Текст книги "Рейс продолжается"

Автор книги: Александр Кулешов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Но они не слушают меня. Они заняты своим делом. Видимо, посадка, действительно, очень трудная. Аэродром, наверное, какой-нибудь запасной. Тем лучше. Вряд ли там предусмотрены такие же меры безопасности, как в крупных городах. Спокойнее.

Наконец, мы у земли. Я вижу, как навстречу с бешеной скоростью несутся сигнальные огни, освещенный асфальт.

Самолет касается земли очень жестко. Стукаемся, слышен звон, что-то падает, на мгновение гаснет и вновь зажигается свет. Ревут двигатели. Мы мчимся по взлетной полосе. Потом долго катим по рулежной дорожке в какой-то дальний конец аэродрома.

Останавливаемся.

Летчики озабоченно что-то рассматривают на приборной доске. С беспокойством качают головами.

Глава VII. СРОЧНЫЕ МЕРЫ

Ну вот, наконец, и я, автор, получил слово.

Но раньше, чем говорить об истории, о которой идет речь в этой повести и которая целиком является плодом авторской фантазии, мне хотелось бы вернуться на много лет назад.

В тот год в теплом синем небе над зелеными виноградниками, что раскинулись вблизи Еревана, пролетал самолет. Неожиданно самолет дернулся, завалился на крыло и стремительно понесся к земле.

Он упал в виноградники. Из поломанного самолета колхозники вытащили четырех человек. Один разбился насмерть, двое получили серьезные ушибы и переломы, один чудом остался невредим. И тем не менее он был весь в крови, избит, полузадушен, глубоко изрезан ножами.

Чьими? Тех троих.

Я потом долго изучал следственные материалы, беседовал с людьми и с оставшимся в живых человеком.

Потому что в живых остался только он. Двух других вылечили, судили и расстреляли.

А Эдик Бахшинян – летчик Армянского отделения Гражданского воздушного флота – поправился и продолжал летать. Его наградили орденом Красного Знамени. Боевым орденом.

Когда-то я (и не только я) подробно писал об этой истории. О том, как трое преступников задумали бежать за границу, как долго и поразительно тщательно готовились к этому (вплоть до того, что один научился управлять самолетом), как взлетели на воздушном такси и, напав втроем на летчика (один из преступников был мастером спорта по борьбе), потребовали перевезти их за границу, как Бахшинян отказался, и как, увидев, что один из бандитов садится за штурвал, согласился, а когда взял управление в свои руки, то направил самолет в землю, чтобы погибнуть вместе с преступниками, и как они душили его, резали ножами, но так и не смогли оторвать рук от штурвала…

Тогда еще угон, похищение, уничтожение самолетов не стало поветрием. Эти чудовищные преступления были единичными. Бессмысленный терроризм не коснулся воздушных трасс. И уж совсем недалеко все это было от наших границ.

К сожалению, за последние годы были и у нас отдельные случаи нападения на самолеты.

Зачем?

Позволю себе привести цитату из статьи кандидата юридических наук, начальника сектора воздушного права Государственного научно-исследовательского института гражданской авиации Ю. Малеева (того самого, чью лекцию слушал лейтенант милиции Алексей Лунев).

Вот что он пишет в журнале «Человек и закон»:

«Материалы советских судебных органов показывают, что попытки угона самолетов (речь идет о нашей стране) являются, как правило, результатом умышленных действий группы лиц, вступивших в преступный сговор с целью бежать за границу. Выявилось два четких мотива такого побега: или стремление избежать заслуженного наказания за уже совершенное преступление или попытка придать дополнительную остроту какой-нибудь из антисоветских кампаний на Западе».

Разумеется, подобные случаи в нашей стране уникальны. Но бывали.

Подвиг Эдика Бахшиняна, светлый образ стюардессы Надежды Курченко напоминают нам об этом.

Поэтому мне хотелось бы повторить: все, что написано в этой повести, вымышлено – герои, ситуации, события. Но все это могло бы произойти, и, если бы произошло, то и Алексей Лунев со своими товарищами, и стюардесса Наташа, да и Джон Леруа, Рокко, Белинда, Ру… – все наверняка повели себя так, как рассказано. Другое дело, что сегодня, например, выходя из транзитного зала к самолету в Шереметьево, Рокко и его банда никогда не смогли бы незаметно пронести пистолеты. Но это уж техническая деталь.

Важно другое, важно, что при любых обстоятельствах советские милиционеры вступают в смертельную схватку с преступниками ради спасения жизни людей. О своей жизни они при этом не думают.

Вот эта самоотверженность во имя высокого гуманизма наряду с высокой профессиональной подготовкой и великолепным техническим оснащением и позволяет нашим милиционерам побеждать преступников. Порой и дорогой ценой, порой ценой собственной жизни, но побеждать. Ну, что ж, победа в смертельной борьбе редко обходится без жертв.

Но это победа…

А теперь перенесемся в московский кабинет генерала в тот момент, когда раздался звонок и голос далекого дежурного четко доложил о чрезвычайном происшествии – похищении иностранными преступниками советского лайнера ИЛ-62, следующего по маршруту Москва – Токио, который через сорок минут приземлится в далеком городе для дозаправки. Преступники, требуют, грозя перебить детей, чтобы их доставили в район Цейлона.

В этих случаях согласно существующим международным соглашениям во имя сохранения жизни невинных людей полагается выполнить требование воздушных пиратов.

Казалось бы, все ясно.

И вот тут возникло совершенно непредвиденное обстоятельство.

Связь между далеким городом и Москвой работала непрерывно. Местное милицейское начальство доложило генералу следующее.

При посадке навигационное оборудование самолета получило повреждения. Не столь значительные, чтобы нельзя было лететь, но при которых серьезно снижается безопасность полета в нормальных условиях дальнейший полет был бы, разумеется, запрещен. Но в данном случае преступники категорически настаивают на продолжении пути.

Они грозят, что, если их требование не будет выполнено, они каждый час будут убивать одного пассажира. До тех пор, пока самолет не поднимется в воздух.

Только что, открыв двери, они выбросили из самолета труп человека.

Какие будут указания?

Что же происходило в те ночные часы на аэродроме далекого города?

К тому моменту, когда огромный лайнер, со свистом разрезая мрак, приземлялся на взлетной полосе, когда он несся по бетону, когда ревели, тормозя, двигатели, были приняты все возможные меры к его приему.

Но дело в том, что в сложной полетной обстановке, ночью, за короткий срок невозможно было перестроить расписание воздушного движения, и, выполняя требования преступников, ничего другого не оставалось, как посадить самолет на этот аэродром, могущий принимать ИЛ-62, но уже давно не делавший этого, поскольку существовали другие, куда более совершенные.

Посадить лайнер ночью на незнакомый и лишенный некоторого важного оборудования для ночной посадки аэродром да к тому же когда за спиной стоит человек с направленным на тебя пистолетом – нелегко даже очень опытному летчику.

Итак, совершенная первым пилотом посадка могла бы служить образцом работы в подобных обстоятельствах. И все же случилось повреждение. Лететь при нем можно, но безопасность полета намного снижена. И в этих условиях, выполняя требования налетчиков, перелетать Гималаи, а может, и океан, следовать неизвестным маршрутом, садиться на неизвестных, а возможно, неприспособленных к приему такого самолета аэродромах граничит с самоубийством. Летчик так и сказал рослому мужчине со шрамом возле уха и ледяным взглядом бесцветных глаз, главарю бандитов, насколько он понял.

– И наплевать, – ответил тот и усмехнулся, – вы должны понять, пилот, что, если мы окажемся в руках полиции, нам смертная казнь обеспечена. А так есть все же шансы спастись. Ясно? Это я к тому говорю, чтобы вы знали – терять нам нечего.

– Вам, может быть, нет, – пытался возразить летчик, – но ведь самолет набит пассажирами. Плевать вам на взрослых, так хоть детей пожалейте – их же двадцать семь.

– Вы что, идиот, – рассердился человек со шрамом, – или притворяетесь? При чем тут пассажиры, дети? Да я не двадцать семь двадцать семь миллионов детей готов отправить на тот свет, чтобы спасти свою шкуру. А вы мне – дети… Так вот, слушайте: если через час мы не поднимемся в воздух, я пробью башку одному из пассажиров. Еще через час – второму и не гарантирую, что это будет взрослый.

– Я должен сообщить о ситуации начальству. Без его разрешения я самолет в воздух в таком состоянии не подниму, – твердо заявил пилот.

– Сообщайте. И мои условия тоже.

К угрозам бандитов отнеслись недоверчиво.

А вот опасность полета беспокоила всех – ведь речь шла о жизни без малого двухсот человек.

Наступило томительное ожидание.

В ярко освещенном по требованию налетчиков салоне неподвижно и молча сидели пассажиры. На них словно напал столбняк. Лишь дети порой тихо плакали, что-то бормотали, большинство из них спали.

Белинда так же спокойно, как в первую минуту, стояла с пистолетом в руке в хвосте самолета. Казалось, ее не коснулись усталость и волнение. Равнодушный, но внимательный взгляд следил за каждым движением, за десятками затылков (пассажирам было приказано не оборачиваться).

А у первого ряда кресел стоял Утиный Нос, и его взгляд тоже непрерывно скользил по салону.

В отсеке возле пилотской кабины сидела на откидном стульчике Ру все с тем же япончонком на коленях. Ребенок безмятежно спал, посапывая носом и не ощущая пистолета, приставленного к его гладким, черным, подстриженным низкой челкой волосам.

С разрешения Рокко стюардессы унесли тело Наташи в кухню (чтобы не пугать пассажиров – они не хотели проходить салон) и, положив на расстеленное на полу одеяло, накрыли с головой другим.

Рокко стоял у входа в кабину летчиков и, нахмурив брови, внимательно следил за переговорами с аэродромным начальством.

– У них нет соответствующего горючего, – безразличным тоном сообщил пилот. – Для ИЛа необходимо особое, которого здесь нет.

Врал пилот или не врал? Рокко не разбирался в этих делах. В конце концов разные марки автомобилей требуют разных сортов бензина. Может быть, и у самолетов так?

– Скажите, чтобы подвезли! – приказал он.

– Везут, но на это требуется время.

– Сколько?

В ответ пилот молча пожал плечами.

Томительное ожидание продолжалось.

Неожиданно Рокко посмотрел на часы, неторопливо встал и нарочно громко сказал Ру:

– Если хоть один из летчиков перешагнет порог кабины, стреляй в мальчонку. И скажи мне, если кто-нибудь из них попробует говорить по радио.

Он вышел в салон, подошел к десятому ряду и жестом предложил поджарому, средних лет мужчине-парикмахеру, летевшему в Токио на конкурс, а по мнению Рокко агенту воздушной безопасности следовать за ним. Леруа при этом весь сжался, вобрав голову в плечи.

Они прошли к головной двери.

Рокко подозвал стюардессу и велел открыть дверь. Струя свежего ночного воздуха, напоенного ароматом дальних лесов, ворвалась в самолет.

Рокко спокойно повернул человека лицом к выходу, подвинул на край и выстрелил ему в затылок. Грохот выстрела гулко разнесся окрест.

Тело исчезло в ночи.

На этот раз Рокко сам запер дверь и, миновав побелевшую стюардессу, едва держащуюся на ногах, вновь подошел к кабине летчиков.

– Можете выбросить свои часы, – сказал он, – вы теперь будете знать точное время по моим. Каждый час – один пассажир. Пока не взлетим.

– Но ведь все равно нет еще горючего, подонок! – на этот раз пилот не смог сдержать себя.

– Пусть поторопятся, – усмехнулся Рокко, – если не хотят еще покойников. Передайте.

Летчик повернулся к рации.

…А тем временем в Москве в кабинете генерала шло срочное совещание.

Необходимо было принять решение.

Что выбрать?

Поднять в воздух самолет и отправить, как того требовали преступники, в дальний путь, рискуя катастрофой, рискуя жизнью двухсот человек?

Или настаивать на том, что лайнер для полета непригоден, рискуя каждый час подбирать очередной труп, который налетчики будут выбрасывать из самолета, быть может, детей?

Ни то, ни другое решение не годилось.

Оставалось третье. Единственное.

Освободить самолет.

Но это решение надо было принять, взять ответственность за него. Пусть, выслушав все советы и мнения, все возражения и предложения, пусть, все взвесив и все учтя, пусть, перебрав все варианты, но принять единолично.

Генералу.

Теперь он, и только он отвечал за жизнь этих двухсот человек, запертых там на далеком аэродроме в поврежденном самолете, во власти преступников.

И никакие санкции и одобрения еще более высоких начальников, никакое единодушное мнение подчиненных не снимает с него этой страшной ответственности.

Формальную – может быть, человеческую – нет.

Генерал попросил всех покинуть кабинет. Он постоял у окна, глядя, как желтые, красные, розовые краски на небе возвещают зарю. Подошел к карте и разыскал тот далекий город, мысленно проследил путь от него через высочайшие хребты мира к лазурным океанским берегам, к знойным тропическим городам, еще раз взял сухой текст донесений, отстуканных телетайпом…

И нажал кнопку интерфона.

Решение было принято: атаковать самолет, освободить пассажиров, захватить, а если не будет другой возможности, уничтожить преступников.

…И вот в квартире Алексея Лунева непривычно рано раздается звонок в дверь. Звонивший не успевает нажать на кнопку второй раз, а Алексей уже бежит к двери. Короткий тихий разговор. Он возвращается в комнату. Вадим не проснулся. Но Лена уже вскочила, она натягивает халатик, никак не может попасть ногой в туфлю.

– Что случилось? – глаза ее полны тревоги.

– Ничего, Ленка, спи, срочная командировка, – лицо у Алексея озабоченное, таких глаз она у него еще не видела.

– Что-нибудь серьезное? – растерянно спрашивает она.

Он на мгновение улыбается трогательной наивности вопроса.

Не отвечает. Да она и сама поняла. Лена бестолково суетится в ванной – складывает ему пасту, зубную щетку, бритву.

Когда она возвращается в комнату, Алексей уже застегивает плащ. У него совсем новое, незнакомое выражение лица. Оно пугает ее. Какое-то твердое, даже злое. Беспощадное, вот какое. Да, да, беспощадное. В жизни она не подумала бы, что у Алексея может быть такое лицо.

Он подходит к Вадиму, целует в розовый теплый нос.

Потом обнимает ее, целует и, бросив на ходу: «Все будет в порядке, Ленка, не опоздай с Вадимом в садик», исчезает за дверью. Она бросается к окну, но машина уже скрылась за поворотом…

Они летели долго, хоть и на скоростном самолете.

Лунев, Коршунов, Тверской, Рунов, другие…

Самолет приземлился в дальнем углу аэродрома.

Стояла ночь – тихая, безлунная, но ясная, свет шел от звезд.

Издалека, из лесов, слышались крики ночных птиц, тарахтел где-то движок, где-то голосисто пели деревенские девчата.

Запах лесных далей, остывающего бетона, бензина…

На фоне ночного неба была хорошо различима длинная сигара ИЛ-62 с крупным пунктиром светившихся иллюминаторов.

Было что-то грозное и зловещее в неподвижно застывшем, таившем смерть самолете.

Смерть внутри.

А теперь вот – смерть снаружи.

Лунев и его товарищи – смерть для тех четверых…

Пока они летели, переговоры с преступниками продолжались. По их требованию самолет был дозаправлен. Тянули, сколько могли, но в конце концов пришлось это сделать. Бандиты грозили, что убьют еще кого-нибудь. Они все больше нервничали, и чувствовалось, что им ничего не стоит привести свою угрозу в исполнение.

Сейчас была получена последняя отсрочка.

Летчик сказал, что раз они настаивают, он готов поднять машину в воздух, хоть и не гарантирует безопасного рейса, но может это сделать лишь в светлое время. Ночью, пусть его застрелят, это невозможно.

Воздушные пираты согласились после долгих споров, угроз и уговоров ждать до утра.

Теперь утро приближалось.

У тех, кому было поручено освободить самолет, оставалось два, самое большее три часа времени.

Что им было известно?

Как тщательно ни следил главарь бандитов за переговорами между летчиками и аэропортом и несмотря на то, что переговоры эти велись по-английски, пилотам все же удалось передать существенные данные.

Летчики всех авиакомпаний мира имеют теперь свой особый код, с помощью которого незаметно для воздушных пиратов они всегда сумеют передать то, что захотят. И этому невозможно помешать, разве только прекратить всякую связь между самолетом и Землей, что невозможно сделать хотя бы потому, что пираты не смогут тогда диктовать свои условия и выслушивать ответы. Не говоря уже о необходимых технических переговорах.

Итак, известно, что лайнер захвачен четырьмя людьми, вооруженными пистолетами и ничем больше. Что они очень опасны, так как убили уже двух человек – им нечего терять, а следовательно, они пойдут на все.

Известно, что это не политические террористы, поскольку никаких требований в этом плане они не выдвигали. Единственное, что их, видимо, интересует, это улететь куда-нибудь, как можно дальше, в какую-нибудь далекую от Европы маленькую страну.

В Москве долго анализировали ситуацию.

Стало ясно, что налет совершен теми четырьмя пассажирами, что пересели из застрявшего в Шереметьево «Боинга», притом первыми четырьмя, в том числе двумя женщинами, поскольку один из двух обменявших свои билеты позже был воздушными пиратами убит и выброшен из самолета.

Было ясно, что план захвата лайнера не был заранее подготовлен, иначе преступники располагали бы взрывчаткой, гранатами, возможно, автоматами.

Отсюда следовал вывод, что решение об угоне самолета возникло у преступников во время полета. Что-то заставило их принять подобное решение на отрезке пути между Москвой и Иркутском.

После долгих обсуждений и размышлений пришли к заключению, что бандитов напугали два других пассажира «Боинга», пересевших вслед за ними в ИЛ-62.

Судя по виду этих двух, можно было предположить, что они являются или агентами полиции, или членами какой-нибудь соперничающей банды.

Возможно, уже в полете между ними возник разговор, в результате которого четверо поняли, что в Токио прилетать им нельзя, и единственное, что остается, это вынудить летчиков перевезти их в другое место, как можно дальше.

Связались с Токио, и все стало ясно.

Ясно. Но не просто. Никакого облегчения задачи это не принесло.

Наоборот, теперь уже не приходилось сомневаться, что речь идет об очень опытных, решительных, ни перед чем не останавливающихся бандитах, уже имеющих на своем счету ряд убийств и других преступлений.

Они попали в безвыходное положение, особенно после совершенных уже в самолете убийств.

Даже если оставалось пятьдесят, двадцать пять, да хоть один процент на то, что самолет с поврежденным навигационным оборудованием сможет долететь до намеченного преступниками пункта, они будут настаивать, так как в этом случае у них будет хоть один шанс на спасение. В случае же сдачи властям смертной казни им не удалось бы избежать. Летчики же категорически настаивают на том, что лететь крайне рискованно.

Таким образом, в конечном итоге, ситуация подтвердила решение генерала: риск того, что отдельные пассажиры могут погибнуть во время освобождения самолета, был не больше, чем вероятность гибели всего самолета в случае, если он полетит по маршруту, указанному бандитами.

За эту бессонную для десятков, для сотен людей ночь была проделана колоссальная работа.

Вызывались специалисты, непрерывно работали линии связи между Москвой и Токио, Москвой и далеким аэродромом, между различными учреждениями, ведомствами, подразделениями Министерства внутренних дел. Регулярно в самые высокие инстанции докладывалась обстановка, шли совещания, поиски, восстановление картины преступления, выявление личности преступников.

За короткий срок было выяснено все.

Читатель может спросить: а зачем? Какое все это имеет значение?

Отвечу: когда принимается решение исключительной важности, решение, от которого зависит жизнь многих ни в чем не повинных людей, важна каждая мелочь, каждая деталь. Принявший решение должен быть уверен, что оно единственно правильное, что сделано все возможное для его обоснования.

И другого решения быть не может.

Сомнений не оставалось. Надо было атаковать самолет.

Генерал сделал свое дело.

Теперь черед был за лейтенантом Луневым и его товарищами. Им предстояло сделать свое.

…Они двигались во мраке быстро, бесшумно приближаясь к самолету со стороны хвоста, чтобы их нельзя было увидеть.

Аэродром был оцеплен милицией в несколько рядов. Люди заняли позиции на опушках близлежащих лесов, в оврагах окружавшего аэропорт поля, в кустарниках. Снайперы, вооруженные винтовками с инфракрасными прицелами, находились в здании аэропорта, в навигационной башне, на крышах ангаров и других аэродромных построек. Они залегли вдоль взлетной полосы и рулежных дорожек. Внимательные, настороженные.

Лишь тихие потрескивающие голоса слышались в портативных рациях, лишь порой в небо взлетали ракеты, оставляя красный или зеленый дымный след.

Застыли с заведенными моторами пожарные и санитарные машины. Притаились машины специальные.

Руководители атаки в выбранном ими месте стояли у передатчиков и телефонов.

Ни одного гражданского лица не осталось в аэропорту. Все полеты в зоне были прекращены.

И за тысячи километров, в Москве, тоже молча, словно были рядом, неподвижно сидели у аппаратов офицеры милиции. И только генерал стоял у окна, за которым теперь уже наступило утро…

Речь шла о жизни двухсот человек…

Но разве если б речь шла о жизни всего лишь того крохотного япончонка, что безмятежно спал на коленях у Ру с приставленным к виску пистолетом, принималось бы меньше мер, меньше людей участвовало в спасательной операции, меньше ответственности чувствовали ее исполнители?

Да нет, конечно, все было бы так же.

…Милиционеры приблизились к самолету. Теперь он нависал над ними своим огромным, казавшимся снизу черным телом, своими гигантскими крыльями.

Он казался таким высоким. До дверей его, до трапов, до фюзеляжа было так далеко… Он казался так герметично и надежно закрытым от какого-либо вторжения извне.

До истечения срока ультиматума, то есть до того, как рассветет, оставались уже не часы, а минуты.

Уже где-то вдали, на самом краю горизонта, бледнело небо.

Внутри самолета пассажиры, окончательно сломленные этой кошмарной ночью, неподвижно сидели на своих местах: одни – в полудреме, другие – в забытьи, третьи – продолжая спать, четвертые – не в силах унять нервную дрожь, подавить страх.

Дети спали, не выдержав напряжения.

Спали, напившись, как могли, хиппи-бородачи. Дремали по-стариковски равнодушные ко всему американские туристы. Неподвижные, словно изваяния, сидели, не закрывая глаз, японцы. Тихо плакали девочки-спортсменки. Кое-кто из советских дипломатов внимательно и незаметно следил за всем происходящим, ловя момент, когда, быть может, удастся что-либо предпринять.

Почти терявший сознание от страха ссутулился в своем кресле полицейский агент Леруа, понимавший, что следующим убитым будет он.

Мрачно нахмурившись, устремив в пространство суровые взгляды, сидели летчики в своей кабине, и только стюардессы продолжали неслышно ходить по салону, разнося воду, подавая последние остатки лекарств, кому-то массировали сердце, кому-то делали укол. Некоторым пассажирам стало плохо.

Белинда, не скрываясь и не выпуская из руки пистолет, вколола себе уже третью за эту ночь порцию и теперь боролась с разными видениями, плывшими перед глазами.

Утиный Нос, казалось, не испытывал ни малейшей усталости. Он так же внимательно следил за пассажирами.

Ру словно окаменела. Она перекладывала невесомое тельце спящего ребенка с одного колена на другое и тяжелый пистолет из одной руки в другую.

И только Рокко неутомимо сновал по самолету, следя, чтобы не расслабились его помощники, подбадривая их короткими фразами, поглядывая на часы, периодически напоминая летчикам, что срок ультиматума истекает, и, возможно, следующей жертвой он выберет кого-нибудь из них.

На щеках его выступила иссиня-черная щетина, глаза ввалились, но пистолет он держал твердо, и движения его не утеряли ни силы, ни стремительности.

И вот наступил момент, когда на командном пункте увидели, как из густого мрака, усиленного тенью самолета, трижды мигнул карманный фонарик – «Все готово для атаки».

Казалось, прошла вечность, и на командном пункте мигнули три ответные вспышки – «Начинайте атаку!»

Операция по освобождению самолета началась.