Текст книги "Мужество в наследство"

Автор книги: Александр Абрамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Неужели отлетался?

Перед глазами Павла замельтешили деревья, сливаясь в сплошную массу. По плоскостям забарабанили ветки. Перед носом машины взметнулось зеленое месиво с комьями земли. Опасаясь удара, Пологов свободной рукой схватился за борт кабины. Сильный толчок подбросил его с сиденья, привязные ремни врезались в плечи. Раздался треск. Павел с размаху ударился грудью и подбородком о приборную доску. Самолет проутюжил фюзеляжем землю и, зацепившись крыльями за деревья, свалился набок. Облако пыли заволокло кабину.

Ощутив во рту кровь, Пологов сплюнул. Вместе с темно-красными сгустками изо рта вылетел зуб.

Откуда-то повалил дым, запахло гарью. Павел выбрался на плоскость. Лопасти винта были погнуты, крылья покалечены. Вокруг бензобака плясали огненные змейки. Тушить нечем. Пологов попытался забросать огонь землей, но только исцарапал пальцы. А пламя добралось уже до боекомплекта. Еще немного и – машина взлетит в воздух.

Павел метнулся от самолета и побежал, продираясь сквозь ветки деревьев, беспощадно хлеставших его по лицу. Запнувшись, упал. И в ту же секунду грохнул взрыв…

С аэродрома следили за падающим самолетом и снарядили к месту аварии санитарную автомашину.

* * *

…Пологов опять ходил в «безлошадных». В Нижний Тагил он писал, что изменился номер его полевой почты, что оформил аттестат на семью, и просил старшую сестру Марию, если Валя уже приехала, помочь ей с устройством. О своих делах не распространялся, ограничился словами: «Деремся, остальное узнаете из газет…»

Больше недели Павел ждал, когда ему дадут машину.

Наконец прибыл из ремонта И-16. Пологов опробовал самолет и ознакомился с районом боевых действий.

На очередное задание он взял ведомым Королькова. Два звена истребителей вылетели на прикрытие моста через Днепр. Днем и ночью через него тянулись отступающие войска, техника, беженцы. Дальние подступы к Днепру охраняли зенитные батареи и истребители соседнего полка, за ближние – отвечала группа Тараненко. Гитлеровцы во что бы то ни стало стремились помешать отходу советских частей и рассчитывали неожиданными налетами уничтожить переправу.

Пропатрулировав полчаса над мостом, шестерка истребителей собиралась уже возвращаться на базу, как вдруг встретила немецких бомбардировщиков. «Юнкерсам» все-таки удалось прорваться сквозь плотный огонь зениток. Истребители ринулись на врага. Атака была настолько стремительной, что фашисты растерялись и, наобум высыпав бомбы, повернули назад. Спасаясь от преследования, они яростно отстреливались.

Разворачивая самолет, Павел огляделся. Его охватило беспокойство: где же Алексей Корольков? Но разыскивать ведомого не оставалось времени – кончалось горючее.

Приземляться пришлось с ходу. Однако вырулить на стоянку не удалось: мотор заглох.

– Баки сухие, – сочувственно встретил Пологова техник.

Тот лишь отмахнулся:

– Алексей не появлялся?

– Пока нет, – ответил техник, – говорят, последним его Измоденов видел.

Павел разыскал Измоденова. Иван неопределенно пожал плечами и сказал, что ему показалось, будто одна из наших машин на малой высоте ушла в сторону передовой. Может, ошибся…

До позднего вечера звонили в соседние авиаполки и дивизии, связывались с командирами наземных войск. Никаких сведений о Королькове не поступало. Через сутки записали: «Пропал без вести». А Павел еще несколько дней заходил в штаб полка и вопросительно смотрел на писаря. Но тот каждый раз отрицательно мотал головой.

И лишь спустя полмесяца случайно стало известно, что самолет И-153[5]5
  Истребитель И-153 летчики называли «чайкой».


[Закрыть] под номером 19 разбился недалеко от линии фронта. Летчика не нашли.

…Шли дни. Сводки приносили безрадостные вести. Полк часто перелетал с одного аэродрома на другой. Позади остались Винница, Умань, Фастов, Белая Церковь, Киев… Теперь авиаотряд Тараненко базировался на левом берегу Днепра, в двадцати километрах от Днепропетровска.

Вылеты сменялись дежурствами, бои – подготовкой к вылетам. Короткие передышки между боевыми заданиями, тревожный сон ночью и снова – готовность номер один. Так проходили сутки. Редкий день не приносил потерь. Не возвращались с операций люди, все меньше оставалось самолетов.

Рано утром 30 августа на КП вызвали двенадцать летчиков. Командир разъяснил задачу. По донесению воздушной разведки, на аэродроме между Первой и Второй Знаменками час назад приземлилась группа фашистских машин. Приказано немедленно, пока немцы не успели заправиться, уничтожить их. Ведущим назначался старший лейтенант Пологов.

^{Репродукция с картины художника Г. Г. Нисского «Подвиг Героя Советского Союза П. А. Пологова». Нижнетагильский краеведческий музей}

…Истребители свалились на противника как снег на голову. Пологов отчетливо видел аэродром. Самолеты выстроились рядами, точно на выставке. Среди «мессершмиттов» выделялись крупные силуэты бомбардировщиков.

Первая атака. В отвесном пикировании «ястребки» друг за другом понеслись вниз. Глаза Павла впились в прицел: «Только бы не промазать».

Три крайних «мессершмитта», словно стрекозы, задвигались и поползли со стоянок на взлетную полосу. Один из них попал в перекрестье прицела, и Пологов мгновенно нажал на гашетки. «Прочесав» весь ряд свинцовой очередью, он взмыл вверх. На земле запылали самолеты.

«Почему-то молчат зенитки…» Только Павел подумал об этом, как сразу же вокруг заклубились разрывы: несколько батарей долбили небо.

После второго захода Пологов вышел из пике и набрал высоту. Истребители пристраивались к лидеру, принимая боевой порядок. Павел глянул вниз. По всему полю полыхало пламя. Черные клубы дыма заволакивали аэродром.

Неожиданно мощный удар в нижнюю часть кабины подбросил «ястребок». Пологов почувствовал обжигающую боль в левой ступне, нога будто омертвела. Тут же он обнаружил, что заклинило руль поворота. В таком положении летчик не может свободно маневрировать. Даже простейшего виража он уже не в состоянии выполнить. Остается одно – лететь по прямой. Но и это выручит лишь в том случае, если есть достаточный запас высоты.

На приборе – тысяча двести метров. «Главное – выйти из зоны обстрела. Хорошо, что не задело мотор, работает отлично», – размышлял Павел, а руки тем временем делали свое дело. Покинув опасный квадрат, он оглянулся. Его настигали два самолета. «Немцы! Заходят с двух сторон. Хотят взять в клещи»! Пологов развил предельную скорость и выбирал момент, чтобы использовать последнюю возможность – уйти от преследователей на бреющем полете.

Самолеты приблизились, и Павел ясно увидел на фюзеляжах знакомые номера: 21-й и 137-й. Свои! Это же Измоденов и Устюжанин! На сердце отлегло.

«Ястребки» находились совсем рядом. Павел даже различил лицо Устюжанина. Тот сочувствующе кивал головой, словно говорил: «Ну и досталось же тебе! На чем только летишь?»

Резкая боль в Ступне напомнила о ране. Пологов попробовал шевельнуть ногой и ощутил, как в сапоге захлюпала кровь. «Неужели рана опасная? – в отчаянии подумал он. – Тогда какой же я летун?»

На подходе к аэродрому Устюжанин вырвался вперед и, сделав круг, приземлился. Измоденов оставался на высоте, ожидая, пока сядет Павел.

Едва колеса пологовского самолета коснулись земли, как машину затрясло и она начала подпрыгивать на малейших неровностях.

Павел услышал металлический треск ободьев. «Покрышки побиты», – определил он.

Клюнув носом, «ястребок» замер. Только теперь Пологов почувствовал сразу овладевшую им слабость. С ревом примчалась санитарная автомашина. Чьи-то руки откинули фонарь и помогли раненому летчику выбраться из кабины.

– Спасибо, ребята! – только и вымолвил Павел.

Опираясь на плечи товарищей, он оглянулся на свою изувеченную машину. Ее уже осматривали техники. В правой консоли зияла большая дыра. Везде болтались лохмотья перкали, виднелось множество пробоин.

Когда военврач Коломийцев уложил раненого на носилки и, разрезав голенище сапога, накладывал на ногу жгут, чтобы остановить кровотечение, Павел услышал голос инженера полка:

– Не самолет, а утильсырье – живого места нет. Непостижимо, как ему удалось дотянуть. Рули поворота и глубины не годятся ни к черту, стабилизатор побит, фюзеляж изрешечен… Словом, ремонту не подлежит. Мотор и приборы – разобрать на запчасти.

За тридевять земель…

В медсанбат Пологов попал впервые. За всю военную жизнь – ни на Халхин-Голе, ни на финском фронте – его ни разу даже не царапнуло. Товарищи иногда поговаривали: «Тот, кто не был подбит, не может стать настоящим истребителем». Павел не признавал такого правила. И вот он не только подбит, но не может и шагу ступить без костыля.

Когда Коломийцев чистил рану, Павел, стиснув зубы, терпеливо молчал. А после перевязки он так посмотрел на врача, что тот все понял.

– Подождем еще денек, – снимая резиновые перчатки, неопределенно высказался врач.

Лежа в медсанбате в пяти километрах от полка, Пологов не пропускал случая разузнать о боевых делах друзей. Утешительного было мало. Фашисты обнаружили аэродром и уже дважды бомбили его. Хотя обошлось без серьезных потерь, командир авиагруппы получил разрешение перебазироваться на новое место.

Павла не переставал тревожить вопрос: сможет ли он летать? Ступня посинела и распухла.

– В ноге, видимо, глубоко сидит осколок, – заключил Коломийцев. – Нужна операция в стационарных условиях. Я не берусь…

На санитарном самолете Павла отправили в Харьков.

Госпиталь помещался вблизи тракторного завода, в бывшей школе.

Гитлеровцы почти ежедневно бомбили город. Во время бомбежек здание госпиталя слегка вздрагивало, окна звенели. В палатах вылетали стекла, хотя и были оклеены бумажными полосками. Медицинский персонал не успевал обрабатывать раненых, поступающих с фронта. Сюда же доставляли и пострадавших харьковчан.

При утреннем обходе главный врач предупредил Павла, что после обеда его будут оперировать. Но все непредвиденно изменилось: в полдень поступил приказ о срочной эвакуации Харькова. Госпитали и детские учреждения отправлялись в первую очередь.

…На седьмые сутки вдали вырисовались предгорья Южного Урала.

Пологов стоял у открытого вагонного окна. Залетавший ветер шевелил его светло-медные, коротко подстриженные волосы. Голубые глаза были утомлены, лицо побледнело от большой потери крови. Павел опирался на костыли, и его обычно подтянутая фигура как-то поникла, словно надломилась.

Поезд остановился у вокзала. Оренбург.

Несколько лет назад Пологова провожали сюда мать, старшая сестра Мария и братишка Юрий. Отсюда начался его «путь в небо». Здесь его подстригли, обмундировали.

До приезда в Оренбург Павел, после окончания школы ФЗО, работал слесарем в доменном цехе Нижнетагильского завода имени Куйбышева. По рассказам старожилов, это предприятие выросло из бывшего демидовского железоделательного завода. До Павла здесь трудилось несколько поколений Пологовых.

В довоенные годы молодежь по призыву комсомола устремилась в авиацию. Павел долго и настойчиво упрашивал инспектора отдела кадров направить его на медицинскую комиссию. Но вместо этого ему выдали справку с места работы, с которой он и явился в военкомат.

Капитан, член комиссии, оглядел юношу с ног до головы и попросил документы. Павел предъявил справку.

– Это не та бумажка, – сказал капитан.

– Я летчиком стать хочу.

Капитан добродушно улыбнулся и посоветовал подождать три месяца до нового набора.

Пришлось ждать. Мать осталась довольна таким исходом. Павел был в семье самым старшим, и она всегда беспокоилась за него, зная его непоседливый и отчаянный характер. Павлу бывало жаль мать. Он частенько появлялся на пороге с исцарапанным лицом и с синяками. Евдокия Никаноровна всплескивала руками, украдкой крестилась и причитала:

– Как же это ты опять, сыночек? Вот и Юрик, глядя на тебя, начнет…

– Ладно, не буду, – обычно успокаивал Павел. Но проходил день-другой, и все повторялось.

Как-то по дороге домой ребята завернули на речку. Выкупавшись, затеяли соревнование: кто глубже нырнет. Павел прыгнул последним, друзья уже одевались на берегу. Видя, что он долго не всплывает, они заволновались. Но вот на поверхности воды показались пузыри, затем кровяные круги, а следом и пловец. Он нырнул так глубоко, что ударился головой о камень и раскроил лоб. Рана нестерпимо ныла, но Павел улыбался: он все-таки победил.

Однажды Евдокия Никаноровна проходила мимо завода.

– Глянь-ка, Авдотья! – показали ей на высоченную заводскую трубу. – Сынок-то твой какой ловкач!

Там, почти на самом верху, Павел, привязанный ремнями, укреплял трубу железными обручами. Вечером мать плакала и сетовала. Сын, как мог, утешал ее и обещал впредь по трубам не лазать.

К огорчению Евдокии Никаноровны, пришел срок, когда Павел уехал в Свердловск на медицинскую комиссию. Заключение было положительное. Юноша чуть не плясал от счастья. Однако радость оказалась недолгой. Кто-то из призывников узнал, что из них будут готовить авиатехников. А это значит служить на земле и забыть про небо. Не о том мечтал Пологов. На повторной беседе с членом комиссии он настаивал, чтобы его зачислили в летную школу, но вакантных мест не было. В утешение снова посоветовали ждать.

Но осенью Пологова вызвали в управление завода и вручили повестку в военкомат. Спустя сутки в кармане у него лежало направление в Оренбургскую летную школу. Мечта сбылась: он курсант.

Быстро миновали годы учебы, и в числе пятидесяти лучших выпускников школы молодого летчика приняли в Борисоглебское училище истребительной авиации. Павел пришел в восторг, когда впервые увидел военный самолет И-16. Тревожила лишь одна мысль: сумеет ли он на нем летать, справится ли?

При первом же испытании Павел потерял ориентировку, развернув машину на 360 градусов. Она оказалась очень чувствительной в управлении. Пришлось доложить инструктору, что «курсант Пологов задание не выполнил». Однако тот не согласился:

– Как то есть не выполнили? Выполнили! Только допустили серьезную оплошность. Идите, продумайте свои ошибки и доложите руководителю полетов.

Павел до вечера не покидал летного поля, пока не получил разрешения на повторный полет. На сей раз все получилось более удачно. Замечаний не было.

А через год Пологов с удовлетворением читал последнюю запись в своей летной книжке:

«К занятиям готовится методически и серьезно. Техника пилотирования на самолете И-16 хорошая. Штурманское дело освоил отлично. В воздухе спокоен, находчив, летает уверенно. Летных происшествий не имеет. Волевые качества развиты. Трудолюбив, инициативен и настойчив. Дисциплинирован. В обращении вежлив, тактичен».

Вывод гласил: «Для самостоятельных полетов на боевом истребителе подготовлен отлично…»

…От воспоминаний Пологова отвлекли звонкие удары станционного колокола. Мимо пропыхтел воинский эшелон.

В тот же вечер Павел отправил из госпиталя домой письмо, которое настрочил еще в вагоне.

А на следующий день ему сделали операцию. Хирург извлек из ступни окровавленный осколок и подарил летчику «на память».

– И танцевать, и летать будете за мое почтение, – ободрял он.

Врач оказался прав. Наступил день, когда у Пологова сняли швы и сестра-хозяйка приняла от него один костыль. Но на этом радостные события не закончились. В обед в палату впорхнула молоденькая медсестра, пряча руки за спиной с необычайно таинственным видом. На ее пухлых губах играла лукавая улыбка.

– Сегодня сразу три счастливчика, – объявила она и передала Павлу письмо. Он взглянул на адрес: знакомый почерк. Вот оно, долгожданное известие от Вали! Из прямоугольного конверта выпали фотография и белые листки. Пологов жадно разглядывал снимок. На него смотрели два дорогих лица: трехлетний Володька сидел на Валиных коленях с медвежонком в руках.

На тетрадном листе карандашом был изображен силуэт Володькиной ручонки с растопыренными пальцами. Надпись, сделанная Валиной рукой внизу: «Папе от сына», умилила Павла.

«Если бы ты видел своего Володьку… – писала жена. – Он все больше и больше становится похожим на тебя. Уже совсем хорошо разговаривает. Я часто показываю ему твою фотокарточку. Он тычет в нее пальцем и говорит: «Мой папа».

Фотография и тетрадный листок пошли по палате.

– Товарищ старший лейтенант, послушайте, – показывая фронтовую газету, обратился к Павлу сосед по койке, – стихотворение Константина Симонова. Прямо, как по заказу, для вас сочинено:

 
За тридевять земель, в горах Урала,
Твой мальчик спит.
Испытанный судьбой,
Я верю, мы во что бы то ни стало
В конце концов увидимся с тобой.
 

– Нравится?

Павел кивнул:

– Хорошо!..

– Сколько сыну-то?

– Три годика. В октябре тридцать восьмого родился.!

…Пока фотография ходила по палате, Пологов перечитывал письмо. Валя коротко написала обо всем, что пережила за время разлуки: о бомбежках в пути, о страхе потерять сына и тревоге за его, Павла, судьбу. Сообщила о своем намерении приехать его проведать.

– Жена – блондинка? – приподнялся с подушки капитан-танкист. И сокрушенно добавил:

– Тебе, брат, позавидуешь. А вот о моих – ни весточки. Я б на твоем месте давно попросился долечиваться дома. До Тагила-то рукой подать…

Пологов уже сам подумывал об этом, а после совета капитана решил действовать безотлагательно. Тут же он написал Вале ответ и предупредил, чтобы в госпиталь не приезжала.

А вечером того же дня Павел встретил командира батальона аэродромного обслуживания майора Алексеева. Последний раз они виделись три месяца назад, перед тем как авиаполк покинул Черновицы. Майор остался тогда в городе эвакуировать семьи комсостава.

Алексеев опирался на костыли: из-под халата виднелась только одна нога.

– Пологов? – обрадовался он. – Вот так встреча!

На какой-то миг его глаза вспыхнули, но сразу же погасли. Однополчане горячо пожали друг другу руки.

– Цела? – майор костылем указал на забинтованную ногу Павла. – А меня, видишь, как долбануло… – Он отвернул полу халата. По самое колено нога была ампутирована. – Уже протез заказан. Пойдем ко мне в палату, – позвал он.

Встреча расстроила Павла. Майор рассказал, что его ранило в июле под Фастовом. Снаряд разорвался в пяти шагах от него, и ноги как не было. Больше всего майора удручало, что теперь, он выбыл из боевого строя, и Павел утешал его, как мог. Разговор получился не из веселых.

После этой встречи собственное несчастье казалось Пологову менее тяжелым, чем раньше.

На побывке

…В серой шинели, с вещевым мешком за плечами, опираясь на костыль, Пологов вышел на привокзальную площадь Свердловска. Попутчик-летчик настойчиво приглашал его в гости, но Павел, поблагодарив, отказался.

Хлопьями валил мокрый снег и тотчас таял. Ноги вязли в слякоти. Мимо спешили люди с озабоченными и усталыми лицами. По трамвайному кольцу, трезвоня, пробирались красные вагончики. На остановке Павел спросил, какой номер идет на Уралмаш, и сел в трамвай.

Декабрь сорок первого выдался на редкость суровым. Но люди переносили морозы так же терпеливо, как и все невзгоды войны. Они жадно слушали сводки Совинформбюро, радостно обсуждая сокрушительный удар, нанесенный гитлеровцам под Москвой.

Парад на Красной площади 7 ноября и первый крупный разгром врага окрыляли, удваивали силы, вселяли уверенность в скорой победе…

Как ни приятен был домашний уют, Пологову не терпелось побыстрее пройти медицинскую комиссию и вернуться на фронт. С костылями он уже расстался, однако врачи предписали еще месячный срок лечения «до полного выздоровления». Четыре недели Павел ходил в госпиталь на перевязки.

Новый год Пологов встречал в Нижнем Тагиле, в кругу семьи, куда приехал с Валей и сыном. В краткосрочный отпуск прибыл муж сестры Марии – Иван Варламович, воевавший на флоте. За столом собрались почти все родственники, кроме младшего брата – Юрия. Тот закончил школу танкистов и служил в запасном полку в Челябинске. К празднику прислал домой поздравительное письмо: сетовал, что на фронт пока не отпускают.

Характером Юрий пошел в отца и старших братьев: такой же упрямый, уверенный в себе и боевой. Эти черты, видимо, по наследству передавались из одного поколения Пологовых в другое. Отец, Андрей Иванович, большевик, воевал в гражданскую против Колчака и погиб. Старший брат, Михаил, тоже большевик, в отряде Блюхера сражался с белыми бандами атамана Дутова. Белогвардейцы, захватив его, раненного, в плен, замучили до смерти. После гражданской войны лишь один Иван Варламович, муж старшей сестры Марии, опекал Пологовых, помогал Евдокии Никаноровне поставить детей на ноги.

…В последнюю ночь перед отъездом из дому Павел проснулся оттого, что Валя громко вскрикнула.

– Ты… ты здесь? – взволнованно шептала она, торопливо трогая его руками.

– Что с тобой, Валюша?

– Ой, какой страшный сон мне приснился. Будто твой «ястребок» один в небе, а фашисты окружили его со всех сторон. Ты к земле – они за тобой. Бегу следом, кричу: «Прыгай, Паша, прыгай!» Кричу что есть силы, а духу не хватает, голоса своего не слышу. Вдруг у твоего «ястребка» отваливается крыло. Ты падаешь на землю. А со мной ужас что: хочу быстрее туда, где упал самолет, – ноги еле-еле двигаются. Я завопила из последних сил и… проснулась.

– Чертовщина какая-то, – улыбнулся в темноте Павел. – Володька спит?

– Спит.

– Ну и я вздремну. А ты закрой глаза и досмотри сон до конца, что там дальше будет. Проснусь – расскажешь.

В комнате мерно тикал будильник.