Текст книги "Петля Нестерова"

Автор книги: Александр Шленский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Шленский Александр
Петля Нестерова

Александр Шленский

Петля Нестерова

Никодим был серьезный мужик, всеми уважаемый. Все мужики в селе уважали его, за то как он чай пил. Никодим пил чай часто и помногу, и притом пил его очень медленно и степенно. Вроде как, сидит, ничего особенного не делает, только что чай пьет и отдувается, а посмотришь, и хоть и не хочешь, а сразу зауважаешь.

А в остальном Никодим был как все, и репу под зиму сеял на грядки тоже как все – корнями вбок, чтобы лучше уродилась. Не только в селе, а и во всей округе, кроме репы ничего не сеяли, такой был в тех краях обычай. Как кому захотелось есть да пить, тут они сразу выкапывали репу из–под снега, используя французский топор и растяжные петли из стального троса. Кузнец Артемий Нестеров такие петли делал для всего села и на сушеную репу выменивал. Ни в одном дому без петли Нестерова не обходилось, потому как одним французским топором много репы из–под снега не вынешь, а снег ничем, кроме как петлей Нестерова, сдвинуть в сторону не получится. Корешки вынутой из–под снега репы шли на первое и на второе, а на десерт пили всегда только чай, опять же с репой. На чай же бабы сушили от репы вершки и кожуру.

Как–то раз Никодим решил пойти в сельпо и чего–нибудь там купить. Не так, чтобы что–нибудь определенное, а просто, для пущего уважения – а так у Никодима дома все было, что надо. Даже ключ для настройки рояля был -вещица мудреная. Самого рояля у Никодима, конечно, не было, а вот ключ был. И за это Никодима тоже уважали.

Ну значит, пришел Никодим в сельпо, и тут глаза у него разбежались по сторонам. Один глаз – налево, где в углу стоял большой деревянный костыль, а другой – направо, где на полке стоял медный сотейник. Других товаров в сельпо сроду не водилось.

– Здорово, Никодим, растудыть твою репку! – сказал Евкакий–продавец. Никак, за товаром пожаловал?

– Здорово, Евкакий, репкин корень! – ответил в тон Никодим, – нам без обновки никак нельзя.

– А вот костылик и прикупи. Костылик знатный – ты глянь какой!

Евкакий взял из угла костыль и повертел в единственной руке. Вторую руку ему петлей Нестерова оторвало, когда он репку из–под снега тянул. Оттого его и в сельпо определили.

– Вот вишь, какой костылик – всем костылям костыль! Купи, Никодим, чего тебе стоит!

– На что мне твой костыль? – хмуро удивился Никодим.

– Как это на что? – горячо засуетился Евкакий, – как на что? Репку им станешь дергать!

– Так, на репку у меня французский топор есть – возразил Никодим, -И потом, как я с костылем в руке снег буду петлей подцеплять? Эдак я до репки всю зиму не доберусь.

Надо заметить, что в тех краях кроме зимы никакого другого времени года не было. Оттого и приходилось сеять репку прямо в снег, и из–под снега же ее дергать.

Евкакий поставил костыль обратно в угол.

– А чего же ты купить хочешь?

– Да все равно что, только не костыль! Да вот хотя бы сотейник. И то дело – не то что костыль!

– И почем купишь?

– А почем продашь?

– Да за рубль продам – изволь!

– Эх ты Евкакий, репкина морда! Эк сказанул – за рубль! Я этот рубль из дубовой колоды четыре зимы стамеской вырезал. Одной воды десять охапок на водяные знаки ушло – почти что весь снег из огорода на воду перетопил, чуть репку не поморозил! Такого рубля ни у кого нет, только у меня у одного. Вот копейками я тебе рубль запросто накидаю. Я их загодя насушил. Всякий раз, как репку чищу – так с каждой репки по копеечке.

– А сколько в рубле копеек–то?

– Да шапки две будет! Я могу еще от себя пару горстей добавить, чтобы полнее было.

– Значит неси семь шапок копеек – как раз на два рубля.

– Это почему такое?

– Как это почему? Я инвалид, от петли Нестерова пострадавший, руки -вона видишь – нет! И сейчас тебе сотейник продам! И чего я дальше в сельпо делать буду? Один костыль продавать? Кто же меня тогда уважать будет, за один костыль?

– А за два рубля копеек будут уважать?

– А я, Никодимушка, два рубля копеек в город свезу, на базар. Я там за них дырокол куплю, настоящий. Дыроколом руководить просто – одна рука только и нужна. Щелк – и нету!

– Чего нету–то? Другой руки, что–ли нету? – поддел Евкакия Никодим.

– Ты меня не обижай, Никодимушка! – серьезно ответил Евкакий – ты тоже еще с петлей Нестерова не расстался. Репку–то из–под снега тягаешь? Вот и тягай! И я тоже вот тягал, пока руки не лишился... Эх! Руки нету, язви ее в репку! Да не знаю я, чего еще нету! Сказано тебе: щелк, и нету! А тебе знать еще надо, чего нету! Вот ты какой допытливый! Да ничего у нас окромя репки и нету! Хоть сто раз дыроколом щелкни – не промахнешься!

– Так что ж ты, голова с репку, сразу не сказал, что это такой ценный инструмент? А ну как не продадут его тебе за два рубля копеек? Это ж всего шесть шапок!

– Не шесть, а восемь.

– Ты что, сурепки объелся? Ты ж сперва говорил – семь.

– Ну пусть будет семь.

– Вот так–то! Больше не насыплю, итак много выйдет – копейки у меня усушены плотно. Так что делать будешь, если не продадут дырокол?

– Как это такое – не продадут? Продадут. Городские за зиму оголодали – видел в городе вместо кустов одни пеньки остались? Продадут. Два рубля копеек – это эвон как много денег. Они их враз распарят, поедят... Городские – они ведь тоже люди!

– Хорошие люди кусты до корня не изгрызут. На это дело репа придумана!

– Это, брат Никодим, верно! А что с сотейником делать будешь, если не секрет?

– Отчего же секрет? Чай из него пить буду, с пузырями.

– С пузыря–а–а–а–а–ами? – протянул Евкакий,– эк же ты заважничал, Никодимка! Я–то думал, ты срать в него будешь!

– Зачем же это я так буду? – рассудительно сказал Никодим, – Срать я на крышу вылажу, как все, чтобы в избе теплее было, и дух стоял добрый. А ты, Евкакий – тетерев! На пузыри позавидовал! Своих напускай, а на чужие пузыри нечего завидывать, репкина шелуха! Ну ладно, не хочешь сотейник так продавать – продай мне его кверху дном.

– Кверху дном–то я тебе его и так отдам! Зачем он мне кверху дном–то нужен!

– Ну давай мне его сюды, коли не нужен – быстро сказал Никодим, – я тогда тебе от себя горсть копеек насыплю.

Евкакий обтер сотейник шершавой ладонью и подал его Никодиму.

– Чудак–человек! Как же ты из него чай–то будешь кверху дном пить?

– А я, Евкакушка, сам тоже кверху пузом перевернусь, так оно мне еще ладнее будет.

Никодим вытряс из сапог на прилавок не одну, а целых три горсти плотно усушенных копеек, осторожно взял в руки сотейник и перевернул кверху дном. Затем он, напружив щеки, представил, как сидит дома, перевернувшись кверху пузом, и пьет чай с отменными пузырями, всем на уважение. Сотейник тускло блистал медным блеском. Мужики попрощались, и Никодим понес сотейник домой, бережно прижимая его к себе. Все прохожие удивленно застывали и долго глядели ему вслед. Потом безнадежно махали рукой и шли на окраину села в придорожный кабак.

Кабак назывался "Петля Нестерова". На его вывеске была почему–то нарисована буржуйская машина ероплан брюхом кверху. Подавали в кабаке брагу из репкиных хвостов. Брага была крепкая: со второго ведра человека выносили из кабака вон и кидали в снег – сопеть. Пьяный сопел иногда и по полсуток, а просопевшись, вставал, отряхивался от снега и шел домой – опять репку дергать.

Продавец Евкакий стоял у прилавка, опершись единственной рукой об костыль. Он вспоминал долгую дорогу в город, погрызенные до самых корней кусты, вспоминал свою оторванную петлей Нестерова руку и думал про то, как привезет когда–нибудь из города настоящий дырокол, поставит его на полку, так чтобы видно было всем, и будет им щелкать всему селу на зависть.

Евкакий все стоял и глядел в подслеповатое окно. С крыши ближайшей избы столбом поднимался теплый пар, пахнущий прелой репой – видать только что насрали. А на улице стояла суровая зима.