355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Шакилов » Пока драконы спят » Текст книги (страница 6)
Пока драконы спят
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 05:11

Текст книги "Пока драконы спят"


Автор книги: Александр Шакилов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Слезы полились из глаз Эрика, добавляя соли бескрайней глади. Смахнув их рукавом, он наклонился, окунув лицо в воду, и поднял из-под пятки окатыш размером с голову младенца. Помочь отцу и Гель он никак не мог, но если кракен попытается отобедать еще и Эриком, то получит на первое хорошую трепку, будьте уверены. Хотя бы разок Эрик уж точно огреет чудище окатышем по башке.

И тут что-то большое плеснуло рядом.

Эрик замахнулся окатышем, но, к счастью, ударить не успел – шумно фыркая, вынырнул отец. На лезвии его меча налипла черная слизь. К груди длинноус прижимал Гель, которая дрожала так, что ее страх вмиг передался Эрику – у него зубы тоже начали стучать.

– Жива? – спросил Сохач у девчонки.

Та кивнула:

– Д-д-да-а…

– Так вперед, чего встали?! – скомандовал отец, поставив Гель на ноги. – В чертогах Проткнутого отдохнем!..

Ближе к вечеру Снорри Сохач совсем умаялся, шаг его стал короче, дыхание отрывистее. Каждое движение воину давалось с трудом.

– Отец, что с тобой?

– Вперед! Не останавливаться!

И Эрик шел, пожимая плечами и опасаясь расспросами вызвать родительский гнев.

А потом послышался лай собак. Гель встрепенулась, шмыгнула носом:

– Там люди. У них сталь и лодки. Мужчины. Сильные. Много.

– Стурманы. – Сохач вытер пот со лба. – Пришли, значит.

Часть вторая

Университет

11. Рабы

Зовите меня трэль.

Я – раб. Я – безымянный. Вытирайте ноги о мой живот, плюйте в рот – я буду молчать, внимая хозяину, справедливому и благородному. Вырежьте мою печень и накормите свиней, ваших псов и наложниц – я приму с благодарностью самые жестокие муки.

Я – никто.

Меня продал в рабство ты, мой отец Снорри Сохач!

Я помню, как сдавила грудь лютая ненависть, когда ты, отец, сказал, что торговаться не намерен. Как вырвался я из крепких объятий стурмана-бородача и бросился к тебе. Да-да, я желал смерти родителю, я мечтал впиться в твое горло, я…

Я был не прав, отец. Прости глупца!

Я знаю, теперь знаю, ты хотел как лучше. Ты предложил стурманам меня, понимая, что мореходы распознали талант и возрадовались, ведь адепты Университета дали бы вдесятеро от того, что ты затребовал за рыжего мальчонку.

Ты знал, отец, что так будет. Но я-то, отец, я и подумать не мог!..

Твой длинный ус, неожиданно отвердевший, подобный стальному пруту, хлестнул меня по лодыжкам, уронив лицом в гальку. Однажды, отец, я видел нанизанного на твой ус черноволка, посмевшего ночью прокрасться в овин…

Пришлось вернуть половину эре за то, что ты испортил чужую собственность. Ты сломал мне ноги, отец. Ты сделал это намеренно. Ты боялся: вдруг меня продадут на галеры или в серебряные копи. Ты лишил меня выбора: я должен был стать лизоблюдом или умереть.

Я жив.

И я – лизоблюд.

И однажды я вернусь, отец.

* * *

Девочка горевала, когда мужчина ушел.

Девочка забыла своего отца, он умер так рано. Она представляла его таким же сильным и справедливым, мудрым и грозным, как Сохач.

И таким же… предателем?

Ведь предал. То есть продал. Ее, маленькую девочку, которой так хотелось стать ему дочерью… Потом она подросла бы и любимой подругой нырнула под одеяло – вместо глупой неряшливой старухи, родившей смешного рыжика…

Девочка плакала. Хотела остаться на берегу, а ее тащили по сходням на дракар. Ее били, но она не чувствовала боли: драконья желчь черепашьим панцирем покрывала кожу.

Иные рвут волосы от горя. У девочки были светлые пряди, длинные-предлинные – они обернулись растревоженными, яростно шипящими змеями.

Высокий бородач сунулся к девочке. Странный он какой-то. Нормальный человек с пеной у рта да с огромным топором в волосатой руке разве кинется на кроху, у которой вместо волос непонятно что? Змеи встретили стурмана поцелуями в лицо, в плечи и горло – крепкие засосы, быстрый яд.

Бородач умер в корчах, суставы его распухли, живот вздулся и лопнул. Девочка подняла топор. Тяжелый топор, неудобный.

Волосы лучше.

Надежней.

* * *

Со вчерашнего вечера в желудке Эрика плавали лишь креветки. Утром отец заторопился куда-то, отказав детишкам в завтраке. Жрать хотелось так, что себя съел бы, жаль только без соли-перца добро переводить. Не по-людски это, если приправ нет.

А тут столько всего! Вкусного! В котлах варится, на вертелах шкварчит, в бочках засолено!

– Стурманы. Пришли, значит.

– Пришли? – Эрик обрадовался. – Это хорошо!

У выпирающего в море причала покачивались на волнах три ладьи. То есть эти… дракары. Но тоже три. Передние и задние части кораблей крытые – чтобы вестовому и кормчему головы не напекло. Середины спрятаны от непогоды под суконными палатками черного цвета. По причалу к ладьям и обратно сновали мужчины, нося и катая тяжести: бочки с водой, клетки с птицей, окорока-солонину, связки вяленой рыбы, охапки стрел, абордажные крючья и прочее разное вроде топоров, мечей и копий. В вик мужчины собрались, на промысел к заморским богатеям, у которых всего вдосталь. А у стурманов в пустых кошелях только дыры водятся, да и те штопаные. Так что делиться надо, как завещал Проткнутый. Потому и вик, что подобру-поздорову никто лишнего не отсыпет – вопреки заветам. А оружие – это так, для уговоров. Да и заведено издавна, чтоб у каждого стурмана топор на широком поясе висел. Оно, конечно, неудобно с заточенной сталью бочки катать, да только без нее еще неудобней будет, если нападет кто.

– В дальние страны плывут? – уставившись на вертел с румяной свиной тушей, спросил Эрик у длинноуса.

– Ага, в дальние.

– А нас возьмут? – На самом деле Эрик хотел спросить, накормят ли его вкусным мясом, но негоже показывать, что голоден, и напрашиваться без приглашения.

– Еще как возьмут, не сомневайся.

Две стрелы высекли искры из камней в нескольких шагах от путников. Троицу заметили. Велели не спешить, не бегать понапрасну. Коль в гости сами заявились, то и дергаться без надобности. И это, вдруг вы – лазутчики вражеские, и вас пытать надобно?..

Их привели к огромному мужичине. Ноги у него – стволы дубов, руки – кедровые корни. Лицо шрамами затерто – постарались чужие мечи, узоры высекая: по лбу через правую бровь, по щеке вилась белесая полоса, на грудь спадая. Еще наискось от левого глаза, нос пополам. А вместо самого глаза – дыра, прикрытая длинной прядью с заколкой-пластиной, отделанной жемчугом. Зато правое око насмешливо блестело, уставившись на Снорри и детей.

Эрик таких крупных мужчин не видал никогда. В Замерзших Синичках здоровяки редко рождаются. И по соседству кровь не та. Есть, конечно, высокие да широкие. К примеру, Джаг Крысятник. Но Джаг водяных крыс ловит, его тяжело представить с выбитым в бою глазом и с двуручником на плече. И уж тем более Джаг никогда не рыкнул бы на Снорри Сохача:

– Каким приливом сюда?! Тухлятиной намазано, вот и прилетели?! А ну́ как я тебя и щенят твоих стравлю бойцам на забаву?!

– Меня, ярл, и груз мой духи болотные хранят. Духи осерчают, удачи вам не будет. – Сохач показал одноглазому великану вечно голодный бубен и ударил им себя по лицу. Натянутая кожа, гулко чавкнув, содрала лоскут со щеки.

Главарь стурманов отшатнулся. Чуть было не скрестил на груди копья Проткнутого, хоть ему и не положено. У стурманов иная вера, отцы-инквизиторы с ними потому и воюют много лет уже. Сколько Эрик себя помнит, столько мечами и балуются. И сколько отец Эрика помнит. И дед. И…

– На пользу я здесь, и груз мой на пользу. Торговать хочу. Купи, ярл, рабов у меня.

– Э-э? – удивился громадина-стурман.

– Вот этих желторотиков. Мальчонка – лизоблюд, берегите миски, вилки прячьте, коль жизнь дорога. А девчонка – перевертень, зубастая она, с нею аккуратней, кроха еще, зато умения в ней на пять палэсьмуртов.

Эрик открыл рот. Он поверить не мог, он…

– Купи, ярл, недорого отдам. Возьми, не пожалеешь.

– Лизоблюд? А чего такой рыжий?

– В мать.

– А девка точно перевертень?

– В отца.

– И?..

– По две ладони серебра за каждого. И это последняя цена. Соглашайся, стурман.

12. Берег

После долгих седмиц плавания, изнуряющей болтанки волн и промозглого ветра ладьи ткнулись драконьими оскалами в берег уютной бухты, поросшей невысоким, в половину человеческого роста, кустарником.

Уставшие от весел мужчины, звеня кольчугами, прыгали в прибой с просмоленных бортов. Бородачи смеялись, хлопали друг дружку по плечам: мы осилили море-дорогу, мы – лучше всех, мы – победители. Будто вторя хозяевам, в ножнах позвякивали мечи – жаждали добычи. Значит, вот-вот грядет битва: сталь соскучилась по крови людской. Воины переглядывались: ха, пусть враг не медлит, пусть сейчас нападает, пока не все с ладей сошли, пока не готовы достойно ответить на приглашение смерти!

Не было в них страха. Наоборот – стурманов переполняла жажда крови. Торчащие мачты мужественности требовали пристанища в фиордах пленниц. Кошелям худоба не по нраву. Где добыча?! Где?!

Эрику связали только руки – он спокойный, от него не ждали проблем. Кости ног хоть и срослись благодаря отварам и примочкам, но еще болели – далеко Эрик не убежит, если и захочет. Зато Гель…

Малышку спеленали так, будто она сокровище, достойное королевского скипетра: ветер изумруду опасен, соль рубину страшна. Травинки-локти перетянуты цепями, запястья тоже. Палочки-ножки обвили звеньями в лодыжках, колени заключили в стальной обруч, бедра обняли кожей ремней. В рот Гель сунули кляп. Длинные волосы ее собрали в пучок, на который накинули мешок, на всю голову нахлобучив, и зашили серебряной нитью, чтобы не слетел. Поигрывая обнаженными мечами, Гель охраняли два воина.

Берег. Жадные зубы секир вгрызлись в сухой кустарник. Воины занялись обустройством лагеря. И вот уже натянулась выбеленная дождями ткань палаток, задымили костры, котлы повисли над огнем, и выставленные посты напрягли глаза, высматривая врага. Обычная суета чужаков в чужом краю, ничего особенного.

Эрику и Гель нашлось местечко в куче припасов, сгруженных с дракаров. Голову Эрик положил на свиной окорок. Похоже, на ужин будет солонина. И это значит, что охота на сегодня не запланирована и отбирать скот у местных жителей стурманы не намерены, а потому на свежатину рассчитывать не приходится. А зря. Эрику хочется свежего мяса. Без соли. Совсем без соли. И без перца, которым забивают гнилостный запах. Эрик ненавидит перец и соль, никогда их есть не будет. Никогда!

Кстати, насчет местных жителей.

Стоило Эрику подумать, что эти благодатные земли наверняка заселены, а за побережьем, опасаясь набегов, наблюдают, как в бухту явились гости, двое. Да не с хлебом-солью – тьфу! – пожаловали, а с претензиями. И были они не просто какими-то людишками с бугра – господа мытари почтили своим вниманием пришлых из-за моря. Кому, как не им, взимать плату с путников за пристанище?

Они – женщина средних лет и мужчина в возрасте – поклонились:

– Здравия вам, стурманы. Рады видеть в пределах наших. Отдохнете, водой пополнитесь да в путь далекий соберетесь!

Мытари не спрашивали – утверждали. Мол, видеть вас рады, но утром отчаливайте, мужчины хорошие, подобру-поздорову.

А еще они сказали:

– За приветливость нашу платят серебром сполна. Таков закон, таков порядок.

Упираясь затылком в окорок, покрытый коростой соли, пригляделся Эрик и прислушался. Стурманы весьма сдержанно выразили недовольство визитом местных жителей, тихонечко, меж собой, назвав мытарей «отродьями Свистуна» и «червями животов».

Ну-ну. Всего двое мытарей, выглядят слабенько, дунь – пополам перешибешь. Баба да старикашка что́ могут против сотни воинов, проверенных битвами и годами странствий? Старикашка сгорбленный, седой и бородатый, в холщовой рубахе до пят. Руки жилистые, тонюсенькие. Женщина еще не старая, про таких говорят: наливное яблоко, дальше сок вбирать некуда, дальше только гнильцой покрываться. Красота ее – полдень солнца. Дальше – закат старости, морщины и прорехи в зубах. Но сейчас-то, сейчас! Гибкий стан, широкие бедра, высокая округлая грудь колышется в такт шагам. Не идет – волнует стурманов. Не говорит – любовь-страсть распаляет. Томленья в паху – ого-го! Да только пользы от любви той с птичий клюв. Навара от страсти – как жира в похлебке из рогов и копыт. Ибо охраняли мытарей кошмарные твари, в вечернем полумраке едва заметные.

Вот кого стурманы называли «отродьями Свистуна», порожденьями жутких долин и подземелий Запретного Мира, такого далекого, что Эрику туда в самом глубоком сне не добраться.

Давно, пару зим назад, видел он на торжище заморского зверя о двух хвостах, огромного и сильного, способного переносить по пять бревен за раз. И очень зубастого. Так вот твари, сопровождавшие мытарей, мощью ничуть не уступали тому зверю.

Представьте простого ежа, что вам в пупок иглами засадит шагов с десяти, если в лесу на него наткнетесь. Представили? Нет? Не видали никогда? Странно, в окрестностях гарда Замерзших Синичек тех ежей что брусники на болотах. Рубят ежей, стрелами портят, на копья сажают, норы кипятком заливают – все равно плодятся, изводу им нет. Каждое лето нападают на овец и детишек, а то как же, обязательно. Эрика однажды чуть не угробили. Он едва успел на дерево вскарабкаться. Ежи, целый выводок, принялись в мальца отравленными иглами стрелять. Напыжится еж, нахохлится, как воробей в мороз, а потом резко выдохнет – и полетела вверх игла в руку длиной. Щ-щух!!! – сквозь ветки. Дзычь!!! – рядом с ногой в кору. Хорошо, Эрик высоко залез, не попали в него ни разу…

Так вот одна тварь из тех, что прятались в темноте за спинами мытарей, на ежа была очень похожа. Только лап у нее не восемь, а четыре всего. Но тоже зверушка вся в иглах. И сопела она громко, дышала так.

А вторая тварь… Морок, что ли? Не пойми кто и зачем. Ни очертаний, ни рук-лап, ни морды не разглядеть. Видать, кошмарище выползло из того же Мира, где обитают единороги-призраки.

Короче говоря, капризы мытарей стурманы восприняли всерьез: без разговоров отсыпали столько эре, сколько спрошено было, пообещав на рассвете уйти по воде. Вот только…

– Что – только?! – удивились мытари. Стариковская борода аж затряслась. «Ёж» и «морок» противно взвыли, предвкушая кровь. – Что – только? Ась?

– Товар у нас есть. Продать хотим. Купить желаете? – Ярл кивнул на двух рабов, что валялись среди припасов.

Он указал на Эрика и Гель.

И утром было торжище.

Торпедный катер, или Пятый рассказ о ненависти

Ёсида скучает по сыновьям. Каждое утро он трогает Топь в надежде услышать хоть какую-то весточку. Старик мастерит единорогов, курит опиум, договаривается с торговцами о поставках исходников – и ждет. Ёсида давно не боится вербовщиков, ибо возраст и здоровье запрещают ему нацепить аксельбанты и ринуться в рукопашную. Срок эксплуатации подходит к концу, пора признать: отставнику не обнять больше своих близнецов. Не судьба. Но верить в то, что встреча еще возможна, ему никто не запретит – старику положено быть глупым, на то и седины, и дрожание членов.

День за днем, луна за луной…

И вот однажды, проверяя ловушки для крабов, Ёсида почувствовал дуновение ветерка, нежное, как лепесток лотоса. «Ёсида! – прошептал ветер. – Это дыхание сына твоего Муры! Он вернулся!»

Лодке, самой умной вещи Ёсиды, давно не терпелось отправиться в путь. Она всегда была сыта и довольна, потому что постоянно ела что-нибудь: червей, траву и мелкую рыбешку, каракатиц и жуков-плавунцов, утят и детенышей каланов. Наконец-то ее мечта сбылась: отталкиваясь дном от воды и очеса, направляемая ластокилем и двумя хвостовинтами, она заскользила по Китамаэ. Меленькие чешуйки, усыпавшие борта, тысячекратно отражали радостное лицо старика, который мысленно отдавал команды, корректируя направление взмахами ресниц и морщинами на лбу.

Он внимал ветру и брызгам, он видел знакив полете фламинго. Поголовье чомг, умноженное на количество бакланов, ныряющих за протобатрахусами, есть точное расстояние до цели. Китамаэ никогда не обманывала старика, Топь любила блаженных.

Расстояние испугало Ёсиду. Слишком далеко, за сутки по болоту не добраться. И за двое. И за десять. Оставалось лишь одно…

* * *

Блокпосты Цуба-Сити охраняют ме́ха.

Андроидам нет дела до одинокого старца.

Ёсида швартует лодку возле торпедного катера, отдыхающего на ТО после дежурства в демилитари-зоне. Вживленный в рубку торпедоносца симбионт-сапиенс пытается заговорить с Ёсидой – мол, что вы думаете о поэзии: хокку, танка, рифмы всякие. Старик игнорирует болтовню, ему некогда думать – надо действовать. Симбионт плачется, что в любой момент его переключат в режим камикадзе, а героя даже выслушать не хотят. Это оскорбление! Он – торпедоносец, а не байдарка, он этого так не оставит, отомстит, пусть только старикашка выйдет в Топь!

Майор не обращает внимания на угрозы: молодо, зелено, остынет – отпустит…

Таможенник похож на краба, а Ёсида частенько ловит крабов и варит. Потому что вкусные. Жаль, этого нельзя сварить. И выбросить красную тушку в Топь.

– Нет денег. – Отставник разводит руками.

– В вашем возрасте – и ни единого ре? – удивляется таможенник.

– Именно.

Краб медлит, клешня мнет подбородок:

– Я могу согласиться на взятку жизнью. К примеру, э-э… два месяца?

– Три недели осталось. Но все не отдам. Два дня. Оформляем?

Краб кивает.

* * *

Перевозчик сам находит Ёсиду. Перевозчики чувствуют нужных людей, и подсказки Китамаэ тут ни при чем. Хозяева телепортов подошвами ботинок слушают сплетни асфальта и витрин бутиков, голорекламы рисуют для них портреты вероятных клиентов.

– Эй, старик, тебе нужна моя помощь?

– Да, нужна.

Перевозчик – бывший вояка, гражданин с расконтаченными извилинами. Ублюдки из Корпуса Запаса поимели его череп, впарив четкую установку «НЕ УБИВАТЬ!!!» Задумав прикоснуться к катане или плазмогану, перевозчик испытает невыносимую боль. Но у него на поясе висят два пистолета, древних, как Китамаэ. «Неужели с помощью этих игрушек можно обойти запрет? Надо бы и себе заиметь», – думает Ёсида и тут же вспоминает: поздно, что́ уж теперь.

Лицо перевозчика скрыто широкими полями шляпы. Отставной майор диктует ему координаты. Перевозчик зубами накусывает цифры на языковой клавиатуре, получает результат и оглашает вердикт:

– В пределах Китамаэ, много не возьму. Возьму все, что есть. Согласен?

– Да.

Телепорт подобен женскому органу. Хищная откровенность, гормоны и сочные выделения. Проглотит пассажира здесь, обязательно подавится и отрыгнет за тысячи ли от Цуба-Сити.

– Имущество?

– Дом в Китамаэ. Лодка.

– Дом не возьму. Хлопотно. Лодку слей на меня, с подтверждением… Ага, порядок. Где?

– Торпедный пирс. Ближайший.

– Энергомонстры есть?

– Откуда, что ты.

– Ой ли? Ну ладно, сам знаешь, чем грозит. Я пробил координаты: там болото кругом, даже блокпостов нет. Утонешь ведь.

– Утону, – равнодушно кивает старик, вытаскивая из-за пояса вакидзаси. – Тебе-то что?

Телепорт сожрет и металл, и пластик, и энергетическую плоть, но так уж принято – обнажаться в путь-дорожку. Прохлада мегаполиса щупает дряблое тело, скрытые видеокамеры любуются пересохшим мясом на хрупких костях.

– Прощай, старик.

– Живи, самурай.

Небытие и рождение.

Смерть там…

* * *

…И первый вздох здесь!

Даже Китамаэ другая. Странно наблюдать Топь однотонной, без изысков, бурой какой-то. И воздух… он отравлен испарениями: то тут, то там болотный газ прорывается сквозь месиво, недостойное называться очесом.

Грибы. Очень много грибов. Разных, причудливых, вырастающих в мгновение и тут же опадающих дымными облачками спор. Грибы везде, впереди и сзади, сегодня и послезавтра, в тумане и криках растревоженных птиц.

А еще здесь водятся иглобрюхи. Ёсида видел одного, плавающего белесым животом кверху. Так иглобрюхи заряжают аккумуляторы перед погружением в глубинные слои Топи, недоступные даже боевым амфибиям в полной выкладке.

Материализовавшись метрах в трех от зыбкой поверхности, старик рухнул в Топь. В грязь, в жижу, в огромную компостную яму. Он тонул, хватаясь за жир и мышцы Китамаэ, умоляя не губить раньше времени, ведь у него есть чуток запаса, с сыном бы встретиться, поздравить с возвращением, направить на верный Путь!..

Китамаэ вняла молитвам старика, остановив погружение у первого дна. До поверхности десятки метров мутной воды. Увязнув в иле и обессилив, Ёсида попросил у Топи кислорода, чтобы надуть стариковские легкие: дай, не скупись, закачай в живот и в волосы, под кожу и в кости.

И Топь вспенилась хлопьями-пузырями. Есть газ! Раздувшись, будто дирижабль, Ёсида всплыл. Медленно стравил излишки воздуха, оставив ровно столько, чтобы ходить по воде и не тонуть. Теперь для передвижения по Китамаэ майору не нужны антигравы и доспех. И лодка без надобности. Тело не простит старику надругательства, но… Умирать ему скоро, так чего об одышке думать?

Чутье вело старика к цели. Парня он заметил издалека. Ринулся, отталкиваясь кончиками пальцев от кожи Топи, будто не на встречу с отпрыском помчался, но, обвешанный гранатами, под киботанкетку прилечь захотел. Бурая жижа первого дна, обдуваемая сухим ветром, захрустела на торсе ломкой коркой с вкраплениями ряски. Ближе, ближе, ближе! Всего ничего уже – полшага. Здравствуй, сынок, как ты?! Хрипит горло, колотится сердечко, ломает ребра, лезет наружу.

Но что это?! Кто?!

Не Мура.

Но вибрации?! Подсказки Китамаэ?!

Не Мура.

Зря. Все зря. Потрачено время, жизнь попусту… Ёсида умрет, так и не повидав сына.

– Зачем ты здесь?! Сдохнуть захотел?! Кто ты?! Кто?! – Отставной майор в ярости: так обмануться в ожиданиях!

И парнишка ответил бы, позволь ему Китамаэ вырваться из цепких объятий. Но Топь решила: добыча, мое, не мешай, старик. Топь медленно засасывала юнца – лишь клок рыжих волос виднелся среди кувшинок, да пол-лица еще не тронула Топь. Бедолага едва дышал: через раз глотал отравленный испарениями воздух.

– Мм-м! Бры-м-м! П-пы-ымм! – пускал пузыри утопленник.

От него пахло страхом. Чужак потому что. Из Мидгарда пожаловал, из Мира ведьм явился, очень загрязнился.

Внезапная догадка озарила Ёсиду: вот кому достался талант Муры – чужаку! И талант сыновний вот-вот проглотит Китамаэ, и Ёсиду еще пригласит на ужин – вторым блюдом. Да только старику пучина не страшна, время его истекло.

– Ошибочка, значит. Ты здесь, а сын мой… Пошутила судьба над ветераном! – Корочка на лице Ёсиды, растрескавшись, осыпалась тонкими черепками.

Парнишка задергался. Видать, надышался болотного газа и теперь у него галлюцинации.

– Бры-м-м! Мм-м! П-пы-ымм?!

– Не место тебе в Китамаэ. Возвращайся откуда пришел. Пусть сын мой найдет тебя и отнимет свое по праву. Уходи! Топь отпустит, не сомневайся.

Старик зачерпнул ладонями жижу под ногами, омыл лицо, размазав по щекам и лбу вязкий перегной. Вот так: все решено. Баш на баш, око за око.

Оценив предложение, Китамаэ взволновалась, вспухла горбом, на вершину которого вытолкнула чужака, и резко просела, вернувшись в исходное состояние. На мгновение мальчишка завис в воздухе, смешно дрыгая конечностями, и – хлоп! – растворился призрачной дымкой, которую подхватил-развеял ветер.

– Иди! – вдогонку ветру крикнул Ёсида и провалился под очес.

Обмен состоялся.

Все честно.

* * *

– У шляпы есть предназначение. Даже два.

Первое и главное: прятать от взглядов лицо, иссеченное шрамами. Перевозчика колотит нервная дрожь, когда он думает о визите к пластическому хирургу. У перевозчика проблемы с мозгами. Впрочем, как у всех воинов, истративших ресурс на имперской службе.

Второе и стыдное: да просто нравится шляпа. А что? Солидная, как тигр в роще бамбука. Черная, будто ночь слепца. Поля опять же широкие, имидж и все такое. Ухода не требует, жрать не просит – сама впитывает выделения потовых желез, и довольна, и греет лысину, если холодно. А если жарко – охлаждает череп. Надо только поливать головной убор соком манго, подкармливать свежим мясом и овощными салатами. Иногда, нечасто. Шляпа – зверушка неприхотливая, эконом-класс, помесь электрического ската и целого коктейля генов…

Разговаривать с собой – последнее дело для буси, уволенного в запас. Такова жизнь: однажды наступает момент, когда уже нерентабельно латать твою плоть, и тебя… н-да, как говорится, благодарим за службу, счастливого Пути!

Разговоры с собой – верный признак безумия. Иное – петь в одиночестве. Это можно, это нормально…

Тихонечко бубня себе под нос, мужчина в черном кимоно брел к пирсу торпедоносцев, собираясь вступить во владение стариковским имуществом, прежде чем власти экспроприируют его на нужды Цуба-Сити. Делиться с муниципалитетом у перевозчика намерений не было. Бизнес и так зачах. Телепорт давно пора привить модиф-побегами с последними апгрейдами, витаминами нашпиговать по самый испражнитель, алюминиевой стружкой подкормить, систему на вирусы прогнать, форматнуть разок-другой запасные накопители, аренда к тому же…

Охрана пирса лениво направила лучи сканеров вслед перевозчику – от делать нечего, долг исполнен, порядок. За парнем не числилось криминала, просроченный платеж не в счет – у кого нет проблем с кредиторами?..

На пирсе суетились роботы-погрузчики. Царапая траками прорезиненное покрытие, таскали к единственному не ушедшему еще в Топь торпедному катеру длинные ящики, окрашенные в хаки. В полуметре от борта торпедоносца пульсировала цветами радуги голограмма-надпись «Икэ-но кои»[15], из-за которой катер выглядел чересчур празднично. На голове человека-симбионта, впечатанного затылком в рубку, животом – в силовое отделение, белела повязка-хатимаки, символ презрения к смерти, – похоже, кое-кто намеревался героически не вернуться с боевого дежурства.

– Хаяку! Быстрее! – дребезжал мегафон, дополняющий голосовые связки симбионта.

Перевозчик наклонился к лодке, что приютилась у борта «Икэ-но кои»:

– Здравствуй, милая. Ты теперь моя. Я – твой новый хозяин.

Лодка – строптивица! – подалась назад, насколько позволяли швартовые канаты, и плюнула в потенциального угонщика дождем отравленных шипов и заточенных раковин.

Шелест черной ткани, движения легки, реакция ого-го – бывший воин Сына Неба, отставной синоби-диверсант, не утратил навыков: тело изворачивалось в воздухе, растягивались сухожилия, хрустели позвонки. Здесь расширить, там сократить межмолекулярные пространства. Плевок в упор просто обязан был уничтожить перевозчика. Хватило бы одной царапины, чтобы отправить человека с пистолетами к праотцам. Но – жив. И не готов прощать подобные выпады в свой адрес: хлопки выстрелов испугали роботов-погрузчиков. Глупые дроиды уронили ящик, из которого выпала сигара-торпеда. Взрыватель ее был расписан под оскаленную морду с множеством зубов, на хвостовике – плавник. Остальное – черное с белым. Касатка, не иначе.

Стволы еще дымятся, а пистолеты уже пора спрятать в кобуры. Хорошего понемножку.

Тот, кто убивает без сомнений, должен быть готов и к собственной смерти – лодка получила серьезные ранения, борта ее корежила деформация. Пока она не оправилась от болевого шока, перевозчик вправил ключ ей в рот-замок и впрыснул под чешую инсталляцию нового софта. Лодка застонала, засучила ластами. Сплюнув в грязную воду за бортом, перевозчик перенастроил параметры доступа, зафиксировал изменения в правах хозяина и обязанностях псевдоразумного имущества.

Он максимально подчинил себе лодку.

– Ну что, красивая, поехали кататься?

Он был доволен собой. Почуяв его настрой, шляпа приступила к массажу темечка. Сломать что-нибудь или унизить кого всегда приятно. И самомнение поднимается. Теперь только выбраться за пределы охраняемого периметра – и уж там-то можно разгуляться всерьез…

– Поехали! Не спи!

Лодка ускорилась. Слева и справа по борту мелькали крохотные островки, которых было великое множество вблизи города-дзекаку. Новый софт прижился, лодка легко подчинялась малейшим мысленным приказам, отлично держалась на воде, прекрасно ломала очес. Спасибо старику, уважил подарком!

И тут взвыла сирена, хрипло залаял мегафон:

– Предъявите регистрационные файлы! Или будете уничтожены! Вы нарушили государственную границу Цуба-Сити!..

Границу? Перевозчик давно в демилитари-зоне. Да и с чего бы патрульному торпедоносцу проявлять интерес к простой лодке?.. Ба, да это же сосед по пирсу! В полуметре от борта болтается голограмма «Икэ-но кои». Есть такая песенка, детская, перевозчик помнит слова:

Дэтэкои дэтэкои икэ-но кои!

Соко-но мацумо-но сигэтта нака дэ

Тэ-но нару ото о китара кои![16]

– …Нарушили… уничтожены!..

Мужчине в черном кимоно смешно: вместо того чтобы ускориться и с легкостью уйти от погони, – может ведь – лодка намертво вросла в очес. Ни с места! Ни вперед, ни назад! Ха-ха-ха!

Дэтэкои дэтэкои икэ-но кои!

Киси-но янаги-но сидарэта кагэ э

Нагэта якифу-га миэтара кои[17].

Пули рикошетили от корпуса, не причиняя торпедоносцу вреда. По всему – быть перевозчику тем самым лакомством из дурацкой песни. Одарил старик от души: пользуйся, самурай, чужие деньки последние тебе во благо отольются…

Из рубки торпедоносца таращились на лодку полные ярости глаза.

– Умри!!! – Симбионт с таким остервенением направил на лодку свой катер, будто атаковал вражеский авианосец.

За миг до столкновения перевозчик замер в стойке тюдан-но камаэ. Нержавеющий редан[18] рассек лодку надвое и впился в грудь пассажира. Перед смертью отставной буси взмахнул револьверами так, будто ударил одним мечом в котэ противника, а вторым – в голову. Лодка завизжала. Симбионт захохотал в мегафон. Вспышка! Грохот! От столкновения детонировали взрыватели торпед.

Бушующее пламя. Смерть.

А потом – лишь одинокие огоньки на поверхности очеса.

13. Торжище

Народу на берегу набилось столько, сколько соломинок в стогу. Едва все поместились на клочке суши у пенных волн. И это называется вик, грабительский поход в чужие земли, полный лишений и героических битв?! Эрик думал, что вик – это приплыть, высадиться, изрубить в капусту врагов, изнасиловать всех красоток и надругаться над святынями. А на самом деле… н-да… Зато, вернувшись домой, любой из бородачей расскажет, как ворвался он в пылающий гард, как разодрал в клочья юбку и вонзил «копье» меж раздвинутых ляжек. И добычу не только бабьей вырезкой взял, но и серебром, что от доли честной полагается. Разве что ярлу больше досталось, но на то он и ярл. Да-да, так и было, сеча и подвиг, достойный песен скальдов! Но жемчуга и янтаря в следующий раз надо больше захватить – хорошо уходят, от клиентов отбоя нет, с руками отрывают…

Короче говоря, стурманы привезли с собой поделки из кожи и камня, из моржовой кости и раковин. Разложили прямо на гальке медвежьи шубы и куртки, вышитые нитью, добытой в Мире Пряжи. Выставили бочки с рыбьим жиром. Раскинули на камнях пласты китового уса.

И началась торговля.

«Это столько, это дороже. А чего цена такая, ведь товар ваш – дрянь?! А не хочешь – не бери, все равно цены́ лучше нет отсюда и до края Мидгарда! Да ну, врешь ты все, вот пятно, вот дыра, половину дам, не больше. А не хочешь – не бери. Так ведь пятно?! А не хочешь…»


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю