Текст книги "Некоторые удивительные события из жизни Бориса Пузырькова"

Автор книги: Александр Шаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Глава четвёртая, в которой нашла коса на камень – Борис рассорился с цифрой «7»

Борис нехотя сел за уроки. Мамы, папы и бабушки не было дома. Они уехали к знакомым на дачу и должны были вернуться только поздно вечером.

Борис торопился – к пяти часам он собирался в кино. На столе лежал билет, купленных мамой, на диване – праздничная белая рубашка и джинсы, выглаженные бабушкой, в углу стояли парадные ботинки, начищенные папой.

Раскрыв «Арифметику», Борис принялся решать пример № 924.

Пример оказался совсем пустяковым, и Борис уже записывал ответ – 1117, когда цифра «7» выскользнула из-под пера, ловко прыгнула и очутилась не позади, а впереди трёх единиц. Вот так – 7111.

– Сейчас же на место! – строго сказал Борис.

– Не хочу! Не желаю! Не буду!!! – завопила цифра «7» очень похоже на Бориса. – Никогда я, Семёрка, не соглашусь стоять позади глупых Единиц.

– Ты думаешь только о себе, – сказал Борис.

– А ты? – бойко отрезала Семёрка.

– Пожалуйста, вернись, – пересилив себя, попросил Борис. – У меня по географии единица, а завтра я по твоей милости схлопочу двойку по арифметике.

– А мне какое дело… – пропищала цифра «7», показывая язык.

– Ах так! – Борис опустил руку с пером, чтобы подцепить Семёрку и водворить её на место, но в последний момент наглая цифра отскочила к краю стола и принялась раскачиваться на одной ножке.

Борис перегнулся через стол.

Семёрка подскочила и забралась на люстру.

– Нахалка! – сказал Борис.

– С кем поведёшься, от того наберёшься, – пожала плечами цифра «7». – Скажи спасибо, что я ещё разговариваю с тобой.

Если бы бабушка была дома, она положила бы на стол энциклопедию. Поставила бы на неё табурет. Вскарабкалась бы на табурет и достала Семёрку.

Но, как уже сказано, бабушки дома не было.

– Ну, раз по арифметике не миновать двойки, зачем готовить другие уроки, – решил Борис и начал переодеваться, чтобы идти в кино.

Глава пятая, в которой между рубашкой Бориса и военной гимнастёркой Сысоева происходит важный разговор

– Где эта дурацкая рубашка? – сказал Борис, шагнув к стулу.

Слово «дурацкая» он произнёс просто по привычке. И Рубашка прежде прощала ему гораздо более грубые выражения.

Но в тот понедельник всё выходило боком.

– Чего ты терпишь? – пискнула цифра «7».

«В самом деле, почему я всё прощаю?» – подумала Рубашка, замахала рукавами и плавно взлетела со спинки стула к потолку.

Борис попытался схватить её за полу, но не допрыгнул.

– Дура! – крикнул он.

– Пожалуйста, не ругайся, – тихо попросила Рубашка, мягкая от природы. – Если ты извинишься, я прощу тебя, и мы ещё успеем в кино.

– Дура! Дура! – всё громче кричал Борис.

– Ты несправедлив, – попробовала усовестить Бориса Рубашка. – В бельевом шкафу со мной считаются не только трусы или майки, но даже бабушкина скатерть, которая ведь делила компанию со множеством добрых и умных людей.

– Дура и уродина! Думаешь, красиво махать рукавами?

– Ах так! – сказала Рубашка, вконец разобидевшись, и через открытую дверь балкона вылетела во двор.

Ей хотелось поделиться своими огорчениями, и она опустилась на верёвку, где досушивались вещи инвалида Сысоева, деликатно пристроившись с краю.

– Прекрасный вечер, – сказала Рубашка. – В такой вечер очень приятно сушиться. Не правда ли?

– Точно! – по-солдатски отрывисто, простуженным и хрипловатым голосом отозвалась Гимнастёрка. – Капитан Сысоев отлично выстирал меня, а через час, в шесть ноль-ноль, он будет меня гладить.

– Он сам? – спросила Рубашка.

– Кому же ещё? – ответила Гимнастёрка. – Ведь носит меня он. И мы с ним…

Гимнастёрка коснулась правым рукавом пятнышка на груди.

– Там как будто заштопано?

– Ранение, – ответила Гимнастёрка. – Я пыталась заслонить капитана, как поступил бы каждый боец подразделения. Но капитан был тоже ранен, и я пропиталась его кровью.

Гимнастёрка замолчала.

– Капитан любит вас, а мой хозяин только ругается. Но если бы мы пережили столько же…

– Не могу знать, – перебила Гимнастёрка. – Я пришла к Сысоеву в июне сорок первого, он был ещё мальчишкой, только из школы. И с первого дня он обращался со мной так же, как сейчас.

Борис слышал весь разговор. Ему стало невесело. Он разделся, свернулся под одеялом и уснул.

Глава шестая, где цифра «7» предлагает одно, а пантера Багира – совсем другое

Было очень поздно, может быть, двенадцать, а может быть, даже час ночи.

Родители давно вернулись с дачи и улеглись.

Борис тоже крепко спал.

Пенал вскарабкался на диван, поднялся вверх по одеялу и стукнул мальчика по лбу.

– Ой! – вскрикнул Борис, садясь в постели.

– Тише! – сказал Пенал. – Смотри и слушай!

На краю люстры по-прежнему стояла цифра «7».

На полу, на столе, на стульях разместились учебники, книги, рубашка, штаны, сломанная удочка и заржавленный велосипед.

– Объявляю заседание открытым, – пропищала Семёрка. – Есть предложение единогласно выбрать председательницей меня, поскольку я нахожусь выше всех, а все остальные находятся ниже меня. На повестке дня один вопрос: КАК ПРОУЧИТЬ НЕВОСПИТАННОГО МАЛЬЧИШКУ, ПО ИМЕНИ БОРИС ПУЗЫРЬКОВ, ОТ КОТОРОГО ВСЕ СТОЛЬКО НАТЕРПЕЛИСЬ. Что скажете вы, Грамматика?

– Ах, – сказала Грамматика, которая сидела на столе, в первом ряду, между Арифметикой и Зоологией. – Самое важное – перед ЧТО, ГДЕ и КОТОРЫЙ ставить запятые. А ученик Пузырьков швырнул меня так, что во мне не осталось ни одной целой запятой. Мальчика нужно строго наказать.

– Два плюс два равно четырём, – проскрипела Арифметика. – Я бы тоже приняла крайние меры, может быть, даже извлекла бы из наглого мальчишки квадратный корень.

Квадратных корней Борис ещё не проходил, но недавно был у зубного врача и понял, что речь идёт о чём-то очень неприятном.

– Уйдём от Бориса, – шёпотом предложила География. – Когда он утром швырнул меня, во мне на сорок пятой странице вся Африка перевернулась и стала спиной, а это очень вредно.

– И невежливо! – заметил Дневник.

– И невежливо, – согласилась География. – А Европа на двадцать седьмой странице встала на голову. Это тоже невежливо и вредно. Девайте уйдём от Бориса и отправимся путешествовать.

– Я согласна, – кивнула Геометрия. – Тем более, что прямая – кратчайшее расстояние между двумя точками.

– Путешествовать… убегать… – сонно пробормотала Подушка, высовывая из-под одеяла одно ухо и один глаз, а другим глазом продолжая спать. – Всем известно, что я убегала от мальчика-грязнули. В книжке говорится, что я ускакала от него, да ещё КАК ЛЯГУШКА. Справедливее было бы написать… ну, допустим, УПЛЫЛА, КАК ЛЕБЕДЬ, или УДАЛИЛАСЬ, КАК БЕЛЫЙ МЕДВЕДЬ, или, на худой конец, УЛЕТЕЛА, КАК ОБЛАКО. А то ЛЯ-ГУШ-КА. Она зелёная и – бр-р! – скользкая, холодная. А я как-никак белая и тёплая. Ну да ладно… Главное, что я убегала уже. Нельзя всю жизнь убегать. Некогда будет выспаться! – Подушка, натянув одеяло повыше, сонно засопела.

– Я настаиваю на том, что дважды два – четыре, – упрямо повторила Арифметика.

– И я настаиваю! – пискнула с люстры цифра «7».

– У Боба двойка по поведению, – задумчиво проговорил Том Сойер. – И вообще… Не годится оставлять парня в беде. Как думаешь, Гек?

– Я – как ты, – кивнул Гек.

– Я тоже не знаю, как поступить, – сказала Зоология. – Если бы Борис был Голубой акулой, тогда надо было бы уйти, ни минуты не медля. Но…

– Он человеческий детёныш, – мягким и грозным голосом промяукала пантера Багира, бесшумно выскользнув из «Джунглей» Киплинга. – Я знала таких. Он глупый человеческий детёныш, который ещё может стать умным!

– Знаете что, спросим его самого, – предложила Книга для чтения. – Слушай, Борис: обещай нам, что ты не будешь вредным и злым, как Голубая акула.

– И будешь не только кататься на мне, но и чистить меня, – прибавил Велосипед.

Борис хотел было ответить – сейчас он готов был обещать что угодно, – но Багира опередила его.

– Дело совсем не в обещаниях. Человеческий детёныш должен понять, что, если он не изменится, у него не останется товарищей среди нас, зверей.

– И среди нас, людей, – в один голос сказали Том и Гек.

– И, конечно, среди нас, книг, и других вещей, – хором проговорили учебники, сломанная удочка и велосипед.

– Да, он обязательно должен это понять, – повторила Багира.

На следующее утро Борис проснулся очень рано. Собирая учебники, он силился вспомнить, действительно ли было странное ночное собрание или оно только приснилось.

Он был так занят своими мыслями, что совсем не кричал «Не хочу! Не буду!!!», вымыл не только нос, но даже шею и сбегал до школы в магазин за хлебом.

Глава седьмая, где Мяч возвращается и рассказывает часть своих приключений

Во вторник был матч-реванш со сборной дома номер семь.

Первый тайм прошёл вяло, тем более что играть пришлось не настоящим кожаным, а резиновым красно-зелёным мячиком.

Игра близилась к концу, когда вдруг на площадке приземлился Мяч Бориса.

Он упал сверху, почти на линии ворот противника, то есть точно в том месте, откуда накануне начинал преследование Милки, два раза подскочил и мимо вратаря влетел в угол ворот.

Гола судья не засчитал. И это было, пожалуй, правильно. Только сам Мяч крикнул несколько раз: «Нечестно!»

Домой мы возвращались вместе. Меня разбирало любопытство, и я спросил у Мяча:

– Были слухи, что тебя видели в Таллине. Ты был там?

– Безусловно!

– И в Мурманске тоже ты был?

– Конечно!

– И на острове Тринидад?

– А как же?! И в Африке, и во множестве мест.

– У тебя, вероятно, была масса приключений.

– Без всякого сомнения. Если бы я не был таким скромным, а я даже более скромен, чем кругл, то мог бы рассказать… как это говорится… с три короба!..

– Здорово! Всё-таки, может быть, ты припомнишь хоть что-нибудь?

– Не знаю… Хотя, пожалуй… – согласился Мяч. – На берегу Лимпопо я почти догнал Милку. Она так испугалась, что бежала с закрытыми глазами. А в это время из Лимпопо вылез крокодил, чуть побольше нашего дома. И он раскрыл пасть, представляешь?. И Милка вкатилась ему в глотку.

– Какой ужас! – сказал я.

– Самый ужас впереди, – продолжал Мяч. – Невдалеке стоял вождь тамошнего племени с шестью дочками мал мала меньше – самой старшей пять лет. Девочки закричали: «Кис-кис, какая миленькая кошечка!» – и бросились спасать Милку.

– И ты понял, что они закричали? – ехидно перебил Борис.

– Конечно! – кивнул Мяч. – Разве я не упомянул, что во время путешествия выучил сорок семь языков?

– На каком же языке говорило это племя? – быстро спросил Борис.

– Ты требуешь слишком многого! – Мяч укоризненно покачал круглой головой. – Попробуй заучить сорок семь заграничных языков от «А» до «Я», а потом ещё вытвердить название каждого!

– Ладно, продолжай! – Борис махнул рукой.

– Пожалуйста, – согласился Мяч. – Итак, двенадцать прелестных принцесс, одна за другой, мимо ряда смертоносно-острых зубов, вбежали в раскрытую пасть чудовища. А позади переваливался крошка принц и палочкой постукивал по зубам, как по забору, – трр-р-ррр. Вождь закричал: «Тому, кто спасёт принцесс и принца, я отдам половину царства!» Признаюсь, горе престарелого отца тронуло меня – я ведь более скромен, чем кругл, и более добр, чем скромен. А крокодил уже сводил смертоносные челюсти. Мгновение – и я принял решение! Всем известна стремительность моего неподражаемого финта. Но тут, скажу не хвалясь, я превзошёл самого себя. Я с места набрал скорость и мимо шести принцев, двадцати четырёх принцесс и Милки влетел в крокодильское горло. Чудовище стало задыхаться и откашлялось: мы все вылетели из пасти, поднялись в воздух и опустились вблизи потрясённого счастьем вождя, «Огурецио (что по-ихнему значит «привет»)! – сказал вождь, обнимая меня и целуя. – Отныне ты будешь Священным Мячом и всё племя будет тебе поклоняться». – «Нет, нет, – вежливо, но твёрдо ответил я. – Быть Священным Мячом не моё призвание, я посвятил свою жизнь футболу». – «Арррбузио (что по-ихнему значит «привет»)!» – рыдая от счастья, вскричала жена вождя.

– Так как же перевести слово «привет»? – снова перебил Борис. – «Огурецио», как сказал вождь, или «Арррбузио», как выразилась жена вождя?

– И так и эдак, – объяснил Мяч. – Огурецио – просто привет, а арррбузио – это… ну, как тебе сказать… это «наше вам с кисточкой»…

– Хм… вроде понятно, – пробурчал Борис.

– Вот и хорошо, – улыбнулся Мяч, продолжая рассказ. – «Арррбузио! – вскричала жена вождя, рыдая от счастья. – Если ты не хочешь быть Священным Мячом, я отдам тебе в жёны старшую из спасённых принцесс; она будет счастлива, тем более что ты более скромен, чем кругл, и более смёл, чем скромен, и более красив, чем смел, и…»

– Помнится, ты сказал, что старшей принцессе пять лет? – снова вставил Борис.

– Ты… прав, и у тебя хорошая память… – Мяч помедлил и договорил: – Дело в том, что там считаются только високосные годы. Принцессе было пять високосных лет, то есть двадцать по-нашему, «Бананико ананасико (что означает: простите меня, я навсегда сохраню в сердце ваш прелестный образ), – сказал я, преклонив колена перед принцессой. – Бананико ананасико, но я должен ещё вместе с мадемуазель Милкой посетить Луну. И я дал слово забить красивейший гол в ворота сборной команды дома номер семь и сдержу своё слово, потому что я более скромен, чем кругл, более смел, чем скромен, более красив, чем смел, и более честен, чем красив. Может быть, когда-нибудь, когда гол будет забит, я смогу располагать своей судьбой, но не теперь… Долг зовёт меня туда…»

– Долг зовёт на Луну, – вместо Мяча закончил Борис. – Как же ты добрался до Луны?..

Глава восьмая, в которой рассказывается о путешествии Мяча и Милки на Луну и приводится доверительная беседа между Мячом и Борисом, после чего маленькая повесть приходит к концу

– Как я добрался до Луны? – переспросил Мяч. – Нет ничего проще. Откатился на край площадки, разбежался и стукнул Милку. Она приобрела вторую космическую скорость, и мы очутились в межпланетном пространстве. Полёт протекал благополучно, но однообразно. К сожалению, Милка всё время мяукала от страха, и я должен был успокаивать её, вместо того чтобы проводить научные наблюдения…

– Любопытно, – перебил Борис. – Правда, книжки утверждают, будто для того, чтобы мяукать, нужно дышать, а для дыхания необходим воздух, но раз Милка мяукала в безвоздушном пространстве… Всё это, выходит, чепуха?..

– Обычно в книжках чепухи не пишут, – возразил Мяч и задумался. – Ну конечно же! – радостно воскликнул он через секунду. – Безвоздушное пространство… было кругом. А во мне ведь всегда воздух! Я расшнуровался, сунул трубку от камеры Милке – дыши! Снова спас жизнь глупому и неблагодарному созданию… Не хотелось занимать время пустяками. Всем и так известно, что я более храбр, чем кругл, и более изобретателен, чем храбр, и более скромен, чем…

– Вали лучше о путешествии, – перебил Борис. – Понравилась тебе Луна?

– Как сказать… То есть, разумеется, понравилась. Мы встретились с ней, как родные, – объятья, слёзы радости, бесконечные расспросы… Да и как могло быть иначе, ведь Луна – это большой футбольный мяч, мой троюродный брат!..

– Да ну! – воскликнули одновременно я и Борис. – Неужели действительно так?

– Так, и только так, – отрезал Мяч. – Между прочим, гораздо правильнее было бы называть Луну – Лун. И попала она на небо при любопытных обстоятельствах. Играли «Спартак» с «Динамо». Нетте отпасовал Хусаинову. Хусаинов послал мяч в девятку, но Лёва Яшин был на месте и отбил мяч с такой силой, что тот вылетел за пределы земной атмосферы. Остальное, как говорится, дело техники… Обычный мяч – раз в месяц его накачивают, и он становится круглым, а потом он постепенно выпускает воздух и в конце концов делается невидимым. Признаться, мы даже всплакнули с Луной, когда пришлось расставаться. Но я объяснил ей, что не могу бросить свою команду в трудную минуту. И она согласилась, что бросать команду было бы не по-спортивному.

– Ты так и спрыгнул на поле прямо с Луны? – поинтересовался я.

– Подумай сам, откуда ещё я мог спрыгнуть, если до того был на Луне? – ответил Мяч.

Сестра окликнула меня. Догоняя её и Бориса, я невольно услышал следующий тихий разговор:

– Мне бы не хотелось, чтобы ты болтал невесть что, – сказал Борис.

– Но, помнится, раньше ты и сам… – Мяч деликатно не закончил фразы.

– Раньше было одно, а теперь другое. Ребята будут говорить, что это я тебя научил. Знаешь, с кем поведёшься…

– Замётано! – торжественно обещал Мяч. – Во имя дружбы я готов на всё. Молчание – золото. Уста мои отныне будут запечатаны!..

– Зачем же так сразу – «запечатаны»… – неуверенно возразил Борис. – Рассказывать можно. Даже немного присочинить можно. Но не так…

– Ты мне друг, и я всё сделаю для тебя! – С этими словами Мяч скатился с рук Бориса и, подпрыгивая рядом, скрылся в подъезде.

Вот и конец повести. Что ещё?

Если когда-нибудь Мяч снова разговорится и расскажет другие свои приключения, может быть, я запишу их и, проверив все факты, напечатаю его рассказ.

А пока – ОГУРЕЦИО, дорогие ребята, и АРРРБУЗИО И БАНАНИКО АНАНАСИКО (что означает…)!!! Впрочем, вы теперь и сами отлично знаете, что всё это означает.