Текст книги "Заклинатель Ос"
Автор книги: Александр Спахов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
Глава 8
Никогда в жизни не видела Лера такого крошечного молочника. В нём могла уместиться ровно одна капля сливок, наполнив его до краёв, даже с горкой. Рядом в блюдце размером под стать молочнику лежало сухое хрустящее печенье. Почему именно хрустящее, объяснить бы она не сумела, но казалось, стоит только к нему прикоснуться, и оно раскрошится в пыль. Впрочем, брать его Лера не собиралась. Она вообще не шевелилась. Она думала.
«Почему я не встретила тебя раньше? Почему ты оказался на моём пути только сейчас, когда всё у меня так безнадёжно запутанно, так невыносимо плохо? А с тобой становится ещё сложнее».
Она сидела в холле гостиницы и поджидала, когда же, наконец, за ней придут, возьмут под руку и поведут на Правый берег в ресторанчик «Хвост петуха».
«Улитки, рыба и розовое вино», – так описал предстоящий ужин Николя.
«Всё, что скажешь. Всё, что сочтёшь нужным. Улитки так улитки… Рыба?.. Любая, от пескаря до кита. Розовое? Значит, розовое, но если захочешь зелёное, буду зелёное, или синее, серое, фиолетовое… Только скажи, мой милый, я готова принять любое из твоих рук».
Похожий на отставного тореадора официант склонился в вопросительном изгибе:
– Желает ли мадам что-нибудь ещё?
Конечно же желает! Очень даже желает! Ещё как! Желает, чтобы сейчас, немедленно сюда вошёл он, этот Николя Пере… Дальше не помню как. Чтобы все эти богатые искушённые дамы в туалетах от «Гуччи» и украшениях от «Булгари», что расположились в парчовых креслах и на диванах холла отеля «Ритц», устремили на него взгляды, а он их не заметил, а увидел только её, свою Валери, и помахал ей от двери рукой.
– Спасибо, месье, ничего. Впрочем, ещё кофе, этот остыл.
– Мерси, мадам. Одну минуту, мадам, – проговорил официант и забрал чашку. Молочник остался на столике.
«Потом он подойдёт, опустится в кресло справа от меня и скажет… Что же он скажет? Ах да! “Я скучал по тебе”. Точно, именно так. И все на нас посмотрят с завистью. А что такое “скучать”? Скучать – это, наверное, вспоминать о радости, которая может повториться, потому как, если вспоминать о том, что повторить уже в силу трагических причин не суждено, то это значит тосковать. А ещё я хочу, чтобы снова мне было двадцать и чтобы в компанию, встречавшую на даче в Фирсановке семь с половиной лет назад год Собаки, одногруппник Саня Половников привёл не соседа Мишу Генкина, а этого Николя. Тогда бы всё сейчас было по-другому!»
Мише Генкину тогда исполнилось двадцать шесть, он заканчивал ординатуру Первого медицинского инсти тута. У него были карие, чуть навыкате глаза и редкие кудри. Она совсем не собиралась становиться девушкой Миши, но почти у всех её подруг уже появились по стоянные мальчики, а у неё никого не было. Этот факт нельзя сказать, что сильно мучил её, но всётаки слегка задевал. Ей надоели снисходительные, сочувствующие взгляды особо продвинутых сокурсниц, которых на виду у всех целовали на ступенях главного входа долговязые, в узких пальто и небрежно накинутых шарфах юноши, перед тем как посадить в по трёпанные родительские иномарки и, оставляя позади сизый дымок, увезти за горизонт. А ей, честно говоря, за горизонт не сильно-то и хотелось. Не было в ту пору у неё нужды тащиться неизвестно куда. Вдруг там придётся целоваться?
Первый опыт в этом деле у неё получился неудачным. Она уже училась в одиннадцатом классе, и дальше оттягивать было просто неприлично.
У него оказались липкие губы, и весь он пропах табаком и закуской. Звали его Вадик. Она потом долго тёрла в ванной рот длинной жёсткой мочалкой. Хотела даже попробовать с мылом. После к мужчинам её долго не тянуло, но… участливые взгляды, покровительственные советы сделали своё дело, и она сказала Мише Генкину «да», хотя совсем этого не хотела. А чего же она хотела? Сложный вопрос. Она далеко не всегда знала, как ей поступить, на чём остановить выбор, что предпочесть. Но зато имела твёрдое представление о том, чего ей не надо. Таким уж она была человеком. Никто не назвал бы её упрямой или упёртой, вовсе нет. Она прислушивалась к советам и уговорам, редко вступала в споры, но в результате всё почему-то складывалось наилучшим для неё образом.
Вялый роман с Мишей Генкиным продолжался четыре месяца. Всё в рамках приличий. Кафе, кино, один раз ездили на выходные за город, потом знакомство с его родителями – и у неё не хватило духу сказать «нет», когда он попросил её руки. Скрывая свои сомнения, она сказала «да». Расписались и стали жить. А в скором времени пришёл вызов в Израиль, и все генкинские родственники, весело переглядываясь, засобирались. И Миша тоже. Он только что опубликовал в «Медицинском вестнике» работу о новом методе исследования коронарных артерий сердца, послал её в Тель-Авив в медицинский центр «Фархат» и получил приглашение на работу. Дела складывались отлично. И вот тут она сказала «нет». Она остаётся и готова подать на развод. Миша развода не хотел. Он принялся настаивать, убеждать, уговаривать, но уж такой она была: её можно заставить сделать то, что она не хочет, только один раз.
Миша Генкин, перестав быть женатым, уехал в Израиль, а она осталась в Москве. Совсем одна, с сердцем, не разбуженным для чувств, не изведавшим любви. Одиночество не тяготило её, она привыкла подолгу быть одна. Родители – учёные-полярники, их от Южного полюса, от озоновых дыр за уши не оттащить. Дочь давно, чуть ли не с начальной школы, жила самостоятельной, обособленной от них жизнью. Постоянным местом прописки родителей считалась двухкомнатная квартира на улице Марата в Санкт-Петербурге, но на самом деле их родиной стал посёлок Мирный в Антарктиде. Промежутки между зимовками проходили быстро: не успели раздарить все привезённые чучела пингвинов и моржовые бивни, как пора спешить обратно. Семейные отношения поддерживались через электронную почту. Так же происходит и сейчас, ничего не изменилось. Она посылает родителям два раза в неделю короткие сообщения, а они четыре раза, по два от каждого, но ещё короче. Дочь окончила школу, потом институт, устроилась на работу, продвигалась по служебной лестнице, вышла замуж, развелась – количество электронных сообщений никогда не менялось. И вряд ли когда-нибудь поменяется.
Скоро придёт Николя и поведёт её ужинать. То, что произошло вчера, совсем не характерно для неё – ни для Леры, ни для Нины. Это было наваждением. Париж, набережная Сены, сумерки, французская речь… Как всё было бы просто и хорошо, если бы они встретились с Николя при других обстоятельствах. Встретились просто и незатейливо, как находят друг друга жаждущие любви мужчина и женщина. Если бы не сложные, даже трагичные обстоятельства её жизни, как бы она была сейчас счастлива! И ей не пришлось бы ломать голову над тем, как выпутаться из истории, которая с ней приключилась. Ей страшно подумать, что может произойти, если Николя узнает про её проблемы. Как он поступит? Не переменится ли к ней? Станет ближе? Предложит поддержку? Или махнёт рукой и уйдёт? Может, лучше порвать с ним первой?.. Ах, будь что будет! А пока ей значительно больше нравится выступать в роли авантюристки – именно так, другого слова и не подберёшь! – Леры Новиковой, чем быть одинокой тихоней Ниной Назаровой. В глубине души она боялась. Но сейчас страх отступил и она улыбалась, потому что от входа, махнув ей рукой, шёл Николя. Лера поднялась.
Старенький «Рено» ехал по правому берегу Сены сквозь тоннель, где оборвалась жизнь одной очень упрямой принцессы. Когда они выбрались наружу, Николя приоткрыл окно и впустил воздух Парижа. Тот оказался хорош: влажен и добр к пассажирам. В салоне автомобиля стало светлее, вероятно, вместе с ветерком туда попала звёздочка, правда, совсем маленькая, незаметная. Но Николя всё же сумел разглядеть лицо Леры, когда произносил:
– Мёд и перец.
– Что значит «мёд»? – удивилась Лера. – Какой «перец»?
– Такая на вкус твоя сущность. И не знаю, что в ней мне больше нравится.
– Какая-то китайская кухня. Ты не находишь? – И, не дожидаясь ответа, Лера спросила: – А куда мы всё-таки едем? Где этот «Хвост петуха»?
– Уже скоро, – ответил её спутник. – Там всё очень вкусное.
– Как моя сущность?
– Ты ещё лучше.
Глава 9
Единственным существенным своим недостатком Николаша считал влюбчивость. За тридцать четыре года жизни с ним уже дважды случалось это недоразумение. Недопустимое количество.
Первый раз это произошло ещё на родине, в студенческие годы.
Мимо той девушки Николаю пройти было нельзя. Дело совсем не в красоте лица или стати тела, не в гладкости кожи, нежности румянца, божественной доброте, глубине понимания, тонкости ласк, оригинальности суждений, заразительности смеха и нарядности одежд. А в том, что если теория о блуждающих по белому свету в поиске друг друга половинках верна, то именно эта девица Колина половинка и есть. И не спрашивайте почему.
Сейчас, чтобы не скомпрометировать замужнюю женщину, назовем её просто А.
Любовь вспыхнула с первой минуты, роман приключился нешуточный, страсти бушевали без перерывов, остановок и затишья. Уговаривать никого не пришлось. Коля и А. обрушились друг на друга как два водопада. Чувства между ними сразу стало столько, что хоть выжимай. Они были пронизаны любовью насквозь, исполосованы ею вдоль и поперёк, так, что не осталось живого места. Николаша (хотя тогда он ещё и не был Николашей) влюбился в А. бесповоротно, а в сердце А. зажглась самая опасная любовь – безоглядная. Согласно теории, половинки нашли друг друга и слились воедино.
Им так понравилось это! Скрупулёзно, не пропуская ни одной мелочи, они познавали друг друга, иногда торжественно и молчаливо, иногда игриво и несерьёзно, но всегда отдаваясь чувству без остатка. Они были ослеплены любовью и ничего кроме своего союза не видели. Восторг и счастье! Перед ними открылся целый мир, о существовании которого они и не подозревали, – сплетённый из рук и ног, проникновенных взглядов и тёплых слов, мир незримых нитей и тесных объятий.
– А у меня имелись сомнения в существовании любви, – как-то сказал Коля.
– Ну а сейчас, дорогой? – спросила А.
– Ты полностью развеяла их.
– Не скрою, это очень приятно делать, милый.
Любовь, которую творили Николаша и А., была удивительно прекрасна и сногсшибательно обычна. Как все, они несколько раз сбегали на край света, как все, нередко витали в облаках. В их диалогах стало проскакивать понятие «задержка» и зазвучало слово «деньги». Ничего страшного, это нормально. Сладкие ночи по-прежнему сменяли незабываемые дни, игривые вечера предвещали нежные рассветы. Любовь не затухала, наоборот, она становилась пронзительней и тоньше, словно первый голод с дороги был приглушен грубой пищей, а затем путники приступили к изысканным и сложным блюдам, где вкус задавали оттенки и нюансы, полутона и недомолвки. Как глаза постепенно начинают привыкать к темноте, так и ослепление влюблённостью проходит, и начинаешь вдруг замечать пористую кожу и обломанный ноготь, запах совсем не ландыша. Разумеется, через это проходит каждая пара, конечно, так и должно быть в период привыкания и, если хотите, смирения, но Николаше и А. было по девятнадцать лет, и они не собирались ни к чему привыкать.
«Неужели это всё, что у меня будет в жизни? Да, он прекрасный человек, и я его люблю. С ним, кажется, мне хорошо. Но как я могу сравнивать? Что я видела и испытала? Вдруг я заблуждаюсь и принимаю четверть за целое?»
«Да, А. прекрасна. Если быть честным, то надо признать: Господь Бог кроил А. именно для меня, Николаши. Все в ней Он сотворил мне по вкусу и росту. Он знал, что мне нужно и что мне по нраву, но, может, Он такое сотворил в нескольких бесподобных экземплярах? И мне стоит поискать и их?»
Короче, они расстались. Не с первой попытки, не в одночасье, но расстались. Так получилось… Жизнь для них не остановилась, она продолжалась, обещая новые увлечения и сюрпризы.
Через несколько лет, уже выполняя за границей задание Родины, Николаша, мучимый одиночеством, не сдержался и ушёл, что называется, в самоволку. Улетел, никого не поставив в известность, на несколько дней на встречу с А. Летом девяносто пятого они списались и встретились подальше от посторонних глаз, на греческом острове Крит.
Древнегреческие боги Антей и Марсий, которые случайно оказались неподалёку, не дадут соврать: и Николаша, и А. признались, что не раз пожалели о разрыве. Они оба согласились с тем горьким выводом, что встретились тогда, в девятнадцать лет, слишком рано и по неопытности не поняли, какое обрушилось на них громадное и редкое счастье. Но Господь Бог дважды не предлагает…
Свидание продлилось пять дней, и они расстались, теперь уже навсегда. Слишком много успело налипнуть на их жизни такого, чего нельзя смахнуть, как средиземноморский песок…
Во второй раз Николаша влюбился в испанку. Разумеется, между А. и испанкой у него случались романы, но всё больше из категории «случайных связей». Некоторые из его знакомых женщин, надо признаться, были прехорошенькие, но испанка… Испанка затмила всех! Она любила Николашу, как разбойник свой нож, как Христофор Колумб Запад, а альбатрос встречный ветер. Звали её Долорес.
Из-под круто изогнутых бровей на Николашу взирали очи цвета золотых дукатов с потерпевших крушение в Карибском море трехмачтовых фрегатов. Улыбка её простиралась, как гряда скалистых гор, вершины которых покрыты не льдом, а белоснежным свекольным сахаром. Тело Долорес было наградой. Наградой за подвиг, который ещё только предстоит совершить. Щедрым подарком казалось это роскошное, обжигающее, сухое, смуглое тело. От Долорес всегда пахло как в последний день Помпеи, и ещё ярче… Приближением, обещанием. Но что сулил этот аромат? Непонятно… А как пахло в последний день Помпеи? Никто толком не знает. Наверное, жаром магмы.
Роман с Долорес походил скорее на вероломный штурм солнечного богатого Карфагена римскими свирепыми легионерами, чем на кратковременные межполовые отношения двух высокообразованных европейцев в начале двадцать первого века в уютном и несерьёзном городе Париже.
Роман вышел яркий, шумный и быстротечный, Николаша познал, что такое ревность, испытал чувство опасности и вкус скандала. Несколько раз ему доводилось вступать в единоборства с применением холодного оружия с предыдущими дружками Долорес, и он их, её приятелей, прекрасно понимал. Лишиться такой женщины само по себе потеря, а лишиться без боя – поражение. Николаша Долорес любил. Других чувств она вызывать к себе не умела. История закончилась бы бракосочетанием в мэрии или венчанием в костёле, если бы Долорес не вынуждена была выехать на защиту своей докторской диссертации о поведении конкистадоров Кортеса на просторах Южной Америки в шестнадцатом веке. Она улетела в город Лиму, столицу Перу.
Должно быть, сила и влияние Долорес, действующие безотказно на территории Европы и ближайших окрестностей, не имели свойства пересекать нулевой меридиан. С её отъездом любовь стала угасать, причем не только у Николаши, но и у большинства прежних дружков, которые первое время бросали пронзительные гневные взгляды на удачливого соперника, а потом просто кивали при встрече. Роман иссяк. Долорес из Лимы не вернулась.
В последнее время Николаша от любви отдыхал. Назвать происходящее между ним и аспиранткой кафедры экономики Средних веков Моник Коти этим громким словом у Коли язык не поворачивался. «Происходящее» было удобно, необязательно и временно. То, что и нужно. С Моник приятно общаться: если Николаша при желании заставал её дома, то происходило свидание. Если дверь ему не открывали, он не огорчался. Температуру их отношений следовало признать комнатной, благотворной и безопасной.
Совсем другое дело Лера Новикова. Её выгодно отличало от остальных то, что во время любви она говорила по-русски, чего Коля не мог себе позволить уже много лет. Не мог он этого сделать и прошлой ночью, хотя очень хотелось. У Коли перехватывало дыхание от всех этих «милый мой», «дорогой», «родненький», сказанных с мягким аканьем. Ему претило делать непонимающее лицо и переспрашивать «кес-ки-се?», «вот ду ю сей?» и тому подобное. Коле с Лерой было мягко и нежно, тепло и уютно, как на каникулах в деревне под Воронежем. Потрясающие, совсем забытые ощущения. Кто-то, вспоминал Коля, высказал дельную мысль, что любить нужно тех, кто говорит и думает на одном языке с тобой. Есть мнение, что разные наречия и диалекты даны Богом людям в наказание за их несговорчивость. Возможно, так дело и обстоит, но вдруг языки, наоборот, созданы для того, чтобы объединить своих и помочь им отыскать друг друга? Коля задумался: «Это что же получается, достаточно со мной – человеком, который хорошо владеет французским, неплохо испанским и сносно английским и итальянским, – заговорить на языке предков, и бери меня голыми руками. Так? Не может быть, что я настолько прост. Нет. В этой Лере, несомненно, есть нечто, притягивающее меня независимо от того, пользуется она английским „паст индефинит“ или родным винительным падежом и третьим склонением. Дело не в национальности, а в самой Лере.
Э, брат, – продолжал размышлять Коля, – кажется, тебя опять ведёт в этот невод с мелкими ячейками. Похоже, ты готов попасться на удочку. Ещё чуть-чуть, и начнёшь твердить в ушко Лере местный „жё тэм“, поблескивая маслеными глазками. Куда же это годится? Ты же на службе. И тут, брат, нельзя проявлять беспечность! Что за люди эти влюбленные! Какие из них работники? Никудышные из них, надо признать, работники. Способные на очевидные глупости вроде особых примет в виде букета цветов в руках и алой помады на щеке. За такое в Центре никто по головке не погладит. Простительно, если погулял с человеком по набережным Сены, поужинал в „Хвосте петуха“, поцеловался даже пару раз, но зачем же сразу любовь?»
Коля повернулся на правый бок, обнял тихо уснувшую Леру Новикову, поцеловал её в уголок чуть приоткрытых губ и подумал: «С любовью придется повременить. Хотя бы пока. Ведь я даже толком не знаю, как тебя зовут».
Вдруг Колины размышления прервал звонок мобильного телефона. Николя ответил по-французски. Звонил Челюскин. Голос звучал радостно и вдохновенно, словно хотел сообщить хорошую, наполняющую жизнь смыслом новость.
– А знаешь, Колька, ведь за мной сегодня следили. И следили из-за твоей Назаровой. Чувствую, тебе говорить сейчас сложно. Перезвоню-ка я завтра.
Глава 10
Что за ним идут, Никитий заметил почти сразу.
«Человек никогда не бывает абсолютно одинок, тем более в гигантском городе на холмах», – размышлял он, делая пересадку на «Китай-городе». Пересаживаться на этой станции метро одно удовольствие, перешёл на другую сторону платформы – и уже поменял линию; едешь не на «Кузнецкий мост», место людное и торговое, а на элегантные, располагающие к уединению Чистые пруды.
Оставив машину на Садовом кольце, Никитий решил посетить магазин «Книжный мир», который теперь назывался «Библио-Глобус». Хотел посмотреть что-нибудь по монгольской культуре.
Путь его пролегал через «Китай-город». Николаша, как уже упоминалось, любил там назначать свидания девушкам в очках. А Никитий – проверять, нет ли за ним слежки. Как раз этим он сейчас и занимался. Занимался скорее машинально, по привычке, чтобы не растерять навыки. Без расчёта на то, что кто-то им интересуется. Но вдруг увидел: за ним идут… Никитий Никитович Челюскин удивился. По его разумению, несколько, не менее трёх, организаций могут проявить пристальное внимание к его персоне. Но только не в это время и не в таком месте. Первая из них уже всё проверила и вряд ли скоро напомнит о себе. Другая пока не знает месторасположения Челюскина, оно будет ей известно лишь через полгода. Третья же не станет ходить вокруг да около – просто грохнет, перешагнёт и пойдёт дальше развалистой походкой. То есть вести Никития из старых знакомых сейчас некому. Получается, что завелись в его жизни какие-то новые любопытные, и кто они, ещё предстоит выяснить.
За Никитием тащились двое: толстый и тонкий. Строго говоря, были они одной комплекции, но как-то нужно их поименовать? Толстый имел рост выше ста восьмидесяти сантиметров, крепкое телосложение и необъятные щёки. Вообще, большие щёки характерная, наравне с широкой задницей, черта жителей нашей страны. Тонкий тоже был рослый крепыш, но щёки его казались не в пример жиже, чем у первого. За Никитием они шли, как торговки по базару. Шагали по-хозяйски, не стесняясь, не ставя Никития ни в грош. «Какието лопухи, – подумал он. – Вряд ли из серьёзной конторы. Отставные прапорщики, что ли? Или уголовники?» Уходить от них Челюскин не стал. Пусть походят, узнают то, что он скрывать не намерен, попривыкнут. Сольют информацию о себе. Хотя у него почти не было сомнений, что парни приставлены к нему после разговора с консьержкой Оксаной Тарасовной и причина кроется в его интересе к Нине Назаровой.
Толстый и Тонкий проводили Никития домой, покрутились у подъезда, пару раз позвонили по мобильному и отвалили с чувством исполненного долга и хорошим аппетитом.
Теперь для них и их хозяев Никитий Никитович – матрос рыболовецкого флота, приехавший меньше года назад из Мурманска, обменявший с доплатой хоромы за полярным кругом на эту однокомнатную квартирку. Подрабатывает сменным мастером в котельной соседнего шарикоподшипникового завода. Ничтожная личность, ездит на «Жигулях». Но то, что он никакой не председатель гаражного кооператива, как представлялся Оксане Тарасовне, кого-то наверняка заинтересует. Что ему только на руку.
Все происходящее начинало Никитию нравиться. Умершая и воскресшая в Париже красотка. Пара тупых топтунов, у которых наверняка есть неглупое начальство. Нефтяной холдинг с известным названием. Всё это указывало на то, что будет хотя бы интересно. Можно поддержать форму, а возможно, и денег срубить.
В Институт Склифосовского, где не откачали Нину, и, если потребуется, на её могилу Никитий поедет завтра. А сейчас, введя в курс дел Николая, он поработает над монгольскими нравами и менталитетом.
Свет он погасит глубокой ночью, в третьем часу.
