упавшего кулем одежды к ее ногам; поцелуй жил у нее на губах, прорастал в сердце диковинным цветком, ее била нервная дрожь. Она вытащила из-за пояса погибшего нож и принялась устало копать могилу, пробивая безднами глаз нездешние пространства. Темная точка миража подплывала все ближе. "Кодрак, Кодрак исса. Почему ты снова умер!" Вельда мощными взмахами тяжелого острия углубляла яму. Поцелуй рос в ней сладостным противоречием относительному бытию. Клинок к клинку сшиблись в смертельной схватке он и она. Светом и тьмою, их поединком, извечной борьбой, сражением, что никогда не начиналось и никогда не кончится, был обманут воздух вельдской равнины, была отравлена вся атмосфера мира. Но... поцелуй рос в материи тела Вельды чудесным опровержением вечной схватки, как будто бы ее никогда и не было. Как будто она вовсе не начиналась. "Кодрак, зачем ты умер?.. Я жив. – О, это мираж. – Нет, я вынужден был предстать в облике миража, а миражу отдать свою плоть, иначе бы повторилось все то, что случалось ранее, и ничего бы не вышло. – И ты не покинешь меня? – Нет. – Почему? Потому что я земля..." – Врешь!!! – поверхность равнины вспучилась горбом, возник крутой каменный утес. – Врешь!!! – гремел голос Кардоша. – Земля, это я! – и огромный земляной вал похоронил призрачную фигуру воина с левой ногой-протезом, женщину-убийцу, роющую могилу погибшему отцу и обезглавленный труп сына, убитого собственной матерью, так и не успевшей спеть над его могилой песнь смерти. Поцелуй сиял в груди подобно солнцу, проникая лучами во все ее члены. Треск рвущейся земли смешался с хрустом разрываемого тела Вельды, и свет, запертый в ее сердце, освобожденный вдруг, брызнул во все стороны, озаряя пустыню.

Вельда прислушивалась к отдаленным громовым раскатам: – Что это? – Гроза. – устало проговорил Кардош. – На грозу не похоже. – Может быть, землетрясение? – А? – Землетрясение... Но, скорее всего, гроза. – он снял со стены маску и стал внимательно изучать ее. – Расскажи мне о Кодраке. Лицо Кардоша потемнело: – Я не знаю о нем ничего... Иногда он говорит странные вещи. А временами мне снится, что я убиваю его; я колю его в грудь ножом и чувствую боль в сердце; я обезглавливаю его, и ощущаю, как холодная сталь рвет мое горло; я выкалываю ему глаза, и тьма заволакивает мир мой и более я ничего не вижу. Тьма... – Странно. Ты ведь действительно ничего не видишь. – Хо! – Ты не видишь простых вещей. – Хм... Неумолчное стрекотание сверчков за порогом навевало сон. Вельда потянулась, зевнула, вытянулась на полу хижины. Вскоре послышалось ее ровное дыхание – она спала. Кардош не отрывал взора от ее фигуры. Ему пришла в голову мысль, что смерть, как и сон, не приносит освобождения человеческому существу, которое действительно слепо и не видит простых вещей. "Но ведь я знаю, знаю, что... что я не такой, как другие. Во мне миры, я обладаю физической властью." Он скользнул в дверной проем. Он бежал в ночи по спящей пустыне, он несся со всех ног, закинув голову, глядя в небо; звезды стояли на месте и ему казалось, что он тоже стоит на месте, хотя ноги его совершали работу, сердце колотилось, пот заливал глаза. "Я обладаю физической властью. Я хозяин пространства." Звезды смотрели сверху равнодушно и холодно. Возможно, они даже не видели его, а лучи их взглядов проходили сквозь. "Я могу перемещаться. Я высшее творение." Он видел, что звезды бесконечно более высоки. "Я могу стать даже выше звезд, я попру их ногами." Он резко остановился, рывком встал на голову и стал молотить ногами воздух. "Получайте, я топчу вас, потому что я хозяин! Я хозяин, потому что я знаю себя. Я знаю себя, потому что Я ЕСМЬ." Протез, щелкнув, отлетел от правой культи и бухнулся в траву. Из-под земли слышалось гудение, от нее шел пряный запах сухих трав, она была реальна и ощутима, – о, этого в ней было гораздо больше, чем в звездах. Внезапно до него дошло. "Именно в земле небеса имеют опору, именно в ней ищут свое воплощение, и именно в земле это воплощение будет наиболее полным, тотальным и всевмещающим." Кардош упал на землю, пополз к своему протезу, пристегнул его, встал и повернулся к хижине. Вельда стояла у порога и смотрела на него: – Не далеко же ты убежал... "Бежал..." – повторил он про себя. – ...Небось носился кругами... "Кругами..?" – он растерялся. – ...Бедняга. Вперед смотреть надо, а не вверх. Его осенило: вперед. Ее звучный смех нарушил покой пустыни. Заворочались грызуны и хищники в норах, встрепенулись птицы, всколыхнул травы утренний бриз, прилетевший с далекого моря. Родилось утро нового дня нового времени. Кардош был в прямом смысле слова сам не свой. Она рассеянно коснулась таинственного узора на лбу. Знаки почти стерлись, и были видны теперь еле-еле. – А что означает этот узор? – Хочешь, он будет означать солнце и летящую птицу на его фоне. Хочешь, и он исчезнет навсегда? Ты только скажи. – взор ее блуждал по чертам лица его. Он покачал головой. Помедлив, со вздохом, тяжело встал с пола, выпрямился. Стоял, устремив взгляд в стену, задумчиво поигрывая ножом в кожаном чехле на поясе. Наконец нарушил молчание, в котором уже готовы были рассосаться ненужные мысли, глухо, не оборачиваясь, послал вопрос: – Я должен убивать... Нет, я вынужден убивать... И этому нет конца... Как выйти из этого круга?.. Она конечно же молчала. Молчала земная твердь, убаюканная давнишней песней невежества, изначальною песнью смерти. – Кардош умма, ты ничего не чувствуешь? – Я чувствую, как из меня уходит сила; я гибну; тем не менее, никогда еще я не ощущал себя таким настоящим. – Расскажи мне о Кодраке. Лицо Кардоша просветлело: – О, я мог бы говорить о нем целый день, и нисколько бы не устал. – Нет, не надо целый день, – Вельда усмехнулась, – скажи главное. Кардош открыл было рот, выдержал паузу и... закрыл снова. Он поднял голову к небу, вздохнул, собираясь сказать и... смолчал. Опустил голову к земле, как будто прислушиваясь к ее безмолвному зову, собрался с духом, сосредоточился и... не решился. Она с насмешливой улыбкой спокойно разглядывала его, почти уверенная, что не услышит ничего нового. Кардош молчал; она отвернулась, в тишине, в неподвижности созерцая ветхий наличник. Молчанием человека говорит душа земли. Земля гневается, и боги в ужасе отступают в свои зыбкие твердыни. Земля гневается, и небеса трепещут, в безумном страхе прикрываясь ладонями облаков. – Но кто же научит землю радоваться? – он не понял, почему произнес эти слова. Вельда резко развернулась к Кардошу; пристально вглядывалась в его зрачки; она искала ложь, чтобы испепелить ее; смотрела долго; испытующе; невыносимо долго. Цепко. Наконец произнесла: – Нет, ты искренен... И поэтому прав. А теперь скажи, кто я? – она смотрела в его глаза, пытаясь заглянуть куда-то за них, внутрь, узреть самую его сущность, суть... – Кто я?.. Ему показалось, что его опустили в жерло вулкана, две молнии из ее глаз жгли его плоть, причиняя страшные мучения полчищам поселившейся там смерти. "КТО Я?" – О, нет! Нет! – его сгибало пополам от страшной боли, в глазах рябило. Нет! Не могу! – КТО Я??? – Не могу,.. не знаю,.. не скажу! Его протащило по песчаному плато, стукнуло головой об утес на краю обрыва, завертело по каменистой почве; одежда его тут же превратилась в лохмотья. Где-то очень далеко он слышал рычание Вельды и различал свои стоны. Его распластало на земле, он видел красные облака, плывущие по небу. Два огненных бура погрузились в его тело, зашипело обугливаемое мясо, остро запахло паленым. Кардош закричал страшно, нечеловечески, каким-то доисторическим воплем, резко вскочил и кинулся в пропасть. Два бура, пронзающие его грудь и торчащие из спины, превратились в крылья; его тело вынесло по дуге, в крутом развороте пронесло совсем рядом от вертикального, иссеченного острыми гранями склона и мягко опустило на дно обрыва.., чтобы накрыть каменной лавиной; он оглох от страшного грохота. Его засыпало глыбами гранита, он не мог пошевелиться и слышал треск костей, не выдерживающих вес каменной толщи, заживо похоронившей его. – Ты знаешь, ответь! Кто я? – Ответь ей, глупышка, ты теряешь цель и смысл пути, ослепленный собственной гордыней... – вдруг услышал он голос Кодрака. Голос был мягок, светел и близок так, будто шел из самого Кардоша. Казалось таким простым и понятным то, что говорил этот голос, это была сама простота истины... Ненависть возникла в Кардоше внезапно, проявившись в каком-то из уголков его существа, угольком слабым, едва теплющимся разгорелась, разрослась, вспучилась горбом, хлынула грязным потоком, затопляя его ум, внося сумятицу, желая лишь одного – властвовать. Кто я? – тихо шептала Вельда, прижимая к груди его голову, Кардош был в беспамятстве. Плоть земли отвечала. Она была объята огнём. Она загудела, как улей, по которому стукнули палкой. Глаза Кардоша налились кровью, черты ожесточились, свет разума померк, уступив место неистовству страсти: – Огонь в глубинах вод, в земных толщах, огонь в зеленом, едва пробившемся ростке, огонь в порыве ветра, в движении облака, в гигантском развороте континента, в мучительных периодах божественных реабилитаций на устах Вкусивших-Простоты, в торжественных и долгих проводах весны духа в умах Изведавших-Изгнание-Свободы. И долгий гнет невинности, где невозможность выжить отражена неистовством морали в зеркалах лжи. Где возникают исчадия жизни; где, брошены на произвол безумной силы, созданы желанием всепоглощения, поддерживаемые жаждой потребления, грубые, изувеченные, обманутые пустой верой, сквозь гной и слизь, наперекор распаду, или благодаря ему, карабкаются некие фигульки, – куда, – ползут, однако, к совершенству, незаконные дети парадокса и случая. О, стоящие на двух ногах.., рабы истории! Поганки леса иллюзии! "Кто я"! Ха-ха! И смеющие погрузить вопрос в того, о ком не имеют представления, кто бесконечно более высок... -... кто звезды попирал ногами! Да? – Кодрак с убийственной иронией поцокал языком. Они стояли в большом, со сводчатым потолком помещении, – в заброшенном храме, вокруг было сыро и темно, где-то звонко подали капли, в тишине звуки разбегались кругами. Повсюду была вода. Гулко и сыро, сыро и гулко. – Что это? – Вельда поежилась. – Где мы? – Храм? – Но дети пустыни не строят храмов. – И тем не менее... – Кодрак переступил с ноги на ногу, озираясь. По воде пошли круги. – Сирота... звонит... – проговорил он, прислушиваясь. – Что?! – Вельда опешила. Кодрак, тяжело ступая, пошел к ближайшему выходу. Плеск воды не нарушал гулкого безмолвия заброшенного давным-давно помещения. Он приблизился к потемневшей, покрытой плесенью двери, толкнул ее. Она со скрипом отворилась. За ней, вопреки ожиданиям, было такое же помещение, ну, может быть, чуть больше. Кодрак исчез за дверью, стало очень тихо. Нет, не страх, ведь Вельда никогда не боялась, но одиночество кольнуло ее прямо в сердце. Беспросветное одиночество, как цепкая, упругая паутина, держало ее, стягиваясь все сильнее, Вельда задохнулась рыданиями, вскрикнула, кинулась к двери, за которой исчез Кодрак, споткнулась и упала в воду; дна не было. Барахтаясь, она почувствовала, что погружается все глубже. Она замолотила ногами и руками, тщетно. Дыхание было на исходе. Не выдержав, Вельда открыла рот и закричала. Вода хлынула в рот, в легкие, разрывая их, в глазах у нее помутилось, и беспамятство холодной волной заполнило ее сознание, она потеряла ощущение себя, тела, окружающей Среды... Где-то чуть выше, но совсем рядом сиял оранжевый шар. Это было тепло и бессмысленно. Шар этот окутывала темная сеть, похожая на рыбацкую... Он совсем истлела. Вдруг, невероятно, кто-то тихо позвал ее: "Вельда, Вельда." Она обернулась и увидела Кодрака. Перед ним стояло зеркало. А он смотрел на свое отражение и о чем-то сосредоточенно напряженно думал. – Я рву путы, коими ты опутал ее! – и он указал на Вельду. – Ты не в силах это сотворить, ты не обладаешь... – Кардош запнулся, встретив грустный взгляд Кодрака. – В силах! Обладаю! – тихо, но с какой-то затаенной внутренней мощью прервал тот. – Она, познавшая поцелуй души, отдавшая миру свет сердца, заботливо выращенный и расцветший чудным цветком в ее теле. Она уже не нуждается в твоем ответе. Она сама знает себя. Та, что была обманута рабом лжи, ныне очистившимся, названа им разрушительницей; та, что влачила тысячелетние путы одиночества, незнания, жестокости, обделенности обычной полноценностью, без которой немыслимо не только исполнение предначертания судьбы, но хотя бы маломальски полнокровное существование, коим обладает даже травинка, даже камень у дороги, даже капля росы, дрожащая на краю листа; та, с которой так жаждал ты соединиться, дабы исполнить не свою волю, но волю своей гордыни; та, с которой ты никогда не смог бы этого совершить, ибо это было противно самой природе отношений ваших; та, что, напротив, легко и естественно вошла в единение со мной, – с тем, кого она вынуждена была убивать много раз, из века в век по злой воле... нет, не твоей, но воле лжи, поселившейся в тебе; с тем, кто указывал ей верный путь, кто создал ее ветром, – лишь на время, дабы скрыть и защитить, – кто зовется Кодрак: ни кто иной как великодушнейший в округе воин, ни кто иной как душа земли, ни кто иной как я... все это время вел тебя, гнал тебя к твоей изначальной цели, что сияла перед тобой, – потерявшим имя Адамантом, – гнал ее, Вельду, к восхитительной развязке всего этого запутанного клубка малых и великих предначертаний, к прозрению источника – отражения замутненного зеркала событий, и ни кто иной как я есть и ты, – плоть земли, – и Вельда, – душа человека, и сам я, – душа земли.., и весь этот веселый балаган, – мир во всей своей красе, – все это – мы, вы, ты, они! Все это – ТО. За сим убей меня объятиями твоей радости, дабы открыть дорогу свету естества, бьющему в покровы мира, чтобы испепелить их без следа. Кардош шагнул мрачной тучей к золотой горе Кодрака и заключил его в объятия единения. Вельда простерла руки к небу, песнь жизни пролилась над вельдской равниной, и чистый пронзительный голос ее потонул в звуках мира, разбился мельчайшими кристалликами кварца, усыпав русла рек и дно морей, замер каплей янтаря в каменноугольных прослойках, полетел на крыльях перелетных птиц в южные страны, поднялся к облакам, собрался, поймал тон и скатился каплей ртути в трещину излома горных пород, замшелых валунов, минутами века сверяющих, затерялся в дебрях напластований, рассосался, рассеялся, пропитал маленький кусочек материи и замолчал надолго в ожидании своего часа. Жарко пылал костёр в ночи; она, одинокая старая сгорбленная Вельда, сидела у огня и не мигая смотрела в маленький природный тигель, рождающий красные языки, туда, где в жару, в неистовстве температуры бурлила создаваемая распадом жизнь. "Как много нужно будет вспомнить. И груз старости, оскорбительное рабство перед неумолимым ходом времени! Забытая история о странствиях души земли, о воине и ветре, о мире вельдской пустыни. Письмена памяти хранят ее, но память не вечна. И если бы не знала я, что сие ещё не произошло, но лишь пока суждено в далёком будущем, то и последняя надежда на возрождение свободы земли угасла бы в душе моей, и всё, что осталось бы от меня, дочери распада – это лишь мои неистовые внуки. Сыновья той незнакомой мне Вельды, что рада жизни такой, как она есть, и не мечтающей обуздать коня судьбы, вскочить в седло Фортуны и повернуть меридиан закона поперёк земной оси, в восторге, с замиранием сердца наблюдая неотвратимое нарастание Нового..." Она вздрогнула, тяжко вздохнула, подбросила сучьев в костёр и снова замерла, созерцая танец искр, покидающих лоно костра и исчезающих в небе; смешиваясь со звёздами, они, должно быть, создавали где-то свои маленькие мирки. А звёзды временами падали на землю, но так быстро... На горизонте еле заметно обозначилась красная полоска зари. Было тихо; так тихо, как бывает лишь перед восходом. И непроглядная тьма окутывала мир... своим плотным покровом. Предрассветная тьма.