Текст книги "Под покровом тайны (СИ)"

Автор книги: Александр Санфиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Узкая тропинка вилась в березовом лесу, кое-где на прогалинах краснела земляника, и мне иногда удавалось на ходу сорвать несколько сладких ягодок, еще мокрых от росы.

Когда вышли на поляну, солнце уже начало подсушивать траву, бабуля заторопилась, быстро повесила узелок на приметное место, взяла косу поменьше и начала примерять ее ко мне, чтобы переставить ручку.

–Смотри-ка, вслух удивилась она,– я с прошлого года косу не трогала, так сейчас пришлось на ладонь ручку поднять. Эко ты вымахала за это время!

Бабуля повязала себе и мне по веревке на пояс и привесила на них сплетенные из бересты чехольчики для точильных брусков.

Отбитые вчера дедом Евсеем, косы сверкали на солнце свежей заточкой, но бабушка все равно прошлась по ним несколько раз бруском.

–Для порядку,– объяснила она.

Я же с тоской смотрела на густую траву чуть не с меня ростом, и вспоминала, как мучилась в прошлом году и как бабушка орала, когда моя коса втыкалась в землю или оставляла за собой огрехи в виде островков нескошенной травы.

Достав из своей торбы киянку, она, на всякий случай, подбила клинья и, наконец, вручила мне косу.

–На-ка внучка пройдись немного, погляжу, не забыла ли ты с того лета, как косить надобно,– сказала она с усмешкой.

Я взяла косу и сделала первый замах. Лезвие с шуршанием врезалось в траву, и та послушно улеглась валиком в нужном месте.

–Но бабуля осталась недовольна.

–Чего наклоняешься так, ровно спину держи. Зачем я тебе ручку переставляла? Опять пятку поднимаешь, вишь, какой огрех остается.

Гляди, как надо!

Бабушка взяла свою великанскую косу в двенадцать рук и легко прошла вокруг меня, оставив за собой ровный газон, не хуже, чем где-нибудь в городе.

–Понятно?– спросила она.

Я кивнула, мне все было понятно уже целых три года, с тех пор, как впервые попала на покос. Оставался сущий пустяк – перевести понятно в умею.

–Ну, все, хватит болтовни, начнем с божьей помощью,– сказала бабуля и пошла вперед, оставляя за собой выложенные, как по ниточки ровные валки скошенной травы.

Я следовала за ней, стараясь прижимать пятку косы к земле и не воткнуть, как бывало не раз в прошлом, в землю.

Прошло минут двадцать, я усердно махала косой и все ждала, когда начнут слабеть руки, и польется пот.

Но, пока усталости не было. Я шла вплотную за бабулей и нисколько не отставала.

Мы прошли с ней два полных прокоса и остановились одновременно, воткнули косовище в землю и начали синхронно водить брусками по металлу.

–Ишь, ты!– сказала бабуля, вытерла пот подолом длинного платья, которое почти доставало до земли. Потом расставила ноги и оттянула рукой платье вперед.

–Посикать надобно,– объяснила она мне.

Я захихикала.

–Смейся, смейся,– добродушно сказала бабуля,– я бы сто лет назад на тебя посмотрела, тогда в сенокос вся деревня в поле была. Мужики то без совести, уды свои повытаскивают и обольют все кругом. А нам бабам, что делать? На виду не усядешься, не будешь голым задом сверкать, вот так и обходились, ноги шире поставишь и сикаешь.

–А как же трусики,– спросила я,– они же мокрые останутся.

–Окстись! – засмеялась бабушка, – какие трусики! Мы и названия такого не слышали. Век вековечный без них обходились. Посмеявшись мы снова приступили к косьбе.

К обеду мы справились с одной полянкой и прилегли в тенечке, поесть, что бог послал.

А послал он нам по паре куриных яиц, черному хлебу с куском сала и бабушкин домашний квас.

После еды бабушка почти сразу заснула и начала похрапывать, я же отправилась обследовать окрестности. Почти сразу вышла на буйные заросли малины, но ягоды были еще совсем зелеными, поэтому я там не задержалась. Впервые мне можно было ходить по лесу без всякой опаски, нос ловил запахи не хуже собачьего, и я без труда могла пройти обратно до поляны по своему следу.

Однако гулять быстро надоело. Этот лес теперь для меня был чем-то вроде городского парка. Все время в нем ощущалось близкое соседство человека. Порубки, ржавое железо, на все это постоянно отвлекалось мое внимание.

–Хочу в Заповедье!– наконец, осознала я свое желание.

Когда вышла на поляну, бабушка уже снимала с высокой ветлы двое деревянных грабель потемневших от старости.

–Ага, вот и ты гулена!– воскликнула она и протянула мне одни из них, – сейчас сено разворошим, и хватит на сегодня, – добавила она,– завтра с утра сено перевернем, а потом вторую полянку докосим. К вечеру Евсей на телеге приедет и просохшее сенцо домой оттарабаним. Косточки ныне не болят, так, что назавтра дождика не обещается.

–Бабуля,– вкрадчиво обратилась я к ней,– а может, мы по дороге в Заповедье заглянем, я потренируюсь двери туда открывать?

Прабабушка, недовольно буркнула:

–Вот закончим дела, потом поговорим.

Мы разворошили сено, спрятали в кустах наши орудия труда и пошли в сторону деревни.

Там, где тропинка на пожни выходила на старую дорогу, я остановилась и умоляюще посмотрела на бабулю.

–Ладно,– недовольно сказала та,– уговорила, идем, только не надолго, часика два. Согласилась лишь потому, что сегодняшний урок быстро закончили. Только договоримся так, если дверь не откроешь, идем домой. Согласна?

–Конечно! Спасибо бабушка!– запрыгала я в восторге.

До болота от этого места было совсем недалеко и вскоре мы стояли у валуна.

Бабушка полезла в торбу за ключом, и я уже приготовилась читать заговор, как в голову пришла одна мысль.

–Бабуль, а может, я попробую без ключа, заговор читать? – предложила я.

Та выпучила на меня глаза.

–Ты, что, с ума сошла, деды, прадеды с ключом ходили, а ты их за дураков всех держишь! – начала ругаться она.

–Ну, бабуля, ведь если не получиться, всегда можно положить его на камень и вновь прочитать заговор,– гнула я свою линию.

–А делай, что хочешь,– махнула рукой бабуля,– не откроются двери, домой пойдем, мне еще и лучше.

Она встала рядом, и я начала читать заговор. Сейчас все прошло как-то буднично. Мы оказались без всяких эффектов на полянке, залитой солнцем. Избушка в его лучах выглядела совсем старой и дряхлой.

–Ну, девка! Удивила, так удивила! – воскликнула бабуля,– оказывается, и Степан Панкратьич ошибаться мог. Он мне сколько раз говорил, чтобы ключ берегла пуще глаза!

Но мне уже было не до чего, я скинула с себя платье и трусики и помчалась в лес, на ходу перекидываясь в рысь.

Сегодня наслаждение от прыжков по деревьям было еще ярче, я неслась, ловко перескакивая с ветки на ветку, вдыхая аромат хвои и цветущих трав.

Понемногу я пришла в себя, и мой путь немного изменился, где-то впереди запахло речной водой. И меня понесло в ту сторону. Внезапно лес закончился, и впереди появилась неширокая порожистая речка. Я с высоты храбро прыгнула в нее и ушла с головой под воду. Сразу же всплыв, завертела головой и поплыла к берегу.

–Оказывается в теле рыси, купание далеко не так приятно, как в человеческом,– решила я, тщательно отряхиваясь на берегу.

Осмотревшись, обнаружила недалеко следы от старого кострища, уже заросшего травой, а рядом с ним груду хлама, которая когда-то была шалашом.

Вокруг летали многочисленные стрекозы бабочки, и я начала в восторге прыгать в безуспешных попытках поймать хоть одну.

В один из таких прыжков странный желтый отблеск в реке привлек мое внимание.

Я осторожно ступила в воду и прошла по мелкому перекату, туда, где увидела этот отблеск и замерла.

Все дно речушки было усеяно золотыми самородками.

Незаметно для себя я приняла свой настоящий облик и сейчас стояла по колено в воде, разглядывая искрящиеся в текущей воде желтые камни.

Сгоряча схватилась за крупный округлый слиток размером с мою голову и даже не смогла его пошевелить. После этого уже выбрала камушек размером с яйцо и выбравшись на берег начала его разглядывать.

В мыслях я уже представляла заголовки в газетах "Школьница из небольшого городка обнаружила богатое месторождение золота!" Меня поздравляли в школе, директор жал руку.

И тут, остужающе пришло осознание того факта, что в этом случае придется рассказать всю правду о себе и о бабушке. Кто же этому поверит?

Все мысли об известности сразу вылетели из головы. Я зажала самородок в зубах и, перекинувшись, побежала в сторону избушки.

Когда прибежала, бабуля уже нетерпеливо поглядывала по сторонам.

Не успела я, перекинувшись подняться с земли, как та протянула мне одежду.

–Где тебя только черти носят,– начала ворчать она,– ведь договорились, что часик и все.

И тут прабабушка увидела, как я вытаскиваю изо рта золотой самородок.

–Нашла, нашла, сразу нашла,– запричитала она,– ведь не девка, а не знаю, кто ты есть. Выкинь немедленно и не вздумай на ту сторону брать!

–Но почему? – возмутилась я – это же золото! Правда?

–Правда, правда,– подтвердила бабуля, и ловко выхватив из моих рук самородок, закинула его в лес.

–Из-за проклятого этого золота весь наш род сгинул, – воскликнула она,– и ты забудь, что видела его.

Одевайся, и пойдем, у нас еще дел полно,– сказала прабабушка уже спокойней.

Я послушно оделась, и мы пошли к месту перехода в наш мир.

В этот вечер я долго не могла заснуть. Перед моими глазами стояла искрящаяся, текущая вода и манящее желтое мерцание в ее глубине.

И последующие дни, когда я сидела, разбирала травы и слушала бабулины наставления меня не отпускали мысли о том, что совсем рядом, бесцельно лежат в реке огромные сокровища.

Прабабушка, понимая, что творится со мной, подробно рассказала, чем закончилось для ее прапрадеда попытка вынести золото из Заповедья. По неопытности он не смог продать его незаметно, и вскоре в деревню пожаловали солдаты царя Петра Алексеевича, жителей таскали на дыбу, мучили, пытаясь дознаться, откуда взялось золото в деревне, где его испокон веков не находили.

Именно после этого староверы, с которыми оборотни жили в добрососедстве двести лет и стали их врагами, и эта вражда окончательно прикончила, и так немногочисленный, род волколаков.

Поэтому дед заклинал ни в коем случае не трогать проклятый металл.

Я слушала бабушкины истории и думала, что сейчас совсем другое время, и если я заберу немного золота, то родители смогут его продать, и мы купим папе мотоцикл, а маме ковер, о котором она так мечтала. Может быть, если останется немного денег, мне купят часы и новую готовальню. А если спросят, откуда у меня золото, то скажу, что просто нашла и все. Меня ведь никто не будет подвешивать на дыбе. Во всех фильмах про милицию милиционеры очень вежливые, даже с преступниками, а я ведь не преступница.

Убедившись, что я прониклась ее словами, прабабушка полностью переключилась на учебу. Я же осваивала ее науку очень быстро, и она не переставала этому удивляться.

Мне же казалось, что я не учу новое, а просто вспоминаю то, что когда-то знала, просто все это находилось под флёром тайны – тяжелым плотным покровом, лежащим на моих знаниях. А бабушкины слова просто понемногу отворачивают этот покров.

Когда я сказала об этом, она прошептала:

–Ленка,– это память рода в тебе пробуждается. Ох, надо бы осторожней быть! Как бы чего не вышло худого!

С этого времени она стала еще более озабоченной и каждый день допрашивала меня, не хочется ли причинить, кому ни будь зла, не появлялись ли искры в моих ладонях, если сержусь.

Когда я просила ее объяснить, что она, собственно хочет выяснить, бабуля замолкала или отделывалась ничего не значащими объяснениями.

Понемногу она стала приглашать меня, когда к ней приходили женщины, и я сначала смотрела, а потом все уверенней стала лечить большей частью надуманные, а меньшей настоящие болезни.

Бабуля была довольна. Поток желающих получить совет или лечение намного возрос. А каждый посетитель оставлял рубль или трешку. Не все ведь могли, как председатель колхоза, выложить сразу сто рублей. Большинство колхозников таких денег и не видело. Когда я спросила бабушку, почему ей не платят пенсию, она засмеялась.

–А за что платить? Когда всех в колхоз согнали, меня никто не трогал, потому, как старуха. Лет мне было под девяносто, да и боялись активисты сглазу, не меньше чем все остальные. Вот так и получилось, что пенсии мне не полагается.

Я знала, что мама каждый месяц посылает прабабушке десять рублей, и решила, что не буду просить часы, и готовальня мне не так уж нужна. А деньги я пошлю бабуле, чтобы она могла покупать свои любимые подушечки и селедку. Ей я, конечно, ничего не сказала. Мне еще предстояло как-то незаметно пронести самородок домой из Заповедья и где-нибудь заныкать.

С учебой и лечением отдыхать совсем не получалось, хотя вечером часов в шесть вечера я ухитрялась сбегать на озеро и искупаться. Вот только общаться по нормальному с девчонками уже не выходило. Они меня вроде не боялись, но все равно таких, как раньше откровенных разговоров у нас не было. Да и мальчишки, ко мне особо не лезли. Если Ирку с Машкой они хватали в воде за ноги, могли сдернуть, вроде бы нечаянно лифчик, то рискнуть проделать такое со мной, никто не отваживался. Я, правда, сама была виновата, когда при всех сдернула в воду лодку, которую они еле сталкивали втроем. Парни тогда понимающе переглянулись и с этого момента все их шутки закончились.

Когда бабушка решила меня оставить до сентября я написала маме письмо, где сообщила, что очень довольна этим обстоятельством. Мама в ответ разразилась письмом, на четырех страницах которого грозила разными карами, но во втором письме про них уже не вспоминала, только напомнила, что к первому сентября я должна быть дома.

Насыщенные учебой и лекарскими делами, июль с августом пролетели незаметно

Хмурым дождливым утром я попрощалась с бабулей, мы долго обнимались, плакали, и потом, пока телега, на которой я ехала с дедом Евсеем не скрылась из вида, она стояла у калитки и махала платком.

Я хлюпала носом еще долго, и перестала только, когда мы въехали в лес. Там у приметного места попросила остановиться.

Дед Евсей хмыкнул и сказал, что нужно дома в нужник ходить. Но, тем не менее, лошадь придержал . Я прошла метров сто в глубь леса и вытащила из дупла золотой самородок, завернутый в тряпицу.

-Лена! Ты случайно не спишь? – прозвучал у меня над ухом голос попутчика,– я тебя спрашиваю, а ты не отвечаешь.

Я очнулась от своих размышлений и слабо улыбнулась.

–Нет, Паша, не сплю.

Тот обиженным голосом заявил:

–Оказывается, ты меня совсем не слушала!

Чтобы ничего не доказывать, я просто повторила ему все, что он мне рассказывал последние пару минут.

–Вот же паразит, – думала я про себя,– как надоел со своими линзами телескопами. Хорошо, что скоро выходить.

Парень смотрел на меня, открыв рот.

–Лена у тебя же идеальная память! Я сам не смог бы так повторить свои слова! – воскликнул он.

–Тренируйся,– фыркнула я, – может, что получится.

Сама же в это время бросила взгляд в окно, в котором мелькали домики очередной станции, и решила, что можно собираться. Через сорок минут я буду дома.

За эти сорок минут Паша достал с просьбами написать ему мой адрес, он якобы так проникся моими талантами, что будет писать мне письма. Я сначала не хотела этого делать, а потом написала ему адрес Валькиной общаги в Выборге, пусть она со своими подругами сочиняют ему ответы, если, конечно, он не выкинет адрес сразу, как сойдет с поезда на Московском вокзале и выйдет на площадь Восстания.

Поезд замедлял ход, я вытащила свой потрепанный рюкзачок и пошла к выходу.

В рюкзаке среди моих, ставшими маловатыми платьев и блузок, лежал тщательно замотанный самородок.

Паша увязался за мной, и все пытался помочь спуститься со ступенек.

Я вышла на перрон и, махнув ему рукой, быстрым шагом пошла к входу в туннель.

Когда вышла на привокзальную площадь обнаружила, что дождь идет еще сильней. Поэтому решила, что можно поехать домой не на автобусе.

Отстояв короткую очередь, я залезла в "Волгу" и назвала адрес. Шофер включил счетчик, и я впервые в жизни поехала домой на такси. Поездка заняла всего пять минут.

Заплатила по счетчику шестьдесят копеек, и довольная, побежала к подъезду. В кошельке оставалось еще целых полтора рубля.

Дома, конечно, никого не было. Как обычно, я достала ключ из-под коврика и открыла дверь.

В квартире ничего за это время не изменилось, даже пахло, как раньше. Проходя мимо трюмо, я по привычке посмотрелась в него. Рюкзак выпал из моих рук. Из зеркала на меня смотрела незнакомая стройная девушка. Вроде бы я, а вроде и не я. Рукава платья, которые были мне немного длинны, сейчас выглядели на три четверти. И само платье полностью открывало колени. Меня даже бросило в краску, когда я вспомнила взгляды соседа по купе.

–Вот же дура! За два месяца, привыкла не обращать внимания на внешность,– пришло мне в голову,– за все время в зеркало только два раза смотрела. Что же делать? Мне же в школу не в чем идти!

Немного подумав, я ринулась к своему шифоньеру, и точно! В нем висела новая школьная форма. Обо всем забыв, я начала ее примерять. Покрутившись снова у зеркала, решила, что кое-что надо будет подшить, сделать глубже вытачки, а так вполне прилично.

–Какая мама молодец! – подумала я и, повесив форму в шкаф, принялась за неотложные дела.

Разобрала рюкзак, разложила вещи, заварила чай, а когда уселась за стол, мне показалось, что все, что со мной произошло этим летом, просто приснилось. И только увесистый самородок на столе подтверждал, что все было на самом деле.

Однако рассиживаться было некогда. Скоро придут родители, и надо включаться в будни– разогревать ужин. Пошарив по холодильнику и буфету, я нашла, все, что мама приготовила к моему приезду.

Поставила разогреваться картошку с мясом на газ и начала резать салат.

Когда вытирала глаза после резки лука, в прихожей раздались шаги. Я бросила нож и побежала встречать маму. Следующие пять минут мы обнимались, целовались. Потом передавала приветы от бабушки и вытащила из рюкзака огромный пакет сушеных грибов.

–Понятно,– с улыбкой заметила мама,– пишут по Северо-западу неурожай грибов, а у бабушки Аглаи, как всегда полные корзины.

–Конечно,– подтвердила я, не вдаваясь в подробности, что все грибы собрала за час в Заповедье. А потом несла домой две огромных корзины замаскированные листьями.

Именно в этот день я и ухитрилась незаметно для бабушки вынести небольшой самородок. Хотя он был небольшой только по размеру. На дореволюционном бабушкином безмене он вытянул на три фунта.

Мы не успели закончить с поцелуями, как домой зашел папа.

–Ну, что наша лягушка-путешественница приехала?– спросил он уже от дверей.

Увидев меня, он восхищенно завопил:

–Мать, ты только погляди на Ленку – красавица! Софи Лорен отдыхает вместе Лоллобриджидой!

Мама укоризненно глянула не на меня, а на него. Папка, не обращая внимания на мамины взгляды, подошел, обнял меня и закружил по комнате.

Однако, так легко, как раньше, ему это не удалось.

Он поставил меня на пол и с удивлением сказал:

–В тебе доча весу хорошо прибавилось, чем это тебя там Аглая Никаноровна откармливала!

–Вот-вот,– вступила мама в разговор,– подумай Лазарь, где деньги будем брать? Я форму покупала на вырост, а Лене она только-только придется. Я думаю, ей нужно будет весь гардероб менять.

Я слушала разговор и решала, показать самородок сейчас или отложить на вечер, чтобы не портить момент встречи. И пришла к выводу, что сделаю это завтра, поговорю с папой на работе, послезавтра уже будет проблематично, все-таки первое сентября.

Наш ужин затянулся допоздна. Я рассказывала, как провела время, загорала, купалась, и периодически ловила на себе задумчивый папин взгляд. Казалось, что он все время хочет что-то спросить, но не решается.

Уже около десяти вечера, когда я намылась в ванне, и расхаживала по комнате в одной сорочке, расчесывая волосы, он постучался и зашел ко мне.

Леночка,– как-то неуверенно начал папа,– нам с мамой кажется, что ты о многом умалчивала, когда рассказывала о пребывании в деревне. Ты прости мое любопытство неуместное, может, у тебя там появилась любовь?

Я ожидала всего, что угодно, но не такого вопроса и сразу засмеялась. Потом, продолжая смеяться, рухнула на кровать и начала болтать ногами.

Папино лицо разгладилось, видимо этот смех, объяснил нелепость таких подозрений.

–Ну, прости, дочка, просто по тебе было заметно, что стараешься что-то скрыть, а кроме этого, мне ничего не пришло в голову,– начал он оправдываться.

Я сочла этот момент вполне подходящим и достала самородок.

–Пап, я вот о чем хотела поговорить,– сказала ему, протягивая увесистый слиток.

–Это золото?– спросил папа. Его лицо сразу стало серьезным.

–Я пожала плечами.

–Не знаю, папа, случайно нашла в лесу. А где мне было его проверять? Но если по весу судить, так, наверняка, золото.

–Ну, и что ты предлагаешь?– спросил он, – ты нашла, тебе и решать.

Я затараторила:

–Мне кажется, его надо продать, может он тысячи три стоит, ты же хотел мотоцикл купить, мама ковер, ну, и бабушке надо помочь.

–А тебе, ничего не нужно?– вновь спросил отец.

Я замялась.

– Хотелось бы купить платье красивое, часы, и еще хочу готовальню. Помнишь, я тебе показывала в ученическом магазине.

–Понятно,– задумчиво сказал папа,– надо же! Найти в лесу самородок, везет некоторым! Сдается мне, что здесь без Аглаи Никаноровны не обошлось.

Он открыл дверь и позвал маму.

–Варя иди сюда, пожалуйста,– надо нам важный вопрос обсудить.

Мама тоже уже готовилась ко сну и зашла в комнату с недовольным выражением лица.

–Ну, говорите, какие проблемы без меня не решаются,– буркнула она.

Папа молча показал ей на самородок.

–О господи! – тихо сказала мама и села на стул,– так и знала, что твоя поездка ничем хорошим не закончится, это ведь золото?

Папа подбросил самородок в воздух и сказал:

–Если это, действительно, золото, оно будет стоить тысяч пятьдесят минимум.

Я открыла рот от удивления.

Папа глянул на наши лица и усмехнулся.

–Я думаю, здесь немногим больше килограмма. Если сейчас грамм золота стоит от сорока до шестидесяти рублей, в среднем пятьдесят, вот и умножьте пятьдесят на тысячу грамм.

–Мне ощутимо поплохело.

–Пятьдесят тысяч рублей даже представить нельзя эдакие деньги! На них можно целых пять Волг купить!

–Вот такие дела,– продолжил папа,– все очень серьезно, поэтому считаю, что надо оформить этот самородок, как клад. Пусть нам отдадут только четверть от его стоимости, зато будем спокойно жить.

–Конечно Лазарь, так и сделаем,– тут же согласилась с ним мама,– завтра же пойдем в милицию и сдадим золото. Не нужно нам неприятностей.

–Я, пожалуй, покажу самородок Бергману завтра, перед тем, как в милицию идти,– сказал папа,– пусть посмотрит, может это не золото вовсе. А что-нибудь типа медного колчедана. Вот веселья наделаем в милиции.

Мама нахмурилась.

–Не нравится мне твой Бергман, – сказала она,– вечно глазки бегают, и руки потные.

Папа засмеялся.

–Не знаю насчет глаз, а ювелир он замечательный, и опыт большой имеет. Сразу определит, что это за штука у нас в руках.

–Лазарь, не ходил бы ты к нему, пусть лучше в милиции посмеются. Не нравится мне твоя затея,– в ответ настойчиво сказала мама.

Я же переводила глаза с одного родителя на другого и не знала, что сказать. Этого Бергмана, про которого сейчас говорили, я не знала и не видела никогда.

–Может и правда, папа, – сказала я неуверенно,– пойдем сразу в милицию.

–Нет уж!– решительно заявил тот,– не хочу дураком выглядеть. Завтра с утра отпрошусь на пару часов, потом пойдем с тобой, сначала в ломбард к Бергману, а от него в милицию. А сейчас ложимся спать. Время позднее.

Засыпала я плохо. Посреди ночи проснулась, как что-то толкнуло. Сердце стучало, как сумасшедшее. Мне только, что приснилась растрепанная встревоженная бабуля, она грозила пальцем и кричала:

–Зачем взяла проклятое золото! Не будет в нем счастья! Спрячь его и никому не показывай! Одно горе горькое будешь горевать!

Я лежала в постели, плакала, ругала себя за глупый поступок. Но все же через какое-то время сон вновь меня сморил.

Солнечным утром, все уже не казалось таким страшным. Мы позавтракали втроем, помечтали о том, что купим на полученные деньги, мама ушла первая, а потом мы с папой отправились к нему на работу. Там он отпросился у директора на полдня, и мы пошли в сторону ломбарда.

Идти было недалеко. Ломбард у нас был в старом здании восемнадцатого века, в котором сейчас был городской архив, а с другой стороны в подвале и располагался ломбард.

Мы спустились вниз по широкой лестнице, и попали в небольшую комнатку с единственным окошком и стальной дверью в этой же стене. В комнатке не было ни души.

Папа сунул голову в окошко и крикнул:

–Мойша, привет! Смотрю, у тебя никакого перевыполнения плана в этом месяце не предвидится.

В окошке показалась голова в больших очках в роговой оправе.

–А Лазарь, привет! Это ты так шутить изволишь?– сказала голова и продолжила говорить на идише, который я не понимала.

Почти сразу стальная дверь загремела и открылась.

Мы с папой вошли в проем, и Бергман мгновенно закрыл за нами дверь на замок.

Невысокий лысый еврей явно обрадовался, что может поболтать со старым знакомым.

–Он усадил меня за стол, налил стакан какао, рядом положил заварную булочку.

–Кушай детка, а мы с твоим папой пока поговорим,– погладив меня по плечу, предложил он.

Папа пристально посмотрел на него и сказал:

–Нет Мойша, пусть Лена тоже присутствует – это важно для нее.

Он вытащил из портфеля сверток, развернул его, и выложил на стол мою находку.

У папиного собеседника от изумления открылся рот.

–Он неверящим тоном спросил:

–Лазарь, это то о чем я думаю?

Папа пожал плечами.

–За этим и пришли, удостовериться,– объяснил он.

Бергман дрожащей рукой снял с полки набор флакончиков и пипетку.

Он капнул пару капель жидкости на самородок, и, схватив лупу начал разглядывать это место.

Руки у него продолжали дрожать, а на лысине выступили крупные капли пота.

Закончив с осмотром, он положил самородок на странные весы.

Взвесив его, он повернулся к папе и сообщил:

–Ну, что тебе сказать, да это золото, правда, с небольшой примесью серебра.

Предлагаю его купить за девять тысяч рублей, и заметь, не спрашиваю, откуда оно у тебя.

Я молчала, но про себя думала:

–Ну, давай, папочка, соглашайся, пожалуйста, все равно нам больше никто не даст.

Девять тысяч казались мне сейчас невообразимо большой суммой.

Папа молча завернул самородок в тряпицу и сунул в портфель.

–Нет Мойша, спасибо за экспертизу, а золото мы сейчас с Леной в милицию сдадим. Сколько нам за него дадут, столько и хорошо.

–Ты, что с ума сошел!– закричал Бергман и снова перешел на идиш.

Он продолжал кричать, брызгая слюной, но на папу это не действовало.

Когда мы уходили, он крикнул вдогонку уже по-русски.

–Дочку бы пожалел, затаскают потом по допросам!

На это папа ответил.

–Ну, наверно, без этого не обойдется. Зато когда будем тратить деньги, никто не скажет, что мы их украли. Я предпочитаю жить с чистой совестью и не скрываться ни от кого.

Мы вышли во двор, и я на секунду остановилась, привыкая к дневному свету.

–Идем на остановку, – предложил папа, и мы пошагали к ближайшей автобусной остановке. Ехать предстояло, чуть ли не через весь город.

Подошли мы к остановке в тот момент, когда от нее отходил переполненный людьми автобус.

–Какой номер уехал,– спросила я у мальчишки, который не смог влезть в двери.

–Да четверка ушла,– досадливо ответил тот,– теперь минут двадцать надо ждать.

Я за два месяца уже отвыкла ждать автобус и предложила идти пешком, но папа сказал, что все равно на нем будет быстрее. А ему еще надо возвращаться на работу.

Автобус пришел раньше, чем предсказывал мальчишка и мы с удовольствием уселись на свободные места.

Поездка заняла около двадцати минут, наконец, папа скомандовал выходить.

Мы вышли из автобуса и по липовой аллее пошли к городскому отделу милиции.

Неожиданно мне стало зябко, появилась нехорошее предчувствие.

–Вот они!– послышался шепот из-за толстого дерева.

И сразу из-за него выскочило двое мужчин в надвинутых на лоб кепках.

Один из них вырвал у папы портфель, и они побежали в ближайший двор.

Я стояла, как столб и ничего не делала. Зато папа бросился за убегающими ворами и ловко повалил одного из них на землю.

Убегающий с портфелем вернулся и два раза ударил папу в спину ножом. Затем поднял второго, и они опять бросились удирать.

Тут раздался дикий женский крик:

–Убили! Убили!

Этот крик привел меня в чувство. Я ринулась к папе. Он лежал навзничь и тяжело дышал.

Мне удалось перевернуть его на бок и взглянуть в лицо. Он увидел меня, слабо улыбнулся и хрипло сказал:

–Прости дочка, не смог я их догнать. Пропало твое золото.

Тут он закашлял, и у него потекла кровь изо рта.

– Папочка, не умирай! Не умирай, пожалуйста!– закричала я.

Затем решительно положила руки ему на спину и начала читать заговор.

Я так ушла в процесс лечения, что не слышала тяжелый топот милиционеров за спиной. Внезапно меня схватили и начали оттаскивать от папы.

–Не трогайте меня, не трогайте, я должна вылечить папу, иначе он умрет,– кричала я, выдираясь из цепких рук. На какой-то момент мне удалось раскидать их всех по сторонам. Но меня вновь схватили и теперь уже держали вчетвером.

–Бедная девочка не в себе,– послышался за спиной женский голос,– отца ударили ножом прямо при ней. Скорую вызывали?

–Да что тут вызывать, – услышала я спокойный голос милиционера, наклонившегося над папой,– он уже не дышит. Тут перевозку в судмедэкспертизу надо заказывать.

После этих слов, со мной что-то произошло. Как будто оборвались все жизненные нити. Я безучастно позволила увести себя в горотдел. Потом также безучастно слушала милиционера. Он сначала пытался задавать мне вопросы, успокаивал, затем начал кричать. И только видимо что-то сообразив, начал названивать по телефону. Через некоторое время в кабинет зашла женщина в белом халате. Она осмотрела меня, задала несколько вопросов, оставшихся без ответа, и вышла. Сразу после нее в дверь зашли двое мужчин в белых халатах, и повели меня на улицу.

Там стояла санитарная Волга.

Меня долго везли по окраине города и, наконец, выехали на берег озера, где на пустынной улице стояло несколько деревянных бараков.

–Психбольница на Фурманова,– всплыло в голове название места, куда мы приехали.

От этого понимания в душе ничего не шевельнулось. Мне было все равно.

Я послушно стояла в душе, когда старая санитарка мыла меня дегтярным мылом. Потом равнодушно наблюдала, как с меня осыпаются волосы, под стрекот ручной машинки для стрижки.

Попытки расспросить меня для заполнения истории болезни, также остались безуспешны.

Потом две санитарки повели меня в соседний барак.

–Принимайте новенькую!– крикнула одна из них, когда ключом открыла дверь в тускло освещенный коридор.

Из дверей кабинета выглянула медсестра.