Текст книги "Путь воина"

Автор книги: Александр Шавердян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

А сводилась она к следующему: Оголевец был крайне дурной человек, опасный безумец и враг Александра Исааковича. На борьбу с ним и ему подобными Александр Исаакович положил столько сил, что подорвал здоровье и умер безвременно.

Вот и всё. Мне этого хватало.

Но с годами начинаешь более трезво смотреть на себя и, соответственно, более заинтересованно – на других. Перед лицом стремительно несущегося времени события 50-60-тилетней давности уже не кажутся дряхлой архаикой, а странным образом оказываются вдруг совсем рядом. Возникает желание в них разобраться, чтобы, быть может, лучше понять своё время.

По крайней мере, так случилось со мной.

Первым делом я обратился к выступлению известного музыковеда Льва Владимировича Кулаковского, которое ещё в 1979-м году произвело сильное впечатление на участников упоминавшегося ранее Вечера. Вот расшифровка (с аудиокассеты) некоторых его фрагментов:

"Здесь уже обрисовали Ал. Ис. с разных сторон. Я хотел бы коснуться того эпизода дискуссии по работе Оголевца, ...> в котором Ал. Ис. проявил себя как герой. ...> Собственно, её трудно назвать дискуссией, это была схватка. 47-й год, апрель.

И немногие, наверное, помнят, ...> что это было за напряжение сил. Для того, чтобы понять, какое стрессовое состояние Ал. Ис. пережил тогда, а я думаю, что на посту руководителя музыковедческой комиссии Союза композиторов было немало таких стрессовых переживаний, надо вспомнить  страшную обстановку тех лет. Я думаю, что они, может, были и канцерогенными для него. Попросту говоря, ускорили его смерть.

И вот при этой большой схватке звезда Оголевца была в зените.  Он не только властвовал в Музгизе, он не только чувствовал себя хозяином в Союзе композиторов. Сила его была настолько велика, что, когда, наконец, Ал. Ис. решился  действовать, потребовалось более трёх месяцев, чтобы подготовить и провести дискуссию, ...> [в результате которой выяснилось], что огромная работа Оголевца, в сущности, дутая величина. Так вот, ...> резолюцию [по этой дискуссии] Союз Композиторов в течение лета не решался опубликовать. Опубликовал её только осенью. Но осенью Оголевцом была брошена новая бомба . ...>

[После того как, наконец,] эту резолюцию опубликовали, ...>  не прошло и месяца, как целый ряд участников дискуссии – я в том числе – получили от Ал. Ис. том, только что вышедший и опубликованный заграницей. Он назывался "Структура тональной системы". В 47-м году работа была издана в 2200 экземплярах и, прежде чем её тираж был перевезён в Москву и ...> пущен в продажу, Ал. Ис. ...> решил разослать экземпляры особо часто упоминавшимся на её страницах лицам.

Что это была за работа? По образному отзыву Льва Абрамовича Мазеля, это было ленивое, в третий уже раз, повторение его формальной, незамысловатой, поверхностно-наивной концепции – наполовину, а наполовину – гнусный в 2200 экземплярах донос на группу музыковедов, которые "занимаются вредительской деятельностью". Руководителем этой группы является Лео Мазель, а подчиненными, уполномоченными по разным областям призваны вредить: Кулаковский – музыкальная грамота, Цуккерман  – в области музыкальной литературы. Мазель  сам – в области форм и так далее.

Это была не шуточка. И Ал. Ис., задержав выход этой книги в продажу, получил от нас отзывы. Это была кропотливая работа, требовавшая быстроты и точной реакции. ...> [Ведь] это был подробный донос на много тысяч знаков, тиражом, превышающим обычный. Легко понять, что было бы, если бы эту книгу пустили в продажу. Вряд ли Льву Абрамовичу, Виктору Абрамовичу, мне и другим довелось бы шутить ...> здесь на сегодняшней встрече среди вас.

Во всяком случае, Ал. Ис. проявил огромное мужество. Я считаю, что его мужество было наравне с геройством. Он боролся, он доказал, что эта книжка, в целом, бред сумасшедшего. И, действительно, Оголевец был шизофреником, он никому не смотрел в глаза. И Ал. Ис., хотя и не поразил всего змея целиком, но  одну голову отрубил: весь тираж был сожжён или уничтожен другим способом. ...>

[Оголевец же], так как он был руководителем книжного отдела Музгиза, ...>, с невероятной быстротой ухитрился за лето 47-года проделать всю работу над книжкой, повторить её и закончить выявлением такой вот вредительской организации. Я до сих пор помню методы его "доказательств". [12]

...> И тут он приходит к банальному и лёгкому выводу: "Следовательно, оба они[13] получили соответствующее указание от некоего третьего лица из-за рубежа. Иного не может быть".

Вот такие "методы" доказательства тогда были очень входу. И они могли бы иметь для нас трагические последствия, если бы не геройская деятельность Ал. Ис., которая мало кому была известна, и о которой, вероятно, мало кто знает сейчас. В моменты отдыха он был очаровательным и обаятельным человеком, а в моменты принципиальной дискуссии он показывал себя умелым и отважным борцом. И вот один, возможно, самый яркий, но далеко не единственный пример Шавердяна – бойца я запомнил на всю жизнь и благодарен ему, как и все, кто были участниками [тех событий]. Я думаю, что этот  штрих очень важно запомнить и оценить всем, знающим и  понимающим, какова была обстановка в 47 году. Что могло означать для группы советских музыковедов, если бы эта книжка не была подорвана  Ал. Ис. и тираж её не был бы уничтожен.

Я видел экземпляр, который читал Ал. Ис., его заметки. Он вложил туда очень много труда, а, повторяю, это, может быть, самый яркий эпизод его борьбы, но не единственный. ...> И таких стрессовых ситуаций было очень много на его посту. Эти стрессовые ситуации, безусловно, привели его к преждевременной гибели."

Что можно к этому добавить? Несколько общих наблюдений и выводов.

Выше я писал, что, как мне кажется, люди, пережившие сталинский стресс, так до конца от него и не оправились. Это заметно, например, по тому, какие стилистические приёмы они используют, говоря о былом. Прежде всего, это риторические полувопросы-полунамёки, когда говорящий как бы подмигивает собеседнику, мол, оба мы знаем ответ, но вслух не произнесём. Это всегдашняя недосказанность, своеобразное внутреннее, не слышимое ухом, но вполне ощущаемое в построении фраз невольное понижение голоса при обсуждении определённых тем.

Разве кто-то не догадывается, "что могло означать для группы советских музыковедов, если бы эта книжка не была подорвана Александром Исааковичем"? Все знают. Так почему не сказать вслух?

Моему поколению повезло: эпоха всесокрушающего величия зацепила нас лишь косвенно и потому не очень искалечила. Эта миссия – искалечить возлагалась на другую эпоху, и та старалась как могла, но – куда ж ей до той, грандиозной...

Вот, собственно, почему у меня отсутствует (почти) синдром иносказательности, и я озвучу, что означал бы выход той книжки не только для группы музыковедов, но – убеждён – для советской музыки в целом.

"Звезда Оголевца" вошла в зенит в апреле 1947-го года. К октябрю[14] она благополучно и бесславно закатилась. А спустя всего 9 месяцев, с 31-го июля по 7-е августа следующего, 1948-го года состоялась знаменитая Сессия ВАСХНИЛ "О положении в биологической науке", и над миром зажглась звезда другого героя великой эпохи – Трофима Денисовича Лысенко.

Последствия этого общеизвестны: советская генетика была разгромлена, её лучшие представители погибли или надолго исчезли из поля зрения коллег, а мы долгие десятилетия покупали зерно у Канады.

Так вот, если бы пресловутая "книжка не была подорвана Ал. Ис. и тираж её не был бы уничтожен", для советского музыкознания это означало бы в точности то же самое. Не в смысле, конечно, закупок зерна, а в смысле статьи Жданова в "Правде", покаянного лепета разоблачённых, внезапно прозревших вредителей и торжества "Теории Мирового Пота" по Оголевцу.

Но этим бы дело не кончилось. Погром охватил бы всю советскую музыку. Ведь свой дежурный оголевец есть везде и всегла. Это даже не человек, а явление, концентрированная сущность всесокрушающего величия эпохи. Действительно, если одному какому-нибудь отдельно взятому оголевцу удаётся раскрыть заговор музыковедов-вредителей, то что мешает другому оголевцу разоблачить организацию композиторов-убийц, а третьему – шпионов-вокалистов? Для полноты и стройности картины НКВД порекомендует поискать врагов среди скрипачей и виолончелистов, духовиков, дирижёров и так далее вплоть до осветителей и билетёров. И их найдут, будьте уверены, поскольку в стране талантов оголевец – национальный символ, а имя ему – легион. Главное же первый шаг.

Когда читаешь страшные протоколы лысенковской Сессии, создаётся впечатление, что учёные сперва просто не поняли, с чем столкнулись. Этим интеллигентнейшим, умнейшим людям казалось, что здравого смысла и профессионализма достаточно для победы над малокомпетентным оппонентом, и они вышли на диспут во всеоружии своих знаний, но совершенно не отдавая себе отчёта в том, что попали в аномальную зону, где не четыре, а одиннадцать сторон света... В этой зоне знания и профессионализм не стоят совершенно ничего. Учёные оказались не готовы к такому развитию дискуссии; "мичуринцы" их просто задавили сталинско-советской демагогией, бессмысленной и беспощадной.

Трудно сказать, был ли у злосчастных биологов шанс на спасение. Скорее всего, нет. Но, найдись среди них такие, кто своевременно понял бы, с чем придётся иметь дело, что в предстоящей "дискуссии" акцентировать шарлатанство "народного академика" бесполезно, а надеяться можно только на ту же самую демагогию, – кто знает, может быть, программный (и погромный) доклад Лысенко удалось бы в зародыше подорвать.

Увы, таких прозорливых людей не нашлось, Лысенко победил советскую науку и успел наделать столько судьбоносных мерзостей, что сейчас его фамилию знает каждый.

Оголевец же, напротив, известен считанным единицам[15]. А мог бы греметь наравне с коллегой-"мичуринцем". Судьбу советской музыки при таком развитии событий мы, по мере сил, обрисовали выше.

Подводя некоторый итог, скажем следующее:

Летом и осенью 1947-го года советское музыкознание оказалось на грани революции, аналогичной той, которая менее года спустя до основания разрушила советскую генетику. Тем, что музыкознание избегло этой участи, оно в огромной степени обязано героизму и мудрости Александра Исааковича Шавердяна.

И это – ещё один его подвиг. Гражданский и личного мужества.

*  *  *

Армянские музыканты определённо меня не поймут, если, завершая этот труд, я так ничего и не скажу о Шавердяне – знатоке и исследователе родной ему армянской музыки. Но причина, не позволяющая мне распространяться на сей счёт, вполне веская: Тема требует специальных знаний, а их у меня нет. Хотя музыке я вовсе не чужд, основные мои интересы лежат в сфере беллетристики, драматургии, поэзии.

Поэтому мне представляется правильным дать слово профессионалу – в "Приложениях" к данной работе опубликовать текст выступления на уже упоминавшемся  Вечере 1979-го года видного армянского музыковеда Никагоса Петросовича Тагмизяна. Ещё полнее образ Шавердяна-учёного, его значение для армянской культуры раскрыты в статье того же автора "Александр Шавердян и армянское историческое музыкознание", опубликованной в качестве предисловия ко второму изданию книги А. И. Шавердяна "Комитас" ("Советский композитор", Москва, 1989).

Сказать несколько слов об этой книге я всё же обязан.

Неспециалисту трудно в полной мере оценить и даже просто понять чисто научные разделы этого фундаментального труда. Но те его страницы, где автор рассуждает на общегуманитарные темы, исследует вопросы исторические и биографические, не оставят равнодушным никого. Здесь всё читается легко, на одном вздохе, как хорошая проза. И это не удивительно: Шавердян – не только глубокий учёный, но и блестящий мастер языка.

Монография "Комитас" поистине универсальна. Исследователь армянской музыки найдёт здесь богатый материал для своих изысканий, историк множество малоизвестных фактов и биографических сведений, а писатель обнаружит в рассказе о славной и трагической судьбе гениального музыканта массу драматических коллизий.

В целом же эту книгу можно считать настоящим научным подвигом.

*  *  *

На этом, собственно, и завершается наша попытка ответить на поставленный в самом начале вопрос – "чем же А. И. Шавердян интересен и ценен всегда?"

Удалась ли она? Судить читателям. Мы, во всяком случае, постарались описать некоторые из подвигов, научных, гражданских и человеческих, которые он совершил за свою короткую жизнь.

Этот список далеко не полон, как не претендует на полноту освещения темы и наша работа. Начни мы сейчас просто перечислять, что ещё следовало бы сказать о Шавердяне, но чего мы не сказали, – получится текст, более объёмный, нежели приводимый выше.

Хочется верить, что современные музыковеды, музыканты, а также историки, – не только музыки, но и страны, в которой мы выросли, – восполнят пробелы этой работы и так или иначе увековечат память человека, которому, право же, очень многие обязаны очень многим.

16 08.2003. Москва

P. S. Уважаемые читатели! Свои восторженные отклики и возмущённые опровержения, пожалуйста, присылайте на e-mail:  [email protected]

–

[1] Дело, напомним, происходит в 1979-м году. – А. Ш.

[2] Имеется видеозапись. – А. Ш.

[3] Увы, и эту тему – роль Шавердяна в спасении советского музыкознания от Оголевца – Тихон Николаевич тоже никак не поддержал, что, однако, не помешает мне подробно развить её в дальнейшем изложении. – А. Ш.

[4] Цитируется по книге: А. Шавердян "ИЗБРАННЫЕ СТАТЬИ", Москва 1958 г., стр. 57.

[5] На фоне, скажем, расплодившихся ныне мюзиклов при полном (хочется верить, что только кажущемся) отсутствии серьёзной современной русской оперы. – А. Ш.

[6] Здесь и далее статья цитируется по вышеназванной книге.

[7] Многочисленные названия и собственные имена опущены мной специально. – А. Ш.

[8] "Говоря об Александре Исааковиче как о критике, музыкальном учёном, деятеле, нельзя не отметить и ещё одной его черты – это скромность. Он никогда не гонялся ни за званиями, ни за степенями. Он был предан своей работе, он весь в кипучей деятельности, и внешние атрибуты жизни его мало интересовали." – Из уже цитированного выступления Ю. В. Келдыша.

[9] Жалко, что я не питерский "митёк", а то непременно создал бы картину "Буся Гольдштейн перековывает смычок на винтовку"... – А. Ш.

[10] Музгиз. Москва – 1946 – Ленинград.

[11] Была ещё и первая книга  "Основы гармонического языка" объёмом в 114 (!) авторских листов, увидевшая свет в 1941-м году.

[12] Далее Л. В. Кулаковский приводит обширный пример общепринятого в то время шельмованья оппонентов и подтасовки фактов, который мы опускаем за нехваткой места. Главное здесь – вывод. – А. Ш.

[13] Мазель и Кулаковский. – А. Ш.

[14] 11 октября 1947 г. в журнале "Советское искусство" появилась статья А. И. Шавердяна "Итоги одной дискуссии", расставившая последние точки над i в этом споре. Мы рекомендовали бы её тем, кого интересует не только доносительская, но и профессиональная сторона "периодической тональной системы" Оголевца, которая "претендует на точность и стройность, на деле же оказывается антинаучной, нищей содержанием, предвзятой схемой." (Приводится по книге: А. Шавердян. "Избранные статьи", стр. 262.) – А. Ш.

[15] Хотя, с моей подачи, слава, может быть, ныне вернётся к нему... А. Ш.