Текст книги "Спасите солнце "

Автор книги: Александр Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Голова кружилась, в глазах мутилось, горло сдавило...

Это было наваждение. Избавиться от него можно было, лишь смотря вдаль или вперед. Но навстречу летела жуткая стена африканских джунглей – пышных, душных, непроходимых, с дикими зверями и черными атлетами, не успевающими испугаться невозможной машины, которая должна была бы врезаться в зеленую мякоть листвы и разбиться об эбеновый частокол негнущихся стволов. Адская машина неуловимым движением скользила вверх, пролетая над кронами деревьев. И под брюхом сатанинской птицы уже проносились возделанные поля плантаций. Казалось, что плоская земля вертится, как исполинский диск, вернее, два диска – справа и слева, крутящихся в разных направлениях... И снова роковое, неотвратимое препятствие впереди – стены роскошного дома плантатора, над крышей которого мы пролетаем, едва не сбив антенну.

Так я летел – о ирония судьбы! – с последним регулярным рейсом советского самолета из одной африканской страны в другую в последние часы перед назревшим конфликтом.

Надо отдать им справедливость. Самолеты у них великолепные. Мне посоветовал взять билет на этот последний регулярный рейс портье отеля, португалец из Анголы, уверявший, что это наиболее безопасно. Безопасно! Я тысячу раз расставался с жизнью в пути!.. Или их пилоты продали душу дьяволу и в аду им пока нет места, или у них колдовские приборы, которые позволяют так летать. Черт возьми! В этом есть смысл. Попробуй-ка перехватить такой самолет истребителем. Засечь радиолокатором. Сбить зенитной артиллерией или догоняющей ракетой. Он появляется сразу над головой, обрушивает сверху рев двигателей, уже исчезнув.

Неспроста они так летали, невидимым лучом нащупывая неровности рельефа и с поразительной точностью копируя его в воздухе в пятидесяти метрах от земли. Советская авиационная компания не только гарантировала тем безопасность пассажиров при любых неожиданных эксцессах, но и показывала, с чем придется столкнуться кое-кому, если конфликт, уже сотрясающий Африканский континент, расширится...

Нет, нет! Конфликт вполне локален! Боже, спаси наши души! Он касается только Африки. Ни в коем случае не великих ядерных держав, которые могут лишь проявлять симпатию и сочувствие той или иной стороне. Никаких всемирных ядерных столкновений! Если здесь и будет сброшена какая-нибудь ядерная бомба, то лишь потому, что развитие физики настолько велико, что невозможно предотвратить ее успехи в любой, даже маленькой лаборатории... в том числе и на Африканском континенте.

Что будет с очередной заложенной в пишущую машинку страницей моего дневника, за который я так хочу получить миллион, но который пишу в расчете на пепел?.. Да, да, на пепел, скорее всего – радиоактивный пепел, в который страницы дневника превратятся, хоть я и храню их вот уже более полугода в несгораемом портфеле... Юмор висельника? Еще бы! Этот юмор ощущался в африканском воздухе, едва я вдохнул его вместе с чертовой пылью рудничных отвалов, насыпанных между вполне американскими небоскребами.

Мои первые впечатления в Африке были таковы, словно я никуда из Америки не уезжал. Если бы не эти пыльные, втиснутые между домами кучи размельченной, высушенной африканским солнцем породы, можно было бы вполне почувствовать себя в Нью-Йорке. Те же автомобили последних наших марок, те же небоскребы, так же нельзя найти для машины место у тротуара – приходится отъезжать мили на две и потом идти к бару пешком. Только вот ездят здесь по левой стороне улицы, а на тротуаре пешеходы сторонятся вправо.

Темп жизни американский – все словно опаздывают на поезд. Чем не Америка? Малая Америка! Милая Америка! И город подобен нашему Городу золотого тельца. Если у нас золотой телец хранится в пробитых в скале Манхеттена подвалах, то здесь... фундаменты почти всех домов стоят на золотых жилах, вернее на ноздреватой, как сыр, золотоносной земле, изрытой кротовыми норами, которые остались от жил, – золото сплавлено в слитки и отправилось в подвалы Уолл-стрита или лондонского Сити, а пустая порода осталась тут. В свое время ее использовали для засыпки мостовых, но... потом кто-то спохватился, что мостовые в городе золотоносные! И движение на улицах останавливалось, водители бросали свои автомобили и... разворачивали асфальт. Самородков в нем, конечно, не было, но на обогатительной фабрике из него выжимали достаточно желтого металла. Я и сейчас видел ночью бродяг или дорожных рабочих, которые, греясь у костров, украдкой рассматривали куски вывороченного во время ремонта мостовой асфальта в надежде увидеть блестящую крупицу.

Это были черномазые. Они здесь еще хуже наших, американских. Те хоть пообтесались в Америке за столетия, даже посерели в северных штатах, одеваются и говорят, как люди, а здесь... Уверен, что здешние негры остались язычниками и, наверно, жарят на кострах своих пленников, предварительно поработав на рудниках, набив набедренные повязки деньгами и заплатив выкуп скотом за своих бритых жен с обвислыми грудями.

Вполне понятна гордость тех, кто сделал хотя бы часть Африки похожей на Америку, как понятна и их неприязнь к дикости и невежеству черномазых, которых им хотят навязать в равноправные собратья. Есть отчего схватиться за оружие! Сотню лет назад белые рыцари цивилизации боролись здесь с дикими джунглями, дикими зверями и зверскими дикарями, зарождая цивилизацию, и вот теперь именно здесь суждено пройти оборонительной линии мировой цивилизации, где ей грозят коммунистические полчища черных атлетов.

В городе золотых жил я провел несколько недель, чувствовал себя, как дома, сидя за стойкой на высоком табурете. И даже загрустил в одном баре, слыша вокруг родной язык Чикаго и Фриско... Мне показалось, что как раз здесь мы выпивали с Эллен...

Эллен, Эллен... Милая, загадочная колдунья, злая волшебница с добрыми глазами ангела и бесовскими, сводящими с ума линиями плеч, талии, бедер...

Здесь полно девчонок, у которых такие же бедра, такие же волосы, которые так же ходят маленькими шажками, подчеркивая женственную слабость, вызывая умиление, восхищение, желание, но... у всех у них нагло зовущие глаза. И они отталкивали меня этими жадными глазами. У Эллен были совсем иные глаза. Они не звали, они вели за собой в омут, в пропасть, в бездну...

Здесь не было дока и некому было "проявить" мою фотокарточку. Я пил, сосал, хлестал виски, джин, ром, пунш, коктейль... Мне даже подсунули какого-то экзотического негритянского зелья, которое приготовляют беззубые старухи, пережевывая стебли чертовых растений и бережно сплевывая пьянящую слюну. Вполне понятно, что все мои внутренности протестовали и вырывались наружу...

Дока не было, но в отеле наконец-то ждала депеша, подействовавшая на меня лучше всех патентованных докторских средств.

Босс приказывал мне быть в самом пекле!

Уж если будут бросать атомную бомбу, то именно туда!..

Разрыв между африканскими странами был неизбежен. Только самолеты нейтральных стран еще курсировали между малой Америкой и страной гор и джунглей, несметных богатств, сырья, бездорожья и местных марксистов.

Ирония судьбы! Я летел на советском самолете, только он гарантировал безопасность перелета в эти грозные часы... И вот я уже в другом африканском городе.

Он спроектирован белыми архитекторами, он оборудован белыми инженерами, он так же отличается от крытых листьями хижин туземцев, как отличаются дворцы от неандертальских пещер, но в этом городе с широкими бетонными улицами, тенистыми садами, белыми виллами, с многоэтажными зданиями банков и компаний, пробудивших континент ото сна, в этом городе белой культуры хотят хозяйничать черные!..

Печально их хозяйствование. Не работает ни водопровод, ни канализация, а черномазые хозяева не умеют это наладить. Видите ли, у них нет специалистов!

Нет специалистов? Так живите себе в пригороде в незатейливых своих хибарках из глины, прутьев, жести и дерева, не лезьте в просторные холлы с роялями, в библиотеки с сокровищами человеческой мысли.

Черные хозяева распевали красные песни. И в одной из них говорилось об их желании разрушать. Они хотели разрушить все, что создано до них, разрушить до основания, а затем что-то там построить! Что они могут построить! Нет! Таких надо было усмирять. И хорошо, что в этом деле можно обойтись силами одной малой Америки, африканской цитадели свободы, чтобы не делать конфликта всемирным.

В черном автомобиле советской марки, с черным шофером я ехал по белому городу, захваченному черными марксистами.

До аэродрома вела прекрасная, вполне американская дорога, по которой ездили с правой стороны. Посредине она была разгорожена кактусами, чтобы уберечь машины от столкновения.

На аэродроме, в белых костюмах и даже в пробковых шлемах, ходили черные. Они тут выполняли все функции, которые никогда прежде им не доверялись: они были пограничными офицерами, таможенными чиновниками, диспетчерами. Черномазая ватага одетых в летную форму детин завидного роста сидела в баре, а их обслуживала... белая стюардесса.

Я не смог здесь пить и вышел на летное поле.

Самолет босса ждали с минуты на минуту.

С тех пор как босс, не занимая никакого официального поста, обрел удивительную власть, его посещению в любой стране придавали особое значение. Его называли государственным "сверхсекретарем". Говорили, что якобы настоящим руководителем государственного департамента был... Ну, не будем повторять того, что говорят досужие языки.

Я ждал босса с непонятным волнением.

Что я думал тогда о телепатии? Что? Слышал, читал, догадывался о передаче мысли на расстоянии. Допускал, что мать за тысячу километров неведомо как узнает о внезапной смерти сына, что какие-то медиумы в далеких закрытых помещениях общаются между собой, по заказу рисуют квадраты и треугольники. Не подозревал я в себе ни таких могучих чувств, ни острой чувствительности сомнамбулы, но...

Я смотрел в небо, где должна была показаться стальная птица под эскортом истребителей, и сердце у меня билось, словно я встречал совсем не босса...

Темный полустанок, страшное слово "никогда", рельсы, на которых я остановился, ощущая вкус поцелуя на губах...

Клянусь негритянским зельем беззубых старух, это было смешно! Стоять в лютую жару на месте возможного радиоактивного кратера, встречать самого государственного "сверхсекретаря" – и распустить нюни! Похож ли я на злополучного Тома Стрэма? Впрочем, и Том Стрэм, заработавший миллион на руанской истории, был человеком...

По сравнению с истребителями самолет босса, несмотря на отогнутые назад крылья, казался неуклюжим. Наши не умели летать, как русские, над самой землей, и были уязвимы. У босса неплохие нервы.

Истребители кружили над аэродромом, а серебряный гигант, выпустив шасси, коснулся громоздкими колесами бетона дорожки. Он остановился вдали от зданий, и мы побежали к нему.

В колледже я хорошо бегал на двести ярдов. Я обогнал всех встречающих и даже не задохнулся, хотя сердце готово было выскочить из груди. Неужели я так растренирован? И вообще глупо было бежать.

К самолету подкатили лестницу с ковром на ступеньках. С боссом считались и здесь!..

Он вышел первым, сощурился на яркое солнце, чуть бледный, совсем не загорелый, как все мы тут. Он увидел меня и усмехнулся, поманил рукой.

Я подошел к трапу.

Вокруг щелкали фотоаппараты, жужжали кинамо. Я тоже спохватился и нацелился на босса, потом на выходящую из самолета за ним свиту. Два генерала, детектив в мягкой шляпе и темных очках...

Я увидел ее в видоискатель. Руки опустились, я бы уронил аппарат, если бы он не повис на ремне. Холодный пот покрыл мой лоб.

Босса окружили какие-то люди. Он быстро шел и давал на ходу указания. Фотографы бежали следом.

Так вот оно что! Какой же я ублюдок с зародышем мозга без извилин! Так вот зачем надо было сулить ей голливудские павильоны, а мне супружеское ложе!.. Он таскал ее с собой, чтобы согревать простыни в отелях! Они успели сговориться еще до дурацкой нашей поездки на ферму к отцу...

Эллен увидела меня и улыбнулась, помахала рукой и крикнула:

– Хэллоу, Рой!

Она легко сбежала по ступенькам.

– Пропустим по стаканчику, Рой? Есть здесь приличный бар? – И подставила щеку для поцелуя. И я, бесхвостый осел, я чмокнул ее, промямлив:

– Приличный? А разве есть что-нибудь приличное на свете?

Я имел в виду прежде всего ее поведение, но она сделала вид, что не поняла.

Эллен была очень хороша в светлом дорожном костюме, гибкая, легкая, с тонкими, крепко сжатыми губами, с усмешкой в уголках твердых серых глаз.

Мне надо было все-таки поговорить с боссом – он платил мне деньги. Мы догнали его у входа в аэровокзал. Он всегда был краток. Он назвал мне место, где я должен был находиться. Я понял: там я мог остаться живым... О времени мне сообщат дополнительно, но, вероятно, не так скоро, как предполагалось раньше. И он отпустил "славного парня", хлопнув на прощанье по спине. Генералы с завистью смотрели на обласканного счастливчика, а я стоял, мрачно сверля босса глазами. Он нахмурился и повернулся спиной.

Может быть, Джордж Никсон указал мне место, где будет кратер?

Эллен взяла меня за руку и повела в бар. У нее был нюх ищейки, она безошибочно нашла стойку и взгромоздилась на высокий табурет.

– Сигарет и два виски! – потребовала Эллен у черного бармена. – Двойные порции, – добавила она.

Мы выпили, Эллен закурила и вдруг спросила:

– Хэллоу, бармен? Есть у вас русская водка?

Она нравилась даже неграм. Бармен улыбнулся и с таинственным видом вышел в дверь. Он вернулся с прозрачной бутылкой. На ней был нарисован какой-та советский небоскреб. Надпись была довольно странная: каждую нормальную букву нужно было читать как-нибудь не так. Питье оказалось изумительным. Оно не имело никакого привкуса, оно жгло. Огонь без дыма! Я попытался прочесть варварское слово:

– Кно... Кито...

– "Столичная"! – поправила меня Эллен и рассмеялась.

Я покосился на Эллен. Она всегда удивляла меня.

– Слушайте, Эль, – сказал я, чувствуя, что обрел отвагу. – Теперь я лучше понимаю парней, которые прокатили меня над землей. Они пьют огонь без дыма и едят мороженое при сорокаградусном морозе. С ними лучше не связываться.

– Они еще и закусывают после выпивки, – сказала Эллен и потребовала у бармена селедки.

У черномазого нашлась банка анчоусов.

Это было странно – пить и заедать соленым. Но Эллен так хотела. Чему только не научил ее аристократический предок!

– Когда начинаете сниматься в Голливуде? – осведомился я.

– Глупый Рой, – ответила она, разглядывая на свет рюмку.

– Передайте привет золотоносным мостовым малой Америки.

– Я никогда там не буду.

– Я не люблю слово "никогда". Кроме того, босс летит туда.

Эллен пожала плечами и улыбнулась.

– Кто же будет греть ему пододеяльник? – дерзко спросил я.

Она закатила мне пощечину. Я слетел с табурета, но удержался на ногах.

Бармен сделал вид, что ничего не заметил.

Из-за соседнего столика поднялся русский пилот, один из тех, что вел дьявольский самолет, и стал надвигаться на меня. Если бы я не благодарил его за перелет, если бы я не жал дружески его руку, я не отступил бы.

Эллен соскочила с табурета, бросила бармену бумажку, схватила меня за руку и вытащила из бара.

– Дырявая шляпа, сонный бегемот, сточная канава, свинья, дурак! отхлестала она меня словами, упрощая и уточняя свое отношение ко мне. – Есть у вас свободная ночь?

– У меня есть свободная, ничем не занятая жизнь, – ответил я, потирая щеку.

– Оставьте. Вы дешево отделались. Вам еще нужен босс?

– А вам?

– Только как адресат.

– Уже?

– Болван! Я предложила бы вам снять очки, если бы вы их носили.

– Благодарю, я еще не выступал на рингах с женщинами.

– Берусь вас нокаутировать.

– Без перчаток?

– Поцелуем.

И эта дьявольская женщина, не стесняясь глазевших на нас негров, притянула мою голову и самым жестоким и сладчайшим образом выполнила свою угрозу...

Я задохнулся.

– Считайте до двухсот, – вымолвил я. – Я готов.

Эллен победно рассмеялась, потом посмотрела на зеленую чащу за летным полем.

– Что там? – спросила она.

– Наверное, джунгли, – предположил я.

– Мы сделаем там шалаш, – объявила Эллен.

Она шла впереди – изящная, знающая, что она делает.

Я шел за ней следом, ничего не зная".

Глава шестая

ЗВЕЗДНЫЙ АЛТАРЬ

"Лианы завидовали мне. Они свисали отовсюду, хватали за ноги, били по лицу, цеплялись за руки...

Я шел впереди по звериной тропинке и отводил в сторону живые шнуры непроходимого занавеса. Я сам не мог отдать себе отчета, что со мной: счастлив ли я или глубоко несчастен, вытащил ли выигрышный билет или проигрался дотла?

Эллен шла сзади и что-то напевала. Я не мог понять слов ее песни, но не хотел подать виду, что не понимаю.

Нагло-любопытные обезьяны рассматривали нас сверху. Они перескакивали с дерева на дерево, как легкие тени. Я следил за ними, но не мог разглядеть кроны деревьев. Куда-то вверх уходили могучие стволы, с которых свисали темно-рыжие бороды мха.

Цветы были повсюду: вверху, сбоку, под ногами. Кощунством казалось на них наступать. Противоестественно яркие, с влажными бархатными лепестками, жадными и мягкими, с пестиками на длинной поворачивающейся ножке; свисающие с ветвей, осыпающие пыльцой или жесткие, с острыми тонкими лепестками, с виду нежными, но режущими, с иноцветной серединой – цветок в цветке... Дурманящие орхидеи всех оттенков радуги, завлекающие краской и запахом... Сумасшедшие африканские цветы! Казалось, что они живут в неистовом ритме движения и красок, породнившем исступленные негритянские танцы. Я мог поклясться, что цветы двигались, они заглядывали в лицо, они пугливо отстранялись или пытались нежно задеть за щеки, прильнуть к губам, они шумно вспархивали, взлетали... Конечно, это были уже не просто цветы, а... попугаи, но они были подобны цветам – такие же яркие, но еще и звонко кричащие.

Обезьяны перебегали тропинку, показывая свои лоснящиеся зады, и одобрительно щелкали языками. Им тоже хотелось заглянуть нам в глаза. Они казались ручными и насмешливыми.

Мы спотыкались об узловатые корни, похожие на сцепившихся в смертельной схватке змей, готовых задушить друг друга. Попадались полусгнившие стволы поверженных великанов. Я оборачивался и протягивал Эллен, моей живой и надменной, яркой и хищной орхидее, руку. Она опиралась на меня, вскакивала на ствол, смотрела на цветы и смеялась.

Душная сырость тропического леса, дурман цветов, аромат Эллен пьянили меня, заставляли голову кружиться, протянутую руку, ощущавшую горячие пальцы Эллен, дрожать.

И вдруг сквозь влажную зелень, преломляясь в ней, падая яркими пятнами на пышные цветы и мрачные корни, прорвался солнечный свет.

Еще несколько шагов – и в лицо пахнуло жарой, как из печи. Мы вышли на просеку.

Эллен огляделась, словно осматривала свои владения. Здесь росли банановые деревья с могучими листьями, на каждом из которых во весь рост мог бы вытянуться человек.

– Рой! Способны вы построить нам хижину? – воскликнула Эллен, подняв руки и заложив ладони за узел волос. Она распустила их, и они волной упали на плечи.

Если бы она потребовала от меня небоскреб, я тотчас же принялся бы рыть котлован для фундамента.

Для шалаша этого не понадобилось. Мы стали ломать банановые листья, которые должны послужить и стенками и крышей.

Неожиданно она села в тени бананов. Я сорвал несколько серповидных плодов, лег около нее и стал очищать их.

Эллен кормила меня, давая откусить нежную мякоть и смеясь.

Я почувствовал взгляд. Оглянулся.

Сзади, как цапля, поджав ногу, стоял черный мальчишка и с любопытством глазел на нас.

Он не кричал, как когда-то мой Том: "Э-э, голубочки, целуются, целуются!.." Он просто смотрел, не в силах оторвать от нас взгляда.

Эллен смущенно оглянулась. Я нахмурился. Черномазый мальчонка вздрогнул, но Эллен улыбнулась ему. Она могла бы быть укротительницей тигров, львов, змей... Поманив негритенка, Эллен достала из сумочки, висевшей на длинном ремне у нее на плече, мягкую от жары шоколадку.

Мальчик вращал белками глаз и не двигался с места. Он чем-то походил на Тома. Как-то он там? Ездит на своем тракторе, помогает на ферме? А это дитя природы может протянуть руку и сорвать банан, который отныне становился для меня священным напоминанием о минутном рае.

Мальчик подошел и взял шоколадку. Эллен ухватила его за руку и потянула вниз. Он сопротивлялся, потом уступил и сел. Он уплетал шоколад, а мы с Эллен умиленно смотрели на него.

Да, я не узнавал себя. Чего только не сделают колдовские чары! Мальчишка казался удивительно симпатичным.

Из-за банановых листьев на нас смотрело еще несколько пар огромных глаз. Эллен стала перемигиваться с ними. Тогда под круглыми белками появлялись белые полоски зубов. Маленькие дикари вышли из зарослей и уселись вокруг нас. Они были нагие, но здесь это было красиво!.. Пугливость сменилась доверчивостью.

Эллен раздала все содержимое своей сумки: круглое зеркальце, миниатюрные ножницы, блестящую пудреницу, яркую помаду, даже душистый носовой платочек.

Я расстался со своим перочинным ножом, с сигаретами, с маленьким компасом, готов был даже отдать наручные часы...

Эллен дала знак продолжать строительство. У нас появились рьяные маленькие строители. Работа закипела. Ребятишки смеялись, и я подумал, что смех на всех языках одинаков. Мы сооружали шалаш, обмениваясь шутливыми пинками и щелчками со своими маленькими друзьями.

Шалаш был готов. Мы с Эллен уселись у его входа. Из шалаша пахло орхидеями, которые ребята натаскали туда, мягкая трава устилала его пол, связки бананов висели, как украшения...

Маленькие черные помощники уселись кружком против нас. Откуда-то взялся трехлетний кудрявый малыш с такими огромными глазами и такими смешными надутыми губками, что казалось, будто он сделан Диснеем.

Эллен приманила ею, и он устроился у нее на коленках, доверчивый и счастливый. Я трепал его по курчавой головке – волосы у него были жесткие, как пружинки.

Я поймал себя на том, что ведь это все черномазые, и тотчас стал оправдываться перед собой. Такое уж у нас чувство ко всем маленьким животным: к жеребенку, к щенку, котенку... даже медвежонку или львенку. Природа заложила в нас снисходительность к тем, кто еще не вырос... Кажется, ведь даже хищник не загрызает олененка... Впрочем, не знаю! Человек-то ест телятину...

Нет, сейчас я готов был всю жизнь питаться одними бананами. Я лежал около Эллен. Она положила мою голову к себе на колени. И тогда упала тьма. Ведь мы были где-то у экватора, здесь не бывает сумерек. Просто солнце выключается, как электрический светильник.

Черные ребятишки растворились в темноте. Мы остались одни.

В небе видны стали звезды. Эллен поднялась, я различал ее силуэт.

Ее удивительно низкий голос заставлял мурашки пробегать по спине.

Она пела на неизвестном варварском языке непонятную волнующую песню.

Эллен оборачивалась и переводила мне ритуальные слова заклинания:

Нас венчали не в церкви,

Не в венцах со свечами,

Нам не пели ни гимнов,

Ни обрядов венчальных...

Венчала нас полночь

Средь шумного бора...

... Леса и дубравы

Напились допьяна...

Столетние дубы

С похмелья свалились...

Она пела эту сумасшедшую песню, от которой должны были бы содрогнуться все ханжи на свете, и обращалась к звездам. Она сказала, что мы с ней стоим перед звездным алтарем...

Я уже не относился к этому как к шутке. Я был пьян, как сказочный лес сказочной песни, я готов был свалиться столетним дубом к ее ногам.

И вдруг гадкая мысль ударила меня, словно свистящим бичом. Я уже получил пощечину за пододеяльник. Но почему она здесь? Ведь после нашей довольно долгой разлуки она ничего, решительно ничего мне не говорила.

И мы стояли с ней перед звездным алтарем, нас венчали звезды и орхидеи, брачное ложе нам приготовили черные ангелочки...

Эллен хлопотала внутри шалаша. Я сидел и, несмотря на жару, дрожал. Я чувствовал, что Эллен снова рядом, гнал от себя мерзкие мысли и не мог взглянуть в ее сторону.

Впрочем, было так темно, что разглядеть что-нибудь все равно нельзя. Из джунглей слышались странные звуки: чье-то мяуканье, переходящее в рычание, клекот, потом завывание, замершее на высокой лунной ноте.

Я сказал, что, может быть, надо разжечь костер. Но она возмутилась.

Я все еще не смотрел на нее. Протянул к ней руку и... отдернул.

Она рассмеялась.

– Знаменитый путешественник Марко Поло, – сказала она, – писал об удивительной стране, через которую ему привелось проезжать. Там росли деревья, кора которых была нежна, как кожа женщины...

Она сидела в темноте рядом со мной с распущенными волосами, такая же дикая и непонятная, как джунгли и ночь, и так же непонятно говорила о коже женщины, которую я только что ощутил.

– Береза, – пролепетал я. – Разве Марко Поло проезжал через Канаду?

– Березы растут не только в Канаде, – сказала Эллен. – Вы хотели бы, Рой, прикоснуться к березке?

Я хотел бы прикоснуться к Эллен, и она это знала. Меня удерживало только чувство протеста. Она сама привела меня сюда, сама заставила сделать шалаш, сама пела свадебную песню.

Какой я был олух, что не понимал этой удивительной девушки, которая стала моей женой перед звездным алтарем, с которой я познал высшее счастье на благословенной райской земле Африки, отныне для меня священной...

Рассвет был таким же внезапным.

Эллен нежилась на траве в шалаше, который знаменовал собой поэтическое представление о местонахождении рая.

Моя милая, моя несравненная и чистая жена выглядывала из шалаша, прикрываясь охапкой травы. Это был самый поразительный наряд, который я мог представить себе для белой женщины в Африке.

Она послала меня разыскивать ручей.

А когда я вернулся ни с чем, то застал ее одетой, европейской и недоступной, успевшей умыться. Черные мальчишки принесли ей воду из близкой деревни.

Мальчишки провели нас к аэродрому. Оказалось, что для этого нет нужды брести звериными тропами по джунглям.

Я любовался Эллен, я гордился ею. Она была моей женой. Конечно, мы не станем покупать фермы, а будем жить в Нью-Йорке.

Мы держались за руки.

– Я думаю, – сказал я, – что нам не так уж важно ждать здесь атомного ада. Надо поскорее удрать в Нью-Йорк.

Она усмехнулась и пожала мои пальцы.

– Глупый Рой, – только и сказала она.

– Разве... Разве мы не вернемся вместе?

Эллен отрицательно покачала головой.

Черные мальчишки забегали вперед, заглядывали нам в глаза.

Я нахмурился, сердце у меня остановилось.

– Все это была шутка? – хрипло спросил я.

– Нет, Рой, нет, родной... Это не шутка. Я – твоя жена. И ты – мой муж... перед звездами, перед вселенной!

– Так почему же?..

– Милый Рой, ни ты, ни я не принадлежим сами себе.

– Но друг другу?! – протестующе воскликнул я.

– Только друг другу. И будем принадлежать, какая бы стена ни встала между нами.

– Нет таких стен, не может быть таких пропастей!

– Есть такие стены, стены гор и расстояний, есть такие пропасти, наполненные водой океанов, милый Рой.

– Что ты хочешь сказать, Эллен? – в испуге спросил я.

– Ну, вот! Уже и аэродром. Так близко. А мы вчера бродили, как Стэнли или Ливингстон... Что бы подарить нашим маленьким друзьям? Ты хотел бы, чтобы у нас было столько детей?..

Она достала сумочку и сунула каждому из ребят по долларовой бумажке.

Они весело закричали и убежали, унося нежданную добычу.

Эллен грустно смотрела им вслед.

– Ну вот, Рой... Никогда не забывай этой ночи.

– Я не люблю слово "никогда".

– Никогда, – повторила Эллен. – Я тоже не хочу этого страшного слова. Мы ведь увидимся, Рой... Не знаю когда, но мы увидимся...

Я чувствовал в себе пустоту.

– Вот и самолет, который ждет меня, – указала Эллен на самолет, которого здесь не было вчера.

Я не мог ее потерять. Лучше уж найти место, где будет радиоактивный кратер...

Мы шли по летному полю, которое ничем не было отгорожено от джунглей. Навстречу нам шел тот самый штатский в темных очках, которого я вчера принял за детектива.

– Хэлло, Марта! – крикнул он Эллен. – Не хотите ли вы, чтобы самолет из-за вас задерживался?

– Я ничего не имела бы против, – ответила Эллен, с пронизывающей твердостью смотря в темные очки своего вчерашнего спутника.

– Надеюсь, джентльмен не будет в претензии, что останется один? проворчал детектив.

– Я всегда буду с ним, – отпарировала Эллен.

– О-о! – сказал детектив и предложил мне сигарету.

Мне очень хотелось курить, свои сигареты я раздарил в джунглях, но я отказался.

– Надеюсь, – продолжал шеф в темных очках, – что вы, сэр, всегда будете вспоминать об этой ночке?

Мне очень захотелось дать ему в челюсть.

– Ты будешь писать мне? – спросил я Эллен.

Она отрицательно покачала головой.

Страшная догадка стала заползать мне в мозг, я гнал ее, как гнал вчера мерзкие мысли. Эллен молча опровергла их, как только умеет это делать женщина! О, если бы она смогла сейчас опровергнуть мое подозрение!

Эллен поняла меня, она очень хорошо поняла меня.

– Значит?.. – спросил я ее.

– Значит... – твердо повторила она.

Шеф в очках отвел меня в сторону.

– Вам доверяет сам мистер Джордж Никсон, парень! Надеюсь, вы поняли, что ни Марту, ни меня вы никогда не видели?

Опять это гнусное слово.

Я молча кивнул. Может быть, я и вправду никого не видел, все это было во сне: и бешеный полет над землей, и бешеное счастье на земле.

Эллен стала Мартой. А я остался Роем Бредли.

Марта не знала Роя.

Она шла вместе с очкастым и ни разу... ни разу не оглянулась.

Какие-то шпики и парни с мрачными лицами переговаривались между собой на незнакомом языке. Они что-то крикнули Эллен, то есть Марте... Марта живо заговорила с ними.

И вдруг мне припомнились слова заклинания на неведомож наречии:

Нас венчали не в церкви...

Столетние дубы

С похмелья свалились...

Я пошел прочь. И свалился в канаву за летным полем, свалился, как подломленный дуб, с которым жизнь сыграла такую страшную шутку.

Я видел, как разбегался по бетонной дорожке самолет, видел, как оторвались баллоны колес от земли, как убрал пилот шасси уже в воздухе.

Самолет превратился в серебристую блестку и растаял в солнечном небе.

Я встал и сжал челюсти.

Я был женат! Пусть обрушатся на меня небеса, пусть разверзнется подо мной земля, я был женат!

И у меня была самая удивительная, самая нежная и самая смелая жена, которая способна прострелить апельсин на лету, которая хочет увидеть березки".

Часть третья

ЯДЕРНЫЕ ВЗРЫВЫ

Атом может дать человечеству

будущее, но может и отнять его.

Глава первая

ТРИ КИТА

За окном билась метель. Шаховская невольно прислушивалась к ее завываниям. Ветер налетал на коттедж, превращенный в больницу с одной лишь палатой, сотрясал его весь, грозя выбить окно. Елене Кирилловне казалось, что даже свет в электрической лампочке мигал.