Текст книги "Путник"

Автор книги: Александр Рубан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Рубан Александр
Путник

Рубан Александр

Путник

Клаус Опрокинь-Кувшин

(по мотивам драматической баллады Курта Бартеля

"Клаус Штёртербеккер")

1.

Если бил – так убивал.

А кувшин с вином

одним духом выпивал,

ставил кверху дном!

Эти подвиги вершил

в позабытом веке

Клаус Опрокинь-Кувшин,

Клаус Штёртербеккер.

Кто он? Для купцов – пират,

Господа забывший.

Для баронов – лютый враг

(бывший раб, но бывший).

Для любимой – царь и бог

ныне и навеки,

и причина всех тревог,

и предмет опеки:

прёт, не пробуя ледок,

не пытая броды...

Жизнь его – один глоток,

но глоток – свободы.

Воля – сладкое вино.

Лей, судьба, не ахай!

Пил и пил его бы... Но

поперхнулся плахой.

2.

Гамбург. Пристань. Торг и крик.

Блеск средневековья.

Красное вино зари

расплескалось кровью.

Видишь, Клаус? – небосвод,

накренясь, помедлил

и плеснул на эшафот

твой глоток последний,

и забрызганы вином

рубища и шпоры,

и узорное окно

перед праздным взором,

пурпур с графского плеча,

рваные рубахи,

яркий фартук палача

и кумач на плахе.

И по сходням с корабля

ты гремишь оковами,

а ухмылка короля

так средневекова.

Юркий поп к твоим губам

тычет крест, и видно,

что движения попа

так иезуитны.

К эшафоту согнана

силища народа,

но безмолвствует она,

не пьяна свободой.

Сны о воле – снова сны.

А хлысты горячие

отрезвляюще больны

для спины батрачьей.

3.

Из тьмы да в свет – ослепнешь

и сникнешь, оробев.

Но будущее лепишь

из светлого в себе.

Неспешно, осторожно...

А хочется, чтоб враз.

А верится, что можно

из тьмы да в свет – сейчас.

Из грязи, кривотолков,

из попросту клевет,

из тёплых нор кротовьих

выскрёбываешь свет.

Дверной глазок... гнилушка...

ещё дверной глазок...

Как медленно! Как нудно!

Не вытерпел. Не смог.

Гнилушек горстью полной

чуть высветил тропу,

подобье полдня поднял

и – ослепил толпу.

Глаза взревели пушками.

Закатом стал восход.

Растоптаны гнилушки.

И солнце не взойдёт.

4.

Воля – сладкое вино,

горькое похмелье.

Вот оно, кувшина дно.

Что ж, палач, не медли!

Да не прячь, палач, не прячь

стыдную слезу.

Ты же трезвенник, палач:

ни в одном глазу.

Перегаром хоть и прёт,

пьяный, ты не пьян.

Всё, палач, наоборот.

Мистика, обман.

В кандалах я (слышал звон?).

Значит, я не раб.

Ты, с мечом, разоружён,

ибо духом слаб.

Кровь с меча плащом сотрёшь.

В плащ мою главу

завернёшь.

Запьёшь. Помрёшь...

А я оживу!

Песней, как лозой, взойду,

и опять забродит,

как в бочонках винный дух,

вольный дух в народе!

Только бы мои друзья

не под твой же меч...

Ну, а так ли уж нельзя

их, палач, сберечь?

Нет, не просьба и не бред.

План, а не мечты!

Палачом ты разодет,

но палач – не ты.

Эй, король! Поспорим, а?

У всех на виду

с плахи безголовый я

встану

и пойду,

и пойду шагать, пока

рухну не дыша!

А цена невелика:

друга жизнь – за шаг.

Смейся, смейся – твой черёд.

Но плати, проспоривши!

А свидетель сделки – вот:

весь народ на площади!

5.

Крякнул мастер.

Меч сверкнул -

чётко, чисто, правильно....

Выпрямился,

встал,

шагнул

обезглавленный!

Честный к подлости незряч,

словно слеп от роду.

"Подкати ему, палач,

под ноги колоду!"

Рухнул

грудью

на лицо.

Грохнули оковы.

Вновь обманут подлецом

честный.

Безголовый.

6.

И головы рубились,

из тьмы во тьму катясь,

и холодно светились

во тьме белками глаз.

За хмурой цепью лучников

меж плахой и толпой

мерцала горстка лучиков,

не ставшая зарёй.

Кресты ломались в свастики.

Костры сгущали мрак.

Менялись лишь династии.

Веками было так.

Раб снова гнул колени

и рабьи песни пел...

Но в жилах поколений

бродил бунтарский хмель.

Он вспучивал, неистов,

темницы погребов.

Растоптанные искры

не гасли под ногой.

Тьма оседала, плавясь,

и рос рассвет в ночи...

В его сияньи, Клаус,

горят твои лучи.

Синдром Сократа

1.

Я жил, регалий не храня,

и пропивал награды,

а друг-тиран ругал меня.

Плевать. Так было надо.

Какая разница, за что?

Он верит, что не зря.

Он справедлив, но не жесток

(условно говоря).

Он честный, правильный, большой,

почти не пьёт с утра,

болеет за меня душой,

желает мне добра.

Нам не всегда легко вдвоём.

Мы спорим о культуре,

о государстве и о том,

какие бабы дуры.

Его черты лица строги,

моя ехидна рожа.

У нас не общие враги

(о них мы спорим тоже).

...Мой друг!

Со мной сегодня будь

брезгливым и безжалостным.

Ругай меня.

За что-нибудь

ругай меня, пожалуйста.

Сегодня я пьяней вина,

но нет на сердце праздника.

Твой

недруг

похвалил меня.

За что? Какая разница...

2.

Милый друг!

Твой труд напрасен.

Если мы с тобой друзья,

не тащи меня из грязи:

мне не по сердцу в князьях.

Отчего-то мне хреново

быть хоть капельку в чести

там, где взвешивают слово,

прежде чем произнести,

где важней лица личина,

где за внешностью следят,

где того зовут мужчиной,

у кого елда до пят...

Вы не хуже, вы – другие.

Я не лучше, я – другой.

Я не нужен, где крутые:

есть покруче под рукой.

Будь удачлив, друг мой милый!

Был прекрасен наш союз.

Я, с моим скорняжим рылом,

в княжий терем не суюсь.

3.

Ты рвал тунику на груди

(Аспазия починит!),

ты говорил мне:

– Не крути,

ответствуй, как мужчина,

передо мною без стыда

нутра отверзни недра,

признайся раз и навсегда:

ты друг мне, или недруг?

А ежли друг – со мной восплачь

и возликуй со мною,

но за иронией не прячь

святое и срамное!

Найди слова, но не играй

в лукавое словьё!

Сочувствуй – то есть, проявляй

сочувствие своё! -

– Мой друг!

Я не умею врать -

ни так, ни из-под палки.

Мне совестно хитон мой рвать

(да и Ксантиппу жалко).

Я фантазёр, но не поэт

и не трибун тем паче.

Я говорю: "да-да", "нет-нет", -

и не клянусь иначе.

Приемлю твой надрывный нрав,

но ведаю при том,

что никогда не буду прав

твоею правотой.

Я весь – из глины и огня,

а значит, твёрд и хрупок.

Не переделывай меня -

не соберёшь скорлупок.

4.

Я не прав. А значит, я свободен.

Только правый правящим угоден,

сыт и пьян, удачлив и силён -

потому что не свободен он.

Право, эта новость не нова:

я свободен, то есть – виноват...

Ну а ты всё ищешь правду, ибо

ты ещё не сделал непростой,

но однажды неизбежный выбор

между рабством и неправотой.

На неправых отыскать управу -

просто и почти всегда кроваво.

Стоит ли свобода правоты?

Я решил НЕПРАВИЛЬНО. А ты?

5.

Ты снова прав, мой бедный друг.

Тебе от этого не грустно?

Ведь нет безрадостней искусства,

чем быть правее всех вокруг.

Жизнь, посвящённая борьбе

за правоту, а не за счастье, -

пуста. И сердце рвёт на части

мне жалость к правому тебе.

Не ощутивший виноватым

себя, не жил и не дышал.

Вина – вот тот первичный атом,

из коего растёт душа.

Я виноват, и больно мне.

Ты – прав. Но истина – в вине.

6.

Придержи свою харизму!

7.

Душа – как море:

не безбрежна, не бездонна,

но в шторм спасают лишь простор и глубина.

Глубокая вода погасит волны,

а в мелком месте гибельна волна.

Душа – как небо:

в час фатальных невезений

лишь высота души меня спасёт

и даст возможность превратить паденье

в почти что управляемый полёт.

Душа – как плоть:

слаба и уязвима,

вот только раны от бесчисленных обид

не зарастут коростою незримой...

Но я живу,

пока она болит.

8.

Продам себя за тридцать баксов -

и хватит на прожить до Пасхи.

Сам не сумею – друг поможет.

Аванс пропью, долги умножив.

Пусть Гефсиманская гора

потерпит храп мой до утра...

Невелики мои грехи,

но спать мешают петухи.

В горшок вас, горлопаны! В суп!

Криклив, смешон и глуп ваш суд!

Я не убил, я не украл.

Почти за так почти не врал...

Но покаянный вопль Петра

блевотно рвётся из нутра.

9.

Я не утратил друга,

но оказалось вдруг:

он – из другого круга,

и я не вхож в их круг.

У них свои задачи,

игрушки, алтари.

Они живут иначе.

В своём кругу. Внутри.

А я живу снаружи.

Мы с другом не враги,

но я боюсь нарушить

проклятые круги.

Невидимы преграды,

условны рубежи.

Мы с ним, как прежде, рады

привычному: "Как жизнь?"

Жаль, видимся не часто,

и жаль, что на бегу...

Дай Бог надыбать счастье

ему в его кругу,

а мне дай Бог – снаружи...

"Всё хорошо. Беги!"

По жизни, как по луже,

расходятся круги.

10.

Я плохо спал: мне снился старый друг.

Он говорил почти по-человечьи,

но сотрясал мучительный недуг

и дух, и букву внешне здравой речи.

Он говорил: "Я понял, в чём беда!

Да в том, что вот же – светлая дорога,

но все идут не так и не туда,

за кем попало и ни с кем не в ногу!"

Он эту мысль вынашивал в тиши

и вот, приснясь мне, выплеснул больное:

"Как редкостно величие души,

не многими делимое со мною!

Когда глупцы противоречат мне, -

он говорил, – я чувствую удушье.

Гнусны и мерзопакостны оне

на фоне моего великодушья!"

Он свято верил в то, что говорил,

мой бедный друг (приснится же такое!).

Топорщились от гнева перья крыл.

Светился нимб над мудрой головою.

Залаяли собаки в унисон.

В окне луна отсвечивала мутно.

И я подумал, стряхивая сон:

"Не дай мне Бог присниться так кому-то!"

11.

Кто виноват, мой друг,

мой недруг,

моя утрата из утрат?

Что нам делить, мой враг?

Что делать,

коли никто не виноват?

12.

Мой враг! Я так тебя жалею,

как никого и никогда:

нет чувства горше и больнее,

чем безответная вражда...

13.

Я прав, но всё же

друг дороже.

Палач, полнее чашу лей!

Горька цикута,

но не горше

проклятой истины моей.

Ребятам высокого роста, которым живётся непросто

Дидактические ямбы

а

Не тот по-настоящему высок,

кто стрижкой задевает потолок,

а тот, кто даже из-под потолка

не смотрит свысока.

ё

Бывают случаи, когда

высокий рост мешает.

Но, если вдуматься, порой

и выгода не впрок.

Есть истина в словах о том,

что скромность украшает.

Ходи горбатым! Или будь

самим собой, дружок!

к

Испачкался, милок? И поделом.

А представлялся ликом на иконе!..

Закон не запрещает быть дерьмом,

поэтому оно всегда в законе.

Капитулируй (ну, хоть сделай вид!)

само предложит: мол, давай отмою...

И впредь субъектов, от кого смердит,

не трогай! Или будь

самим собою.

л

Ты снова уповал на честный бой,

а недруг прятал нож за голенищем,

и – небо свинцовеет над тобой...

Так мы находим то, чего не ищем.

Ты сам располагал своей судьбой

и мог предвидеть что-нибудь такое...

Коль выживешь – идя на честный бой,

будь при ноже! Иль будь

самим собою.

м

Когда на улице весна,

а ты к ней не готов,

когда рифмуются "Луна -

Она" и "Кровь – Любовь",

когда ты с Ней – уста к устам,

но скучно Ей с тобой,

хватай за ...ьку! Или сам

рифмуй в четвёртый раз.

н

Несладко быть высоким? Что ж -

не трожь говно,

живи горбатым,

наглей при случае

и нож

имей для встреч с таким же братом.

Поговорим об искусстве...

* * *

С камланием, шаманством, колдовством

поэзия повязана родством

по духу или, может быть, по крови.

Заклятием звучит удачный стих.

Из плоти сотворяя божество

и образ Бога воплощая в Слове,

поэт по жизни человеков ловит

и в небеса выбрасывает их.

* * *

Не ждите, не станет плеваться в народ

верблюд в караване, который идёт.

Обида горька, и кипит его кровь,

но цель далека, а погонщик суров.

Вот так и поэты: топырят губу,

но могут за это схватить по горбу.

Слюну преобильную гордо глотают

и к цели шагают. А критики лают...

* * *

Выбирайте не цель, а дорогу,

по которой не стыдно идти,

потому что не к цели, а к Богу

мы придём по земному пути.

* * *

Поющие хором, идущие в ногу

блаженны: они одолеют дорогу.

Мечталось и мне с ними в ногу идти,

но цель – в стороне от большого пути.

* * *

Хорошо поэту:

воспоёт "Газпром",

а "Газпром" за это

воздаёт добром.

* * *

Божий дар не прокормит поэта,

если люди даров не несут.

Божий суд не простит их за это,

но простит человеческий суд.

* * *

Смеётся поэт – значит,

душа у поэта плачет.

Берёт он гитару смело -

сердечко опять заболело.

Ласкает струну рукою -

сейчас он споёт такое!..

До песен ли в наших-то весях,

где что ни чиновник, то тать?

Но полно: о взятках и пенсиях

успеем ещё поболтать.

Тише! – поэт смеётся,

горючая песня льётся.

* * *

Отчаянно звеня,

истерзанная лира

бичует злобу дня

и множит злобу мира.

* * *

Клевещет лужа! – в ней

усмешка зайца

похожа на испуганный оскал...

Ах, как заметна кривизна зеркал

тому, кто обожает отражаться!

* * *

Стихосочинителю И.И.

Всё, что издано им, так похоже

на стихи, что сомнения нет:

как поэт он заметен, но всё же

в большей степени как, чем поэт.

* * *

Есть писатели – творцы,

есть писатели – борцы.

Увлечённые борьбой

собираются гурьбой.

А которые творят,

не шагают дружно в ряд.

* * *

В заботах коротая век

и суетясь от снега к снегу,

лишь Богу равен человек,

но не другому человеку.

* * *

Виктору Астафьеву

Всяк по-своему истину ищет -

кто ломает, кто строит, кто пишет,

кто уходит, прегордый собой,

в православие, в горы, в запой...

Я не верю, что чистыми стали

отряхнувшие прах от сандалий.

Чистота – не иконы, не звёзды,

а пригодный к дыханию воздух.

Даже злая судьба хороша,

если истиной дышит душа,

если ждёт от людей не подвоха,

а ещё

хоть единого

вдоха.

* * *

Когда все наконец-то лягут

и уснут, я на кухне ночью

напишу свои лучшие строчки

и умру на листе бумаги.

* * *

Подобные оранжерейной розе,

стихи честны. Они растут без фальши

на привозном, но всё-таки навозе,

в душе – от ожиренья, но страдающей.

* * *

После прочтения книги стихов Сергея Максимова

"Образ жизни"

Ты пил и пел. Я только пил

и делал вид, что слушал.

(Мне слон на уши наступил

и что-то в них нарушил).

Бренчала музыка во мне,

сквозя из уха в ухо.

Надыбав истину на дне,

балдела в рюмке муха.

Она глазаста и глуха -

мы этим схожи с ней.

Плескалась в песне суть стиха,

как истина в вине.

Ты как для Бога пел, как встарь,

как часто будешь петь...

А я занюхивал стопарь

и думал: ты – поэт,

и видел: ты не зря поёшь,

живя, как на излёте,

и знал: ты что-то издаёшь

в хорошем переплёте,

и ждал, что этот переплёт

раскрою – и увижу

слепяще-внятный образ тот,

который не услышал.

Мятущийся, мятежный свет...

Тень – чёрная, живая...

Я верил в то, что ты поэт.

Теперь я это знаю.

* * *

На стихи Николая Игнатенко

На память проборматывая строчки,

которые написаны не мной,

я будто бы хожу в чужой сорочке

да и живу не со своей женой.

Их чужеродность ощутима сразу:

топорщатся стихи и душу трут,

щекочут вислой бахромой

непоправимо длинной фразы,

потрескивают швами там и тут.

Значенья слов темны, а назначенье -

совсем не в том, чтоб что-то объяснить.

Мученье с ними... И без них мученье:

ведь с ними мне теплее, чем без них!

Как делятся последнею одеждой,

спасая от невзгод и непогод,

поэт последней делится надеждой

на то, что счастье вдруг произойдёт.

Несу в душе, душою в них врастая,

твои стихи. Становятся судьбой

твоих метафор выкройка простая,

твоих страстей рисунок непростой.

* * *

Невыгодно и нелогично чувство,

а доброта пасует перед злом.

Неправота – высокое искусство,

которое не станет ремеслом.

* * *

Стихи и дети – бесполезные

плоды ошибок непростых...

Любите женщин и поэзию!

И Бог простит.

* * *

Посвящено Владимиру Шкаликову по его настоятельной просьбе.

Мир справедлив: я страдаю от собственной вредности,

и поделом на меня обижается гений.

Я заподозрил его в интеллигентности

и убедился, что он вне подозрений.

О мужестве

Поэт, уставший в одиночестве

строку корявую ласкать,

почти спасенье видит в ножницах,

что у редактора руках.

Строка неправильна, стыдна

и лишней кажется поэтому.

Но лишь она, она одна

поэта делала поэтом.

Он всё такой же. Он особенный.

Он на виду и на слуху.

Он не поэт: он не способен

вздрочить* обвисшую строку.

{* Дрокъ (дрочить) – фалъ, снасть для подъёма паруса или рея. (Владимир Даль. Толковый словарь живого великорусского языка).}

* * *

Стихи писать – как сапоги тачать:

добротно, точно, как умелый дядя,

гвоздочки рифм вколачивать, не глядя,

не маяться единой строчки ради,

но мастерство спокойно утверждать

стежками ямба, прочно и воздушно,

и душу вкладывать привычно и бездушно...

Пожалуй, это очень скушно -

стихи писать, как сапоги тачать.

* * *

Любимец публики и муз

вступил в писательский союз.

Тотчас, презрев законны узы,

любимцу изменили музы,

и, членским машущий билетом,

поэт, назвавшийся поэтом,

был кинут публикою грубой:

ей не певцы, ей песни любы.

* * *

После прочтения поэтического сборника "Русский крест"

Возможно ли, потратив гривну,

купить свободы на целковый?

Исчезли цензоры партийные -

воскресли цензоры церковные.

* * *

Посолиднеть, перечесть

много книг,

не срываться ни на лесть,

ни на крик,

не сбивать с чужой души

наледи,

не додумав, не спешить

на люди,

спать ночами, не курить

поутру,

ни копейки не пустить

по ветру,

ни на грош не верить в ложь

случая -

жить бы так! Но это блажь

сущая.

* * *

Забудь про то, что гол и бос, -

зато никто тебе не босс!

* * *

На книгу современной публицистики

Откройте томик сей простой -

и распахнётся бездна,

где мысль аукает в простор,

а словесам претесно,

где рубят истину сплеча

с отвагой осмелевших:

о власть имущих промолчав,

поносят власть имевших.

* * *

Надо одеваться и питаться,

чтоб нести поэзию в народ.

И поэт становится продАвцем,

попадая в жёсткий переплёт.

Для купца бесприбыльное грустно,

а певца не радует навар:

чем дороже куплено искусство,

тем фальшивей проданный товар.

* * *

На явление томских поэтов

пользователям интернета

От поэта, как известно,

пользы нет,

а мыслей – бездна.

То ли дело интернет:

пользы – куча,

смысла нет.

Может быть, в Сети поэзия

станет чуточку

полезнее:

больше будет у людей

бисера

и желудей...

* * *

Молодой поэтессе

У Вас во взоре нега и томленье,

а на устах – такие пустяки!

Имея эти бёдра и колени,

зачем Вы сочиняете стихи?

* * *

Поговорим об искусстве.

Например, о Мадонне

и о том, что жестокое время

никого не щадит.

Я давненько не видел

её фотографий в "Плейбое"...

Молитва дерзкого раба

Вы прекрасны, Нефертити!

Если вы того хотите -

я не видел ваши тити,

только шею и лицо...

Вы бессмертны, Нефертити!

Я умру, а вы живите -

в плоти, злате и нефрите...

Вот и всё.

Разговор о поэзии

Свой альбом со стихами

принесла поэтесса

и забралась с ногами

в низковатое кресло.

"Ассонансные рифмы..."

"Смысловой обертон..."

Битый час говорим мы -

и совсем не о том.

Плох альбом, к сожаленью...

Только вижу я вдруг:

молодые колени

мне нацелены в грудь.

Я спокоен, как бог,

созерцающий близко

загорелый пупок

под коротенькой блузкой.

И веду разговор

я достойно и твёрдо,

изучая в упор

дальнобойные бёдра.

Скоро взором дошёл я

до начала начал,

где казённик тяжёлый

по снаряду скучал.

Стала сбивчивей речь

про хореи и ямбы.

Я бы мог пренебречь,

отодвинулся я бы,

ведь не поздно пока.

Но всё жарче и ближе

то, что возле пупка

и – особенно – ниже.

...Было даже потешно,

как безвольно-упруги

под ладонью вспотевшей

гладкоствольные ноги,

как податливо-тесно

то, что выше и между.

"Ваши... строки – чудесны,

и...

внушают...

надежду!"

* * *

Лети на огонёк, ликуй, кружись!

Да здравствует причина смерти – жизнь!

* * *

Был поэту глас, престрашен,

из авторитетных сфер:

"Все мы лошади, все пашем -

и Пегас, и Холстомер".

Не вздыхай, моя лошадка,

всем, как видишь, нелегко.

А давай-ка вспашем грядку

глубоко-преглубоко.

Вот роскошная полянка,

вот скамеечки растут.

Мой плужок, твоя делянка,

двадцать краденых минут...

Станет небо густо-синим,

и утихнут воробьи.

Под ладонями моими

вздрогнут крылышки твои.

В городской прозрачной роще,

подустав друг дружку греть,

мы на жизнь посмотрим проще,

чем обязаны смотреть.

Тополя ещё не голы,

вечер ясен, благодать!

И рифмуются глаголы:

"быть – любить",

"...ть – летать".

* * *

Я – твой кумир, а ты – моя услада...

Не дёргайся, не хмурь обиженно чело.

Любовь – ещё не всё, что мне от жизни надо,

но без любви не надо ничего.

* * *

Осознаю себя причиной

всего суетного и злого -

так неприветливо звучит

твоё приветственное слово...

* * *

Любовь – истерика, неврозы, хворь души.

А ненависть – задор, здоровье, сила.

Пускай меня любовь сведёт в могилу.

Я не хочу жить ненавидящим.

* * *

Протал в снегу. Дыра в заборе.

В чужой тетради чистый лист.

В пустопорожнем разговоре

душа с душой пересеклись.

Она и он. Стрелок и дичь.

Язвительны и уязвимы.

Извилинами не постичь

судеб внезапные извивы.

Попутчики в чужом краю,

в полузнакомом лабиринте,

сквозь сердце пропуская нити,

она – свою, а он – свою,

не вместе – просто рядом шли,

стараясь выглядеть иконно:

без нарушения канона,

без отражения души.

...А город щурился из окон.

А вечер был на звёзды скуп.

А губы не искали губ,

соприкасаясь ненароком...

Кого с ухмылкою незлой

он едкой эпиграммой тронет?

Зачем запомнили тепло

её колен его ладони?

* * *

Когда Фортуна дуется,

показывая тыл,

лишь тот разочаруется,

кто очарован был,

кто, славой не обласканный,

не может ничего.

Звезду б ему на лацкан

и лавры б на чело...

...От жадности к овациям,

Господь, меня храни!

Зачем соревноваться

тому, кто не ревнив?

* * *

Устал я, как хомут, нести

божественную лиру,

ни сытости, ни мудрости

не прибавляя миру.

* * *

Не смог продаться – не жди дотаций.

Под мецената – подмыться надо.

Живи поэтом на свете этом -

и лишь на том узришь свой том...

Не паникуй и не сдавайся:

не публикуют – издавайся!

* * *

Не дом, не дачу, не дворец

возводит истинный Творец -

пока легка Его рука,

Он лепит замки из песка,

миры из облаков.

Потом суровеет лицом

и, переставши быть Творцом,

становится Своим жрецом -

вожатым дураков.

Мне повезло: мои труды

не приземлённы, не тверды,

не зла моя судьба.

Я, слава Богу, не дорос

до восприятия всерьёз

любимого себя.

* * *

"Выхожу на Льва Толстого!" -

говорил один прозаик,

выходя на Льва Толстого

из трамвая № 3.

* * *

Поэт не беседует с Богом:

он служит Ему словостоком,

порой не желая сам.

Обласканный или избитый,

из храма, из хлама, из быта

карабкается к небесам.

И – настежь душа поэта,

штормами астрального света

просвистанная насквозь.

И – едет поэтова крыша:

к ответам, услышанным свыше,

он вряд ли отыщет вопрос.

* * *

Мне суетно. Людской реки теченье

плеснёт лицом, которое всегда

любил, но не до умопомраченья,

не до потери страха и стыда.

Мне одиноко. Печку приоткрою.

Растопки нет, но есть черновики.

И буковки, как трупики героев,

осыплются с обугленной строки.

Мне снится ненаписанная повесть -

наверное, уже в тридцатый раз.

Во сне от боли вскрикивает совесть

обрывками талантливейших фраз.

Зачем винить себя или кого-то?

Опровергают тщетность бытия

моя любовь, моя судьба,

работа моя.

* * *

Жили-были дурак и работа

и взаимно любили друг друга.

Это было бы счастьем. Но кто-то

им завидовал до испуга,

ревновал и поблизости шастал,

надоедливый, как покойник...

"Работа – дурак – начальство" -

трагический треугольник.

* * *

Поэт переводит поэта -

по зыбкому мостику смыслов

над гибельной бездной безвестности,

над радугами, над порогами -

слепец переводит слепца.

* * *

Всегда осторожно

к чужой прикасается боли

старый поэт -

безногий сапожник,

помнящий про мозоли,

которых нет.

* * *

Геройство, или преступленье -

писать стихи о буйстве чувств,

когда слабеют слух и зренье,

когда отказывает вкус?

* * *

На Бога не пеняй, живя убого:

Бог всем даёт. Не все берут у Бога.

* * *

Сальери.

Постой, постой!.. Ты выпил!.. без меня?

Моцарт (бросает салфетку на стол).

Довольно, сыт я.

Александр Пушкин.

Я есмь энергетический вампир.

Мы обществу нужней, чем горлу гланды.

Нас много. Мы слетаемся на пир,

когда творить пытаются таланты.

Они пылают творческим огнём

бездымно и вполне безрезультатно,

а мы их биополе жадно пьём,

нам делается сытно и приятно.

Они, потея, мучась и мечась,

кантуют Слово, как Сизиф свой камень,

а мы, насытясь, в этот самый час

шедевры лепим левыми ногами.

Они бесславно выгорят дотла,

истлеет терпеливая бумага,

а мы свершим великие дела

во славу нашу и себе во благо.

Конечно, мы рискуем головой:

зло истребимо. Но не в полной мере!

Один из нас высасывал Сальери,

пока не выпил кубок роковой.

Другой, об этой драме возвестив,

упал с свинцом в груди и с жаждой мести.

Кто ядом, кто "лепажем", кто бесчестьем -

всяк норовит вампира извести.

За что? За наш дурной, но верный глаз?

За легковесность гениальной строчки?

За то, что травят нас поодиночке,

не в силах ликвидировать как класс?

Разговор книгоиздателей о поэте

(Драматическая рубайка)

Издатель NN:

– Почитайте старого поэта!

Издатель КК (снимает шляпу, садится за стол, пристраивает рядом издательский портфель):

– Можно. Чем он осчастливил нас?

Издатель NN:

– Вот-с! -

(кладёт перед КК папку с рукописью)

Издатель КК (пытается на ощупь определить толщину):

– Однако... Резв его Пегас!

Издатель NN (выкладывает из папки исписанные листы):

– Стансы, рубаи, венок сонетов,

семь – по дням недели – триолетов,

две баллады, дюжина куплетов,

акростих, либретто для балета

и патриотический романс!..

Будете читать?

Издатель КК:

Прочту сейчас.

(придвигает к себе рукопись, читает).

Издатель NN (нервно курит, ходя из угла в угол, наконец не выдерживает):

– Ну-с, и что вы скажете на это?

Издатель КК (охотно отрывается от чтения):

– То, что говорил уже не раз:

Слог неровен, рифма не шикарна...

Издатель NN (горячо подхватывает):

– Скушно править! Стыдно издавать!

Издатель КК (доставая из портфеля бутылку):

– Что поделать – это наша карма:

старого поэта почитать.

(Откупоривают водку, пьют и плачут).

* * *

Покинем свет, а миру – хоть бы что.

Исчезнет след, а миру – хоть бы что.

Мы отойдём, а он и был, и будет.

Нас больше нет, а миру – хоть бы что.

Омар Хайям.

Покину свет – и мир умрёт со мной.

Исчезнет след – и мир умрёт со мной.

Я жив – и мир живёт в моём сознанье.

Умру – и целый мир умрёт со мной!

Но мне Омар Хайям не возражает:

"Ты прав, – мне голос говорит его. -

Тот целый мир в могилу забирает,

кто не оставил миру ничего!"

...и обо мне

* * *

Рождённый между львом и раком,

по гороскопу я никто:

мне совестно бросаться в драку

и страшно пятиться потом.

* * *

Меня довольно просто

заставить прыгнуть с моста.

Достаточно сказать:

"Не прыгайте! Нельзя!"

* * *

Что мне ум и смазливая рожа?

Я терзаюсь душой непростой:

не чрезмерно ли я хороший,

и не слишком ли я святой?

Слово птицелова

...Иногда в кошмарах снится,

что единожды живём...

Улетай, моя синица,

вслед за вольным журавлём!

Матерись по-птичьи звонко

из-под белых облаков!

...Далеко ещё ребёнку

до умелых дураков.

* * *

Нет, я умру не на дуэли:

заклятый друг и верный враг

не по злобе меня пристрелит,

а просто так.

* * *

Ведь это чудачество -

искать по ночам

новые качества

милого города

в устало прижмуренных

окнах-очах,

в горящих кошачьих

глазах светофоров.

Ведь это чудачество -

каждою ночью

спешить на свидание

с Томушкой-речкой,

на звёзды смотреть,

чуть рисуясь и молча,

пыхтеть папироской

и думать о вечном.

Полезней, наверно,

засесть за диплом,

чем шляться бесцельно,

беседуя с ветром.

Ведь это чудачество -

ЗВАТЬСЯ поэтом.

Ведь это ребячество -

СЛЫТЬ чудаком.

* * *

Я не люблю просить. Прошу – так сразу много,

особенно у тех, кто смотрит сверху вниз.

Вселенная! Прошу: не обойдись без Бога.

Пожалуйста, имей хоть маломальский смысл!

* * *

Захочется плакать – поплачу.

Захочется петь – спою.

Захочется жить иначе -

сломаю судьбу. Свою.

Живу – никому не должен,

любого святоши святей,

и встречные судьбы корёжу

в изломах судьбы своей.

* * *

Пошлая фраза: "Я – поэт!" -

прошлая фаза. Возврата нет.

* * *

Белые вороны

сбились в стаю.

Я меняю цвет и улетаю.

* * *

Я буду жить сейчас и здесь,

не прогибаясь под эпоху.

Меня заботит, что я есть,

а как я выгляжу, мне всё равно.

Сукины сыны

Государственной заботе

о чём бы то ни было (ну, вот

хоть и о культуре) посвящается.

1.

Кому охота быть домашним псом?

Да каждому бродячему охота!

Им снится счастье: человечий дом,

где псу есть место, миска и работа,

где можно из тепла не вылезать

и, догрызая тапочки от скуки,

заглядывать хозяину в глаза,

лизать его заботливые руки:

"Ты добрый. Ты меня от стужи спас.

Ты мудрый. Ты всё делаешь, как надо.

И если ты негромко скажешь: фас! -

придётся честно выполнить команду..."

Тот не сумеет стать домашним псом

и навсегда останется бродячим,

кто жалобно скулит, увидев сон -

кошмарный сон о счастии собачьем.

2.

Купите собаку. Она вам поможет

людей разделить на плохих и хороших.

Увидите сами: когда она рядом,

вам даже и думать о людях не надо!

Собаки хозяев в беде не бросают,

собаки хороших людей не кусают,

поскольку само распознание бяки -

не ваша забота, а вашей собаки.

3.

Если давит на горло ошейник,

не скули, что хозяин – мошенник,

не рычи: мол, собачья судьба.

Если морде в наморднике тесно -

значит, ты торговался нечестно,

плутовал, продавая себя.

Притворяясь счастливым и гордым,

никого обвинять не спеши,

если, вырыв заначку свободы,

растревожишь культяпку души.

4.

Приветствую тебя, бездомный пёс!

Нам незачем друг друга опасаться.

Наш главный выбор -

"Быть или казаться?" -

мы сделали давненько и всерьёз.

Ну, и куда же нам, свободным, деться

от хамов, независимых на вид?

Нам страшен раб,

имеющий владельца,

и гордый тем, что на цепи сидит.

5. Зависть (как неизбежная антитеза всему вышесказанному)

Восторженно и вкусно плакать.

Любить, как пить: взахлёб, до дна.

И жить, и сдохнуть, как собака -

та, что хозяину верна.