Текст книги "Рассказы из Санта-Моники. Андалузские истории"

Автор книги: Александр Прокудин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Испугал? Чем? – Анна подумала, что дантист прибег к угрозам, но это оказалось не так.

– Он сказал, что не переживет этого, – пояснила девушка. – И сказал это так, что я поверила.

Зная Горацио, про себя Анна предположила, что скорей всего он до смерти испугался того, что подумают соседи, когда узнают, что жена сбежала от него на второй день. Скорее его волновало это, чем дело было в любви или каких-то других чувствах. Но кто его знает? Пекарь Веласкез, например, в свое время удивил всех, добровольно отправившись на тот свет. Вроде бы из-за неудач в бизнесе, но также поговаривали и о том, что на самом деле всему виной была его жена. Зацикленный на себе сухарь Горацио вполне мог сойти с ума от доставшегося ему «суперприза». Который вдруг – опа! – мог его неожиданно покинуть.

– А еще он сказал, что ждет от меня детей, – проныла девица в отчаянии. – А это… это… я вообще не могу себе представить!

– Стоп! – не поняла Анна. – У вас же была брачная ночь? Должна была быть!

– Неделю назад, – подтвердила Клементина. – Но я соврала, что не могу в этот день. И вру до сих пор. Но он же врач, еще раз-другой и он точно поймет, что я все выдумываю.

– Это как пить дать, – согласилась Анна.

Чем она может помочь девушке при этом, оставалось совершенно неясным. Кроме того, чтобы выслушать и посочувствовать, разумеется.

– Он ведет себя так глупо! – со слезами продолжала Клементина. – Везде выставляет меня… словно вещь! Посмотрите, чего я добился… Это ужасно! Я звонила матери, она посмеялась. Говорит, прочисти ему мозги, поставь на место. Это теперь твой муж, он для этого и создан. А я… Я думаю, какая разница. Он же все равно… никогда…

– Не изменится. Останется таким же, – закончила за нее Анна. – Это правда, девочка моя. Так и будет.

– Ну и, кроме того, – дополнила Клементина, – в нашем брачном контракте записано, что тот из супругов, кто запросит развод, останется ни с чем. А это совершено невозможно. На эти деньги живу не только я, но и мои родные, которым я помогаю. Я в полном отчаянии!

Анна промолчала, погрузившись в размышления. Да и что тут можно было посоветовать?

– Ладно, простите, – именно так поняла ее девушка. – Я сама виновата в том, что устроила свою жизнь таким образом. Не всем же быть счастливыми.

Донья Анна раздумывала еще секунду. После этого, отложив в сторонку оставшуюся половинку черимойи, снова потянулась за вином.

– Вот что, – сказала Анна Моредо. – Если твой муженек придет поговорить со мной завтра утром, я попробую его переубедить.

– Как?

– У меня как раз откололся зуб. Черт бы побрал эту черимойю с ее каменными косточками! Шучу, я ее обожаю. Но позвать специалиста осмотреть проблему, не помешало бы, верно? Как ты считаешь, милая?

Полчаса ушло у женщин на то, чтобы договориться о нужных деталях.

На следующее утро Горацио стоял перед Анной со своими зубоврачебными инструментами в руках.

– Синьора! Осмотр в таких условиях, конечно, не приемлем! В пыли, рядом с дорогой? Я еще раз предлагаю вам любое время в моем кабинете.

Но улыбающаяся во весь рот Моредо была непреклонна:

– Так, может, я беспокою тебя напрасно, милый? Ты взгляни сначала так. Если оно того стоит, мы, конечно, отправимся к тебе.

Вздохнув, Горацио Солер приступил к осмотру.

– Все в норме, насколько я могу судить, донья Анна, – сообщил он спустя минуты три-четыре. – Для вашего возраста у вас прекрасные зубы. Одна единственная дырка, мы справимся с ней за полчаса. Но точно не здесь! Вы зря боитесь…

– Боюсь? – с удивлением сказала Анна. – Вот еще! Уж будь спокоен. Раз у тебя хватило мужества жениться на Клементине, полагаю и я выдержу пару минут в твоей зубоврачебной пыточной!

– В каком смысле, донья Анна? – не понял дантист слов слепой.

Анна сделала вид, что сама его не поняла:

– Ты же женился, Горацио? Верно?

– Да.

– На Клементине Суарез? Что из Асуны?

– Все так.

Анна всплеснула руками:

– Так что ты морочишь мне голову? Как будто ты не слышал про ее мать и других ее родственников. Да и про нее саму!

Собиравший инструменты в серебристый медицинский чемоданчик дантист, замер в недоумении.

– Что я должен был слышать? – переспросил он. – Я ничего не понимаю.

– Ладно, сынок, – ответила Моредо, после секундного «размышления». – Тогда забудь. Не мое это дело – вмешиваться в чужие счастливые жизни.

– Нет уж! – настоял Горацио, и в его голосе прозвучала тревога. – Я прошу вас! Что вы имели в виду?

– Ну… – всем своим видом Анна выражала сомнение. – Если бы я не дала обещание падре Паскуале выражаться сдержанно… с тех пор как высказалась при нем по поводу церковного пандуса, на котором едва не сломала шею, то я бы сказала пожестче. А так, всего лишь замечу, что эта семейка – кусок засохшего под солнцем дерьма! Особенно бабы.

– Донья Анна! Как вы можете?! – возмутился Горацио.

– Ну вот, я же говорила! – Анна досадливо махнула рукой. – Все, не проси меня больше ни о чем говорить. Я умолкаю. Прости. Иди с миром.

Но уйти Горацио Солер уже не мог.

– Вы что-то знаете? – наклонившись к слепой, пропыхтел он. – Я требую рассказать мне все, как есть!

– Требуешь? – сдвинула брови Анна.

– Ну, ладно, ладно, – дантист смягчил тон, – Я прошу. Очень вас прошу. И обещаю вам сделать этот зуб бесплатно! Идет?

– Ну, хорошо, – Анна сделала вид, что довольна сделкой, и приступила к делу. – Ты же знаком со своей тещей?

– Разумеется.

– И как она тебе? В смысле внешности?

– Ну… Не знаю… – Горацио Солер никогда не думал о матери жены в таком плане. Полнотелая, крикливая женщина за пятьдесят, которых полно во всей Андалузии и ее окрестностях.

– Страшна, как смертный грех! – помогла ему Анна. – И с возрастом в их семействе в эту сторону меняются все женщины. До единой! Я помню ее мать, бабку твоей невесты, а они, как две капли воды похожи. О!..

Анна закатила слепые глаза, как бы вспоминая.

– Она была… э… некрасивой? – с тревогой спросил Горацио.

– Как тебе сказать… – «искала слова» слепая. – Если представить ее вывернутой наизнанку, намного хуже не станет. Если бы мне предложили сделаться снова зрячей, но жить в комнате с ее портретом, я бы крепко задумалась.

Горацио напряг память, вспоминая тещу. Может это сразу и не бросалось в глаза, все-таки он больше смотрел на невесту, но, наверное, Анна Моредо была права.

– А что твоя … как ее?.. – «не могла» вспомнить имя Анна.

– Клементина? – подсказал Горацио. – Она прекрасна!

– Ну-ну, – скептически скривилась Анна. – Любовь слепа. И твой случай лишнее подтверждение этой вечной мудрости. Ладно. Иди, Горацио, мне нечего тебе больше сказать. Твои глаза – не мои, со временем они, возможно, прозреют. А заодно – проверь пока свои уши.

– Зачем? – Горацио вновь опешил.

– Ты что, не слышишь, как над тобой смеется весь город? – донья Анна расхохоталась с искренним удивлением. – Взял в жены такую… – она обвела рукой лицо. – А какие у вас будут дети?.. Боже мой! Даже моей богатой фантазии не хватает представить!

– Надо мной смеются? – переспросил Горацио тихо, но уже играя желваками.

– В лицо? – ответила старуха. – Разумеется, нет! Ты единственный стоящий дантист во всей Санта-Монике. Тебя уважают и ценят, и, конечно, никто не захочет портить с тобой отношения.

Этот комплимент Горацио выслушал с привычным сомнением, но в итоге ему поверил – донья Анна, как известно, говорит всегда «от сердца и чистую правду». И вообще! Кто они такие, чтобы судить о том, что и как он делает? Тем более в таком личном деле, как супружеский выбор.

– Ну и пусть! – сказал он воодушевленный этими мыслями. – Пусть смеются! Не знаю… Пока в Клементине меня все устраивает!

На этот случай у доньи Анны тоже был готов план.

– Включая ее прошлое? – заметила она с легким удивлением. И вновь вздохнула: – Ну-ну…

Успокоившийся было Горацио вмиг потерял самообладание:

– Какое прошлое?! Донья Анна!

– То, что тоже передается у них по семейной линии, – произнесла Анна с сочувствием. – Моли бога, Горацио, чтобы у вас родилась не девочка.

– Что вы имеете в виду? – почти завопил дантист.

– Не могу себе представить отца, – объяснила слепая, – спокойно глядящего, как его дочь задирает подол перед каждым встречным.

– Что?! Вы хотите сказать что… что… что Клементина…

Анна улыбнулась и с участием добила:

– Шлюха? Ну не так чтобы! Но если дождаться, когда она зевнет в солнечную погоду, можно увидеть, как по земле забегают солнечные зайчики.

Горацио остолбенел окончательно, раскрыв рот шире самого послушного из своих пациентов.

– А если это сделают одновременно ее мать, бабка, сестры и тетки по материнской линии, ими можно будет заменить диско-шар в ночном клубе, – добавила Анна.

– Подождите… – прошептал Горацио. – Я думал, наоборот. Что я у нее первый.

Анна расхохоталась так, что Горацио покраснел.

– Это такой деликатный момент… Понимаете, донья Анна… Брачной ночи у нас как таковой еще не было…

– Понятно, – ехидно констатировала старуха. – Наверное, сказала, что нужно чуть-чуть подождать?

– Да, так и было, – на бедного Горацио было жалко смотреть, но Анне, по понятным причинам, это было все равно.

– Залечивает то, что не успело выздороветь до свадьбы, – объяснила она дантисту поведение его молодой жены. – Где вы познакомились? Я думала, ты подцепил ее в клубе для туристов, где она вертится вместе с сестрами и теми тетками, что помоложе?

– Нет, по интернету, – наивно ответил Солер, и Анна вновь рассмеялась так, что дантист еще раз увидел каждый из ее зубов.

Дантист решительно собрал последние из своих инструментов, засовывая их в серебристый чемоданчик силой, без всякого порядка.

– Я пойду, донья Анна. Мне надо немедленно поговорить с ней!

– Подожди, Горацио, – остановила его слепая. – Не спеши. Может, я сгущаю краски. Люди редко, но все же меняются. Ты, главное, не подпускай ее к вину и прочим радостям…

– Она еще и пьет? – спросил трагически уже не удивившийся новому факту Горацио.

– Если она похожа на других в своей семье, – пожала плечами Анна, – то обязательно. Хотя не буду наговаривать. Ее папаша, выйдя из тюрьмы, например, завязал. Да оно и правильнее. Дурь-то ему достается почти даром – раз сыновья барыжат по всему Коста-дель-Соль.

– Кто?!

– Братья твоей Клементины. И травой, и порошком.

Горацио Солер швырнул уже собранный чемоданчик на землю:

– Какие братья?! Какой папаша?! На свадьбе их не было!

– Еще бы! – ответила Анна. – Хотела бы я увидеть церковь, в которую их согласятся пустить. После той кражи на причастии, на которой их застукали…

– Иисус Мария! – Горацио перекрестился. – Они еще и воровали в церкви?!

– Я же говорю, – максимально серьезно сказала Моредо, – мужественнее мужика, чем ты, Горацио, я в жизни не видала! Что с ней поделать, с этой чертовой любовью.

Анна почувствовала на своих плечах руки дантиста.

– Боже, как я был слеп! – прошептал он ей в лицо в полном отчаянии. – Донья Анна! Вы уберегли меня от опасности, как святая Моника своего сына, Августина!

– Видеть в одном другое, бывает хуже, чем не видеть вовсе, – нейтрально заметила старуха. – Это правда. Если позволишь, я дам тебе совет.

– Конечно, донья Анна! Я слушаю вас!

Горацио отпустил слепую, но внимательно внимал каждому ее слову.

– Не делай из этого скандала, – сказала Анна. – Ты же и сам знаешь, как к тебе, уважаемому человеку, после этого станут относиться?

В этом Горацио Солера убеждать не было необходимости.

– Я вас понял.

– Реши все по-тихому. Просто расстаньтесь. А уж я, будь уверен, буду нема, как потрошеная рыба.

Последний из аргументов, «если бы твоя мать была жива, она бы точно посоветовала сделать то же самое!», не потребовался. Горацио Солер и так принял нужное решение.

Через два дня, покидая Санта-Монику, бывшая жена дантиста Горацио попросила водителя такси остановить машину возле большого рожкового дерева, растущего на обочине дороги на Асуну.

– Спасибо вам, донья Анна! – сказала Клементина с чувством. – Мы расстались. Он сам предложил это сделать, без каких-либо претензий. Но… Что же такое вы сказали ему, что он настолько изменил свое мнение?

– Тебе не обязательно знать, милая, – ответила Анна с улыбкой. – Будь счастлива. А следующего жениха ищи не в интернете. И, на всякий случай, подальше от наших мест.

Хоть Анна и была уверена, что об истинных причинах развода Горацио будет держать язык за зубами, но, кто его знает? Вдруг, после выпитой в баре лишней рюмки, решит кому-то пожаловаться?

Еще раз поблагодарив Анну, Клементина вернулась в такси. Спустя минуту машина с ней скрылась за поворотом ведущей в горы дороги.

Вокруг Анны Моредо вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь шелестом листвы рожкового дерева и пением невидимых в ней многочисленных андалузских пташек.

В такие минуты, оставаясь наедине с окружающей ее темнотой, Анна иногда заводила разговор сама с собой.

– Приятно немного побыть богом, да? – сказала она негромко и в этот раз. – Надеюсь, что и Горацио от всего этого тоже только выиграет.

Затем Анна усмехнулась какой-то мысли, вслух которую произносить не стала. Вместо этого она подняла свои незрячие глаза вверх, к небу.

– Тебе же не было скучно все это время, признай? – Анна тихонько рассмеялась и помахала рукой облакам, которых не видела. – Привет отцу Паскуале!

Путешествие Мерседес

1. В больнице

– Святая Моника! Вы с Мерседес так похожи друг на друга. Не покинь ее, прошу тебя! Она так нужна своим детям и внукам. И мне, мне тоже, конечно. Помоги ей, я умоляю тебя!

Доктор Хулио Мартинез, врач-онколог единственной в Санта-Монике и ее окрестностях больницы привык, что пациенты и их родственники молятся. «Слава богу!» – сообщения об удачно прошедшей операции или хороших анализах из лаборатории чаше всего встречались именно этой фразой. «Богу?– каждый раз с усмешкой думал Мартинез. – Как же, как же, именно ему».

Мартинеза задевало, что работа медсестер, санитаров и его личная, при подобной оценке результатов, не учитывалась. Шесть лет в университете Барселоны, лучшем в Испании, пять на последипломной резидентуре в Севилье, восемь лет практики в Санта-Монике – тоже ничего не значили. Как и закупленная на сотни тысяч евро аппаратура, благодаря которой больница, располагаясь в небольшом андалузском городке, могла проводить операции столичной сложности. А лекарства, чьи химические формулы длиннее любого псалма, эффект очевиднее, чем от любой молитвы, читай ты их без остановки со времен Авиценны до наших дней. Как насчет них?

Нет же: «слава богу»!

Хотя… Если кто-то и принимал участие во вчерашней операции – вместе с ним, доктором Мартинезом – то тоже потрудился на славу! В случае бедной синьоры Молины, они оба вряд ли могли сделать большее – помогай им в этом хоть вся небесная армия с полным медицинским корпусом королевства в придачу.

Примерно это и сообщил доктор Мартинез синьору Адриану Молине, лучшему юристу и адвокату Санта-Моники, одному из ее самых уважаемых граждан. В этот момент он горячо молился за здоровье своей жены в больничной капелле.

– Увы, дон Адриан, – признался врач, – мы можем лишь продлить ей жизнь на год-другой. И это самый оптимистичный прогноз. Я консультировался с коллегами в Севилье и Мадриде. Есть препараты, замедляющие процесс, но это все на что можно рассчитывать. Причем стоить это будет…

Мартинез не договорил фразу. Он показал Молине заранее выписанный рецепт, на обороте которого был написана цифра. Увидев ее, Молина вздохнул, насупил брови и закусил губу. Простояв так секунды три, он решительно произнес:

– Хорошо! Мы постараемся потянуть.

– Боюсь, вы не поняли, синьор, – уточнил врач. – Это за неделю.

Рука Молины, державшая бумажку с рецептом, дрогнула. Вновь закушенная губа побелела. Адвокат шумно втянул носом воздух, в попытке справиться с накатившей на него волной паники.

– Как же так… Мы думали, это просто приступ. С ней уже такое бывало. Темнело в глазах, становилось плохо, но… Вы уверены? Это не может быть ошибкой?

Врач раскрыл папку с бумагами.

– Вот анализы, которые пришли из Севильи. Выводы по ним полностью совпадают с нашими, и, простите, слишком однозначны. Кстати… О том, что у доньи Мерседес потемнело в глазах. Я вынужден огорчить вас и здесь. К сожалению, это навсегда.

– Что вы имеете в виду?

Доктор красноречиво помахал перед лицом рукой.

– Она будет слепа? – понял Молина.

– Не будет, – поправил доктор. – Это уже случилось.

– Полностью?

– Как Анна Моредо, что сидит у дороги из города, – упомянул врач еще одну всем известную горожанку. – Мне очень жаль. Будто вашей супруге было мало диабета с ретинопатией, еще и взрывной атеросклероз. Вместе они уничтожили зрительный нерв без надежд на восстановление. При таком диагнозе, увы, это случается.

Семья синьора Молины не принадлежала к бедным ни в коем случае. Сам он был блестящим специалистом в области права, лучшим юристом в городе и участвовал во всех более-менее крупных сделках и юридических делах горожан. Ему доверяли что угодно, зная, что порядочность и профессионализм у него на высоте, сравнимой с грядой Кордильера-Беттики. Тем не менее, и богатой семью Молины назвать было никак нельзя. Во-первых, он никогда не брал с клиентов ни одного лишнего евро, наоборот, юриста направо и налево раздавал бесплатные консультации и скидки. Он любил свою работу и был благодарен каждому, кто позволял ему ей заниматься – оплата была делом важным, но не самым главным. А, во-вторых, в семействе Молины, довольно обширном, каждый с полным правом получал свою долю. Детям свято выделялись деньги на образование, лучшее из того, что могла предложить Испания. Щедро спонсировались любые творческие проекты – на которые в семье был горазд любой. Остальное пожирал большой дом и поместье, в котором жили почти все Молины.

Лишних средств, другими словами, в семье адвоката не было.

– Так что насчет лекарства, дон Молина? Его нужно заказывать заранее. Но, повторю, оно просто растянет то, что происходит, во времени. Никто вас не осудит, если…

– Заказывайте.

– Вы уверены?

– Абсолютно. У нас есть сбережения. Для чего они еще, если не для этого? Она проживет каждый миг, на который у нас хватит денег, я клянусь!

– Как скажете, синьор. Я оформлю заказ, и послезавтра ваша супруга уже сможет начать прием.

Мартинез дал Молине подписать бумагу для оформления заказа.

– И кроме этого, – заметил врач также, – поддерживайте ее всем, чем можете. У вас прекрасная семья синьор Молина, простите, я знаю, что говорю лишнее, вы и так сделаете все возможное. Но знайте: ваша супруга – на перепутье. Она держится замечательно, молодцом, но если у нее отобрать надежду, может угаснуть мгновенно. Если же надежду в ней поддерживать всеми силами… Кто знает, сколько она еще проживет. Возможно, довольно много, – дал наставления Мартинез.

И закончил с одному ему понятной иронией:

– С божьей помощью.

2. В палате Мерседес

Адриан Молина навестил жену перед уходом. Мерседес лежала в палате, отрешенно глядя в потолок. Глядя – не по-настоящему, просто именно туда был устремлен ее невидящий взгляд.

– Мерседес? – позвал Адриан, изо всех сил стараясь держаться мужественно.

– Это ты? Слава богу! – живо ответила Мерседес. – Я с ума схожу от этой темноты вокруг. Да еще и без звуков. Я одна в палате?

– Да, милая, одна, – ответил Молина и взял жену за руку. – Тебе уже сказали? Насчет слепоты?

– Что это навсегда? Да, – Мерседес говорила как человек, принявший тяжелейший удар судьбы, но не потерявший при этом духа, и собирающийся бороться до конца. – Черт возьми… Я всякого ожидала от своего здоровья, но чтобы так? Ничего страшного. Будем считать, господь решил, что я достаточно повидала. Свозишь меня к донье Анне, чтобы она рассказала, как живут незрячие?

– Первым делом, – ответил Молина и поцеловал ее руку. – А в остальном? Ты… Как?

– Нормально. Не знаю, сколько мне еще осталось, но сегодня я точно помирать не собираюсь. Доктор сказал, что дела плохи, но есть какие-то варианты… Адриан? Почему у меня мокро на руке?

– Прости, – Молина вытер свои, пролившиеся на руку жены, слезы. – Да, я тоже с ним говорил. Все в порядке. Мы поставим тебя на ноги, все будет хорошо.

Домой адвокат Молина вернулся погруженным в самые мрачные и тяжелые мысли. Цена лекарства. Получалось, что семье придется расстаться со всем, что у нее было. О себе Молина не думал, но имел ли он право распоряжаться будущим своих детей и внуков? На это требовалось согласие всей семьи. Причем получить его следовало так, чтобы Мерседес ни за что про это не узнала. Адриан слишком хорошо знал свою жену – никогда бы она не позволила тратить отложенные деньги на то, чтобы продлить ей дни пожираемой неизлечимой болезнью жизни.