Текст книги "Антинародная мудрость"

Автор книги: Александр Ясинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Подходящее место находится быстро. Река тут делает ответвление, образуя небольшой прудик, заросший камышом. Течения почти нет, но в данном случае это выглядит намного естественнее.

Кладу удочку на траву, достаю из корзины мешочек с наживкой. Поднимаю глаза и натыкаюсь взглядом на другого рыбака. Он сидит на противоположном берегу реки и сосредоточенно удит. Странно, как это я не заметил его раньше?

– Добрый день! – здороваюсь негромко, чтобы не распугать рыбу.

Рыбак не реагирует.

– День добрый! – повторяю чуть громче.

Перестановка слов в предложении не увеличивает его полезности. По-прежнему никакой реакции.

– Клев есть? – кричу уже во весь голос, отчетливо понимая, что после моего вопроса клева не будет уже наверняка.

Ага, подействовало! Видимо, коллега просто задремал. Теперь он начал нервно глазеть по сторонам. Провел по мне взглядом, ничем не показав, что заметил, и уставился в какую-то точку, расположенную слева от меня вдоль берега.

По всему видно, что рыбак не жаждал общения. Не исключено, видел во мне конкурента. Но хотя бы на приветствие он мог бы ответить! Странные люди здесь живут, невоспитанные.

Да полно, люди ли они?

Еще раз с сомнением посмотрел на крючок. Вряд ли здравомыслящая рыба клюнет на такой. Что ж, половим глупеньких рыбешек. Нацепил наживку, взял удочку в левую руку, подошел к берегу, хорошенько раз…

Стоп! А где рыбак?

Он не мог исчезнуть так быстро.

Однако, исчез.

Ни рыбака, ни удочки. Хотя его корзина все так же стоит на берегу.

Забавно. Рыбак, появляющийся ниоткуда и исчезающий в никуда.

Тут из воды у противоположного берега вылетела рыба. Именно вылетела, поскольку двигалась слишком быстро и взлетела чересчур высоко над поверхностью, чтобы это могло называться «выскочила». Рыба двигалась над водой по параболе и закончила свой полет уже над землей, мягко плюхнувшись в траву. Но, видимо, эта точка еще не была конечной целью ее полета. Рыбина совершила еще один прыжок, поменьше, и очутилась в рыбацкой корзине.

«Летят перелетные рыыыбы…»– тихонько напел я.

Все очень просто! Просто летающие рыбы с самонаводящейся лупоглазой головкой. И нечему тут удивляться. Теперь понятно, почему ушел рыбак. Зачем сидеть на солнцепеке день напролет, когда можно просто поставить корзину на берегу и подождать, пока она наполнится. А рыбак, небось, лежит себе где-нибудь в тенечке и отдыхает. И никакого утомительного вылавливания!

Интересно, я сам-то во все это верю? Конечно нет! Тут надо бы хорошенько поразмыслить…

Я все-таки забросил удочку и положил на предварительно воткнутую в прибрежный ил рогульку. Просто не умею продуктивно думать, если мои руки чем-нибудь заняты.

Значит так. Пункт первый: рыбаки не могут появляться из воз…

Опаньки! На том берегу снова сидел рыбак, всем своим видом опровергая первый пункт моих умозаключений. Хорошо, что я не успел его сформулировать до конца!

Все! С меня хватит! Я больше ни во что не верю! Или, вернее, наоборот. Теперь я готов поверить во что угодно! Это какой-то сдвинутый мир! Здесь все противоречит здравому смыслу! Здесь все мои органы чувств настроены против меня! Глаза видят летающих рыб и блуждающих рыбаков. Уши слышат инвертированное эхо с легким свистящим эффектом. Все тело ощущает прерывистое течение реки. Пожалуй, пока не поздно, нужно выбираться отсюда! Это действительно сдвинутый мир.

Или, может, я сам слегка двинулся?

Уже наученный горьким… или кислым… опытом борьбы с течением, я быстро установил новую причинно-следственную связь. Все оказалось очень просто: берешь в руку удочку – рыбак исчезает, кладешь на землю – снова появляется. Так что приходится выбирать: либо рыба, либо общение.

Но вскоре мне стало не до общения, ибо начался клев. И никогда еще в моей рыболовной практике слово «клев» не звучало так клево!

Сначала, как водится, клюнул бычок. Я долго смотрел на него в раздумье: с одной стороны, маловат больно, а с другой – не возвращаться же мне с пустой корзиной. Все-таки бросил его назад в речку, несерьезно это как-то. Для объяснения всего, что происходило дальше, у меня возникла следующая, может быть, недостаточно правдоподобная версия: этот, только что амнистированный бычок, собрал всех своих собратьев в кучку и рассказал им, что там, на берегу, сидит какой-то сдвинутый рыбак-альтруист, который дает рыбам беспрепятственно съесть наживку, а затем отпускает их обратно в реку. Или эти рыбы просто изголодались по общению с людьми?

В общем, рыба клевала без остановки. Прокручивая в памяти события следующего часа, я задним умом с обнаружил, что пару раз даже забывал нацепить наживку. Но рыбу это не останавливало! Правду сказал дед Игнат, рыба – не дура, она на крючок клюет!

Никогда еще рыбная ловля не казалась мне таким простым, но увлекательным занятием. В моей корзине трепыхалась рыба всех сортов и размеров. Здесь были окуни, караси, голавли, небольшой сомик (странно, всегда думал, что сомы живут на большой глубине; и чего этот забрел на мелководье?), две щуки, осетр, несколько лососей, большая камбала… Постойте, постойте… А откуда здесь камбала? Приползла против течения от самого Каспийского моря? Впрочем, мне-то какая разница? Главное, моя корзинка уже полна, и я могу с триумфом возвращаться домой. То-то дед Игнат с женой обрадуются!

Вот выужу еще одну, самую последнюю рыбку и…

Следующим оказался уже известный мне бычок, и это был явный рецидив! Что ж, сам виноват! Второй раз так легко не отделаешься. Ну-ка, отправляйся к своим…

– А ну, положь, откуда взял!

Это сказал бычок.

В сознании проносятся одновременно три мысли.

Первая: рыбы говорить не могут!

Вторая: здешние рыбы могут все!

Третья: да, но почему с вологодским акцентом?

– Че уставился? А ну, отпусти!

Да уж, на этом астероиде не только люди плохо воспитаны!

Рука разжалась сама. Бычок канул в пучину.

Его появление словно послужило сигналом для всех остальных рыб.

– Свободу! Свободу! – донеслось рыбье многоголосье из корзины.

Их выпученные глаза с укором смотрели на меня сквозь прутья. Десятки тел трепыхались в унисон, отчего корзина принялась раскачиваться из стороны в сторону.

– Рыба имеет право на нерест! – крикнула камбала.

И это меня добило. В сознании что-то явственно сместилось. Абсолютная апатия овладела мной. Стараясь не смотреть рыбам в глаза, я перевернул корзину над водой.

Весь обратный путь я проделал глядя себе под ноги. Не смотрел по сторонам и ни с кем не пытался разговаривать.

Все остальные мои воспоминания того дня расплывчаты и туманны. Я плохо соображал и хотел бы соображать еще хуже. Я старался ничего не замечать, а если и замечу – не принимать близко к сердцу.

У входа во двор меня встречал дед Игнат. Он сидел на лавке у плетня, терзая в руках гармонь, и пел громким фальшивым голосом:

– Вот хтой-то с гоорачкии спустился.

Наверна, миилый наш идет.

На ём защиитная скафандра,

Ох, скоро оон с ума сойдет!

На какое-то мгновение мне показалось, что дед Игнат не отбрасывает тени. А потом солнце зашло за тучу, и я уже не мог проверить свое предположение. Впрочем, даже если бы оно подтвердилось, мне было уже все равно.

И тут пошел дождь.

Пока мы бежали к дому, я обратил-таки внимание на стройные ряды георгинов, растущих на грядке, которую только вчера вечером засеивал дед Игнат. Георгины цвели. Во-первых, не слишком ли быстро они выросли? А во-вторых, но ведь дед Игнат сказал, что сажает морковь!

На мой недоуменный вопрос дед ответил исчерпывающе:

– Это еще по-божески! Вот на той неделе, помню, сажал я свеклу. Так вырос вообще бамбук!

Я сел в уголок и уставился в одну точку. Никак не реагировал на попытки кота Матвея поиграть со мной, не отвечал на вопросы хозяев. В конце концов они оставили меня в покое.

Хозяевам вообще было не до меня. Они священнодействовали у печи, заглядывали в какие-то древние книги, переговаривались друг с другом шепотом, отмеряли что-то ложками и стаканами. Можно было предположить, что на ужин у нас будет нечто совершенно фантастическое.

Некоторое время спустя на стол с таинственным видом подали блюдо с каким-то корнеплодом, приготовленным на пару. И было бы из-за чего священнодействовать!

Я не доел свою порцию и молча полез на печь.

Ничего, сейчас отдохну, а вот завтра с утра – быстро во всем разберусь.

Утром голова будет посветлей…

Наутро голова моя была еще темнее!

Проснулся я как обычно: с ощущением легкой тяжести в затылке и бластером в левой руке.

Во сне я его, что ли, выхватываю?

Пока я тупо смотрел: сперва на валенок, потом на счастливую морду Матвея, смутное ощущение дежа вю не покидало меня. Затем к «уже виденному» добавилось «уже слышанное».

– Опять озорничаешь? – раздался с лавки грозный окрик деда Игната. Грозил дед, не открывая глаз. – Смотри, вот возьму веник!..

Несмотря на явную угрозу в голосе, думаю, даже Матвею было очевидно, что деду совершенно не хочется брать в руки веник.

Что ж, на сей раз я уже не могу сказать, что удар валенком по голове для меня – нечто неиспытанное. И все-таки не хотелось бы, чтобы это стало традицией.

Когда Матрена поставила завтрак на стол, к преследовавшим меня ощущениям «уже виденного» и «уже слышанного» добавилось, если можно так выразиться, «уже еденное». «Дежа манже» – быстро перевел я на французский. На завтрак снова были блины со сметаной.

И попробовать их мне снова не удалось!

Наглый Матвей в один прыжок передислоцировался с моих коленей на стол и надежно увяз с одной стороны – в варенье, а с другой – в сметане.

Ну ничему не учится это глупое животное!

– А ну, брысь! – на этот раз угроза в моем голосе не была притворной.

Рукой я легонько подталкиваю Матвея к краю стола. Коту это не нравится. Его мяуканье показалось мне еще более противным, чем вчера.

– Да Бог с ним! – А вот терпению деда Игната можно только позавидовать. – Пусть себе потешится. Масленица все-таки.

Вот так! Слово было произнесено, и слово это расставило все по местам в моем затуманенном мозгу.

Сомнений не осталось: я попал во временную петлю!

Земная наука «темпоралогия» не отрицала потенциальную возможность существования временных петель. Однако же не было собрано и никаких фактов, подтверждающих эту гипотезу.

Теперь эти факты есть! Я сам являюсь живым таким фактом.

Но я не могу поделиться с людьми своими знаниями. Ибо обречен бесконечно вращаться во временной петле, проживая раз за разом один и тот же день и совершая одни и те же поступки. Как сказал один замечательный поэт конца XX – начала XXI века: «в наивной надежде, что завтра будет другое вчера…»

Хозяйский кот станет день за днем будить меня посредством валенка, а потом обрекать на танталовы муки по отношению к блинам со сметаной. Затем опять будет общение с военизированным огородным пугалом вологодского производства, игра в перевертыши со звуковыми эффектами, детские загадки типа: «Отчего течет река?» или «Где на картинке изображен рыбак?», митинг чешуйчатых и хвостатых и так далее. А главное – я ничего не смогу изменить! Я буду совершать одни и те же поступки, повторять, как попугай, одни и те же слова. Кстати, сейчас по сценарию как раз моя реплика.

Механическим голосом произношу заученную фразу:

– А день какой?

– Суббота, – раздается в ответ.

Вот так! Временная петля с треском разорвалась.

Да и не было ее никогда! Просто удивительное стечение обстоятельств.

Только теперь обращаю внимание на то, что блины сегодня немного отличаются от вчерашних. Эти потолще и поменьше в диаметре. Голова Матвея на них еле умещается. Откуда-то, то ли из моей памяти детства, то ли из абстрактной памяти предков всплывает загадочное слово «оладушки».

И я уже почти счастливо улыбаюсь, когда задаю свой, в принципе, ненужный вопрос:

– А где же пятница? В смысле, когда?

Дед Игнат смотрит на меня прямо и очень серьезно.

– Здесь не бывает пятниц.

– Никогда? – все еще тупо улыбаюсь.

– Никогда!

– Ни одной пятницы за неделю?

– Ни одной пятницы НА неделе!

И голос его слишком вкрадчив, а легкая перифразировка предложения не кажется случайностью.

До меня доходит долго. Иногда – непростительно долго. Но если уж дойдет!..

– А коту, значит, все Масленица? – спрашиваю и чувствую, как внутри у меня все начинает закипать.

– Ага! – за деда ответил сам Матвей.

– А изба, значит, красна углами?

Дед молча кивает.

– Окей, дед! – вскакиваю на ноги. – See you later!

– Окей! – Ну хоть это-то слово он мог бы произнести без акцента? В голосе Игната звучит покорность. – After while!

Пинком открываю дверь и вылетаю во двор. И чего я, собственно, так злюсь?

На цепи сидит Серый и старательно избегает обращать свой взор в сторону небольшой рощицы, растущей в отдалении.

Парочка по-прежнему стоит там, где я ее увидел впервые. Даже позы не изменились. Та же сосредоточенность на лицах. Когда смотришь на них, в голове возникают сомнения по поводу неумолимой быстротечности времени.

Хватаю парня за плечо, разворачиваю к себе.

– Скажите, вы и вправду считаете, что это и есть счастье?

Должно быть, в моем голосе слишком много раздражения. В глазах у парня – испуг, голос дрожит:

– Алгоритмом не предусмотрено!

Он готов заплакать. Бросаю молодых, спешу дальше.

Решительной походкой подхожу к богатырю.

– Воин? – в моем вопросе больше от утверждения.

– Ну, воин! – озадаченно кивает тот.

– А что же ты, воин, стоишь тут без дела? – спрашиваю я и решительно предлагаю: – Сразимся?

Он с сомнением смотрит на палицу, затем на меч, снимает с головы шлем и чешет затылок.

– Дык оно того! Алгоритмом не предусмотрено.

С остервенением бью его кулаком в грудь. На кулаке остаются отпечатки от звеньев кольчуги. Богатырь оседает в траву и, насупившись, молвит:

– А сидячего, между прочим, тоже не бьют.

Со злостью сплевываю на землю, иду дальше.

Жалкие муляжи! Дешевые статисты!

Слева раздается привычный свист.

Хотите общения? Хорошо, вы его получите!

Вспоминая академические занятия по физической подготовке, легко взбегаю на вершину горы. Сегодня я уже знаю, кого искать. Членистоногое испуганно пятится от меня, надеясь скрыться в своей норке. Врешь, не уйдешь! Со всей силы пинаю безобидного рачка левой ногой. Нет, все-таки ушло! Удар приходится по большому серому камню. А главное – твердому!

– Ах! – раздается над горой мой крик боли.

– Ха! – ехидно радуется эхо.

Когда злость доходит до точки кипения, могут внезапно открыться резервные способности организма.

– А роза упала на лапу Азора! – кричу в пустоту.

И кто это, интересно, сказал, дескать, нам не дано предугадать, как наше слово отзовется? Только не на этом астероиде!

Эхо молчит, пристыженное.

И тут на мое плечо сзади опускается чья-то рука.

Оборачиваюсь и вижу деда Игната.

– Прекрати! – говорит он спокойно, но очень властно. – Ты разрушаешь мой мир.

– А где ты потерял свой акцент, дед?

С раздражением стряхиваю руку с плеча.

– Подумай, – призывает он. – мы ведь не сделали тебе ничего плохого.

Думать, откровенно говоря, совсем не хочется, но я честно пытаюсь.

А ведь дед прав. И что на меня нашло? Злюсь на собственную глупость?

Под пристальным взглядом старика постепенно успокаиваюсь. Дед Игнат тоже изменился. Исчезла простота в линиях лица, погас озорной огонек в глазах. Теперь он казался мне старше. Много старше.

Злости нет, осталась только усталость.

– Скажи, – спрашиваю, – а если бы я был не русским, а, допустим, китайцем? Что тогда? Все эти пословицы, поговорки… эти мудрости народные тоже были бы китайскими?

В ответ дед Игнат выдал какую-то тираду, состоящую из коротких, режущих слух слов. Привести ее здесь я не смогу даже в транскрипции.

И вот что интересно. Пока старик произносил эту фразу, мне показалось, даже лицо его начало изменяться. Все черты заострились, цвет стал каким-то землисто-желтым, а глаза постепенно сузились в две щелочки. Но это длилось всего несколько мгновений. И вот передо мной снова стоял привычный дед Игнат.

– Что это было? – зачарованно спрашиваю.

– Да неважно. Что-то вроде «Бабочка может сложить крылья, но она никогда не сможет вновь стать коконом».

Все вопросы, какие накопились у меня к деду Игнату, я компактно упаковал в одно слово:

– Зачем?

Дед Игнат присел на камень. Я последовал его примеру.

– Видишь ли… – начал он. – Задумывался ли ты когда-нибудь, что представляет собой пословица, или поговорка, или, как ты абсолютно точно подметил, народная мудрость? Все они суть квинтэссенция опыта. Опыт этот накоплен не за века или тысячелетия, он собирается по крупицам с того самого момента, когда в Галактике впервые возникла жизнь. И он не ограничивается рамками какой-либо отдельной расы или целой планеты. Это Галактический опыт. А все народные мудрости – его частные проявления, адаптированные к определенному времени и месту. Этим объясняется тот факт, что как бы не отличались условия существования двух рас, двух планет, для любой пословицы, придуманной на одной из планет, на второй обязательно найдется местный эквивалент. Например, жители Орахорна о каком-нибудь невероятном событии говорят: «Когда ляргузик запрыгнет на облако и станцует Чупачу». Не припоминаешь ничего похожего?

Я припоминал.

– И этот Галактический опыт, – продолжил старик, – учитывая, сколько времени и статистических данных было использовано при его создании, просто не может не быть абсолютно объективным. А объективная реальность, увы, как правило, не слишком благожелательна по отношению к живым существам. Скажи, разве ты не устал от предопределенности? Когда даже такое примитивное занятие как рыбная ловля может потребовать больше физических затрат, нежели принести пользы и удовольствия? Когда бутерброд, сколько бы ты его не ронял, всегда будет падать маслом вниз?

– Не поваляешь – не… – начал было я, но осекся. – Тьфу, черт!

Неужели эти народные мудрости действительно так сильно вплетены в нашу жизнь?

– Насчет бутерброда, это я согласен. Но зачем все остальное? Зачем нож, не режущий масло? Зачем георгины на морковных грядках?

– Неизбежные побочные эффекты. Суть в том, что никто не в силах отменить негативную часть Галактического опыта, оставив в нем только то, что полезно для тебя. Но можно создать такие условия, при которых Галактический опыт полностью инвертируется, заменяется своей противоположностью. Разумеется, глупо затевать все это только ради того, чтобы твой бутерброд падал на пол маслом вверх. Есть его ты, скорее всего, все равно не станешь.

– Тогда ради чего?

– Но есть и другие предопределенности. Назовем их Высшими. Одна из них в привычном для тебя варианте заканчивается словами «а одной – не миновать». И уже устранения одной этой предопределенности достаточно, чтобы стерпеть все возникающие при этом побочные эффекты.

– Так здесь можно жить вечно? – спрашиваю.

– Конечно.

Я задумался. Хотел бы я жить вечно в ТАКОМ мире? Не знаю. Скорее всего – нет. Или я просто еще слишком молод, чтобы всерьез задумываться о собственной смерти?

– Я вижу, что не убедил тебя, – задумчиво произнес старик. – Но есть еще одна Высшая предопределенность, которая гораздо важнее. Она много хуже смерти и гораздо более фатальна для человека, уж прости за каламбур.

– И что же это? – Я невольно подался вперед.

– А вот сказать тебе об этом я не могу! Вы, земляне, еще не осознали этой предопределенности. А если я расскажу вам о ней сейчас, когда вы еще не подготовлены, последствия могут быть самыми катастрофическими.

«Но я же никому не скажу!» – захотелось пообещать мне.

Но я промолчал. Только посмотрел в глаза деду Игнату.

Мы оба долго молчали.

– Ладно! – дед Игнат усмехнулся. – Вижу, ты не успокоишься, пока не узнаешь. Думаю, в условиях данного мира я могу тебе открыть эту Высшую предопределенность. Ну так слушай!

А вот дальше со мной приключилась самая большая странность из всех, что происходили на этом астероиде.

Дед Игнат произнес слово. Одно-единственное слово. И это слово дошло до моего сознания. И в тот же миг я ужасно удивился тому, что не знал этого раньше. Как я мог жить без этого знания двадцать пять лет? И как, если на то пошло, все человечество могло жить без него тысячелетиями? И разве это была жизнь?

Но теперь-то все будет иначе! Я пойду к людям и поделюсь с ними обретенным знанием. Я ведь даже не обещал деду Игнату не разглашать эту тайну. Да если бы и обещал! Какая разница? Люди, в конце концов, должны…

Эээ… должны…

А, собственно, что? Или… кому?

Странное дело. Одновременно со словом, которое разом перевернуло мое представление о жизни, изо рта деда Игната вылетела маленькая птичка. Выждав пару секунд, старик с удивительной проворностью взмахнул рукой, и птичка оказалась зажатой в его огромном кулаке.

Вот в этот-то самый момент я и забыл сказанное слово!

Напрочь!

До последней буковки!

Осталось только воспоминание о том впечатлении, которое слово произвело на меня.

В глазах деда Игната засверкали прежние озорные огоньки.

– Ну, че? – спросил он. – Побалакали – и будя! Да и тебе уже пора в город вертаться.

Видимо, этим он хотел продемонстрировать, что тема исчерпана.

Я поднялся с камня и уныло побрел вниз по склону горы.

– Кстати! – вдруг окликнул меня старик.

Я с надеждой обернулся.

– Неплохой скафандер! – похвалил он. – Хорошо сидит!

Ну, спасибо! Что называется, проводил!

Небольшая змейка горделиво парила в прозрачной синеве высоко над горной вершиной. Как только мы удалились, она резко спикировала вниз и распласталась в тени большого серого камня.

Когда на обратном пути к катеру мне пришлось проходить мимо колодца типа «журавль», я не смог удержаться и плюнул в него.

Все равно что-то подсказывало мне, что напиться из этого источника мне уже не доведется.

Поедание бутербродов в условиях космического корабля – непростительное пижонство!

Но иногда можно позволить себе немного попижонить.

Я извлекаю из вакуумной упаковки крохотную буханочку хлеба. Размер ее подобран так, чтобы среднестатистический космонавт мог без напряжения целиком поместить ее во рту. Такую буханку не нужно ни разламывать, ни разрезать. Из тюбика с надписью «Масло сливочное, Вологодское» выдавливаю на хлеб небольшой слой масла.

Подношу этот импровизированный бутерброд ко рту и замираю, задумавшись. Потом улыбаюсь своей мысли и выпускаю бутерброд из руки.

Бутерброд летает вокруг меня, его движения плавны и грациозны.

А главное – он не падает! Ни маслом вниз, ни маслом вверх, ни даже на ребро…

Не прав ты был, старик, то есть, не во всем прав!

Невесомость разрушает стереотипы…

И все-таки я, не задумываясь, отдам самое дорогое, что у меня есть, – свой зеленый жетон космодесантника – за то, чтобы вспомнить то слово.

Одно-единственное слово, сказанное дедом Игнатом на вершине горы.

20-27 июля 1997