355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Сорочинский » В таёжных дебрях Подкаменной Тунгуски » Текст книги (страница 6)
В таёжных дебрях Подкаменной Тунгуски
  • Текст добавлен: 28 сентября 2016, 23:20

Текст книги "В таёжных дебрях Подкаменной Тунгуски"


Автор книги: Александр Сорочинский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Эвенки – тунгусы

В один из дней подготовки отрядов к заброске, к нам пришли за оплатой жилья два эвенка – муж и жена. Они сдавали в аренду нашей экспедиции большой бревенчатый пятистенок. Это были два человека одетых в абсолютно одинаковые оленьи парки, в расшитых мелким разноцветным бисером унтах, оба курили трубки. У обоих представителей местной народности были серовато-коричневые сморщенные лица, похожие на печеное яблоко. Каким-либо образом определить их половую принадлежность и возраст не представлялось никакой возможности. Они молча сидели на стульях немым укором цивилизации, которую мы сюда принесли, даже не утрудившись подумать, не то что спросить их, нужна ли она им. Тем самым выбили у аборигенов из-под ног почву, лишив обычного жизненного уклада и прервав естественный путь их развития.

С приходом русских, эвенки, или тунгусы, как их раньше называли, начали активно бить белку, соболя, других пушных зверей в больших количествах, чем было необходимо для их потребности. Взамен получили, в первую очередь «огненную воду» – водку и спирт, далее по значимости: провизию, табак, карабины с боеприпасами, моторные лодки и разную мелочь, без которой обходились столетиями! С моторами аборигены так и не научились обращаться, и при малейшей поломке выкидывали их. Русские переселенцы подбирали, за час приводили в порядок, и успешно эксплуатировали дальше. Тунгусы же покупали новые «Вихри», благо денег у них было предостаточно, а тратить было особенно не на что.

У эвенков, в силу природных национальных особенностей, как и у американских индейцев, нет иммунитета на спиртное, поэтому все они от рождения – алкоголики. Ко времени моего появления на Подкаменной Тунгуске эвенков оставалось около двадцати пяти тысяч человек (на момент вхождения в состав России в 17 веке их насчитывалось 36 тысяч), и нация вымирала, в первую очередь от алкоголизма. Я уж не говорю про их деградацию. Если в доме появлялась водка, то её разливали поровну между всеми членами семьи, включая маленьких детей. Просто дети раньше пьянели и не могли участвовать в дальнейшей делёжке.

Эвенк на охоте © фото Виктора Загумённова

В ходе одной из таких попоек, два брата стали играть в войну. Им привозили и показывали иногда фильмы, в том числе и про Великую Отечественную войну. Один брат был «фашистом», а другой – «партизаном». «Фашист», как и положено по обычному сюжету кинофильмов, поймал «партизана» и повесил его. Насмерть!

Эвенкийских детей забирали на учебный год в школы-интернаты в близлежащие городки, потому что все дети в нашей стране должны были быть грамотными. Там они получали знания, абсолютно бесполезные для их дальнейшей жизни. А вот необходимые навыки и знания для вхождения в самостоятельную жизнь со своим историческим укладом, для успешного овладевания традиционными тунгусскими профессиями – оленевода или охотника, которые им могли дать только родители в процессе совместного проживания и деятельности, дети тунгусов недополучали.

Да и родители на время их учёбы лишались ценных помощников.

Воспитание и обучение эвенкийских детей шло вопреки здравому смыслу, вразрез с местным укладом жизни и деятельности этого народа, без учёта требований, которые предъявит жизнь к взрослому молодому тунгусу. Чаще всего после окончания школьного обучения родители вынуждены были начинать обучение своих взрослых детей необходимым жизненным навыкам. То есть, время обучения в школе было для них потерянным зря.

Самое странное заключалось в том, что все представители местных властей об этом знали, но ничего не хотели менять и оставляли всё как есть, продолжая загонять местных детей в школы-интернаты для галочки в отчётности о всеобщем обязательном образовании. Приятно видеть, что сейчас ситуация меняется в корне. Во всяком случае, судя по коротким репортажам непосредственно из тех мест. Когда-то это должно было произойти, потому что путь развития эвенков в том, 1978 году вёл в никуда, и даже хуже того – к регрессу, к моральному и физическому вымиранию – в бездну!

Сейчас на территории Эвенкии открыты шесть этнических лагерей – стойбищ для детей эвенков в возрасте от семи до семнадцати лет. В каждом из них один или несколько опытных, чаще пожилых эвенка обучают более тридцати человек исконным национальным промыслам: охоте, рыбалке, оленеводству, вышиванию бисером и другим. Один из таких лагерей постоянно располагается в непосредственной близости от Ошарово. Конечно, делается это по инициативе самих тунгусов, понявших, наконец, что никто им не поможет, кроме них самих. Начался подъём престижа в их глазах профессионального владения этими промыслами. Ну, вот это уже хоть что-то!

В советское время пробовали ввести в некоторых отдалённых районах «сухой закон», как американцы для своих индейцев. Однако тунгусы тут же переставали добывать пушнину. Им нужна была водка, а без всех остальных благ цивилизации они вполне могли обойтись, как и в предыдущие столетия. «Сухой закон» срочно отменили, объяснив это борьбой с дискриминацией малых народностей, которым мы предоставляем равные права со всеми остальными гражданами, в отличие от американского правительства, угнетающего местное коренное население.

Прямо во время нашей подготовки к заброске на точки, когда экспедиция ещё в полном составе находилась в фактории Ошарово, пьяный эвенк выстрелом из карабина в лоб убил русского охотника, просто так, ни за что, просто потому, что был пьяным! Одну половину дома занимал он, а в другой жили братья по фамилии Гусак, приехавшие сюда за длинным рублём и устроившиеся охотниками в местное охотхозяйство. Старшему брату было 22 года, именно он и вышел на крыльцо покурить в тот злосчастный вечер. На соседнее крыльцо одновременно с ним вышел пьяный до беспамятства тунгус с заряженным карабином в руках, сказал: «Спорим, я попаду тебе в лоб со ста метров». Гусак обругал его и в то же мгновенье получил пулю в лоб, правда, не со стометрового расстояния, а почти в упор.

При нас был срочно вызван вертолёт и убийцу увезли. Борис Константинович сказал «Да в его жизни ничего особенно и не изменится! Выдадут такой же карабин, и также будет бить соболя и белку, вот только ни денег, ни водки несколько лет ему не дадут!». Не знаю, насколько это было гуманно, по отношению к коренному местному населению (знающие люди утверждают, что без спиртного тунгусы уже не смогут охотиться и будут медленно умирать голодной смертью, так как находятся в этих колониях на грабительском хозрасчёте), но формально налицо было явное снисхождение. К смертной казни эвенков не приговаривали, больших сроков тоже не давали. Нельзя, потому что это малый вымирающий народ!

Если во вновь образовывавшейся семье один из вступавших в брак был русским, то семье единовременно выдавали несколько тысяч рублей подъёмных на обустройство, что по советским меркам было огромной суммой. Только я что-то не слышал, чтобы кто-то когда-нибудь воспользовался этой привилегией. Русские женщины упрямо не хотели выходить замуж за тунгусов, как и мужчины ни за какие коврижки не желали жениться на эвенкийках.

Как-то раз мы с Николаем, будучи в маршруте, натолкнулись на кочевую стоянку эвенков – оленеводов. Коля хотел купить своей трёхлетней дочери расшитые бисером унты. Мы зашли в походный эвенкийский чум, чтобы выяснить, наличие этих штучных изделий местных женщин. Вся семья валялась на полу мертвецки пьяная. Кое-как растолкали хозяина и спросили его. Хозяин ответил: «Унтов нет, но за два бутилка водки бери в сюме что хосешь, хосешь бери карабин, хосешь – жену, дочь, только дай два бутилка водки!». Однако никто из нас не захотел воспользоваться этим заманчивым предложением, более того, мы пулей вылетели из чума с чувством брезгливости! Благо, такие встречи были не столь частыми, и, в познавательных целях, для расширения кругозора, их ещё как-то можно было пережить.

Мои товарищи Леша и Анатолий, работавшие в экспедиции на Нижней Тунгуске также несколько раз по разным поводам встречались с тунгусами. Лёша – «Ус», начитавшись Фенимора Купера и других американских авторов о жизни, обычаях и нравах индейцев, вошёл в образ хорошего белого человека, друга угнетённых, пока отставших в развитии индейцев, то бишь – тунгусов. Своим поведением по отношению к эвенкам он постоянно потешал товарищей по экспедиции и вызывал крайнее изумление, переходящее в настороженность, а затем и в испуг – у самих тунгусов. Однако «Ус» был человеком настойчивым и справедливым, поэтому продолжал гнуть свою линию в отношении к коренному местному населению, отметая сомнения, игнорируя насмешки товарищей и не считаясь с опаской и недоверием самих тунгусов.

Издалека заметив лодку, плывущего к ним гостя, Лёша быстро сбегал к воде, помогал вытянуть лодку на берег и закрепить её. Затем, дружески поддерживая под локоть, не всегда понимавшего покровительственное расположение и потому зачастую начинавшего упираться эвенка, Лёша вёл его к костру, по пути и во всё время посещения оказывая всяческую заботу и защиту от возможных обид и агрессии «белых волков» – товарищей – геологов из своей экспедиции! «Ус» представлялся, спрашивал имя вновь прибывшего и начинал неторопливый разговор на интересовавшие аборигена (по его мнению) темы: «Как проходит охота? Успешно? Как олени? Растёт ли поголовье, хватает ли кормов? Как здоровье семьи? Как дети?».

Изумлённо и затравленно смотревший на него тунгус что-то лепетал невпопад в ответ, недоумевая, что нужно от него этому бородатому мужику, и желая только одного, чтобы тот поскорее отстал от него и оставил в покое. Но не таков был Лёша, чтобы щадить своё время и силы, когда его присутствие и поддержка необходимы несчастным индейцам, то есть тунгусам.

Наливая гостю, спирта в кружку, он продолжал беседу: «Мы ищем нефть и газ. Как у вас на болотах, газовыделения есть?». У тунгуса отвисала челюсть, он даже спирт переставал пить от изумления: «Сево, сево?». Лёша невозмутимо, терпеливо и настойчиво продолжал: «Я спрашиваю, газовыделения есть?». «Нисево не знаю! Сейсас поеду дальше. Осень нужно быстро уехать!» (Тунгусы хорошо говорили по-русски, но вот произношение буквы «ч» им никак не давалось и вместо неё они постоянно произносили «с»). Эвенк торопливо допивал спирт и собирался бежать к лодке, но Лёша удерживал его, упорно продолжая развлекать гостя беседой: «Ну, пузыри из болота идут?!». Тунгус, наконец, начинал понимать, чего от него хотят, облегчённо вздыхал, садился на место и начинал быстро кивать головой: «Идут, идут! Много идут!».

В первое посещение базы экспедиции тунгусами, Лёша по их просьбе наливал спиртного столько, сколько они просили. Эвенки тут же, не сходя с места, перепивались до бессмысленного хихиканья, сюсюканья и полного беспамятства. Некоторые из них, устоявшие на ногах, стали хвататься за ружья, утверждая, что они хорошие охотники, и предлагая в доказательство сбить спичечный коробок с головы любого из сотрудников экспедиции с расстояния сто метров, разумеется, совершенно бесплатно, в качестве подарка! А когда желающих не нашлось, и ружья спрятали подальше, тунгусы вцепились друг другу в волосы и начали таскать по земле, пока их не растащили и не растолкали по разным палаткам. Только после этого «Ус» решился при последующих посещениях на спиртовую дискриминацию, и начал выдавать им эти напитки, дозировано.

Впрочем, тунгусы и к чаю были неравнодушны. Как-то к ним зашёл из тайги один эвенк. Полагая, что он идёт по своим делам, ему быстро вскипятили и налили горячего чаю, чтобы не задерживать. Но тунгус не спешил. Он с огромной радостью схватил обжигающую руки алюминиевую кружку с кипящим чаем: «Сяй! Горясий сяй! Осень хорошо!». На вопрос: «Куда путь держишь?», – гость ответил: «К вам пришёл сяй пить». Его попросили показать на карте место его стойбища. Выяснилось, что тунгус прошёл восемьдесят километров по тайге, чтобы попить чаю!

Анатолий – «папа Булкин» иногда во время вечерних чаепитий начинал подтрунивать над Лёшей:

«Большой Ус», что нового рассказали тебе сегодня местные «индейцы»?».

– «Никакие они не индейцы! Они такие же, как ты и я!».

– «Если хочешь, то пусть будут такие же, как ты, но не такие, как я!».

– «Они всё равно тоже такие же люди, как и мы!».

– «Лёша! Ну, как – «такие же люди»?! Может быть, когда-нибудь и будут «такими же», а сейчас – ты что не видишь их отсталость?! Ещё Пушкин писал: «…и ныне дикий – тунгус…». Так они с тех пор не так далеко и ушли».

– «Нет! Я с тобой не согласен!».

– «Это твое право, а я сказал тебе о положении вещей на сегодняшний день».

Конечно, Анатолий поддевал Лёшу, вызывал его на спор и подшучивал над его немного комичным поведением по отношению к коренному населению. Но, в каждой шутке есть доля истины, отношение к тунгусам было немного снисходительным, хотя и добродушным, из-за остановки в их развитии, вызванной, не в последнюю очередь, всеобщим алкоголизмом. Также сказались потери прежних жизненных ориентиров: материальных и моральных ценностей народа. Эвенки стали равнодушны к численности своего или соседского оленьего стада, к количеству добываемой пушнины, совершенствованию лучших личных качеств и способностей, раньше высоко ценившихся в здешних местах, при традиционном, добрую сотню лет не менявшемся, укладе их жизни. Всё это перестало быть престижным.

Потеря всяческих стимулов к развитию не способствовала прогрессу основной массы тунгусов. Появление нескольких высокообразованных выходцев из их среды не могло оправдать более низкого общего уровня их развития, чем в большинстве регионов России. Во всяком случае, эта разница была видна невооружённым глазом. Это сказалось и на бытовом уровне. Поголовье оленей в личном стаде стало неуклонно уменьшаться. А зачем, если за шкурку соболя давали больше денег, на которые можно купить больше водки, а ухода соболь, в отличие от оленя, не требовал никакого.

Из тех же соображений их женщины почти перестали вышивать бисером на продажу, хотя прежде это было их традиционным занятием. А вышивать для себя стало и вовсе необязательно – после стакана водки и без бисерной вышивки все становились красавицами! Дошло до того, что у некоторых тунгусок не было ни одного украшенного бисером полного наряда, что в прежние времена считалось верхом нищеты и лени. Да и всё остальное убранство чума и повседневная одежда стали выглядеть намного хуже, проще, изношеннее. Старожилы рассказывали, что чумы эвенков стали несравненно беднее буквально за последние тридцать – сорок лет, в связи с интенсивным осваиванием пушного края, из-за прихода к ним нашей цивилизации.

Руководство нашей страны торжественно пообещало поднять до среднего по стране интеллектуальный и общеобразовательный уровень малых отсталых народностей, в их числе – и эвенкийского. Стремление, безусловно, похвальное, но результат оказался обратным. «Хотели – как лучше, а получилось – как всегда!». Может быть, это произошло потому, что, в первую очередь, хотели наладить бесперебойный вывоз из этих краёв пушнины, а уж потом, если получится, заняться повышением культурного уровня населения. А если не получится, то ничего страшного, лишь бы не в ущерб добыче ценной сибирской валюты – пушнины!

Среди прежде простодушных и честных, как дети, тунгусов стали обычными явлениями: хитрость, обман, шантаж, подлость и прочие худшие человеческие качества. Конечно, всё это происходило не в таких количествах, как на «большой земле», но здесь каждый подобный случай был у всех на виду. Само появление в эвенкийской среде таких поступков уже говорило о многом.

После окончания сезона в Ошарово ко мне подошёл пожилой (судя по внешнему виду) тунгус и предложил за треть стоимости шкурку самого ценного, чёрного с проседью «баргузинского» соболя. Борис Константинович сразу предостерёг: «Не вздумай купить! Во-первых, это незаконно, если при досмотре в аэропорту эту шкурку найдут в багаже, то получишь кучу неприятностей, вплоть до уголовной ответственности. А во-вторых, и это самое главное, завтра же этот тунгус придёт снова, и будет требовать ещё денег, шантажируя тем, что расскажет правоохранительным органам. Сумма, которую придётся отдать ему, может значительно превысить её истинную стоимость. И всё равно, в конечном результате шантажист либо заберёт себе назад шкурку, в придачу к полученным деньгам, либо доложит о ней контролирующим органам». Мне очень хотелось привезти этот богатый «трофей из дикого края» матери, но, выслушав предостережение умудрённого опытом человека, скрепя сердце, отказался от этой затеи.

В связи с этим становится интересным, что же будет с нашей цивилизацией, когда сбудется мечта человечества, и мы найдём, наконец, в бесконечных просторах Вселенной своего «старшего брата» – более высокоразвитую цивилизацию!? Не потеряем ли мы свои стимулы для развития? Например: зачем нам нужно будет развивать искусство полемики, призванной скрывать истинные мысли дискутирующих, если пришельцы будут походить на земных «атлантов» – мифических представителей предыдущей до человечества цивилизации, по некоторым теориям населявшей погрузившуюся в пучину океана часть Земли – Атлантиду? Ведь «атланты» якобы общались между собой образами, то есть видели, что думает собеседник, вне зависимости, оттого что он произносит вслух!? Не покатится ли в этом случае человечество к регрессу? Во всяком случае, эвенкам «старший брат» – СССР пока что только навредил, и их естественное развитие затормозил!

Таёжная экипировка

В процессе подготовки для работы в тайге я, как и все геологи, экипировался у завхоза экспедиции Виктора Грабова. Он долго изучающее смотрел на меня, определяя своё отношение. Чёткого представления не составил и решил поместить меня в середину своего списка. Я получил у него совершенно новый противоэнцефалитный костюм, в который входила глухая куртка с капюшоном и просторные брюки из плотного мягкого материала цвета «хаки». По краям капюшона, рукавов, брюк были вставлены резиновые стяжки для плотного перекрывания доступа к телу, «кровососов гнусных», к которым относились: комары, гнус, мошка, оводы, слепни и прочие летающие и кусающиеся насекомые, которые тучами роились в здешней тайге! Если оставить открытыми даже эти небольшие участки кожи, то жизнь станет невыносимой, комары могут довести человека «до белого каления» даже за время одного маршрута. Поэтому я взял: для защиты лица подержанный, но не прожжённый накомарник, – для кистей рук – защитную мазь «Дэта». Грабов выдал мне также литые резиновые сапоги б/у (бывшие в употреблении), и – ружьё – одностволку 12 калибра с удобным пистолетным прикладом.

Вот ружьё было совсем не новым. Я бы сказал, что оно было очень и очень б/у! К тому же им давно никто не пользовался, и что творилось в его стволе, одному богу было известно. Мне предстояло выяснить это путём пробного выстрела. Если ствол ещё можно эксплуатировать, то он должен был остаться целым, если же – нет, то – разорваться у меня в руках. Выдача такого ружья была показателем низкого рейтинга моей персоны в глазах завхоза.

Нужно было насторожиться и воспротивиться, тем более что на складе лежали новенькие в смазке современные ружья. Но я был молод, беспечен и обращал мало внимания на подобные мелочи. В придачу к ружью получил полный подсумок патронов с дробью от «нулёвки» до «тройки», и два «жакана» для защиты от агрессии медведя, какого-нибудь хищника или другого крупного зверя, например – разъярённого лося. Довершил мою таёжную экипировку большой охотничий нож в кожаных ножнах.

Начальник экспедиции по-отечески посоветовал мне расстрелять все выданные боеприпасы, чтобы снабженцы не урезали норму их выдачи на следующий сезон. При этом настоятельно рекомендовал не убивать без необходимости никакую таёжную живность, чтобы не обидеть местных охотников. «А уж обидишь – не обижайся!» – напутствовал меня Борис Константинович. Несмотря на молодость и достаточное количество «ветра в голове», всё же заучил эти пожелания и уважил нашего шефа по всем оговорённым пунктам. Более того, после первых охотничьих удач, ходил в тайгу только с пулей – «жаканом» в стволе, а зверей и птиц не захотел стрелять даже тогда, когда это было возможно и даже, когда меня об этом просили товарищи. Боезапас же расстрелял на стоянках по мишеням, основными из которых были, конечно, же, пустые бутылки из-под спиртного.

Спецодежда оставляла незакрытыми от комариных и прочих укусов только лицо и руки. Теоретически, лицо должен был закрыть накомарник, а практически, накомарник у курящего таёжника прожигался в первом же маршруте. При курении сетка накомарника откидывалась на его верхнюю часть – шляпу, а затем опускалась на горящую сигарету: или случайно, при ходьбе; или по забывчивости, инстинктивно пытаясь закрыться от комаров, которые начинали кусать открытое лицо, не обращая внимания на едкий дым от горящей сигареты.

А так как почти все геологи – мужчины были курящими, то и большая часть накомарников была с небольшой дырочкой от горящей сигареты. От такого накомарника вреда становилось больше, чем пользы, так как в прожжённую дырку обязательно залетали комары, а вылететь уже не могли. Прихлопнуть их можно было, только сняв накомарник. Так как комаров в тайге было видимо-невидимо, то, по крайней мере, один из них ежесекундно залетал в прожжённую дырку накомарника, который легче становилось не одевать вообще.

Однажды я пошёл в тайгу, забыв на базе «Дэту» – защитную мазь от комаров, которой время от времени смазывал в пути открытые руки и лицо. Уже подплывая в лодке к устью притока, от которого должен был начаться маршрут, вспомнил про это. Возвращаться на базу из-за такой мелочи было лень, решил, что один день отработаю и без защиты. Пришлось буквально через каждые сто метров пути смачивать ледяной водой красные, распухшие от бесчисленных комариных укусов руки и лицо. Благо, что маршрут проходил по берегу одного из притоков Подкаменной Тунгуски, и холодная вода всё время была рядом.

Вечером товарищи из отряда не узнали меня, а, узнав – ахнули. Лицо распухло и приобрело багрово-красный цвет, а глаза с трудом открывались. Жаль, не было фотоаппарата. Геологи моего отряда утверждали, что картина была впечатляющей. Интересно, сколько крови выпили из меня в этот день «кровососы гнусные»? Думаю, что больше, чем сдает донор за один раз. По крайней мере, чувствовал слабость после этого похода ещё с неделю.

Местные охотники рассказывали, что основным способом таёжной расправы за крупные грехи здесь являлось привязывание человека к дереву без защитной одежды на день. К вечеру в нём не оставалось ни капли крови! И никаких повреждений на теле, потому что никто его не трогал. До этого похода я сомневался в этих рассказах, подозревая, что это местная байка. Однако прохождение маршрута только с небольшими открытыми участками тела: кистями рук и лицом, полностью убедили в достоверности этих историй.

Вечером вдоль реки всегда тянуло ветерком и сдувало большую часть комаров, поэтому после маршрута мы могли сбросить с себя противоэнцефалитные костюмы, чтобы тело могло немного подышать. На открытые участки тела (лицо и руки) комары, хоть и в значительно меньших количествах, всё-таки садились. Мы объявили войну комарам и взяли шутливое обязательство убивать не менее ста «кровососов гнусных» в день. Для этого требовалось всего лишь десять раз хлопнуть открытой ладонью по тыльной стороне другой, потому что за несколько секунд на руку садилось не меньше десяти кровососов. Так что, вечерний отдых от комаров был относительным.

После окончания маршрута наступала самая приятная часть дня. Я садился в лодку, заводил мотор и, набирая скорость, вылетал на середину реки. Как только начиналось движение, комаров сдувало с меня воздухом. До самой базы можно было отдыхать от нескончаемой ежесекундной битвы с ними. Эти надоедливые, отравляющие жизнь в тайге насекомые умудрялись садиться даже на смазанные защитной мазью, но открытые кисти рук и лицо. Приплыв на стоянку отряда, первым делом снимал глухой противоэнцефалитный костюм.

Он, безусловно, прекрасно защищал от комаров, мошки, оводов и прочей местной кровососущей насекомой нечисти. Однако тело в нём почти не дышало, поэтому в жаркие дни геологи изнемогали от жары и духоты. Кроме того в такие дни вся одежда под костюмом, а зачастую и сам костюм, становились мокрыми от пота, прилипали к телу и добавляли дискомфорта без того тяжёлой физически маршрутной жизни. И даже в сапогах хлюпал пот, стекавший по телу и скапливающийся на их дне. На стоянке можно было, наконец-то, побыть без непроницаемого не только для комаров защитного «панциря».. Начинал дуть лёгкий вечерний ветерок, приятно обдувая перегретое тело, которое впервые за день начинало дышать. Всё познаётся в сравнении, после снятия «энцефалитки» возникало ощущение, что лёгкие стали вдвое больше по объёму, настолько легче становилось дышать. Там я впервые понял, буквальность выражения «дышать всей кожей». Как тунгусы неделями не снимали наглухо закрытых одеяний из оленьих шкур? Не представляю!

Когда зимой в тайге образовывался наст на поверхности снежных сугробов, эвенк мог сутками безостановочно идти по нему, не проваливаясь, на своих коротких широких лыжах, подбитых оленьим мехом. Олений мех на лыжи подбивался с направлением ворсинок в противоположную от направления движения сторону. То есть, лыжи легко скользили вперёд, и тормозили, при движении назад, поэтому можно было идти, сильно отталкиваясь от снега, почти как по земле. Зверь же, которого гнал тунгус, проваливался в сугробы и резал себе краем наста ноги. В результате эвенк загонял жертву до полного изнеможения, и, когда та просто падала на снег от усталости, убивал её без единого выстрела, просто прирезал добычу ножом. Во время погони, особенно если было очень холодно, тунгус не останавливался даже по нужде, всё делал на бегу, тем самым, сохраняя тепло, а заодно и экономя время. Очень необычно, очень экзотично, очень практично, но уж совсем не привлекательно!

В зиму, предшествующую нашему сезону, на эвенкийское стойбище вышел медведь – «шатун». Один из тунгусов тут же схватил карабин, спокойно прицелился, и выстрелом в голову убил его. Почему-то медведь не впал в зимнюю спячку, не нагулял достаточного количества подкожного жира: то ли заболел, то ли был ранен, или по какой-либо другой причине. Это заставило его бродить по тайге, почти лишённой привычной для него еды, и сделало агрессивным и очень опасным зверем. Мне показали героя этого происшествия – эвенка-охотника: худющий, ростом метр с кепкой в прыжке, ну – «без слёз не взглянешь!». При всём при этом продемонстрировал сильнейшее самообладание! Воистину, тунгусы – прирождённые охотники, что называется – «от бога»! Их не гложут сомнения: убивать, не убивать, ведь это испокон веков их образ жизни.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю