Текст книги "Смерть императора"
Автор книги: Александр Старшинов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Ладно, три сотни, так и быть. Но никаких претензий, когда мои герои прикончат твоего старикана. Сама его будешь хоронить.
Кабан повернулся к своим друзьям:
– Тирон, ну-ка, живо, беги за Тощим, Уродом и Сикой. От выигрыша каждый получит по десять монет.
Паренек, которого кликали Тироном, умчался – нырнул в узкий проход между лавками и исчез.
Парни, что метали кости, прекратили игру, проигравший отсчитал монеты победителю, и игроки вместе с бывшими зрителями принялись расставлять вокруг небольшого пятачка мостовой скамьи. Похоже, подобные импровизированные бои в этом квартале происходили часто.
Молчун тем временем сбросил плащ – и в руке у него оказался гладиус. Как он его спрятал в складках одежды – оставалось тайной.
В этот момент и появилась выбранная Кабаном троица. Тощий оказался совсем не худым и длинным – а пропорционально сложенным атлетом, упитанным, с обнаженным торсом. Широкий кожаный пояс и шелковая набедренная повязка были явно частью наряда гладиатора. На шее у парня блестел бронзовый ошейник. Скорее всего, Кабан сдавал Тощего для местных забав в домашних схватках перед очами богачей время от времени. Молчун заметил два шрама на груди слева: значит – парень не слишком силен в защите. Но везунчик. Умеет уклоняться и получать лишь глубокие царапины, а не опасные раны. Работал Тощий мечом и щитом – щит был слишком велик и тяжел – это сразу отметил ветеран, а меч – длинен, но качество металла вызывало сомнение – если судить по иззубренности клинка и тому, как он был искривлен.
Урод в самом деле был уродом – когда-то давно удар меча раскроил его физиономию от правого виска до левого угла челюсти. Глаз вытек, нос исчез – две дырки уродливо чернели, обозначая прежнее нахождение носа, вышибло и часть зубов. Урод был не молод, вооружен только мечом – и от него стоило ожидать подлости и ударов в спину – если этот тип прожил столько лет, подвизаясь на подобном поприще, – он либо классный боец, либо подонок. Хотя могло быть и то и другое одновременно. Третий боец оказался даком – высокий парень с гривой светлых волос и светло-серыми глазами – чем-то он напоминал вольноотпущенника Тиресия Тита, только взгляд исподлобья куда более злобный. Судя по возрасту, этот дак вряд ли участвовал в дакийских войнах Траяна, наверняка повзрослел позже и, уцелев в резне, теперь бешено ненавидел римлян. Вооружен он был дакийским фальксом – кривым клинком, похожим на косу с костяной рукоятью. А раз был без щита или кинжала-сики, значит, рассчитывал орудовать фальксом двумя руками. Дак мог быть очень опасен. Однако Молчун надеялся, что у старых бойцов этот мальчишка премудростям боя с фальксом обучиться не успел.
– Ну как они тебе нравятся? – обратился Кабан к Молчуну.
– Хорошие ребята, – отозвался тот.
И отступил так, чтобы очутиться в самой узкой части площадки. За спиной у него оказалась стена таверны – без окон. Позицию он занял, теперь главное – чтобы с нее не сбили.
– Тогда начнем. – И Кабан хлопнул в ладоши.
Трое принялись надвигаться на ветерана с трех сторон. Урод – кто бы сомневался – тут же приотстал, предоставив молодым начинать потеху.
Дак ринулся первым – но Молчун не собирался подыгрывать парню – он попросту увернулся от удара – прыгнул к Тощему, взвился и оказался на ребре щита. Придавленный тяжестью противника, щит тут же уткнулся кромкой в песок, накренился, заваливаясь на Тощего. Тот успел выставить руку с мечом, но удар, нанесенный гладиусом, попросту срубил дешевый клинок – в деснице у парня остался обрубок в треть длины. На это Молчуну понадобилось лишь мгновение, пока щит медленно опускался, а ветеран балансировал на его кромке. Потом он легко, будто играючи, спустился на песок (казалось, всю жизнь приучен вот так ходить по щитам). В этот миг дак замахнулся фальксом. Молчун мгновенно сократил дистанцию (отработанный за время тренировок в лагере прием) и, очутившись рядом с противником, всадил тому клинок в живот, когда фалькс еще только начал опускаться на голову легионера. Ветеран легко ускользнул от падающего по инерции кривого клинка, хищно загнутого на конце (клюв этот вспарывал легионерам руки, если кто не озаботился надеть на правое предплечье защиту). Однако Молчун выдернуть свой меч из тела не успел – и потому оказался безоружен, когда дожидавшийся своего шанса Урод стервятником ринулся вперед.
Ветеран рухнул на песок, уходя от метившего в печень удара. Ногами подсек урода – и тот завалился. Молчун вскочил первым – но до своего меча ему было по-прежнему не добраться – Урод как раз очутился между ветераном и умирающим даком. Смертельно раненный Сика, отбросив свой фалькс, ухватился за клинок гладиуса и медленно вытягивал его из раны. Тело его мелко дрожало, а крови было столько, что ею забрызгало стоявшего слишком близко зеваку. Тот, кстати, даже не заметил этого – так азартно орал, болея за бойцов Кабана.
Молчун лишь полоснул взглядом, охватывая картину, – разглядывать место схватки было некогда: Тощий поднимался, опираясь на щит и выставив в сторону Молчуна обломок меча. Урод тоже был на ногах. Ветеран поднырнул под руку гладиатора (Тощий все же сумел при этом дотянуться и оцарапать Молчуну плечо). Расчет при этом был прост – пытаясь достать противника, Тощий развернулся на месте, не обращая внимания на напарника и следя только за римлянином. Посему своим щитом он попросту сбил рванувшегося вслед за Молчуном Урода. Нет, конечно, с ног его в прямом смысле не сбил, но равновесие на миг старый подонок потерял. В свою очередь столкновение это заставило и Тощего замешкаться. Миг – который дал Молчуну возможность подскочить сзади к Тощему и толкнуть того на сотоварища. Вот тут наконец Урод оказался на песке. Этой передышки Молчуну хватило, чтобы проскользнуть к умирающему даку и вырвать из его пальцев свой меч (рукоять вся была в крови – вот же придурок!). Молчун перекинул гладиус в левую руку и поднял фалькс. Ударом двумя руками фалькс рубит римский щит до самого умбона так, что во все стороны летят дощечки, из которых щит склеен. Одной же рукой щит мог разрубить разве что старина Малыш. А Молчун и не станет тратить времени на подобные упражнения. Плевать ему на щит Тощего. Фальксом он просто стукнул по щиту гладиатора сверху, заставляя того закрыться и тем самым обезопасив себя на миг от атаки справа. Левой – выпад в сторону Урода, заставляя того отступить, разрывая дистанцию. А потом присел и полоснул фальксом по ногам Тощего. Тот отпрыгнул, но запоздало, фалькс одну ногу задел… Тощий взвизгнул и опрокинулся на спину, щит, однако, не выпустил. Но Молчуну уже не было дела до упавшего – левой он парировал удар, что обрушил на него Урод сверху вниз. При этом фалькс продолжал свое круговое движение – по восходящей и впился противнику в бедро, вспарывая плоть до кости.
В следующее мгновение ветеран стоял, придавливая ногой щит Тощего и не давая тому подняться, – по щеке побежденного стекала струйка крови – Молчун ковырнул парню скулу фальксом, чтоб тот не рыпался больше.
Толпа вопила от ярости и восторга. Больше все-таки от восторга: многим не жаль было проигранного денария или двух – зрелище того стоило. Лишь Кабан был мрачнее тучи.
– Какая жалость, Кабан, – улыбнулась Арсиноя. – Не позвать тебе сегодня вечером гетеру. А вот медика звать придется. Правда, всего лишь для одного.
* * *
Вечер был теплый, нежаркий. В малом таблинии для Арсинои и Молчуна накрыли стол. Рабы выставили блюда с закусками и разрезанным на куски окороком. Посуда была явно из хозяйского прибора – серебряные бокалы, позолоченное блюдо, роскошный кратер, наполненный разбавленным вином. После чего прислуга удалилась.
Молчун, только что из терм, побритый, подстриженный, в новенькой тунике, сидел за столом напротив Арсинои. В легионе он всегда ел сидя, и римская привычка возлежать на пирах давным-давно пропала – да и не посещал в своей юности – еще до легионной службы – пиршества – не до того ему было. Арсиноя, следуя выбору гостя, тоже сидела.
– Ты дрался шикарно, – заявила с улыбкой красавица. – Об одном жалею – что не поставила на тебя куда больше. Можно было бы и тысячу выиграть, а не три сотни.
Молчун глотнул из кубка, одобрительно кивнул.
– А кем ты служил в легионе? – спросила Арсиноя.
– Палачом.
Ответ ее изумил и обескуражил.
– Палач? Я никогда еще не предавалась Венериным утехам с палачом.
– Разве ты не женщина Нигрина?
– Уже три года как он меня оставил. Я живу на его вилле и управляю хозяйством. Разумеется, формально поместьем управляет вилик, но на самом деле всё на мне. – Она обвела рукой стол. – Как видишь, у меня неплохо получается. За эти три года лишь однажды Нигрин приезжал сюда. Как у всякого богача, у него масса поместий. И управляются они из рук вон плохо. Так что это – лучшее. – Арсиноя самодовольно улыбнулась.
Молчун улыбнулся в ответ – впрочем, улыбка у него была весьма специфическая.
И в улыбке его не было одобрения – он прекрасно понимал положение этой женщины. Она живет здесь, вольная в своих поступках, и даже наверняка что-то откладывает из денег, поток которых проходит сквозь ее пальцы. Но в любой момент Нигрин может указать ей на дверь – и тогда она – всего лишь одинокая молодая женщина с сотней-другой денариев в кошельке. Вряд ли кто-то оценит ее таланты в управлении поместьем. Так что путь у нее один – сначала роскошной гетерой, потом – сомнительной содержанкой и наконец – шлюшкой в занюханном лупанарии.
– Авидия – твоя дочь? – спросил зачем-то Молчун, хотя и так понимал, что ответ будет отрицательным.
– Нет, она – племянница Нигрина. Из-за слабого здоровья не может жить в Риме.
– Она так красива, что я подумал – это твоя дочь… Но здесь очень милое место и виллы шикарные. Правда, при них мало земли.
– И мало с кем можно пообщаться. К западу живет какая-то склочная старая карга, которая похоронила всех своих сыновей и дочерей. Теперь эта мерзкая Ниоба[44]44
Ниоба – женщина, которую покарали за хвастовство Аполлон и Диана, убив всех ее детей.
[Закрыть] зла на весь свет и только и делает, что раскидывает свинцовые таблички с проклятиями на перекрестке. Мальчишки иногда нагребают целые горсти и приносят мне в обмен на пару медяков. К востоку от меня живет какой-то жирный вольноотпущенник. Ростовщик.
– И как его зовут? Эпиктетом?
– Нет, его кличут Помпонием. Днем он пропадает в городе, а ночью его притаскивают сюда в носилках, и он до утра истязает своих рабов – порой я слышу, как они кричат у него за оградой. Будь я римской гражданкой, подала бы на него жалобу – глядишь, поумерила бы эта жаба пыл в развлечениях.
– Но все же здесь здорово, – вздохнул завистливо Молчун.
– Да… и я почти свободна.
– А этот красавчик, что живет в доме? Тот, что щеголяет в греческом платье и носит короткую бородку на манер Адриана.
– Публий? Дальняя родня господина. Он размотал миллионное состояние, и его отправили сюда – с глаз долой. Парень в месяц выманивает у меня не меньше тысячи сестерциев – не знаю даже, как ему это удается… Зато есть кому сопроводить меня в город. Римский гражданин, даже если он без единого асса в кошельке, – все равно римский гражданин.
– Хочешь, я буду тебя сопровождать? У меня тоже есть римское гражданство. И еще меч…
– А, да, меч… – кивнула Арсиноя. – А как тот меч, что ты прячешь под туникой? Или это тоже орудие палача?
– Хочешь испробовать?
– Почему бы и нет? – Она медленно опустилась на ложе, вытянулась, поворачиваясь и одновременно приподнимая тунику.
Молчуна не надо было приглашать дважды.
* * *
Еще до рассвета выскользнув из постели, Молчун накинул тунику, надел калиги и выбрался из дома. Двигался он бесшумно. Приставил лесенку, перемахнул через ограду и бегом пустился через засаженную оливковыми деревьями полосу. Где-то забрехали собаки и смолкли. Добравшись до стены соседней усадьбы, он, пригибаясь, затрусил вдоль ограды, выискивая удобное место для одиночного «штурма». Нашел быстро. Часть кладки тут обвалилась, и камни так и остались лежать, служа своего рода ступенькой, а в самой кладке нашлось немало щербин – возможно, кто-то из рабов тайком уходил этой дорогой и возвращался назад. Молчун почти мгновенно взлетел наверх, распластался на стене и стал оглядывать двор. Светила луна – все видно было как на ладони. Большой и безобразный господский дом с многочисленными пристройками, маленький садик – с одной стороны от него склад да кладовые, с другой – какое-то странное здание с десятками комнат без окон – у каждой есть только дверь на общий двор. Почему-то на ум пришла гладиаторская школа. Но вряд ли в этом загоне держат гладиаторов – двор никак не походил на место тренировок. Скорее, сюда могли выводить для экзекуций. Молчун уже хотел спрыгнуть вниз, но одумался, потому что приметил, как, огибая странный флигель, идет по двору человек. В руках у него был фонарь – и он явно обходил территорию как караульный.
Разумеется, с этим одним Молчун легко бы справился, но тогда домашние поднимут тревогу, обнаружив одного из рабов убитым.
Так что с экспедицией во двор стоило подождать. Во всяком случае, Молчун выяснил, что во двор не спускают собак, – он слышал их лай, но, скорее всего, если здесь и держат злобных молосских псов, то только в клетках.
* * *
Сладкоежка оказался как раз таким, каким представлял его Секст, – сдобным, сладко улыбчивым. Вот только глаза – похожие на два свинцовых кругляшка – были по-змеиному злобными. Но приходившие к Сладкоежке видели только ямочки на щеках, улыбку, смотрели на пухлые пальцы, что щедро отсчитывали серебряные денарии, и верили, что можно за просто так взять тысячу сестерциев… А потом, когда дела наладятся, все легко удастся вернуть. Но дело в том, что Сладкоежке еще никто никогда не возвращал означенную тысячу…
– Вышел из легиона по ранению с почетной отставкой, а все отобрали медики за лечение… – повторил Секст жалостливую историю, подробности которой отточил, рассказывая свой вымысел Арсиное.
– О, времена! О, нравы! – закатил глаза к потолку своей лавчонки Сладкоежка. Крошечное помещение, узкое, разделенное на две неравные части деревянным прилавком. Позади хозяина на полках плотными рядами стояли банки с приправами к сладостям и медом. – Но ты ведь солдат – разве тебя не должны лечить бесплатно?
– В легионе! Но коли вышел в отставку – изволь платить этим жуликам. А они только и делали, что рассуждали о равновесии жидкости в моем теле. Все, что теперь у меня осталось, так это мои солдатские калиги да старая рабочая туника. Ко всему прочему на меня по дороге напали разбойники – но этим не повезло, я даже отнял у них пару медяков.
Рассказ был очень правдоподобен: после войны разбойников развелась тьма-тьмущая.
– А я слышал… – как бы между прочим заметил Сладкоежка, – что вчера ты побил троих людей Кабана.
– И весь выигрыш достался прекрасной Арсиное. А меня накормили обедом.
О том, что последовало за обедом, Молчун не стал уточнять.
– О, времена… – кивнул Сладкоежка. – Ну что ж, ссужу я тебе под расписку тысячу… но знай – только на десять дней.
– Мне нужно пять тысяч, – сказал, не моргнув, Секст.
– Сумма большая – пять тысяч дать никак не могу…
– А может, найдется какая работа… опасная. Я могу. Я сейчас взялся охранять дом Нигрина – та еще работа – лишь за кров и еду. А мне нужны деньги.
Сладкоежка заерзал. Облизнул губы. Под набрякшими веками хищно сверкнули глаза-щелочки. Клюнул. Секст мысленно ухмыльнулся. После потери Прокруста Эпиктету Толстому спешно нужен новый похититель. А такового под рукою нет. И вдруг очень кстати обнищавший ветеран, готовый сделать что угодно, лишь бы вернуть свое…
– Я дам тебе пока тысячу… Но, если сделаешь одно дело, получишь в долг оставшиеся четыре.
«Ловко же он поворачивает – дело сделаю и за это получу лишь новую сумму в долг… Вот оно рабство – пострашнее оков», – отметил про себя Секст.
– Что за дело? – спросил небрежно.
– Украсть одну девчонку.
– А купить ее нельзя? Дорогая слишком? – Секст притворился придурком, который не понимает, о чем речь.
– Девочка не рабыня… – ускользнул от прямого ответа Сладкоежка.
Секст изобразил раздумье.
– А-а-а… – проговорил он с некоторым изумлением – как будто только теперь понял, что же от него требуется, – девчонка свободная.
– Скажем так – точно неизвестно… Посему и надобно ее привезти в одному господину… Это ее отец – он готов взять ее под свою опеку… – Сдобные ямочки на щеках Сладкоежки образовали целое созвездие. Можно было загадывать по ним судьбу.
Какая примитивная ложь! Но когда позарез нужны деньги, человек готов поверить во что угодно. И Молчун сделал вид, что верит.
– И где мне найти ее? – При этом Секст глядел в упор в глаза Сладкоежке. На такое мало кто отваживался. Сладкоежка улыбнулся еще слаще. Но скрыть хищного блеска глаз не сумел.
– Эта куклешка живет в одном доме с тобой. Ее зовут Авидия. Привезешь ее мне после заката. Ядам тебе тысячу сестерциев в подарок и еще четыре тысячи в долг.
– Ты – щедрый человек, Эпиктет, – сказал Секст вполне серьезно.
А про себя спросил: «Откуда ты знаешь про Авидию? Не потому ли, что толстый вольноотпущенник Помпоний и толстый ростовщик Эпиктет – одно и то же лицо?»
И сам себе ответил: «Разумеется, это так».
Глава IIIГлавное в жизни…
Так просто – мог бы сказать сам себе Секст, наблюдая за тем, как Авидия играет в саду, – схватить девчонку, затолкать в мешок и отнести – куда надо. Правда, рядом – если нет Арсинои – все время толчется толстая нянька. И еще непременно парочка рабынь. Няньке на вид тридцать с небольшим, женщина она крепкая и рослая. Но все равно справиться с нею, как и с двумя другими тетками, даже не убивая и не калеча, нетрудно. А вот справиться, не поднимая шума, – это проблема. Кто-нибудь из них наверняка поднимет крик, если Секст попросту украдет девчонку. Однако Секст никого не собирался красть. Он внимательно оглядел Авидию – запомнил цвет волос и глаз, примерный рост, одежду. После чего направился на рынок рабов. Здесь долго и придирчиво оглядывал товар и вскоре отыскал то, что нужно, – девочку лет девяти, темноволосую и темноглазую, уже стройную и гибкую, с мягкими округлостями, но еще, разумеется, не девушку. Ноги ее были выбелены известью – знак того, что малышку продают в первый раз. Поторговавшись и сбив цену почти вдвое, Секст отвел девочку в торговые ряды, где выбрал для нее дорогое платье, сандалии, и даже украшения. За все Секст платил полновесной монетой.
После чего привел покупку в гостиницу и заперся с нею в маленькой комнатке. Девочка села на кровать, вцепилась пальцами в раму. В глазах ее был ужас. Этот человек с изуродованным лицом и холодными глазами пугал ее до смерти.
– Тебя отныне зовут Авидия, – сказал ей Секст. – Откликаешься только на это имя. Сделаешь все, как я скажу, – станешь служанкой в богатом доме, жить будешь хорошо, сытно, и никто дурного чинить тебе не станет. Не справишься – попадешь в лупанарий. Все поняла?
Девчонка молча и отчаянно покивала.
– Тогда слушай… – И Секст стал излагать, что от новоявленной Авидии требуется.
Говорил он медленно, по два или три раза все повторяя. Девочка слушала, кивала.
Поздно вечером отмытую, причесанную на иной лад и обряженную в дорогую одежду девчонку Секст привел в указанную таверну. Таверна как таверна – полно народу, шум, гам. В полутемной зале при свете масляных светильников почти ничего не разглядеть – лишь глаза слезятся от дыма. Секст не сразу даже отыскал хозяина, а отыскав, предъявил ему девчонку и взял кошелек с полновесной монетой.
Ему не надо было следить, куда ее повезут, – напротив, он должен был опередить торговцев живым товаром, домчаться до виллы Нигрина и все подготовить.
* * *
В этот раз в сумерках, перебравшись через ограду виллы Помпония-Эпиктета, Молчун спрыгнул вниз и побежал по двору, делая про себя отметки – здесь дверь – здесь кладовая, а вот тут… Ему неважно было, кто выскочит навстречу, – все равно из двери мог выйти только один. И этого вышедшего Молчун прирезал одним движением. Точным движением палача. Убитого он почти бегом оттащил к ограде – туда, где только что сам перебирался через стену. Здесь снаружи он заранее устроил блок, чтобы вытащить тела, если понадобится. Приспособу закидал камнями обрушившейся кладки – днем никто ее не должен заметить. Сейчас он живо поднял и перевалил тело через каменную кладку.
И отправился за новой добычей…
Ему нужны были три охранника с виллы Эпиктета. А если точнее – три мертвых охранника. И времени на все про все у него имелось полчаса, не больше.
* * *
– Госпожа! Госпожа! – Окровавленный Молчун ворвался в спальню Арсинои, оттолкнув спавшую у порога и успевшую вскочить служанку. – Авидию украли.
– Что?! – Арсиноя поднялась, но тут же обессиленная опустилась на кровать – ужас при мысли, что сделает с нею Нигрин, узнав о похищении племянницы, буквально парализовал. – Ты же сказал, что сможешь отбиться от троих.
– От троих я и отбился. Все мертвы. А четвертый меня покалечил и девчонку уволок.
Царапины на руке и голове были на самом деле неглубокие – Молчун сам себе рассадил ножом кожу, а потом облился чужой кровь. Крови было много.
– Надо ее спасать! Срочно! Вставай!
Арсиноя кивнула. Поднялась. Накинула поверх туники, в которой спала, гиматий и выбежала наружу. Ворота виллы были распахнуты настежь и за ними – в паре шагов, валялось тело убитого. Чуть дальше – еще одно и чуть в стороне – третье.
Привратник валялся на земле оглушенный. И над ним уже хлопотала ключница. Молчун не стал говорить, что оглушил привратника сам, чтобы инсценировать вторжение.
Во двор в одной тунике тем временем выскочил Публий. Бестолковый родственник Нигрина даже не потрудился прихватить с собой меч или хотя бы кинжал. Зато перед ним бежал полусонный раб с фонарем в руке.
Следом примчался управляющий – полуодетый и трясущийся от ужаса – ему уже рассказали, что случилось.
– И куда… куда ее унесли? – спросила Арсиноя, стуча зубами.
Это был нужный вопрос, отвечать на него надо было четко, но не слишком поспешно.
– Когда я поднялся после удара, то увидел, что парень, несущий девчонку, подбежал к воротам той виллы. – Молчун махнул рукой в стороны поместья Помпония. – И ему открыли.
– Какой виллы… – Арсиноя растерялась еще больше.
Уверенная госпожа мгновенно исчезла, осталась растерянная женщина.
Пришлось повторить.
Тем временем, кажется, все, кто проживал в доме, выбежали во двор.
Один из рабов перевернул мертвое тело. Присвистнул…
– Это один из уродов Помпония. Он в прошлом месяце грозился меня убить, если я только подойду еще раз к соседской вилле.
– Так это Помпоний приказал украсть девочку? – спросила Арсиноя. Кажется, она наконец поняла, о чем речь.
– Видимо, да… – отозвался Молчун.
– И что нам теперь делать? – Арсиноя кинулась к Публию. – Ты слышал? О, боги! Какой-то парень с соседней виллы украл малышку Авидию. Что делать, скажи…
Тот растерянно завертел головой, понимая, что как родственник хозяина именно он, а не Арсиноя и не вилик должны принять решение.
– Попытаться выломать ворота и ворваться к Помпонию в дом, – спокойно ответил Молчун вместо Публия.
– Погоди! Что ты надумал, вояка?! – тут же огрызнулся щеголь. – Мы пойдем на приступ? Как на войне? Озверел?!
– Конечно пойдем. Нас много.
– Это смешно! – фыркнул Публий.
– Мои люди… – попыталась возразить Арсиноя.
– Молчать! – гаркнул Молчун, и все разом смолкли. Даже рыдавшая от страха рабыня только беззвучно открыла рот, да так и замерла. – А теперь слушать меня. Вы трое… – жест в сторону носильщиков лектики. – Найдите бревно побольше да колотите им в ворота. Вышибать не надо. Я их потом сам открою. Главное – отвлечь внимание надсмотрщиков. Вы двое, – жест в сторону еще двоих, приученных таскать лектику, – возьмите кусок плетеной ограды из сарая и держите над головой – своей и тех, кто будет бить тараном ворота. Чтоб сверху чего опасного не бросили. Остальные, наберите камней в подолы туник да кидайте через ограду. Мне надо не более четверти часа, чтобы все сделать. Ты, Публий, можешь проверить по клепсидре[45]45
Клепсидра – водяные часы.
[Закрыть].
Молчун ухватил одного из рабов за тунику. Выбрал самого здорового и сноровистого из носильщиков.
– Принеси бревно, что лежит за сараями, – и вперед! Если не вернем девчонку – ляжешь рядом с этими придурками! – Молчун указал на трупы. – Всю фамилию казнят – всех рабов – это уж точно. За то, что не уберегли…
Парень в ужасе открыл рот.
– Шевелись! – Молчун толкнул раба к сараям.
Задумка его была проста до гениальности – пока рабы Нигрина колотят в ворота, сам он перемахнет через ограду (дорожка натоптана), прикончит еще парочку из охраны и откроет ворота изнутри. Сладкоежка – то бишь Помпоний-Эпиктет – только что получил подарочек, отправил добычу мыть в банях да умащать, а сам предвкушает… В доме Помпония полно народу, спору нет. Но вся его свора банщиков да поваров не представляет опасности – из семи надсмотрщиков – действительно серьезных людей – трое уже мертвы. Возможно, правда, кого-то Молчун не заметил, не учел – и надо быть настороже. И только бы нянька Авидии не подвела…
Прихватив с собой щит и меч, водрузив на голову шлем (оружие всегда под рукой), Молчун понесся к вилле Эпиктета. Если он не ошибается, то там, в этом флигеле, – заперты все эти несчастные украденные дети. Те, кого воровал для утех бывшего раба Прокруст и другие мелкие подонки.
* * *
Через стену Молчун перевалил без труда – отсюда атаки никто не ждал.
Человек пять уже взобрались на стену у ворот и кидали сверху камни – но один и сам уже получил по капители и теперь, окровавленный, сползал вниз. Еще трое с мечами и щитами ждали у ворот изнутри, ожидая, когда осаждающие ворвутся. Прежде всего надо было ликвидировать тех оставшихся четверых, что швыряли камни со стены, – у них при себе имелась целая корзина боеприпасов.
Прикрываясь щитом, Приск вскарабкался по лестнице наверх.
– Авл, ты… – повернулся к нему один из рабов со стены и тут же получил удар мечом в живот.
Второго Молчун ударом щита попросту сбросил вниз – наружу. Двое обрушили на него град камней. Но и им через несколько мгновений пришлось отправиться в полет – один прыгнул сам – внутрь, и, похоже, сломал или вывихнул ногу. А второй слетел наружу и приземлился как раз на головы атакующим.
Теперь осталось спуститься вниз…
Трое у ворот надолго не задержали. Три удара – и три тела на мостовой двора.
Молчун открыл ворота – как и обещал – через четверть часа.
* * *
Сладкоежку Молчун отыскал в триклинии. Прежде чем предаться удовольствиям и раскрыть нераспустившийся бутон, как любил выражаться Сладкоежка, богатый вольноотпущенник пировал с двумя своими дружками. Дружков хозяина убивать Молчун не стал – просто оглушил. Одного – серебряным кувшином так, что тот смялся в нечто плоское, и вино вместе с кровью фонтаном брызнуло вокруг. Второго угостил ударом кулака в лицо. Рабы, что прислуживали за столом, услаждали игрой на флейтах слух хозяина и его гостей или танцевали, – гурьбой с визгом и криками ринулись вон из столовой.
– Ты? Зачем? – Сладкоежка с изумлением уставился на Молчуна.
Он многое предвидел, ловко рассчитывал, но вот то, что должник его (и фактически будущий раб) взбунтуется, – не ожидал точно. Сладкоежку Молчун слегка придушил, но не насмерть, а до бессознательного состояния и связал заранее приготовленными ремнями.
Потом плеснул в лицо водой.
– Я сейчас пошлю за декурионом. Думаю, он будет рад сообщить самому императору, что поймал похитителя детей.
* * *
Молчун ошибся – во флигеле заперты были далеко не все. Не было здесь Аристобула, украденного когда-то у Гермии, не нашлось и еще десятка мальчишек и девочек, которых покупал Сладкоежка в течение нескольких лет. Одни выросли и перестали его интересовать. Другие – умерли. Третьих он продал на Восток. Всего во флигеле Молчун обнаружил шестерых детей – трех девочек и трех мальчиков. Все они носили рабские ошейники. Но имена, выбитые на них, звучали отнюдь не как рабские. Эмилия. Сабина. Терция. Гай Осторий.
Молчун поднял на руки малыша и прижал к себе. Зачем этому уроду понадобился крошечный мальчишка? Для любовных утех он не подходил еще… разве что издеваться над ним и глядеть, как ребенок захлебывается криком. Наверное, вольноотпущеннику нравилось мучить их – детей свободных, ставших его рабами. За прежние издевательства, что чинили его хозяева, он платил уже другим – неменьшей мукой.
Фальшивую Авидию Молчун нашел в спальне – как он и предвидел – в тунике из прозрачной стеклянной ткани, чисто вымытую, накрашенную и надушенную. Девочка походила на ледяную статуэтку – она и дышать боялась.
– Все кончено, малышка. Как твое настоящее имя?
– Кора, – выдавила не сразу.
– Видишь, я все исполнил, как обещал. Идем со мной, Кора. Тебе здесь нечего делать.
И Молчун пошел вон из дома Сладкоежки, неся маленького Гая на руках.
Кора шла следом. Молчун закутал девочку в одеяло.
У ворот виллы к ней кинулась нянька настоящей Авидии, подняла на руки и, вопя и причитая, бегом потащила на виллу Нигрина. Ну и жадная бестия, пришлось отвалить ей сотню денариев за участие в этом деле.
– С малышкой ничего не случилось? – спросила Арсиноя.
– Бедняжка напугана, и только. Нянька даст ей сонного питья, и наутро девочка даже не вспомнит, что с нею было.
– О да… эта старуха знает толк в настойках… – кивнула Арсиноя.
* * *
Вечером, когда уже всех спасенных детей (кроме Гая и Коры, которую нянька Авидии переодела в скромную простую тунику) увезли либо родители, либо кто-то из знакомых и дальней родни, Арсиноя, лежа в бассейне с теплой водой вместе с Молчуном, спросила палача будто ненароком:
– Что для тебя главное, Секст? Деньги? Риск? Свой дом?
– Вернуть долг, – ответил Молчун.
– Кому? – изобразила непонимание Арсиноя. – Этому ростовщику? Так все его имение конфискуют… Ты ничего ему не должен – уж об этом Нигрин позаботится.
– Нет, я о другом долге, – покачал головой Молчун. – Омоем контубернале Приске.
Более ни о чем он распространяться не стал. Арсиноя усмехнулась.
– Секст… я ведь знаю – никто не похищал Авидию. Нянька опоила ее настойкой, и девчонка мирно спала в своей спальне, пока ты штурмовал виллу. Вместо нее в одеяле ты вынес чужую девчонку.
– Сладкоежка похищал детей свободных. Разве ты не рада, что его поймали?
– Ты должен был посвятить меня в свой план.
– И ты бы согласилась мне помочь?
– Нет.
– Вот видишь. Значит, я правильно сделал.
– Нигрин не даст замять это дело, – помолчав, заметила Арсиноя. – Умно… Но ведь затея могла сорваться. Моих людей убили бы. Что скажешь?
– Ты останешься в этом поместье навсегда…
– Зато ты завтра его покинешь! – выпалила Арсиноя.
Маленький Гай Осторий спал в эту ночь в спальне для гостей и будил криками спящую рядом Кору.
