Текст книги "Три портрета"

Автор книги: Александр Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Александр Беляев
ТРИ ПОРТРЕТА

Кто из нас не читал жуткого рассказа Н. В. Гоголя о портрете старика, который выходил по ночам из рамы и пугал художника?.. Гоголевский «Портрет», разумеется, – фантазия.

Однако давно известно, что жизнь нередко осуществляет самые смелые фантазии.

Послушайте правдивую историю о трех портретах. Из них два первые не представляли из себя ничего чудесного: они крепко сидели в своих рамах. Зато третий портрет, вопреки «всем законам природы», выскочил из рамы и убежал на село…

ПОРТРЕТ ПЕРВЫЙ

Мужчина средних лет, в форменной тужурке, с ясными пуговицами ведомства Управления почт и телеграфов. Низко остриженные, прилизанные волосы, холеные усы и бородка. Лицо – застывшая маска важности, суровости и самодовольства. Недружелюбный, холодный взгляд.

Рамкой этого портрета служит окошко почтово-телеграфного учреждения.

В контору боязливо входит латаный мужичонко. Он кривит и без того кривые ноги, чтобы не запачкать мокрыми лаптями пол, озирается по сторонам и вдруг видит направленный на него суровый, начальственный, сверлящий взгляд «портрета».

Под этим холодным взглядом мужичонко ежится и переступает с ноги на ногу.

– Ты куда попал?.. – слышит мужичонко грозный голос из окошечка.

– Чаво?..

– Куда ты попал, говорят тебе?.. В кабак?..

Мужичонко недоумевающе смурыжит носом.

– Сними шапку, олух!.. Здесь при-сут-ственное место! – отчеканивает «портрет».

Мужичок с испугом стаскивает рваную овчинную шапку, растрепав мочалу волос на голове.

– Извиняйте… – и подходит на цыпочках к страшному окну.

– Писемцо бы сдать… – и он протягивает корявыми пальцами замусоленный конверт.

Чиновник, не обращая внимания, что-то долго пишет. Мужичонко терпеливо ждет, тяжело вздыхая.

– Писемцо бы… – осмелившись, повторяет он.

– Не видишь, – занят!.. Барин нашелся!.. Не на пожар спешишь, успеешь… – и чиновник углубляется в пересчет бланков открытых писем. Долго считает и раскладывает по стопкам.

В контору входит, шумя шелками, барыня с седыми буклями и направляется к окошечку.

Мужичонко испуганно отступает в сторону.

Чиновник откладывает бланки и принимает заказное письмо.

Вслед за барыней вплывает крупная фигура соборного протопопа, блестя наперсным крестом.

Мужичонко ждет, переминаясь с ноги на ногу.

При виде протопопа на лице «портрета» появляется что-то вроде улыбки.

– Добрый день, отец Иоанн!.. Как изволите поживать?.. Письмецо сынку?.. В Духовную академию. Архиреем будет!.. Хе-хе. Папашеньку в карете возить будет…

Протопоп довольно улыбается.

– Ну, до архирея еще далеко!..

– Извольте квитанцию, отец Иоанн. Завтра соборне служить будете?..

– Соборне.

– Надо будет в люстре новые свечи поставить!

– Не худо бы, не худо… Старайтесь, Григорий Иванович, на то вы и староста церковный.

– По мере сил стараюсь для благолепия храма, отец Иоанн.

– А завтра того… на винтик вечерком… ко мне… Матушка такой вас наливкой угостит… – и отец протопоп прищелкнул языком.

– Всенепременно-с, отец Иоанн.

Протопоп, тяжко ступая, уходит. Часы бьют два. Почтовое окошко захлопывается.

Обескураженный мужичонко крякает, топчется у окошка и, набравшись храбрости, стучит пальцем, похожим на черный сучок. Ответа нет…

Стучит снова. Окошко с шумом раскрывается.

– Что тебе?..

– Писемцо бы…

– Присутственные часы окончились. Завтра можешь прийти…

– Ваше благородие… сделайте божецкую милость, – взмолился мужичок. – Не откажите, восемнадцать верст шел… Мокринские мы… дома хозяйство ждет!..

Громко стукнула входная дверь, и мужичонко почувствовал, как чья-то рука отстранила его.

В тот же момент удивленный мужичонко увидел, как необычайно преобразилось лицо в почтовом окошечке.

Чиновник осклабился, даже привскочил на стуле, приветственно закивал головой.

– Письмецо вам есть… Сию минуту… Вот… Господину земскому начальнику… и газетка…

– Благодарю… А вот – заказное надо отправить.

– Прошу вас… Здесь только адреса отправителя нет… и наименование города, извините, не указано…

– Фу, черт… все Игнашка напутал.

– Не извольте беспокоиться. Сию минуту!..

И чиновник услужливо и быстро пишет на конверте название города и адрес отправителя, так же быстро изготовил он квитанцию и с заискивающей улыбкой протянул посетителю.

– Благодарю…

И мужичонко услыхал, как опять громко хлопнула дверь. С глухим стуком закрылось и почтовое окошечко.

Постоял мужичонко, вздохнул и поплелся к выходу…

Все это было так обычно для него, что даже не вызвало возмущения…

А почтово-телеграфный чиновник, окончив работу, шел не спеша домой, выпивал рюмочку-другую смирновской водки с маринованными грибочками на закуску, плотно обедал и заваливался спать.

Вечером – винт или преферанс «по маленькой» с приятелями, комаровская газета «Свет» – перед сном. А во сне – приятные грезы: будто он стоит в соборе за своим свечным ящиком, в новом мундире со шпагой… Новая звездочка – новый чин – горит на его контрпогонах с золотым плетеным шнуром, а на шее важно поблескивает орден.

И древние старушки с почтением подходят, протягивая дрожащую руку за свечкой…

ПОРТРЕТ ВТОРОЙ

Прошли годы… Бурные, тяжкие… Началось с войны до «победного конца». Пришла и победа – победа Октябрьской революции.

Этого ли победного конца ожидал старый почтово-телеграфный чиновник, сидевший, как портрет, в раме своего служебного окошечка…

Годы изменили его. Поседела голова, отросли запущенные волосы. Заплаты и пятна покрыли суконце старой форменной тужурки. Глубокие морщины избороздили лицо, потерявшее былую важность… Только взгляд стал еще более колкий – вот так бы и пронзил насквозь этих новых, в кожаных тужурках.

А старые, где они?..

Давно лежит на кладбище соборный протопоп. Не перенес он «поругания храмов божьих», занемог и скоро умер. Так и не пришлось ему покататься в архиерейской сыновней карете… Как лист осенний, закружила буря господина земского начальника и забросила куда-то далеко, не то на остров Мальту, не то на Принцевы острова. А в усадьбе его давно трудовая коммуна орудует… Старую барыню еще встречает чиновник иногда. Облиняла старуха… Не шумит шелками. Гримаса обиды – обиды на всю жизнь – легла на ее лицо. Встретится взглядом со старым чиновником и вздохнет… и он вздохнет… – каждому вспомнится старое.

Ах, не глядеть бы на это новое!.. Если бы можно было навсегда захлопнуть вот так крепко окошко и сидеть за перегородкой, отгородившись от этого нового, страшного, непонятного мира, никого не видеть, ни с кем не разговаривать… Но вот стучат… стучат… надо открыть.

И чиновник открывает окошечко и молча, недружелюбно устанавливается на клиента, принимает письмо.

– Денежное?.. Несоответствующая оболочка. Не могу принять.

– Какая оболочка? – недоумевает клиент.

– Конверт мал. Здесь нет места для пяти печатей.

Клиент стоит озадаченный. Потом идет в соседнюю лавочку, покупает новый конверт, переписывает адрес. Опять стучит…

Окошечко открывается.

– Вот новый конверт…

– Не подходит. Клапан не подходит. Надо, чтобы в середине конверта углы сходились, а так я не могу наложить печать. – Окошко захлопывается.

Клиент ворчит и вновь уходит. Опять стук…

– Вот полдюжины конвертов, выбирайте любой.

Чиновник молча указывает на один из них.

– Ну и порядки, – уходит рассерженный клиент, получив наконец квитанцию. – Не советская почта, а старый прижим!..

Окошко захлопывается. Что-то вроде улыбки скользит по лицу чиновника.

Тишина… Только мухи жужжат и кружатся над столом.

Чиновник подавляет зевоту и враждебно смотрит, скосив один глаз, на ненавистный «Бюллетень НКПиТ». Случайно он прочитывает один приказ и бледнеет.

– Дожили!.. Этого не хватало!..

Дома, после службы, жена встретила его с засученными рукавами: она только что давала пойло корове и кормила индюшек.

– Отец, что с тобой, на тебе лица нет?..

Чиновник грузно опустился в старенькое кресло и, потрясая «Бюллетенем», воскликнул:

– Дослужился!.. За тридцать два года верной и беспорочной службы…

– Да говори ты толком, в чем дело?..

– Не дело, а тьфу!.. Повышение получил, вот что! В поч-талионы попал!

– Шутишь, отец!..

– Плохие шутки! Вот… циркуляр… кольцевые почты выдумали. Изволь сумку на плечо да мужикам письма по деревням развозить… Селифант Дормидонтович!.. Позвольте вам письмецо в собственные руки вручить… Это мне-то, при моем чине, им-то, сиволапым!..

Жена, вытирая мокрые руки о фартук, присела на кончик стула.

– Что же теперь будет?..

Чиновник, излив первый гнев, усмехнулся.

– А вот что будет! – И он, сложив пальцы, сунул ими в лицо озабоченной супруге.

– Ты чего ж это кукишем тычешься?!

– Не тебе этот кукиш, дуреха, а им, чтобы им пусто было! – И старый чиновник ткнул кукишем в «Бюллетень». – Кольцевая почта? С большим моим удовольствием! Вечером посижу, на бумаге таких им колец накручу, что любо-дорого! «Всемерно стараясь о приближении почты к беднейшему крестьянскому населению, мною организовано… та-та-та, та-та-та, столько-то сел, столько деревень… Повышение обмена… пятое-десятое»… Не впервой такие отчеты мне писать! Кривая вывезет, не робей!..

Вечером того же дня, когда с горы срывался звон церковного колокола, старый чиновник – неизменный церковный староста – стоял у своего свечного ящика и с улыбкой, которая давно не посещала его лицо, продавал свечи.

– Слава в вышних богу и на земле мир, в человецех благоволение…

ПОРТРЕТ ТРЕТИЙ

Не вывезла кривая… Беспокойно стало в мире, и исчезло в человеках благоволение… Откуда-то ветром принесло ревизию, вывела она на чистую воду бумажного кольцевика, и он получил «отставку». Мундир он, впрочем, ухитрился сохранить в старом ясеневом шкафу, как последнее воспоминание о былом величии…

– А в почтовом окошечке появился новый портрет.

Это было почти «чудо обновления»: так странно было видеть старожилам в старой рамке новое, молодое, почти безусое, энергичное, приветливое, веселое лицо. Окошко всегда было раскрыто настежь. Но «портрет» редко виднелся в раме.

Молодой связист бурей носился по всему помещению, вычищая «нечисть». Проветрил комнаты, снял паутину с углов. Извлек из-под стекла хранимое стариком как реликвию объявление о «неприсутственных днях»: «тезоименитствах», рождениях и смерти «августейших особ» и церковных праздниках… Не пощадил новый связист и образа Николая-чудо-творца, хмуро смотревшего с угла на всю эту возню. Стены запестрели портретами революционных вождей, плакатами о книгах, сберкассах, кооперации… Скоро и снаружи здание стало неузнаваемо. Появились почтово-телеграфные рекламы и объявления. Новенький почтовый ящик сверкал на солнце желтизной свежей окраски.

Старый чиновник с недоброжелательным любопытством тайно следил за кипучей работой своего молодого заместителя.

– Хорошо поет, где-то сядет!..

А этот, неугомонный, казалось, был из той сказочной породы птиц, которая и совсем никогда не сидит. Раздав и приняв почту местных жителей, он уже летел в исполком «насчет лошадей для кольцевой почты» или на собрание в соседнее село – все о той же возке почт хлопотать.

– Так ему и дали лошадей!.. Держи карман, – ворчал старик.

А получить их было действительно нелегко. Исполкомовская касса звенела парою грошей. Крестьяне жались…

– Пользы мы от кольцевой почты не видали, а выходит, как бы повинность новая…

Но молодой непоседа не сдавался. Неудачи только подливали масла в огонь его неукротимой подвижности. Он надоедал исполкомовцам, ругался с ними, смешил острым словцом и постепенно раскачивал свое «кольцо».

Выпросил хомут, достал сбрую, сладил дело с лошадьми, нашел старую таратайку без кузова.

– Плевать, и так доеду!..

Пристроил старую исполкомовскую дверь, сложил почтовые пожитки и тронулся в путь.

Так, не на бумаге, выехала первая кольцевая почта.

Ветер волнами по морю ржи разливается. Широко раскинулись поля черноземные…

– Выйду, выйду в рожь высокую, – заливается молодой связист. – Эй, Митрич! Куда плетешься? – останавливает он крестьянина, шагающего босиком по пыльной дороге.

– На пошту, писемцо от сына жду! Здоровьте!

– Здорово, Митрич! Вертай назад, почта сама к тебе едет! Вот подожди, сейчас разберу!.. Получай письмо от сына! – И кольцевик вручает удивленному и обрадованному крестьянину письмо.

– Чудеса!.. – говорит крестьянин, держа в мозолистой руке дорогое письмо, и долго смотрит вслед удаляющейся таратайке.

А кольцевик уже подъезжает к Выселкам. В амбаре у весов он видит крестьянина.

– Здорово, Иван Григорьевич! На почту есть что сдавать? Давай – приму!

– Посылочка есть… Да как ее сдашь? Вешать надо?

– За чем дело стало? У весов стоишь! Неси посылку-то!

– Да как же так – не на поште?..

– Я и есть почта! Видишь, к тебе сама почта приехала! Пошевеливайся!

Крестьянин бежит за посылкой и возвращается, окруженный ребятами. С крыльца выглядывают женщины, интересуясь невиданным зрелищем: почтой в собственном амбаре.

– Ну, получай квитанцию! – И связист спешит дальше.

Вот он посредине села.

Босоногие мальчишки уже успели разнести весть, и из хат выходят крестьяне и окружают кольцевика.

Оригинальный экипаж сам по себе послужил ему рекламой.

– Что-то карета твоя того… не способная?.. – качали головами крестьяне.

– А вы поспособствуйте, – отзывался веселый почтарь и тут же начинал «агитировать» за кольцевую почту.

Слушали мужики. Не то чтобы очень верили, а лица становились светлее. Уж очень чудной и занятный парнишка… На чем ни приехал, а почту привез прямо в хату, можно сказать, газеты роздал, новости рассказал, про налоги, да про новые законы по земельной части разузнать и ответ привезти обещал. Виданное ли это дело?..

Еще несколько поездок – и лед был сломан. Зашевелилась, зашумела деревня.

И через месяц молодой связист уже лихо прокатил в новой таратайке, на сытой лошадке мимо усадьбы старого чиновника.

Еще и песню поет!

Он поет, а скоро и про него петь стали:

Частушки выдумали про Васю-комсомольца:

 
Ходит почта колесом,
Звенит колокольчиком,
Сяду рядом с ямщиком,
С Васей-комсомольчиком.
Сяду рядом, гляну глядом
И помчусь на станцию,
Сдал папашенька налог
Васе на квитанцию.
 

И ведь что за неуемный такой: придет с кольца – нет, чтобы отдохнуть, прямо на собрание. И опять шумит, горит и других разжигает. Одна забота – время-то, время-то мало…

– Веришь ли, с ног сбился! – говорил он товарищу, возвращаясь в двенадцатом часу ночи с заседания волъячейки. – Я – член волисполкома, секретарь межсоюзного группового волостного профсоюзного комитета, секретарь ячейки, о-ва ОДВФ, Доброхима, уполномоченный по волости от Соцстраха, общественный обвинитель при нарсуде 5-го участка, член ревизионной комиссии при кооперативной организации… всего и не упомню. Вот приду домой, засяду за работу. Надо подготовиться к завтрашнему объезду кольца… Крестьяне забрасывают вопросами, ответа ждут… Засидишься до вторых петухов, а чуть забрезжит – в дорогу… Отчего я один, отчего меня не много?..

Такова сказка наших дней о портрете, который выскочил из своей рамы – из рамок старой формалистики – и убежал на село.

И можно лишь высказать сожаление вместе с молодым связистом:

– Отчего «его» не много?..

Это – первые ласточки.

Но молодые силы идут из толщи деревенской жизни. Идут и придут на смену старых, отживших, косных «портретов».