Текст книги "Избранные научно-фантастические произведения в 3 томах. Том 3"

Автор книги: Александр Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 35 страниц)

11. МОСКОВСКИЙ ИЗОБРЕТАТЕЛЬ

Месяц спустя Зауер и Готлиб входили во двор-колодец на Тверской-Ямской, недалеко от Триумфальных ворот. Шестиэтажные дома плотно обступали асфальтированную площадку. Голоса игравших детей гулко отдавались среди высоких стен.

– Кажется, здесь, – сказал Готлиб, просматривая номера квартир у входной двери дома. – Идем, Зауер. Пока все идет хорошо.

– Фу, черт возьми, когда же кончится эта лестница? Удивительно, как это могут люди жить без лифта! – ворчал Зауер, тяжело дыша. – Какой номер квартиры?

– Двадцать девятый.

– А это двадцать пятый. Значит, на самый верх.

– Ничего, вам полезен моцион, вы слишком быстро полнеете, Зауер, – сказал Готлиб и нажал кнопку.

Зауер был разочарован тем, что он увидел, войдя, наконец, к Качинскому. Ни обстановка комнаты, ни сам изобретатель не соответствовали тому, что представлял себе Зауер.

Он ожидал увидеть кабинет, заваленный и заставленный всякими машинами, с тем беспорядком, который присущ изобретателям.

Жилище Качинского не напоминало лаборатории современного Фауста.

Это была небольшая комната, с широким венецианским окном. У окна стоял большой письменный стол с пишущей машинкой. Другая машинка помещалась на небольшом столике, примыкавшем к узкой стороне письменного стола. Эти машины, одна с русским, другая с латинским шрифтом, да небольшой чертеж ветряного двигателя по системе Флетнера на стене у стола были единственными неясными указателями характера работ владельца комнаты.

Над широким турецким диваном висела неплохая копия с картины Греза, изображающая девушку с характерным «грезовским» наивно-лукавым выражением глаз.

Зауер посмотрел на эту головку и поморщился. Ему вспомнилась Эмма. Он сравнивал ее с грезовскими девушками, когда так неожиданно влюбился в нее.

Рядом с головкой Греза висели два пейзажа. На отдельном маленьком столике помещалась чугунная статуэтка, изображавшая одну из конных групп Клодта, стоящих в Ленинграде, на Аничковом мосту.

Небольшой буфет, шкаф с зеркалом, стол посреди комнаты, застланный чистой скатертью, и несколько оббитых кожей стульев с высокими спинками дополняли обстановку.

На всем лежала печать чистоты и аккуратности. И это тоже сбивало с толку Зауера. Сидя в этой комнате, можно было представить, что находишься в Берлине, Мюнхене, но никак не в Москве.

Совсем иначе представлял он себе и русского изобретателя. Эта порода людей, по мнению Зауера, должна отличаться особыми чертами. Но перед Готлибом и Зауером стоял скромный на вид, еще молодой человек, со светлыми зачесанными назад волосами, светлыми глазами, гладко выбритым лицом, правильным носом и со скульптурно очерченной линией рта. Он был одет в темно-коричневую вельветовую блузу и брюки покроя галифе, заправленные в сапоги с узкими голенищами.

Рядом с ним стояла жена, в белой блузке, радушная и приветливая.

«Уж не ошиблись ли мы?» – подумал Зауер. Но они не ошиблись. Гости представились, и скоро завязалась оживленная беседа.

«И этот человек, – подумал Зауер, – быть может, обладает такой же могучей силой, как Штирнер, но живет и выглядит так просто! Неужели он не чувствовал соблазна использовать эту силу в личных интересах, как Штирнер? Стать необычайно богатым, могущественным. Или здесь люди действительно мыслят и чувствуют иначе?…»

Зауер постарался косвенно получить ответ на интересующий его вопрос.

– Скажите, – обратился он с шутливой улыбкой к жене Качинского, – а вам не страшно иметь такого мужа, который может внушить окружающим все, что ему захочется, вам, например?

Качинская удивленно подняла брови.

– Зачем? Что особенного он мне может внушить? Мне и в голову никогда не приходила эта мысль. Для опытов у него есть лаборатория.

Качинский улыбнулся.

– Но все-таки это опасная сила, – сказал, несколько смутившись, Зауер.

– Как всякая другая, – ответил Качинский. – Нобель изобрел динамит, для того чтобы облегчить человеческий труд в борьбе с природой – взрывать гранит. А человечество сделало из этого изобретения самое страшное орудие истребления. И огорченному Нобелю оставалось только учредить на «динамитные доходы» премию мира, чтобы хоть немного искупить свой невольный грех перед человечеством. Штирнер в этом случае не исключение. Он только использовал эту новую силу в своих единоличных целях.

– Все зависит от того, в чьих руках находится топор, – продолжал Качинский. – Один рубит им дрова, другой – человеческие головы. Опасность такого использования предвиделась еще до того, как Штирнер бросил вызов обществу. Когда первые мои опыты сделались известны широкой публике, меня прямо осаждали взволнованные обыватели. Несколько женщин приходили ко мне и уверяли, что злые люди уже подвергают их внушению на расстоянии. В отчаянии эти несчастные просили меня спасти их от «злых чар». Одна из них говорила мне, что какие-то студенты Харьковского университета так «заряжают» ее электрическими токами, что, когда она проходит мимо железных фонарных столбов, от нее с треском отлетает искра. «А когда я иду в калошах и шелковой шляпе, – говорит она, – тогда искры нет. Что мне делать? Я ложусь спать и чувствую, что электроволны наполняют меня, и слышу голос: „Теперь ты в нашей власти!“» Я посоветовал ей накрываться шелковым одеялом, а в руку брать металлический предмет, соединенный с трубами отопления. «Заземлитесь, как в радиоприемнике». И она уверяла потом, что это помогло ей. Как только она «заземлялась», ее «крючило», ток уходил в землю. Она спокойно засыпала. Что мог я еще сделать? Это была просто нервно– или душевнобольная. Несколько мужчин угрожали убить меня, если я стану применять свое изобретение.

«Я не желаю, – кричал один из них, – чтобы вы начиняли мой мозг вашими мыслями!»

– И они правы в своих опасениях, – сказал Готлиб, желая скорее перевести разговор на практическую почву. – Ужасы, которые Штирнер сеет вокруг себя…

– Да, да, я тоже предвидел эту возможность, – сказал Качинский, – и поэтому я с самого начала работал в двух направлениях: над тем, как усовершенствовать передачу мысли на расстояние и как оградить людей от причинения им вреда.

– И что же, вам удалось это? – с интересом спросил Готлиб.

– Я думаю, что я разрешу задачу, – ответил Качинский.

– Позвольте мне задать один вопрос, – сказал Зауер. – Весь мир сейчас говорит о передаче мыслей на расстояние. Но, к стыду моему, я не знаю, в чем тут дело и почему только теперь вдруг люди открыли то, что, по-видимому, должно было существовать всегда.

Качинский оживился, а Готлиб недовольно вздохнул.

«Пойдет теперь теория, когда надо действовать!» – подумал он.

– В кратких чертах дело сводится вот к чему: каждая наша мысль вызывает ряд изменений в мельчайших частицах мозга и нервов. Эти изменения сопровождаются электрическими явлениями. Мозг и нервы во время работы излучают особые электромагнитные волны, которые расходятся во все стороны совершенно так же, как и радиоволны.

– Но почему же мы до сих пор не могли мысленно разговаривать друг с другом?

– Эти электроволны небольшой мощности и притом своеобразной природы. Поэтому в другом сознании отмечается излученная кем-либо мысль только в том случае, если эта мысль попадает в мозг, если можно так выразиться, одинаково настроенный.

– Словом, если «приемник»-мозг может принимать волны той же длины, какие посылает «передающая станция», то есть излучающий мозг?

– Совершенно верно. И случаи таких передач наблюдались давно между близкими людьми. Но так как эти случаи невозможно было проверить и тем более объяснить научно, то наука их чаще всего просто отрицала, тем более что этими загадочными случаями пользовались всякие спириты, «телепаты», теософы и прочие мистики, пытавшиеся на этих научно необъясненных фактах доказать существование «духа», который может проявлять себя независимо от тела.

Качинский сделал паузу и продолжал:

– Один из таких «таинственных» случаев и натолкнул меня самого заняться вопросом о передаче мыслей на расстояние.

– Это интересно! – сказал Зауер.

Готлиб в нетерпении повернулся на стуле.

– Дело было в Тифлисе. Мой друг болел тифом в тяжелой форме, и я часто навещал больного. Однажды я вернулся от него поздно ночью, потушил огонь и лег в кровать. Пробило два часа. И вслед за боем часов я услышал совершенно отчетливо звук… как будто кто-то ложкой ударил несколько раз о край бокала из тонкого стекла. «Кошка!» – подумал я и зажег свет. Но, осмотрев комнату, я не нашел ни кошки, ни какого-либо стеклянного предмета, который мог бы дребезжать. Я не придал значения этому случаю и скоро уснул.

Наутро, войдя в дом друга, я увидал ту особую суету, которая без слов сказала мне все. Друг мой умер в эту ночь. Его труп еще лежал в кровати, и я стал помогать убирать его.

«Когда он умер?» – спросил я.

«Ровно в два часа ночи», – ответила его мать.

Подходя к кровати, я толкнул ногой тумбочку, на которой стояли лекарства. Ложка, лежавшая в большом бокале тонкого стекла, повернулась, и я услышал знакомый звук.

«Где я слыхал его? – с недоумением подумал я. – Вчера ночью. Нет никакого сомнения, что это тот же звук». И я спросил у матери моего друга, как умер ее сын.

«Ровно в два часа ночи я поднесла к его губам ложку с лекарством. Он только слабо шевельнул губами, но не мог уже пить. Я положила ложечку в стакан и наклонилась над ним. Он был мертв».

Случай этот заставил меня глубоко задуматься. Я, конечно, совершенно не допускал никакой сверхъестественности. Но чем же можно тогда объяснить этот случай? В то время я читал курс лекций по радио в одной из школ. Я, как вам, вероятно, известно, по профессии инженер-электрик. И первая мысль, которая у меня мелькнула, подсказала мне, что странное явление передачи звука должно быть электрического порядка, схожее с радиопередачей. Не излучил ли мозг умирающего друга электроволны, которые дошли до меня? Я стал изучать работу мозга и нервов уже здесь, в Москве. К моему удивлению, я нашел ряд очень близких аналогий в строении нервной системы и мозга с конструкцией радиостанции. Частицы мозга играют роль и микрофона, и детектора, и телефона; фибриллярные нити нейронов имеют на конце виток, удивительно напоминающий проволочную спираль – соленоид, вот вам самоиндукция. Интересно, что с физиологической точки зрения даже профессор-физиолог, с которым я работал, не в состоянии был удовлетворительно объяснить значение этой спирали. В свете же электротехники она получает вполне логичное объяснение. Природа, очевидно, создала этот виток для усиления электротоков. Есть у нас в теле даже лампы Раунда – это ганглиозные колбочки сердца. Источник энергии сердца соответствует батарее аккумуляторов, а периферическая нервная система – заземлению. Так, изучая строение человеческого тела с точки зрения электротехники, я пришел к полному убеждению, что наше тело представляет собой сложный электрический аппарат – целую радиостанцию, способную излучать и принимать электромагнитные колебания. Вот, пожалуйста, посмотрите чертеж.

Но мне нелегко было, бесспорно, доказать наличие электромагнитных волн. Я вел свои опыты в лаборатории Дугова, который успешно занимается опытами внушения животным. Свой опыт я поставил таким образом: я собственноручно смастерил клетку из густой железной сетки, стоящую на изоляторах; сетка могла, по желанию, заземляться. Перед клеткой мы сажали собаку, а в клетке помещался Дугов. Когда клетка не была заземлена, собака удачно выполняла мысленные приказы Дугова. Но достаточно было заземлить металлическую оболочку клетки – и никакое внушение не доходило до собаки. Я думаю, вы понимаете почему: электромагнитные волны, попадая на металлическую сетку, уходили в землю, не достигая собаки. Таким образом задача была разрешена. Наличие электромагнитных волн, излучаемых мозгом, было установлено. Иными методами электромагнитная природа мозговых и нервных колебаний была доказана и работами наших ученых: академиком Лазаревым, профессором Бехтеревым, а в Италии – профессором Казамали.

Готлиб окончательно терял терпение.

– Это все чрезвычайно интересно, – наконец сказал он, – но, признаться, мы интересуемся не столько научной стороной, сколько практическими результатами ваших работ. Вы изволили сказать, что вам удастся разрешить задачу охраны населения от преступного использования нового средства воздействия на людей. Но вы еще не разрешили этой задачи. Короче говоря: сможете ли вы обезвредить Штирнера?

– Теоретически для меня вопрос решен, но опытной проверки в большом масштабе я еще не делал. Мы ограничивались опытами передачи мысли животным на коротком расстоянии. Моя «машина-мозг» вполне осуществима для современной техники. Я изучаю природу электромагнитных волн, излучаемых мозгом человека, устанавливаю их длину, частоту и так далее. Воспроизвести их механически уже не представляет труда. Усильте их трансформаторами, и мысли-волны потекут, как обычная радиоволна, и будут восприниматься людьми.

Машина моя строится и состоит из антенны, усилительного устройства с трансформаторами и катодными лампами и индукционной связи с колебательным контуром антенны. Вы можете излучить определенную мысль на антенну моей «передающей радиостанции», она усилит это излучение и пошлет в пространство. Вот новая «пушка», при помощи которой мы будем обстреливать Штирнера.

Готлиб вздохнул с облегчением.

– И скоро можно будет пустить эту пушку в дело?

– Недели через две, я думаю, удастся послать первый выстрел.

– В чем же он будет состоять?

– Мы застанем Штирнера врасплох и внушим ему, чтобы он вышел из дома и приехал к нам. И он будет в наших руках.

– Но где вы установите вашу «пушку»?

– Я думаю, что нам придется поехать возможно ближе к нашей цели. Повторяю, пушка не испробована на опыте, и я не ручаюсь за ее действие на большом расстоянии.

– Но не опасно ли вступить в сферу влияния Штирнера? Ведь он обладает орудием более дальнобойным, совершенным и испытанным?

– Другого выхода нет, мы должны пойти на риск.

– А изолироваться мы не можем? Ведь вы говорили, что думали и над защитными средствами? – спросил Зауер.

– Конечно. Можно покрыть себя тонкой металлической сеткой, и электроволны, излученные мыслями Штирнера, будут осаживаться на сетку и проходить в землю. Мы будем нечувствительны к его излучениям, но в то же время такая изоляция лишит нас самих возможности излучить мысль. Правда, мы можем действовать механически, при помощи «машины-мозга». Но мною еще недостаточно изучены электромагнитные волны мозгового излучения, и потому пока придется рисковать собой. Я буду передавать мысли на антенну без изоляционного костюма. Если же почувствую влияние излучения Штирнера, вы накинете на меня сетку. Сами же вы будете в изолированных костюмах.

– А что, если прямо идти в этих защитных костюмах в дом Штирнера и расправиться с ним? Авось на этот раз он не заставит меня щекотать его бритвой, вместо того чтобы перерезать ему горло?

– Это значит идти на убийство…

– Туда ему и дорога!

– …не только Штирнера, но и тех, кто пойдет его убивать. Штирнер, конечно, дорого продаст свою жизнь. Постараемся захватить его живым. Так будет лучше, и победа будет полней.

Готлиб встал. За ним поднялись Качинский и Зауер.

– Позвольте вас поблагодарить… – начал Готлиб.

– Не за что, – ответил Качинский – Поблагодарите, когда Штирнер будет в наших руках.

12. НЕМАЯ ВОЙНА

Штирнер сидел в кабинете за столом над чертежами и вдруг почувствовал неудержимое желание выйти из дома. Он уже поднялся и направился к двери, как промелькнувшая мысль заставила его остановиться: что, если он сам оказался под воздействием чужой воли? Неужели они открыли его секрет и действуют тем же орудием? Очевидно, их воздействие еще не обладало достаточной силой: Штирнер не потерял способности рассуждать. Но непреодолимое желание выйти на улицу он ощущал совершенно ясно. Легкий холодок прошел по спине Штирнера. Он погиб, если сейчас же не освободится от влияния чужой мысли! Что делать? Как спасти себя? А его ноги непроизвольно уже донесли его до двери. У двери висело шелковое драпри. Рядом проходили радиаторы отопления. С чрезвычайным усилием воли Штирнер сделал шаг в сторону, сорвал шелковое драпри, накинул его на голову и уцепился руками за металлическую трубу отопления. Тотчас же он почувствовал, как желание выйти на улицу уменьшилось. Посылаемые неведомым врагом электромагнитные токи быстро уходили в землю. Штирнер вздохнул с облегчением. Но это еще не спасение. Надо было обдумать создавшееся положение.

«В моей комнате, – думал Штирнер, – есть железная клетка, в которой я делал первые опыты. Если бы пробраться туда, войти в клетку, заземлиться… Как-нибудь отсижусь, а там видно будет. Но успею ли я добежать? Не разобьет ли противник мой волевой импульс, как только я отойду от заземления? Если бы еще не этот линолеум на полу! Черт возьми! Меня начинают бить моим же оружием. Это скверно. Прежде всего надо изолироваться. У меня есть металлическая сетка. Можно будет накинуть ее на себя… Потом я сделаю настоящий костюм. Но как достать ее? Эльза! Надо вызвать Эльзу».

Между Штирнером и Эльзой давно установился такой полный контакт, что довольно ему было подумать, даже без применения каких-либо усилений излучения мысли, как она немедленно являлась. Штирнер начал мысленно призывать ее, как всегда ясно представляя весь путь, который должна та пройти. Но Эльза не шла. Шелковая материя на голове Штирнера задерживала излучения…

– Проклятие! – Штирнер приоткрыл шелк и полуобнажил голову. В ту же минуту он почувствовал желание выйти из дому. Штирнер поспешно натянул на голову шелк и задумался. Одним глазом через щелку в шелковой материи он увидел недалеко на стене кнопку электрического звонка.

– Спасибо покойному Готлибу, он везде насажал этих звонков. Может быть, мне удастся вызвать слугу…

Звонок находился на расстоянии двух метров. Скользя рукой по металлической трубе, он стал приближаться к звонку. Труба окончилась. Следующий сектор отопления находился на расстоянии семидесяти сантиметров. Штирнер нагнулся, левой рукой ухватился за конец трубы, а правую протянул к трубе следующего сектора, следя в то же время, чтобы шелк не сполз с головы. Для этого он закусил края материи зубами. Так перебрался он к следующему сектору и, держась за трубу, нажал звонок.

– Что, если они послали внушение и слугам? Я пропал…

Штирнер с облегчением вздохнул, когда вдали послышались шаркающие шаги старика Ганса.

Ганс вошел в кабинет и с невозмутимым лицом вышколенного лакея, который умел скрывать удивление за маской почтительности, стал перед закутанным в шелк Штирнером.

– Ганс, в моей комнате… – сказал Штирнер и запнулся. Он еще никого не пускал в свою комнату. «Э, теперь не до того, – подумал он. – Я смогу ему внушить, чтобы он забыл все, что увидит там». – В моей комнате находится металлическая сетка. Принесите ее немедленно сюда. Вот вам ключ…

Придерживая одной рукой шелк, как будто стыдливо закрывая свою наготу, Штирнер вынул другой рукой ключ и подал его Гансу.

Ганс молча удалился и принес тонкую металлическую сетку.

– Набросьте на меня!

Старик исполнил приказание с таким привычным видом, как будто он подавал пальто.

– Благодарю вас, Ганс. Теперь идите… Постойте! Вы ничего не испытываете, Ганс? Никаких особенных желаний? Ну, например, выйти на улицу?

– Куда там на улицу! Если правду сказать, господин Штирнер, я чувствую желание полежать… Больные ноги отдыха просят!…

– А давно появилось у вас это желание?

– Да уж лет двадцать к кровати стало тянуть…

– Идите, Ганс!

Штирнер быстро прошел в свою комнату, помещавшуюся позади кабинета.

– Ну погодите! – сердито ворчал он, приводя в движение машины. Внизу загудели мощные моторы, загорелись лампы, машина заработала. «Выстрел» был послан, и он достиг цели.

В окрестностях города стоял большой грузовой автомобиль, на площадке которого была установлена радиостанция не совсем обычного устройства. Это была станция, спроектированная по схеме Качинского, для передачи с усилением излучений мысли.

Шофер, Зауер и Готлиб были в особых костюмах, сделанных из тончайшей проволочной сетки, прикрывавшей все тело, не исключая лица.

– Наряд не совсем обычный, – смеялся Качинский, – но если мода узаконит его, он покажется даже оригинальным. В будущем мы просто станем делать в наших костюмах тончайшую металлическую подкладку. К сожалению, я не знаю, как обойтись без вуали. Но ведь носили же вуаль женщины! А мы будем изготовлять наши вуали не толще и не тяжелее шелковых.

– Снаряд послан, – говорил Качинский. – Я послал Штирнеру приказ выйти из дома и идти сюда.

– А как мы узнаем, что снаряд попал в цель? – спросил Готлиб.

– Я думаю, он так или иначе известит нас, если и не явится, – сказал Качинский. – Дело в том, что мы имеем и механическую приемную радиостанцию, кроме нашего собственного «приемника» – мозга. А в ней имеется прибор, автоматически записывающий излучения другой станции.

И Штирнер действительно «известил» их, хотя и совершенно неожиданным для нападающих образом.

В тот момент, когда Качинский без изолирующего костюма отправлял новую «мысль-снаряд», он вдруг упал на площадку автомобиля, сделал попытку подняться и упал снова. Он хотел сесть, но голова, а за ним и все тело свалилось на сторону.

Зауер и Готлиб бросились к Качинскому.

– Вы ранены? Контужены? Как вы себя чувствуете? – спрашивали они его. – Что у вас болит?

– Ничего не болит и чувствую себя вполне здоровым, – отвечал Качинский, делая новую попытку сесть и вновь падая на сторону, – но, черт возьми, я совершенно потерял чувство равновесия!…

Зауер, Готлиб и шофер были поражены. Готлиб поспешил накинуть на Качинского металлическую сетку, чтобы оградить его от новых излучений.

– Ну да, конечно!… Чему же вы удивляетесь? Штирнер, очевидно, парализовал мозговые центры, которые управляют равновесием. Однако он далеко ушел в своих работах! Чувство равновесия – один из сложнейших и наименее разработанных вопросов. Профессор Бехтерев…

«А все-таки эти изобретатели совсем особая порода людей, – думал Зауер. – Его свалили с ног, и он беспомощно копошится на земле, как раздавленный червь, а сам рассуждает о своей рефлексологии!…»

– Это он нарочно, – продолжал Качинский, – чтобы показать своему противнику, с каким опасным врагом нам приходится иметь дело. Чувство равновесия…

– Это все очень интересно, господин Качинский, но сейчас нам надо позаботиться о вашем здоровье. Я думаю, – обратился Готлиб к Зауеру, – нам придется на этот раз отступить и эвакуировать нашего первого раненого в этой необычайной войне, чтобы оказать ему медицинскую помощь.

Несмотря на протесты Качинского, который хотел продолжать дуэль на расстоянии, Зауер и Готлиб решили отступить.

– Помните, что на вас лежит ответственность за миллионы людей. Что, если Штирнер убьет вас или, скажем, лишит разума?

– Ну что ж, едем… – со вздохом согласился Качинский.

– Да, Штирнер – опасный противник, – продолжал Качинский, лежа в автомобиле. – Он обладает более мощным орудием. И сила его передачи так велика потому, что он, очевидно, пользуется направленной волной. Попробуем и мы действовать направленными волнами!…

– Вы лучше скажите, как вы теперь будете жить без чувства равновесия?

– Может быть, мне удастся найти его! – ответил Качинский.

Готлиб с сомнением покачал головой.

Качинский выглядел совершенно беспомощным. Он не мог даже протянуть руки, она тотчас падала в сторону как плеть, хотя все члены его тела были совершенно невредимы.

– Посмотрите, Зауер, нет ли какой-нибудь записи на ленте аппарата.

Зауер посмотрел. Лента была испещрена кривыми линиями.

– Здесь что-то начерчено, но я ничего не понимаю.

– Я скоро сделаю прибор, который будет переводить эти знаки на буквы. – Качинский сделал безуспешную попытку протянуть из-под сетки руку. – Поднесите к моим глазам ленту, Зауер! Так… гм… он хочет напугать меня!… Вот какую мысль он излучил:

«Вы проиграли сражение, так как потеряли свой единственный шанс: застать меня врасплох. Штирнер».

– Посмотрим, кто победит! – крикнул Качинский, в волнении поднял голову, которая тотчас же упала назад. – О дьявол! Но вы не запугаете меня этим, Штирнер!

Подъехали к больнице. Качинского перенесли на руках. Стены комнаты завесили металлическими сетками.

Врачи ничего не могли понять в болезни Качинского, и ему пришлось с улыбкой объяснить им.

– К сожалению, медицина бессильна помочь вам, – сказал старший врач, разводя руками.

– Я знал это, – ответил Качинский. – Придется создавать новую медицину или прибегнуть к гомеопатии.

Врач недовольно тряхнул головой.

– Гомеопатия – шарлатанство.

– Не всегда, – улыбаясь, ответил Качинский. – Принцип гомеопатии – лечить подобное подобным. Вот в каком смысле я говорю о гомеопатии.

Зауер первый понял мысль Качинского.

– Вы хотите применить для лечения ваш мыслепередающий аппарат?

– Ну конечно. Я передам моей «машине-мозгу» мысль, что мои мозговые центры, ведающие чувством равновесия, должны восстановить свою деятельность, потом сам восприму это излучение, усилив его. Так как Штирнер действовал на расстоянии, а я буду подвергать себя контрвоздействию возле самого источника излучения, то думаю, что мне удастся вернуть потерянное чувство равновесия… Сделаем опыт!

Врачи с недоверчивым интересом следили за опытом. Но когда Качинский неожиданно поднялся с земли и начал размахивать руками, стоя на одной ноге, все зааплодировали.

– Это прямо чудо! – крикнул молодой врач.

– Если не была симуляцией сама «болезнь» Качинского, – тихо проворчал старый врач.

Так было положено начало новой медицине, получившей впоследствии широкое применение в самых различных областях – от лечения нервных болезней до совершения безболезненных операций без применения наркоза.

– Скажите, – спросил Зауер Качинского, когда они остались одни, – почему «удар», посланный Штирнером, поразил только вас? Ведь если Штирнер сумел точно определить направление, откуда послано вами мыслеизлучение, то его ответный луч мог встретить на пути других людей, не защищенных сетками. Почему же луч не задел их?

Качинский подумал.

– Я думаю, это уж не так трудно объяснить. Штирнер, получив мое мыслеизлучение, мог тотчас проанализировать его длину, частоту волн – словом, все те характерные особенности, которыми отличается моя передающая радиостанция, то есть мой мозг. Ведь каждый мозг излучает электроволны, несколько отличающиеся от излучения мозга других людей. Установив характерные особенности моего мыслеизлучения, Штирнер послал ответную «пулю», поразившую меня, на волне той же длины и частоты. И она воспринята была только мною. Это самое естественное объяснение. Но я думаю, что он мог послать излучение и «на предъявителя», если так можно выразиться.

– То есть?

– То есть он мог послать мысленное внушение: «у человека, излучившего мысль против меня, должны парализоваться двигательно-волевые центры». Я человек, пославший это излучение, значит у меня…

– Но разве можно делать такие внушения? Были такие случаи в практике гипноза?

– Не помню, хотя ничего невозможного в этом нет. Во всяком случае, первое объяснение мне самому кажется проще и логичней. Ну, с этим кончено. Теперь за дело! – бодро сказал Качинский. – На этот раз мы попытаемся действовать иначе. Мы окружим Штирнера целым кольцом наших «пушек» и будем действовать на него сразу со всех сторон. Конечно, он может парировать наши удары, обходя круг своим направленным лучом. Но пока он будет делать этот круг, каждая наша «пушка» успеет излучить по снаряду мысли.

– А что, если нам направить наши излучения и на слуг в доме? Ведь если мы заставим их уйти из дому, Штирнеру некому будет приносить пищевые продукты, он будет обречен на голод и принужден будет сдаться, – сказал Готлиб.

– Прекрасно. Мы применим и этот способ, – согласился Качинский.

Срочно были изготовлены радиомашины, излучающие мысль. Когда все было готово, «главнокомандующий» выехал на позицию с тридцатью «орудиями», которые были расставлены вокруг города на расстоянии нескольких километров.

Качинский отправил Штирнеру ультиматум:

«Наши мыслеизлучения должны убедить вас в том, что настал конец вашему исключительному использованию новой силы – передачи мысли на расстояние. Наравне с вами этой силой владеют другие. Дальнейшая борьба при таких условиях бессмысленна. Она только усилит общественные бедствия и страдания масс. Если даже вы изолируете лично себя от влияния наших мыслеизлучений, мы парализуем вашу разрушительную деятельность; на всякое ваше мыслеизлучение массового характера мы ответим контризлучением, контрприказом. Мы можем гарантировать оставление вас живым при немедленном выполнении следующих условий:

1. Немедленно вернуть нормальное состояние и свободу воли всем подвергшимся действию ваших мыслеизлучений.

2. Совершенно прекратить в дальнейшем всякое мыслеизлучение с вашей стороны.

3. Сдать все машины и электроустановку, обслуживающие мыслеизлучения.

В случае вашего отказа или неполучения ответа я не остановлюсь перед крайними средствами.

Качинский».

В то же мгновение он отправил и мысленный приказ всем слугам Штирнера бежать из дома.

Но Штирнер был наготове.

Он прочитал автоматически записанную мыслерадиограмму и тотчас отправил ответ:

«Я сложу оружие тогда, когда сам найду это нужным».

Вдруг он заметил, что слуги бегут из дома. Он сразу понял причину этого бедствия и послал сильнейшее излучение с приказом вернуться.

Слуги заметались, как в пламени пожара. Перекрещивающиеся излучения двух противоположных мыслей бросали их из стороны в сторону, и они метались по дому. Два «желания» раздирали их одновременно: бежать из дома во что бы то ни стало и ни в коем случае не покидать его. Люди то бросались к дверям, то бежали обратно. Некоторые из них цеплялись за мебель, косяки дверей, отопительные трубы, чтобы удержаться на месте. И вся эта необычайная суета происходила без единого звука.

Излучения Штирнера были ближе и, очевидно, сильнее. Они удерживали слуг. Постепенно слуги вернулись на свои места.

А в это время Штирнер уже послал новое излучение мысли.

Он поднял поголовно все население, еще оставшееся в городе, и дал приказ идти и разрушить машины врагов.

И люди бросились из города, как при землетрясении, выполнять приказ Штирнера. Эта атака была неожиданной. И толпе удалось разбить несколько мыслепередатчиков. Но большинство бойцов Качинского вовремя поняли значение бегущей толпы и излучили волны паники. И люди заметались в бешеном хороводе, смешались в водовороте двух излучений, не будучи в силах ни вернуться, ни наступать…