Текст книги "Вовка-центровой"

Автор книги: Александр Санфиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Хорошо, – «сдался» Вовка, – за два рубля погадаешь?

Та сразу шагнула вперед и выхватила с его руки две бумажки, запихала их за лиф и вдруг опрометью бросилась бежать к табору. Ее товарки бежали вслед за ней. Около телег она остановилась.

– Ты что, думаешь, тебе бы гадать стала? – крикнула она. – Я за два рубля могу только это сделать!

Она повернулась задом, наклонилась и задрала юбку, на парней смотрела симпатичная круглая голая девичья попка, только слегка грязноватая. Девчонка похлопала себя рукой по заднице и крикнула:

– Вот вам и все гадание. – После чего скрылась в кибитках.

Мишка восторженно крикнул:

– Вовка, ты видел? Она нам жопу показала!

– Да видел, видел, – равнодушно ответил тот, – пошли-ка лучше домой, сегодня нам тут делать нечего.

Они отправились назад. Уже почти у дома Мишка встретился со своими приятелями, и оттуда можно было слышать его звонкий голос:

– Да точно, голую жопу показала, не верите, у Вовки спросите!

Видимо, авторитет старшего брата сработал, и сомневающихся голосов оттуда больше не поступало.

Вовка прошел в калитку и уже открывал дверь, когда откуда-то выскочили две цыганки и нахально начали просить милостыню, притом порываясь войти вместе с ним в коридор.

Он придерживал дверь, не давая им войти.

Наконец не выдержал и прямо им в лицо закричал:

– Джа по кар!

Цыганки опешили, переглянулись, резко замолчали и отправились восвояси.

– Уф! – сказал он сам себе, зайдя в коридор и сразу закрыв дверь на задвижку. – Ну всё, теперь будем жить на военном положении, неделю или больше. Хрен уйдешь, вынесут всё, что тут есть.

У него резко испортилось настроение, сидеть дома совсем не хотелось, надо было набирать информацию, общаться с парнями, а теперь придется остаться дома и ждать родителей.

Он уселся на кровать, снял со стены гитару и начал перебирать струны. Потренировался в аккордах, спел пару песен, и хотя кончики пальцев горели от струн, почувствовал себя немного лучше.

В дверь кто-то дернулся войти, потом раздался стук и возмущенный Мишкин голос:

– Вовка, ты чего закрылся?

– Закроешься тут, – ворчал тот, открывая дверь, – цыгане в момент всё вынесут.

Тут он заткнулся, за Мишкиной спиной стояла Лена.

– Вова, ты знаешь! – слишком оживленно заговорила она. – Я тут мимо проходила, а Миша пригласил зайти, сказал, что вы новый мяч купили.

Вовка показал кулак брату, когда Лена начала оглядываться по сторонам, но тот беззвучно одними губами произнес:

– Жених и невеста. – И ухмыльнувшись, опять удрал на улицу.

Лена, которая наверняка впервые была в их доме, стояла посреди комнаты и внимательно оглядывала всё. В ее глазах было очень странное выражение. Вовке неожиданно стало стыдно за то домашнее неустройство, которое у них было, хотя его личность к этому еще никакого отношения не имела.

Но тем не менее первым нарушил неловкое молчание и заговорил:

– Ой, Леночка, ну что ты стоишь, проходи, присядь, я сейчас чайник поставлю.

Он почти силой усадил молчавшую девчонку за стол и метнулся на кухню за чайником.

– Вова, я вроде не хочу ничего, – вдруг ожила его собеседница.

– Ну, конечно, – взмутился он шутливо, – я у вас чай пил, теперь ты тоже пей!

Лена продолжала оглядываться, и тут ее взгляд упал на гитару.

– Вова, а кто у вас на гитаре играет, наверно, папа? – тут же спросила она.

– Нет, это моя, – нехотя выдавил он, предполагая, что будет дальше.

Ленка посмотрела на него недоверчивым взглядом.

– Фомин, врать нехорошо, ты на уроках пения пел так, что Наталья Николаевна за уши хваталась.

Вместо ответа он взял гитару и сел на табуретку напротив Лены, осторожно тронул струны, и гитара мелодично откликнулась ему.

Прозвучал первый аккорд, и он начал петь своим негромким ломающимся голосом:

 
Очарована, околдована,
С ветром в поле когда-то повенчана,
Вся ты словно в оковы закована,
Драгоценная ты моя женщина.
 

Он пел и думал: «Что я делаю, дурак, дурю девочке голову, зачем?» Но тем не менее продолжал петь:

 
Я склонюсь над твоими коленями,
Обниму их с неистовой силою
И стихами и стихотвореньями
Обожгу тебя, добрую, милую.
 

С первых слов Лена превратилась в слух, даже приоткрыла рот от удивления. Когда Вовка закончил, она уже вовсю хлюпала носом, вытирала слезы и, пристально глядя на него, удивленно сказала:

– Никогда не думала, что ты меня так любишь. Признайся, ты ведь эту песню для меня сочинил?

«Ого, вот это называется спел! – подумал Вовка. – Вот давай теперь объясняйся».

– Ну что ты, Леночка, – уже вслух сказал он, – куда мне такие песни сочинять. Это поэт известный сочинил, Сергей Есенин. А песню я в больнице услышал, вот и запомнил. А сейчас просто решил для тебя спеть.

«Надеюсь, Заболоцкий меня простит, понятия не имею, написал он уже эти стихи или нет, – подумал он, – но пусть лучше будет Есенин, чем я».

– Понятно, – сказала девушка, но по ее виду было ясно, что она нисколько не поверила Вовкиным оправданиям и осталась при своем мнении. – Ты знаешь, Вова, мне очень понравилась песня. Напиши мне слова, пожалуйста, я потом в свой песенник перепишу.

Когда закипел чайник, в двери вошла Вовкина мама. Она при виде сидящей за столом Лены и сына, усердно что-то пишущего на тетрадном листке, широко распахнула глаза, но быстро пришла в себя и взяла процесс угощения в свои руки.

По ходу Вовка объяснил ей ситуацию, что из-за цыган боялся оставить дом. После чая, за которым обе особы оживленно разговаривали, забыв о нем, он проводил Лену и пошел обратно.

Когда пришел домой, отец уже сидел за столом, увидев сына, с серьезным видом произнес:

– Садись, поговорим. Послушай, Вовка, тебе не кажется, что ты слишком много девушкам внимания стал уделять? Мне тут мать столько наговорила.

– Батя, ну что ты, в самом деле, ничего я не уделяю, не переживай, все будет в порядке, лучше расскажи, что-нибудь получилось узнать у физорга? – попробовал тот перевести разговор на другую тему. И у него это получилось.

Отец оживился и начал рассказывать:

– А всё в порядке, Саныч сам пришел к нам на участок. Мы с ним поговорили, так что отдых у тебя заканчивается. Завтра идешь со мной на завод, будем тебя оформлять. Сам-то уже думал, кем бы хотел работать?

Вовка задумался, в прошлой жизни начинал он свою рабочую карьеру токарем, может, и сейчас пойти по той же специальности, хоть это и было в далекой юности, но все же не с нуля начинать, и быстрее можно нормальные деньги зарабатывать.

– Пап, а кем ты бы хотел, чтобы я работал? – на всякий случай спросил он.

Тот почесал голову.

– Ну, может, пойдешь ко мне в бригаду, учеником сварщика. Токарей у нас не хватает, фрезеровщиков.

– Тогда всё, буду токарем, – решительно сказал Вовка.

Батя хмыкнул, но согласно кивнул головой.

– Хорошо, токарем так токарем. По поводу тренировок Саныч сказал, что пока у вас тренера нет, он есть у основной команды, ну а за вами будет сам пока присматривать. Вроде есть у них кто-то на примете, но пока будете тренироваться сами. Эх, везет же тебе, форму футбольную, бутсы, все за счет завода! Ну, и доппитание в нашей столовой.

Тут к беседе присоединилась мама.

– Вова, все это хорошо, но скажи, пожалуйста, что ты за шуры-муры заводишь, не рано ли тебе, да еще и девочку такую хорошую с пути сбиваешь.

– Ты чего, мама, – удивился тот, – кого это я сбиваю с пути и зачем мне это нужно?

Мать посмотрела по сторонам и, не обнаружив Мишки, продолжила:

– Сам все знаешь, девочка на пятерки учится, в институт собирается, а ты тут со своей гитарой ей мозги компостируешь. Смотри, если что, башку оторву.

– Мама, ты думаешь, что говоришь? – возмущенно закричал сын. – Ничего я ей не компостирую, и вообще мы просто дружим.

– Знаю я дружбу такую, – сказала мать, – а потом дети появляются. Вон верзила какой становишься. А ты что улыбаешься, – накинулась она на отца, – доволен, что сынок в тебя пошел, такой же гулена становится.

Отец заговорщицки подмигнул сыну и сказал, обращаясь к жене:

– Да ладно, успокойся, этих девок у него еще воз и маленькая тележка будет, пока нагуляется, нечего тебе об этом раньше времени переживать.

– Ну ладно, – сказал Вовка, – вы уж тут решите все вопросы, а мы с Мишкой на Волгу сходим, хоть искупнемся вечерком.

– Идите, только долго не задерживайтесь, я ужин второй раз разогревать не буду, – сказала мама.

Утром заводской гудок разбудил все семейство Фоминых и даже создал некоторые неудобства по причине очереди к умывальнику.

Мишка был также поднят, и мама ему долго внушала, что сегодня ему придется сидеть дома и никуда не уходить, а если цыгане попытаются лезть в дом, то стучать в стенку бабке Насте, чтобы та их разогнала.

За завтраком все были молчаливы и сосредоточены, и даже Мишка, недовольный сегодняшним распорядком, сидел хмурый и злой.

Когда они вышли на улицу, гудок еще звучал. Повсюду из домов также выходил народ и направлялся в сторону завода. Неожиданно гудок замолчал, а люди на улице шли, по ходу движения сбиваясь в компании и что-то рассказывая друг другу. С Фомиными также здоровались, проходились по поводу нового представителя рабочего класса, некоторые рабочие дружески ерошили Вовкину голову.

Постепенно ближе к заводу рядом друг с другом уже шли сотни людей, раздавался смех, шутки. Из громкоговорителя, установленного на крыше заводоуправления, раздавались бодрые звуки маршей. Почти половина идущих сейчас на завод были фронтовиками, солдатами, и они невольно начинали идти в ногу под эту музыку. Вовка тоже поддался этому и начал идти в ногу со всеми.

Из динамика на крыше в это время раздались хорошо знакомая мелодия.

 
Утро красит нежным цветом
Стены древнего Кремля.
Просыпается с рассветом
Вся Советская земля.
 

Колонна прибавила шаг, и он поймал себя на том, что сейчас идет и про себя напевает:

 
Кипучая,
Могучая,
Никем не победимая,
Страна моя,
Москва моя,
Ты самая любимая.
 

Он шел рядом со своими родителями и размышлял, почему так светло и хорошо у него на душе, может, оттого, что он знал, что жизнь в его стране при всех недостатках, послевоенной разрухе будет становиться действительно все лучше и краше еще не один десяток лет. Сейчас, когда он шел среди тех, кто искренне верил в это, ему казалось, что он выплыл из тяжелой мутной трясины, в которой находился долгие годы. А впереди у него еще много лет для занятия любимым делом.

«А может, сдохнет Горбач да Борька заодно? – неожиданно пришла мысль ему в голову. – Кто его знает, и все будет в порядке? Да нет, – признался он сам себе, – тут дело не только в этих, и без них хватало уродов».

Тут его тронули за плечо.

– Эй, Вовка, ты где! О чем задумался? – сказал отец. – Нам в заводоуправление надо.

Они вышли из плотной колонны рабочих, идущих к проходной, и пошли к двухэтажному зданию заводоуправления.

В заводоуправлении было не шумно, изредка по коридору проходили озабоченные сотрудники. Отец с сыном подошли к кабинету с надписью «отдел кадров» и, постучавшись, зашли.

– Здравствуйте, Марья Петровна, как поживаете? – улыбаясь, сказал Павел Александрович полной женщине, строго смотрящей на него из-под очков. – Вот привел своего охламона старшего, будет династию продолжать.

Марья Петровна улыбнулась и сразу стала совсем нестрогой теткой, которой явно нравится Вовкин отец.

– Паша, так он тоже проходит по разнарядке, что вчера мне спустили? Юный футболист? – спросила она, роясь в бумагах на столе.

– Так точно, Марья Петровна, – доложил отец и добавил: – Ну вы тут его оформляйте, а я побежал, надо успеть номер табельщику кинуть, а то опоздание впаяют.

Он выскочил за дверь, и Марья Петровна снова стала строгой внимательной кадровичкой.

– Ну-с, молодой человек, давайте мне все ваши документы.

Вовка протянул свидетельство о рождении и свидетельство о семилетнем образовании. Мария Ивановна внимательно ознакомилась с ними и вновь подняла свой взгляд на него.

– И кем же юный футболист хотел бы работать, не скажешь? – спросила она, улыбаясь.

– Так мы с отцом уже все обсудили, я хочу токарем работать, – сказал в ответ Вовка.

– Погоди, парень, сейчас посмотрю заявки по цехам, кого они требуют. Ага, вот в цеху металлоконструкций на вспомогательном участке есть возможность тебя устроить учеником токаря, и работа там интересная, каждый день что-то новое. Да и отец твой в этом цеху работает, так что направит на путь истинный, если что не так. Вот тебе ручка, чернильница, пиши заявление, на столе образец лежит, или тебе продиктовать?

– Нет, спасибо, Мария Петровна, я разберусь, – ответил Фомин и уселся писать заявление. Как он ни старался, но первое заявление запорол, когда-то наработанные за много лет навыки письма перьевой ручкой исчезли, и он посадил кляксу прямо посреди листа. Мария Петровна, видимо, списала это на счет волнения и не обратила особого внимания, хотя укоризненно покачала головой.

Второе заявление он все же кое-как накорябал. Кадровичка, посмотрев на его писанину, горестно вздохнула, но ничего не сказала, достала из сейфа тонкую серую трудовую книжку, каллиграфическим почерком вписала туда его данные и вручила ему для росписи. Потом она достала еще какую-то карточку и что-то долго записывала в нее.

– Номер приказа впишу потом, когда Иван Васильевич подпишет заявление, – пояснила она. – А сейчас вот тебе бумага, иди на проходную в отдел пропусков, там тебя оформят, выдадут табельный номер, и можешь дуть на участок, грамотей.

Вовка сказал спасибо и отправился на проходную, там он предъявил вахтеру свою бумагу, и тот без слов махнул ему в сторону дверей, где было написано «отдел пропусков». На его двери висел старый плакат, где строгий военный подносил палец ко рту, а надпись гласила: «Берегись шпионов». В практически пустом кабинете сидел однорукий мужчина в военном кителе с широкой планкой орденов. Он вопросительно глянул на вошедшего.

– Добрый день, мне бы оформить пропуск и табельный номер получить, – сообщил Фомин.

Начальник отдела улыбнулся.

– Не спеши, не так все быстро, давай сюда свои бумаги.

Он от корки до корки прочитал все его бумажки, после чего достал огромный гроссбух и аккуратно вписал туда его данные, потом так же медленно и тщательно выписал пропуск и выдал табельный номер.

– Вот теперь уже всё, можешь идти на свой участок, я сейчас мастеру позвоню, чтобы тебя ожидал. Дорогу-то найдешь?

– Ну, если вы объясните, наверно, найду, – ответил Вовка и после непродолжительных объяснений отправился искать свое место работы.

Он шел по широкой дорожке, выложенной утрамбованным шлаком, к огромному цеху, откуда уже доносились звуки работающих механизмов. Зайдя внутрь, он был разочарован, ничто не напоминало ему те цеха, где ему довелось работать в прежней жизни. Довольно низкие потолки, с закопченными грязными стеклами окон, никакой приточно-вытяжной вентиляции. Широкие ворота были открыты настежь. Шум и лязг были со всех сторон. Он шел по широкому проходу и периодически спрашивал про вспомогательный участок цеха металлоконструкций. По дороге он сунулся в боковой проход, думая, что, может быть, ему надо пройти туда, но тут же был схвачен за шкирку пожилым охранником с винтовкой.

– Ты куда, пацан, намылился, ты вообще кто такой?

Пришлось доставать пропуск и объясняться. По-прежнему глядя на него с подозрением, охранник показал, куда ему идти, потом улыбнулся и сказал:

– Вот когда шестой разряд получишь, может, и в этом цеху будешь работать.

Но все же язык его, в конце концов, довел до цели. Он подошел к огражденному сеткой участку, где стояла небольшая бытовка, рядом с которой протянулись пара десятков станков, за которыми усердно трудились рабочие. За станками уже возвышалась кирпичная стена, в которой виднелись двери с надписью «столовая».

«Надо же, как повезло, – подумал он, – на обед далеко ходить не надо».

Он зашел в бытовку, в ней было немногим тише, чем снаружи, но все же можно было говорить нормальным голосом. За столом сидели двое мужчин, один уже пожилой толстяк с седыми усами усмехнулся:

– Гляди, Юра, молодое пополнение притопало. Футболист, мать его, небось, парень, о славе Пашки Бурмистрова мечтаешь? – спросил он у Вовки.

– А почему бы нет, он ведь тоже когда-то с этого начинал, – храбро ответил Фомин.

Мужики засмеялись.

– Ладно, – сказал пожилой, – шутим мы. Короче, меня зовут Василий Иванович, начальник участка, а это Юра Ковшов, сменный мастер, – кивнул он на молодого парня в спецовке. – Хотя для тебя он Юрий Сергеевич, уяснил?

– Так точно, уяснил, – ответил Вовка.

– Вот и молодец. Юра, не в службу, а дружбу, кликни Толю Семенова сюда.

Через минуту в бытовку зашел светловолосый молодой мужчина и вопросительно глянул на начальника.

– Ну что, Толик, пора тебе за ум браться, опыт передавать, вот видишь, паренек сидит, твоим учеником будет. Сынок Павла Фомина, знаешь ведь такого?

– Знаю, как не знать, – отвечал явно растерявшийся Семенов. – А как я его учить буду, работаю ведь на сделке, станок все время занят?

– А это, Толя, нас не волнует, как хочешь, а чтобы парень через полгода сдал на третий разряд и начал работать, уяснил? – с напором произнес Василий Иванович.

– Уяснил, – с тоской произнес токарь.

– Ну, вот и отлично. Юра, проведи с ним инструктаж, потом отправь к кладовщику, может, у того что-нибудь из спецухи найдется, парень пока не больно велик, не папаша, уяснил? – После этого Василий Иванович поднялся и, не дожидаясь ответа, покинул бытовку в неизвестном направлении.

После отбытия начальника Семенов дал волю языку и пару минут рассказывал, где и в каких позах он его имел. Ковшов слушал с равнодушным видом и рылся в журналах инструктажей. Затем он, взяв Вовку с собой, вышел из бытовки и устроил ему небольшую экскурсию по участку, объяснив, что он может делать и что нет. Потом вновь завел в бытовку, заставил расписаться в трех журналах и затем отправил к кладовщику, дверь к которому была в той же кирпичной стене, что и столовая.

Кладовщик долго его разглядывал, затем полез на практически пустые полки и сунул в руки Вовке черный комбинезон и ботинки.

– Вот, держи, повезло тебе, размер небольшой, как раз подойдет. Ну, а больше пока ничего нет, извиняй, брат, сам понимаешь, вот, думаю, годик-другой и получше с этим делом станет.

Вовка не стал переодеваться, он не рассчитывал и на это, поэтому был уже одет для работы, завернув выданную спецодежду в оберточную бумагу, он поблагодарил кладовщика и вернулся на участок. Его наставник был хорошо заметен своей шевелюрой, и он сразу прошел туда. Встав так, чтобы не мешать, он начал разглядывать станок, на котором ему придется работать. В прошлой жизни он работал на станке 1К62, на этом же станке виднелся шильдик с надписью ДИП-200. Но внешне станки были все же несколько похожи.

Семенов сосредоточенно работал, якобы не замечая стоявшего сзади ученика. Металлическая стружка завитками падала в поддон, а обработанные детали аккуратно укладывались одна за другой на тумбочке рядом со станком. Неожиданно грохот и гул начали стихать. Семенов тоже выключил станок и вытер руки тряпкой, висевшей на ручке тумбочки.

– Ну что, ученичок, звать-то тебя как? – широко улыбнулся он.

– Вовка меня зовут, – пробурчал Фомин.

– Отлично, а как меня звать, ты уже слышал. В общем, учеников у меня не было никогда, так что буду учить, как когда-то учили. А сейчас пойдем в столовую, видишь, уже все туда собираются.

В это время к ним подошел Ковшов.

– Фомин, вот возьми, я на тебя талоны получил на доппитание. Распишись только в получении, – сказал он и вручил Вовке похожий на хлебные карточки листок.

– Юра, вовремя надо все делать, – нравоучительно сказал Семенов и направился в сторону столовой. Двери туда были еще закрыты, и около них скопилась уже толпа желающих пообедать.

Когда двери наконец открылись, вся эта толпа ринулась к прилавку, за которым стояло несколько поварих. Привычных полок, холодильных камер здесь не было и следа. Да и аппетитных запахов особо не было. Пахло кислой капустой и комбижиром. Когда очередь дошла до них, подавальщица устало сказала:

– Обед три блюда – восемь рублей.

Вовка протянул ей деньги и карточки. Та удивленно на него посмотрела, вырезала один талон и на отдельное блюдце положила кусочек черного хлеба и кусок колбасы толщиной с сантиметр. После этого налила тарелку жидких щей, в другую кинула половник непонятной каши, по которой расплывался тающий комбижир, плюс положила еще один кусочек черного хлеба. Дальше стояли стаканы с непонятным зеленым содержимым. Фомин осторожно понюхал его, пахло мятой и еще чем-то.

– Бери, – сказал сзади Семенов, – это витаминный напиток, говорят, там мята, щавель и что-то еще, ревень какой-то вроде.

Они перенесли все это богатство на ближайший свободный стол.

– Слушай, Толя, – спросил Вовка, – а что все на руках носят тарелки, у вас подносов, что ли, нет?

– Да ты что, у нас вообще недавно так стало, еще в прошлом году мы за столами садились, а нам подавальщицы все носили. Ох, и морока была. Сейчас в два раза быстрее можно пожрать, – с энтузиазмом сказал Толя и тихо добавил: – Только вот пайка с войны нисколько не подросла. А про какие подносы ты говоришь?

– Ну как же, вот примерно такие штуки, – Вовка обрисовал руками, – видишь, примерно такого размера из жести, ну там, или фанеры, поставил все и отнес на стол, ничего нового.

– А-а, понял, – сказал Толя, – мне кто-то рассказывал, что в ресторанах на таких носят еду. Слушай, так ты дело сказал, не знаю, почему до сих пор у нас на руках всё таскают, ты Василию Ивановичу свою идею подкинь, он с заведующим столовой дружен.

После этого они принялись за еду.

Да, сейчас Вовка понял, как, оказывается, хорошо готовит его мать из тех же продуктов, что и здесь. Столовские щи были жидкими и безвкусными, привкус комбижира в каше отбивал аппетит вообще, колбаса, которая была выдана доппайком, мясом не пахла. Но тем не менее он съел все и корочкой хлеба подобрал остатки. Хотя он никогда особо хорошо не знал историю, но был осведомлен, что в ближайшие два года жизнь будет не очень сытная. И если так кормят рабочих оборонного завода, что делается в деревне, можно было себе представить. А вот витаминный напиток оказался вполне съедобным и даже вкусным, несмотря на то что в нем было море щавеля.

Встав из-за стола, он обнаружил, что обеда как бы и не заметил.

«Ну что же, будет легче работать», – решил он и вместе с наставником пошел обратно на участок.

Семенов шел назад очень быстро, хотя на больших часах до конца перерыва оставалось еще почти двадцать минут. Вовка подозревал, зачем он так торопится, и оказался прав. За большим столом рядом с бытовкой сидели несколько человек и с размаху шлепали на него самодельные костяшки домино. За ними стояли еще желающие сыграть и периодически тревожно посматривали на часы. Толик облегченно вздохнул и сразу влез на место проигравшего, раздались возмущенные возгласы, но он в ответ тоже возмущенно заорал:

– Вы чо, я еще до столовки занимал очередь!

Вовке были не интересно смотреть на игру, и он подошел к станку и стал его разглядывать. От стола периодически слышался дружный смех и вопли:

– Рыба!

Тут кто-то тронул его за плечо. Это был молодой парнишка, чуть постарше его, улыбчивый, с комсомольским значком на спецовке.

– Привет, ты наш новый ученик токаря? – утверждающе спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: – А меня зовут Паша Чернавский, я фрезеровщик и комсорг участка. Рад, что молодежи у нас прибавилось, ты ведь комсомолец?

– Нет, – ответил Вовка, – меня весной не успели принять в школе, я думал, что осенью примут. Но видишь, пошел на работу.

Чернавский задумался на минуту.

– Нет, так дело не пойдет, ты теперь рабочий класс. И должен быть в комсомоле. Или ты не хочешь вступать? – спросил он вдруг с подозрением.

Вовка про себя вздохнул. «Так и знал, что без этого не обойдется. Ну что же, придется становиться комсомольцем», – подумал он. В его памяти сразу всплыли комсомольские собрания первой молодости, на которые было потрачено столько времени, – но что же делать, без этого не обойтись.

– Ты что говоришь, Паша, конечно, хочу, вроде бы я из пионерского возраста вышел, – обиженно ответил он.

– Ну мало ли, что вышел, – с серьезным видом сказал Чернавский, – у нас тут хватает людей, которые не хотят в комсомол вступать, взносов им, видите ли, жалко. Не хотят принимать участия в общественной работе. Хорошо, раз ты согласен, тогда принесешь мне характеристику из школы, и учи устав, чтобы цели и задачи нашего Союза у тебя от зубов отскакивали, понял?

Вовка еще раз мысленно вздохнул и бодро произнес:

– Все понял: характеристика, устав и чтобы всё от зубов отскакивало.

Пашка засмеялся, стукнул его по плечу.

– Молодец! Наш человек! Ну, давай, действуй, а я побежал к станку, мне пахать надо, деньги зарабатывать.

И он действительно почти побежал на другую сторону цехового пролета, где встал у фрезерного станка, хотя до конца перерыва оставалось еще десять минут.

Тут из-под стола с огорченным видом, под взрыв хохота прокукарекал Толик, вылез и подошел к Вовке.

– Опять продул, – пожаловался он, – уже третий день подряд вылетаю. К тебе чего Чернота приставал?

– Это Чернавский, что ли? – переспросил Вовка. Семенов кивнул.

– Ну, он по комсомольской линии, узнавал, комсомолец ли я, ну и всё такое. Послушай, Толя, что это он сразу работать побежал, может, стахановцем хочет стать?

Семенов махнул рукой:

– Да какой там стахановец, у него сын недавно родился, жена не работает, дома сидит. А у нас ползарплаты последний раз облигациями займа выдали. А Пашка комсорг, вот он на три четверти зарплаты и подписался. Теперь дома жрать нечего. Мы ему, дураку, уже собирали кое-что, чтобы семья с голоду не померла. А он теперь любую минуту на работу тратит. Ковш ему тут работу денежней нашел, так у него прынципы, – с легкой насмешкой сказал Толик. – Ведь отказался, сообщил, что ничем не лучше остальных и на поблажки не собирается рассчитывать. Так, ну, что мне с тобой делать, ты хоть какое понятие имеешь о токарном станке?

– Да, конечно, – ответил Вовка, – пожалуйста, вот станина, это суппорт. Вот это передняя бабка. Здесь ручка обороты переключать, здесь автоматическая подача суппорта.

– Хм, ты что, уже где-то видел такой станок? – заинтересованно спросил Толя. – Может, еще кое-что знаешь?

Вовка лихорадочно перебирал в своей памяти хоть что-то оставшееся там с времен юности.

– Ну, про посадки знаю; горячая, прессовая, скользящая.

– Понятно, – вздохнул токарь, – ладно, пошли со мной.

Они прошли к такому же станку, за которым сегодня никого не было.

– Тут у нас девушка работает, симпатичная, – подмигнул наставник, – Валя Силкина. Заболела она, так что сегодня и завтра станок простаивает. Сейчас мы обучение с тобой и начнем. Видишь, у меня лежат отливки болтов. Ты сейчас их будешь протачивать, а я нарезать резьбу, ну чего, не сдрейфишь?

– Постараюсь, – буркнул Вовка, – только ты мне уж расскажи и покажи на первый раз, что да как.

– Тогда тащи сюда несколько заготовок, – распорядился Семенов, – а я пока станок буду настраивать.

Пока Фомин таскал тяжелые болты, Толик быстро установил обороты и сейчас вертел в руках резец.

– Смотри сюда, пацан, видишь – это проходной резец для черновой обработки из специальной быстрорежущей стали, сейчас я его немного подправлю, и начнем.

Он подошел к наждаку и, включив его, слегка коснулся резцом наждачного круга, брызнул сноп искр. Глянул на свет и удовлетворенно кивнул головой.

После этого сам закрепил резец в креплении суппорта и скомандовал:

– Ну, давай закрепляй болт в кулачках.

Вовка схватил ключ и начал зажимать в кулачках передней бабки головку болта.

Семенов проверил, как закреплен болт, включил станок и, легонько постукивая молотком, убрал видимое на глаз осевое биение болта, после закрепил его другой конец коническим центром задней бабки.

– Понял, а теперь сними этот болт и повтори с другой заготовкой, – сказал он своему ученику.

Тот быстро снял болт, закрепил новый и повторил всю нехитрую процедуру центрования.

– Смотри, центруй лучше, – предостерег Семенов, – хоть тут и допуски большие на отливке, если промахнешься, всё в брак пойдет. А высчитают из нашего с тобой кармана.

Он еще раз проверил, как закреплена деталь, вновь включил станок и начал протачивать ее на ручной подаче.

– Пока рука не набита, автоматическую подачу включать не будешь, мне пятого класса чистоты не надо, как получится, так и хорошо, – сказал он, – главное, вот видишь деление, чтобы резец дальше ни на микрон не выходил.

– Прямо уж на микрон? – переспросил Вовка.

– Шучу, – коротко ответил Семенов, заканчивая проточку болта, который сейчас своей блестящей поверхностью уже ничем не напоминал ту ржавую отливку, которую они только что закрепляли в станке, – если в сотке удержишься для начала и то отлично. А теперь давай при мне повтори все, что я показал.

Когда он увидел, что у его ученика, несмотря на легкий мандраж, всё получилось, то сказал:

– Давай работай, а мне надо своим делом заниматься. – Пошел к своему станку. Вокруг все уже давно работали, забыв про домино.

Вовка старательно работал, у него с каждым болтом получалось все лучше. Все же навыки, где-то хранившиеся больше сорока лет, начали потихоньку подниматься из глубин памяти. Он уже подумывал, не увеличить ли скорость резания, которую Семенов сделал для него минимально возможной, когда его тронули за плечо.

Сзади стоял мастер.

– Эй, салага, – сказал он, – уже три часа, деткам пора баиньки. Убираешь свое рабочее место и можешь дуть домой. Я смотрю, Семенову понравилось, вон рожа довольная какая, с твоей помощью почти в полтора раза больше сделал, чем вчера, если бы я не увидел, ты раньше пяти не ушел. Где раздевалка и душевые, знаешь?

Вовка мотнул головой.

– Хорошо, уберешь станок, потом я тебе покажу, и свободный шкафчик найдем. Вот только с мылом у нас проблемы. Может, кто поделится, а вообще батя у тебя должен был сообразить. Да, станок хорошо убирай, а то Валька придет, начитает вам с Толиком. Она сменщика своего так допекла с чистотой, что тот от нее прячется. Да, и самое главное, звонил физорг, завтра у вас собрание, сразу после работы, что уж там будет, я не в курсе, но он просил взять с собой форму для игры, потому что для вас еще ничего не приобретали.

Тщательно убрав станок и выбросив стружки в железный ящик, Вовка протер руки масляной тряпкой и пошел в бытовку.

Затем вместе с мастером они прошли в раздевалку, сейчас народа в ней не было. Она представляла собой странное длинное помещение, по углам которого была свалена куча топчанов. А дальше рядами стояли шкафчики, явно сваренные из всякого хлама.

Увидев удивленный Вовкин взгляд, Ковшов сказал: