Текст книги "Выходит продюсер"

Автор книги: Александр Роднянский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

В стране, где я родился и вырос, можно было сделать что-то общественно значимое. Это был и подарок, и вызов, на который можно было ответить только искренним желанием не упустить шанс. Лет пять я и мои друзья-коллеги жили в счастливом заблуждении, что мы делаем главное дело нашей жизни. Большинство бывших сотрудников «1+1» вспоминают те годы как самое яркое и самое настоящее, что было в их жизни. Мы пытались построить новое независимое ТВ в новой независимой стране.

Проектов было много, а идей еще больше.

Для меня, для нескольких сотен сотрудников канала «1+1», для многомиллионной аудитории самое главное происходило с момента основания канала до 2004 года, и этого главного, конечно же, на официальном сайте сегодня не найти. После «оранжевой революции» «1+1» постепенно превратился исключительно в бизнес: во главу угла встало извлечение прибыли в интересах акционеров. До этого канал был неотъемлемой частью бурных общественных, культурных и политических процессов, сотрясавших Украину в первые пятнадцать лет ее независимого существования.

В отличие от «Интера», унаследовавшего частоту и программирование «Останкино» (Первого канала) на Украине, «1+1» был создан с нуля с первоначальной инвестицией всего в $400 тыс. У него была головокружительная судьба: взлет – и затем яркая жизнь, наполненная политической борьбой и судебными тяжбами (десятки исков, оспаривавших законность полученной нами лицензии, поданных в попытке контролировать редакционную политику канала). Жизнь, закончившаяся для меня продажей моей доли в 2008 году. За этот период я превратился из скромного независимого продюсера в постоянного члена украинского списка Forbes, «украинского медиамагната» (так меня называли в Википедии и других источниках) – более чем неожиданное превращение для киевского молодого человека из интеллигентной семьи.

Мы неутомимо обыгрывали бренд «1+1» в межпрограммных проектах. Например, объединили в одном 30-секундном идентификационном ролике (видео, представляющем зрителю бренд канала) Кристиана Бардарда, южноафриканского кардиохирурга, первым произведшего удачную пересадку сердца, и нашего кардиолога-новатора, знаменитого врача Николая Михайловича Амосова. Таким способом мы «присоединяли» образ украинца к западному миру, недвусмысленно подчеркивая: советская изоляция осталась в прошлом, Украина – часть мира, ее судьба – часть общемировой судьбы. Эта кампания длиною в несколько лет так и называлась: «1+1».

Другой такой «символический» межпрограммный проект носил название «Нас 52 миллиона». Он говорил о единстве разноязыкой, во многом культурно разрозненной Украины. Мы, желая вызвать у новой страны чувство сплоченности, предложили зрителям прислать нам свои фотографии и свои истории. В проекте участвовало просто огромное количество людей, из их историй мы составили большое полотно жизни страны, из разных лиц – коллективный портрет молодой Украины. Это было несколько сотен мини-программ с хронометражем в одну минуту, каждая из которых представляла одного человека, приславшего свои фотографии.

В чем-то мы, безусловно, были образцом «пропагандистского телевидения». Но в эйзенштейновском смысле: мы говорили только о том, во что сами искренне верили, – о новой европейской стране с тяжелым прошлым и светлым будущим.

У любого пропагандистского телевидения, встроенного в систему политических отношений, есть сущностная проблема: само по себе оно может быть вменяемым, адекватным, вполне качественным, но это переменные, а не константы. Когда такой телеканал оказывается под новым контролирующим началом, его можно развернуть на 180 градусов: изменить содержание, перераспределить ресурсы, сохранить, конечно, пропагандистский характер, но уже в ином ключе. Когда к концу 90-х после очередных выборов и сопутствовавшего им политического давления я понял, что информационное телевидение неизбежно становится инструментом в чьих-то руках, я решил: честнее заниматься телевидением рыночным, ориентированным на бизнес-результаты.

Тем более что в 1996 году, после полутора лет эфирного успеха, мы ответили согласием на предложение агрессивно развивавшейся американской компании CME продать ей 50 % акций за $22 млн. Для нас это было признанием успеха и, конечно, невероятной финансовой удачей, для CME – свидетельством эффективности их стратегии развития: на волне новостей об успешном выходе на рынок Украины CME удачно провел IPO на NASDAQ. С этого момента «1+1» стал частью американской публичной компании со всеми вытекающими для нас последствиями – отчетность, финансовая прозрачность, стратегия развития.

* * *

Надо сказать, что для меня история «1+1» началась еще в Германии, когда я работал на ZDF и беспрестанно атаковал европейские фонды, финансирующие производство телевизионного и киноконтента. Я пришел к мысли, что только телевидение может обеспечить стабильное и предсказуемое будущее продюсерской компании, которую я незадолго до этого создал. Кино – слишком рискованное дело, его успех зависит от успеха каждого выпускаемого фильма.

Я многому научился за пару лет и начал думать в таких категориях, как блок вещания, регулярные программы, сериалы. Мой опыт продюсирования в Европе был в каком-то смысле уникальным, и будущей точкой приложения нового опыта я видел тогда Москву. Зрелый немецкий рынок не сулил прорыва, но в России, где коммерческое телевидение только начинало развиваться, он был возможен. Я уже вел переговоры о создании телевизионной компании в России, и неизвестно, как бы все обернулось, если бы в самолете Москва – Киев в соседнем кресле не оказался мой давний киевский знакомый Александр Зинченко.

В конце 80-х он был секретарем ЦК комсомола Украины по идеологии и поддержал те самые «Усталые города», когда у фильма возникли трудности. Фильм не выпускали: несмотря на перестройку, у товарищей от идеологии в Госкино Украины к нему было множество претензий. А Зинченко взял и пришел на премьеру в «логово» фронды – в киевский Дом кино, и одним этим подчеркнул важность фильма. После полугодовых хождений по инстанциям при поддержке перестроечного Союза кинематографистов СССР фильм выпустили. Не благодаря Зинченко, но жест его я тогда оценил.

В момент нашей новой встречи в 1994 году Зинченко как раз готовился к очередному карьерному рывку, связанному с предстоящим приходом к власти Леонида Кучмы. Ему было поручено работать с творческой молодежью и заботиться о лояльности СМИ по отношению к новому кандидату. В самолете мы обменялись впечатлениями о состоянии тогдашнего украинского ТВ, и я рассказал о своих возможных проектах в Москве. Но Зинченко неожиданным образом отвлек меня от московских планов: он заговорил о создании нового телеканала на Украине. Команда Кучмы, в которую входил Зинченко, столкнулась с противодействием украинских медиа и с их зависимостью от российских СМИ, доминировавших на Украине. Понятное дело, что встал вопрос о создании альтернативы. Это было поручено Игорю Плужникову – крупному бизнесмену, также принадлежавшему к ближайшему окружению Кучмы. Его черновицким земляком и близким другом был Зинченко. Они начали работать над концепцией того, что в будущем стало телеканалом «Интер» (главным конкурентом «1+1»).

В тот момент – из неожиданных деталей, обстоятельств, случайных встреч – у меня начала складываться идея нового украинского ТВ. Тогдашнее украинское телевидение, провинциальное, номенклатурное, я и мои друзья люто презирали. Я помнил, как украинские госструктуры – партийные и министерские – закрывали многие замечательные фильмы, а Москва их принимала. Я хорошо знал все обстоятельства выдавливания со студии им. Довженко режиссеров Григория Чухрая, Александра Алова и Владимира Наумова. Я помнил, как на Украине посадили Сергея Параджанова, инкриминируя ему то валютные операции, то ограбление церквей, то гомосексуализм. В советские годы Украина была, пожалуй, самой политически консервативной частью страны. Однако я решил делать там новое телевидение, искренне рассчитывая на то, что приходят другие времена, что четыре года независимости изменили политическую реальность страны, хотя реальность телевизионная осталась прежней: в независимом государстве первая кнопка по-прежнему принадлежала российскому «Останкино», вторая кнопка – по-советски провинциальному УТ-1. Доля УТ-1 была примерно 7 %, «Останкино» – 70 %. Больше каналов, по сути, не было – только дециметровые.

Появление на политической сцене Леонида Кучмы тогда воспринималось как знак грядущих перемен во всех сферах жизни. На фоне прежнего президента, советского партаппаратчика Леонида Кравчука, Кучма казался мне политиком нового типа: профессор, доктор технических наук, в прошлом директор крупнейшего военно-промышленного завода. Придя к власти, Кучма заявил, что нужно создавать новое украинское телевидение. Однако открыть национальный телеканал одним волевым усилием, даже при поддержке власти, у нас не вышло.

Идея Зинченко и Плужникова заключалась в том, чтобы на основе программирования канала «Останкино» сделать украинский канал, совместив развлекательные передачи российского ТВ с новостями и политическими передачами ТВ украинского (позже эта идея была реализована при создании канала «Интер»). Тогда же, в 1994 году, Зинченко попросил меня написать проект задуманного им «Интера». Мы с моим институтским товарищем Володей Оселедчиком подготовили двести страниц концепции. «Интеру» образца 1994 года концепция наша не пригодилась (зато летом 1995 года мы с Оселедчиком использовали ее уже при запуске «1+1»), потому что выяснилось, что от нас с моим братом Борисом требуется не только креативность, но и финансы. Плужников не хотел полностью брать на себя финансирование, предложив нам такие условия: мы инвестируем в канал вместе с ним 50 на 50, но доля наша составит всего 12 %. Это показалось нам неприемлемым.

Ситуация с зашедшими в тупик переговорами, конечно, не была тайной для тогдашнего министра информации Украины Зиновия Кулика, с которым мы были знакомы еще с конца 80-х. Кулик, блестящий тележурналист, неоднократно приглашал меня в эфир своей очень популярной в годы перестройки передачи, украинского аналога программы «Взгляд». Зиновий Владимирович осознавал, что перед ним стоят две главные проблемы: отсутствие денег и недостаток телевизионных профессионалов. Силами прогнившего и устаревшего аппарата государственного телевидения создать что-то новое и свежее было невозможно. Пожалуй, он даже обрадовался, услышав историю переговоров от начала до конца.

У него был свой профессиональный интерес: состояние подведомственного ему канала УТ-1 иначе как катастрофическим назвать было нельзя. Инфраструктура безнадежно устарела, денег не было – ни государственного бюджета, ни сколько-нибудь серьезных рекламных поступлений. Не было там, в отличие от «Останкино», и популярных телепрограмм. Он понимал, что надо что-то менять, но людей, способных это сделать, да и представления о том, в какую сторону двигаться, у него не было. Денег он от нас не хотел: сотрудничество было оформлено договором, по которому мы (то есть наша с братом компания «Иннова фильм») должны были бесплатно поставлять на канал программы, а за это мы получали право продавать в своем эфире столько рекламы, сколько разрешал закон – до 20 % от общего эфирного времени. Блок вещания состоял из шести часов ежедневно: три утром, три вечером, и в него поначалу входило все, кроме новостей.

С коммерческой точки зрения ситуация была неоднозначной. Прежде всего потому, что рынка рекламы на Украине в то время просто не существовало. На УТ-1 минута рекламы продавалась примерно за два килограмма мяса. Случалось, что сотрудники телеканала меняли минуту рекламы на пару кроссовок. При этом на канале существовало огромное количество продавцов рекламы. А нам нужно было выстроить централизованную систему ее продаж, чем мы и занялись. Мы прекрасно понимали, что нас ждут годы работы и инвестиций, прежде чем канал начнет зарабатывать на рекламе настоящие деньги. С другой стороны, потенциал в этом мы видели колоссальный. Поэтому мы привлекли к сотрудничеству российскую компанию «Видео-Интернешнл», уже доказавшую свою эффективность работой с ВГТРК и холдингом Владимира Гусинского в России.

Такова была стартовая модель. Создание нового канала одобрил президент, и 3 сентября 1995 года мы вышли в эфир. Зачем я уделяю столько места переговорам, событиям, страстям вокруг создания канала? Чтобы сказать: когда продюсируешь проект, приправленный политикой, не стоит ожидать стопроцентного исполнения планов и договоренностей.

Концепция может измениться, как в старом анекдоте, в любой момент.

* * *

Для меня не стоял вопрос, где искать людей для нового телеканала.

Конечно, не на ТВ. Только на киностудиях. В отличие от телевидения украинские киностудии не были провинциальными – они были частью огромной советской системы кинопроизводства, там работали люди, создававшие знаменитые, любимые зрителями фильмы, завоевывавшие призы на международных кинофестивалях. Другими словами, киностудии были местом концентрации талантливых людей.

В Киеве студий было четыре: им. Довженко, «Киевнаучфильм», «Укркинохроника» и «Укртелефильм». К 95-му году от затянувшейся безработицы творческая интеллигенция впала в апатию. Так что нас полюбили сразу уже за то, что в бесперспективной ситуации мы взяли и затеяли новое дело. Если четыре года назад в студийных коридорах шептались, что я уехал навсегда, то теперь весь Киев гудел, что я вернулся и что-то затеваю. К нам потянулись люди. Первые собеседования, первые совещания, первые решения – все происходило в кафе Дома кино.

Ни команды, ни офиса, ни производственной базы у нас не было. Все с чистого листа. У моей мамы, Ларисы Роднянской, которая тридцать лет проработала в кино, был офис в Доме кино. Она одной из первых на Украине создала частную кинокомпанию. По натуре очень далекая от бизнеса, но невероятно предприимчивая и энергичная, она сразу поняла, что в новых условиях это единственный шанс продолжить работу самой и дать работу друзьям и просто любимым режиссерам. На протяжении пятнадцати лет ее компания работала в структуре Союза кинематографистов. В советские времена, когда открыть частную компанию было невозможно, союз по ее инициативе выступил учредителем. Как только появилась возможность создавать хозрасчетные предприятия, студия «Контакт» (так мама ее назвала) продолжила работу уже самостоятельно. Прибыли студия не приносила, у нее не было внятной стратегии развития или бизнес-плана, но «Контакт» стал – и это было очень важно для того времени – средоточием творческой жизни: в крошечном офисе в Доме кино все время «клубилась» самая талантливая киевская публика. Там в 1995 году и родился «1+1».

* * *

Новая страна должна была заговорить на собственном языке. А у многих украинский ассоциировался с глухой провинцией, с варварским суржиком. В телевизионном эфире украинский язык был языком села, в лучшем случае языком «Сонячнi кларнети» – программы про народное творчество, уровень вербальной культуры которой служил основой для анекдотов и сальных шуток. Целое поколение граждан Украины выросло с ощущением, что все модное и столичное говорится и пишется по-русски. В то же время у нас в театральном институте многие говорили по-украински. Язык этих людей, безусловно, отличался от той украинской речи, которая неслась из радиоточек и из телевизора. Но и в 70-е, и в 80-е говорить в компаниях по-украински было лингвистическим диссидентством, эдакой фрондой.

Перейдя на украинский, мы должны были преодолеть представление об украинском ТВ как о чем-то неполноценном, провинциальном. Нам нужно было изменить сам статус украинского в головах соотечественников: из языка провинциалов он должен был стать языком столичных денди.

На нашем канале появились такие ведущие, каких никогда не было на Украине, да и в России таких тоже было немного. Первыми ведущими стали Люда Клепакова и Юра Макаров, мой близкий друг. Люда – красавица с французской интеллигентной внешностью, прекрасно разбиравшаяся в кино, и Юра – человек из «белой эмиграции». Его дедушка, обосновавшись в Аргентине, написал книгу «Моя служба в русской гвардии», его папа жил в Париже. Это тот самый Юра, с которым я позднее познакомил Режиса Варнье, когда мы искали сюжеты для фильма «Восток – Запад». На канале работали и другие современные люди с блестящим украинским. Некоторые намеренно говорили с легким английским акцентом, подчеркивая свою «европейскость» (например, Мыкола Вересень, который начинал свою карьеру журналиста со стажировки на радио BBC). Было наивно, конечно, но обаятельно. Мы брали людей прямо из института – со второго, третьего курса факультетов журналистики – и быстро выпускали в эфир. Учились они на ходу. В основном это касалось новостных журналистов, многие из которых после блестящей журналистской карьеры оказались сегодня в парламенте – Андрей Шевченко, Оксана Зиновьева.

Украинское телевидение в отличие от российского не стало наследником телевидения советского. В России люди в кадре преимущественно остались те же, хотя изменились интонация и содержание программ. А на Украине победила модель частного телевидения, и новые каналы создавались с нуля, привлекая свежих людей, демонстрируя креативность, постоянно находясь в поиске творческих решений. Традиционно первые семь мест в топ-10 самых популярных телеканалов Украины занимают частные каналы, в то время, например, как в России три лидера в той или иной степени принадлежат государству.

Самым главным тогда для нас было сформировать у зрителя чувство нового языка, приучить его к новым лицам и создать своего рода коллективный портрет ведущего как образ новой страны. Ведь ТВ – это про личность, про человека на экране. Он медиатор и создатель смыслов, он проживает со зрителем часть своей жизни. И он же до какой-то степени лицо страны, собирательный образ ее общества. Лица наших молодых ведущих, с прекрасным украинским языком, живо мыслящих, без комплекса превосходства украинской культуры и истории, но и без комплекса неполноценности, сложились в полноценное высказывание о том, какой мы хотим видеть свою страну: Юрий Макаров, Людмила Клепакова, Мыкола Вересень, Ольга Герасимюк, Алла Мазур, Анна Безулик, Данило Яневский. На протяжении многих лет в топ-10 самых популярных телеведущих Украины не меньше девяти всегда были с канала «1+1». И в 2006 году, когда я уже давно переехал в Москву, украинский журнал «Фокус» впервые опубликовал топ-100 самых влиятельных и популярных телеведущих страны. Из первых двадцати позиций больше половины занимали те, кто либо работал на «1+1», либо был выходцем из той самой команды, с которой мы запускали канал.

«Лица канала» остаются в памяти зрителя, он к ним привыкает – так формируется лояльная аудитория. Мы с самого начала запустили кампанию по продвижению наших ведущих, представляющих свои программы. Мы создавали собственную систему «звезд». И, надо сказать, получалось. Уже через год ведущие «1+1» становились мегазвездами. Связано это было в первую очередь с растущей популярностью канала.

При появлении нашей первой ведущей Людмилы Клепаковой, ведущего программы «Табу» Миколы Вересня или ведущего «Телемании» Юрия Макарова на улицах, к примеру, Львова или Луцка останавливалось движение – граждане толпой, не разбирая дороги, бежали за автографами. Это не только льстило самолюбию. Канал благодаря популярности «эфирных» людей превратился в opinion-maker, генератор мнений и репутаций.

Можно утверждать без преувеличения: почти все лучшие творческие силы Украины пришли работать на «1+1». Конечно, в первую очередь это было обусловлено тем, что возможностей применить себя для творческих людей в тот момент было не очень много. Профессионалы высокого уровня, в прошлом кинорежиссеры и кинооператоры, становились режиссерами и операторами нашего телеканала. Мы создали мощную редакторскую группу под руководством семейной пары – филолога Ольги Чернилевской и ее мужа, известного поэта Станислава Чернилевского. Чуть ли не круглосуточно они переводили на литературный украинский закупленные нами американские сериалы. Объем переводческого труда был огромен, качество для украинского эфира – беспрецедентно высоким. Герои сериалов «Династия», «Мелроуз Плейс», «Беверли Хиллз 90210», «Детектив Нэш Бриджес», совсем не известные тогда нашей телеаудитории, заговорили с ней на живом литературном украинском языке. Сериалы произвели настоящий фурор: «Детектив Нэш Бриджес» показывал долю в 39 %, «Династия» – 59,2 %, «Мелроуз Плейс» – 63 %, «Секретные материалы» – 55 %. Один мой приятель тогда как-то обронил, что для многих зрителей показанный нами сериал «Беверли Хилз 90210» был не только развлечением. Оказывается, благодаря ему некоторые мои соотечественники усвоили, что вилку держат в левой руке, нож в правой, а душ принимают утром и вечером.

Название «1+1» (или «Плюсы») придумалось просто. «Первый национальный канал», на котором мы выходили, плюс «первый независимый партнер». Получилось «1+1».

Название полюбили сразу. Оказалось, что идея сложения всем близка (мы к тому времени пережили немало «вычитаний»). К тому же название вызывало вопрос: что это значит? И каждый легко находил на него собственный ответ. Когда мы с арт-директором Ольгой Захаровой думали над позиционированием канала, его местом в жизни страны и имиджем, легкость интерпретации дала нам бессчетные варианты. Тут же родился слоган: «Ты не один! – «1+1»». Мы пошли дальше и стали множить: 1+1+1+1+1… Так появился проект «Нас 52 миллиона», о котором я уже говорил.

Граждане Украины в 95-м году еще не вполне понимали, что́ их связывает. Да и среди руководства страны мало кто осознавал, что такое брендовые атрибуты государства. Наш канал ежедневно и многократно отвечал на вопрос, что такое Украина и кто такие сегодняшние украинцы. «1+1» стал первым осознанным брендом страны, и его быстрый и грандиозный успех я связываю именно с этим обстоятельством. Уже через год после выхода в эфир на Западной Украине доля канала иногда доходила до 95 %, то есть зрители смотрели только «1+1». Вообще, география смотрения много говорит не только о созданном нами канале, но и о том, где именно наши убеждения и наше ви́дение страны, роли ее и дальнейшего пути развития находили больший отклик. В рекламной брошюре «1+1» 1998 года была отдельная страница с наглядной картой Украины и цифрами смотрения: в будние дни в прайм-тайм на западе средняя доля «1+1» составляла 43 %, на севере (включая Киев) – 40 %, на юге – 23 %, на востоке и в Крыму – 13 %.

* * *

В ночь на 1 января 1997 года мы вышли в эфир в удвоенном объеме вещания, с новым программированием, а главное, на новой частоте бывшего канала УТ-2 и с собственными новостями. Наше детище включилось в украинскую политическую борьбу. В эфире «1+1» появились ток-шоу, в том числе политические: ставшее позже знаменитым «Табу», принципиально двуязычное, отражающее две главные политические концепции украинского настоящего и будущего: с Россией мы или мы с Европой. Или известное в России «СВ-шоу» со штампами общественного бессознательного. Или «Без табу» блистательной Ольги Герасимюк, которая вмешивалась в судьбы людей, вошедших в столкновение с властью. Или «Последняя баррикада», задолго до российского «Гордона» заговорившая о современной культуре «с последней прямотой».

На «1+1» появилось первое на Украине утреннее прямоэфирное шоу – «Сніданок». Забавно оно было уже тем, что зритель не только получал информацию, но еще и следил за отношениями двух ведущих – Ани Безулик и Данило Яневского. Отношения эти строились почти как в «мыльной опере»: симпатия сменялась конфликтами, конфликты – юмористическими ситуациями. Еще там был очень любопытный прогноз погоды: его представлял кот, причем в стихотворном виде.

Прямоэфирные программы шли на «1+1» ежедневно по семь часов. Все они появлялись в маленькой студии площадью 70 квадратных метров – и «Завтрак с «1+1»», и новости, и детская развлекательная программа «Не все дома». На дворе были 1997–1998 годы, компьютерные игрушки были далеко не в каждом доме, а тут деткам в прямом эфире предлагали разные забавы вроде «найди свинку»: ребенок звонил в студию, по телефону командовал камере – «правее, левее, вперед» – и должен был таким образом найти спрятанного в студийном пространстве маленького розового поросенка.

В 1998 году мы совместно с «НТВ-Профит» сняли первый на постсоветском пространстве сериал о нашей тогдашней жизни, с новым героем – молодым, богатым, успешным, представлявшим, как тогда говорили, «новые либеральные ценности» – «День рождения Буржуя» (автор сценария Юрий Рогоза, режиссер Анатолий Матешко). Разумеется, были в сериале тайны, происки «невидимого» антагониста, мистика, убийства… Но все было свое, современное, очень узнаваемое, что было не просто редкостью – первой попыткой освоения новой жизни в сериальной продукции. Как результат – пустые улицы городов и невероятная по нынешним временам доля аудитории в 60 %. В России на НТВ показ «Буржуя» был не таким триумфальным, но тем не менее очень успешным.

Еще одной несомненной нашей удачей тогда была телеигра «Первый миллион» – украинская версия знаменитого формата «Кто хочет стать миллионером?». Она вышла чуть позже своего российского собрата «О, счастливчик!». Это был очень непростой в реализации и очень популярный формат. С программой у нас была одна забавная сложность: «проиграть» зрителям миллион гривен никак не удавалось. Не потому, что нам этого миллиона было жалко (хотя сумма была приличная, около 200 000 долларов), просто игроки не хотели рисковать: доходили до первой существенной суммы, забирали денежку и, довольные, покидали поле битвы. Понять их, конечно, можно. По тем временам и зарплата в $200–250 казалась большой, а уж 32 000 гривен (почти $7000) – и вовсе сказка. Но что игра так и не дошла до своей кульминации, мне до сих пор очень жаль.

* * *

Мы по-мальчишески гордились уровнем нашего «продукта» и тем интересом, который он вызывал у сильных мира сего. Тогда мы не вполне отдавали себе отчет, какими могут быть плоды этого интереса.

С того момента, как у нас появились новости и политические программы, мы позиционировали эфир «1+1» как площадку для общественной дискуссии, где представлены точки зрения разных политических сторон, в том числе и отчаянно враждующих. Мы были уверены: именно в этом состоит журналистский профессионализм, а нам твердили, что мы романтики. Впрочем, мы быстро поняли, что если ты приглашаешь парламентариев в студию, задаешь им неудобные вопросы, если ведущий превосходит высоких гостей в красноречии и глубине анализа, то эти парламентарии начнут воевать с тобой самыми непарламентскими методами.

В ночь с 29 на 30 марта 1998 года мы всем каналом пережили первые в нашей телевизионной практике парламентские выборы на Украине: удивительно свободные, пестрые и непредсказуемые. И впервые в эфир вышла наша новая программа «Ночь выборов». Начали в восемь часов вечера в прямом эфире, закончили в три ночи. Большая студия, беспрерывный новостной поток, связь с основными политическими центрами, с улицами и площадями – такого формата страна еще не видела. В ту ночь перебывали в нашей студии практически все интеллектуалы страны (совсем не только политики!) – историк Мирон Петровский, философ Мирослав Попович, великий актер Богдан Ступка… И даже после завершения эфира не хотели расходиться, сидели еще часа полтора в единственном незакрывшемся кафе телецентра и говорили о том, какой будет эта страна в дальнейшем и как сдержать коммунистов.

Парламент Украины (Верховная Рада) в 1998 году был насквозь левый, он открыто враждовал с президентом Кучмой. Когда мы получили вещательную лицензию на десять лет, парламентарии пошли в яростную атаку на «рупор кучмовского режима». А когда попытка заблокировать решение о лицензии провалилась, попытались лицензию отобрать.

Нашей «линией укреплений» была лишь качественная журналистика: в нашем эфире все без исключения политики страны могли участвовать в дискуссии. Нам удавалось вести себя по-джентльменски, но политическая ситуация обострялась, и в условиях борьбы за существование канала и за его независимость интеллигентное поведение давалось нам все сложнее.

Первые несколько лет «1+1» был вполне сбалансированным телеканалом, который представлял все точки зрения и давал слово всем, кто хотел высказаться. Внутри правительственной элиты нас называли не «1+1», а «50 на 50». Наша «взвешенность» для людей во власти была чем-то вроде ненадежности, а я принимал их «50 на 50» как комплимент.

Когда ступаешь на политическую тропинку – неизбежно скользкую, не спорьте, – возникает соблазн понять одних, осудить других и подыграть третьим. И, поверьте, можно найти миллион честных аргументов «за» и «против» для внутреннего компромисса. Но важно не забывать, что игры с политикой не имеют никакого отношения к журналистике. К другой вечной профессии имеют, а к журналистике – нет.

Наступление власти на редакционную политику всегда начинается очень мягко, но стремительно приобретает катастрофический размах. Мы делали году в 97-м репортаж из Крыма о посягательстве на бизнес одного предпринимателя. Журналист раскопал, что лоббировал этот рейдерский захват тогдашний зять Кучмы Игорь Франчук. После выхода сюжета в эфир Кучма деликатно заметил, что мы могли бы и не упоминать, что Франчук его зять, а ограничиться фамилией. С таких мелочей все и начинается: сначала не говорите, что зять, потом не называйте фамилию, а в один прекрасный день вообще сидите и молчите.

Вокруг Кучмы клубились разношерстные группы влияния, бесконечно друг с другом воевавшие. «Мочили» они друг друга телевыстрелами – медийными сюжетами. Записывали друг про друга компроматные передачки и попеременно носили их главе государства. А в случае одобрения «заряжали» в эфир. Так ведущие телеканалы втягивались в межклановые споры.

Чтобы разобраться в этой подковерной византийщине, Кучма приглашал к себе руководителей основных каналов и выяснял, кто против кого и как играет. Мы стали общаться чаще и больше, чем было отведено протоколом на телевизионные дела. При этом в администрации президента были сотрудники, контролировавшие эфир, – могущественные люди, которые как бы отвечали за «1+1». С ними тоже надо было выстраивать отношения. Одно время я ездил в администрацию президента как на работу.