Текст книги "Против ветра"

Автор книги: Александр Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

– Уж очень это необычно. Плохо я в это верю, но помогать вам буду, сказал Сходов.

И началась лихорадочная работа. Сходов и Анисимов вовсе перестали спать. От успеха задуманного зависела жизнь Жени. Но нельзя было работать только над "ветряным отоплением". Нужно было по-прежнему наблюдать за погодой, передавать сводки, принимать радиограммы, готовить обед и ухаживать за больным.

Пурга сменилась невиданными морозами. В сводках Сходов сообщал: "Минус пятьдесят градусов".

Анисимов работал около сарая. Он прыгал то на одной, то на другой ноге, хлопал руками по бедрам, стараясь согреться. При этом он напевал и поглядывал на небо. Над его головой горела Полярная звезда.

"Если земной шар вообразить роторным ветродвигателем, – подумал Анисимов, – то конец оси как раз упирался бы в Полярную звезду".

Анисимов засмеялся своей мысли и снова принялся за бочку. Он разрубил ее пополам. Бензин перелил в ледяную кадушку, которую сделал Василий Васильевич.

Работал Анисимов ловко, с привычной сноровкой, без промаха бил молотком по зубилу. Последний удар был прямо-таки ухарским. На снегу лежали две полубочки.

Анисимов вздохнул, выпрямился, посмотрел на небосвод, на Полярную звезду, в которую «упирается» земная «ось», и… изумился.

Вокруг стало светло, как перед восходом солнца. Из-за горизонта поднимались лучи… прожекторов. В первое мгновение Анисимову показалось, что к острову идет сказочный ледокол. Но лучи поднимались из-за горизонта со всех сторон, куда ни посмотреть. Неяркие, серебристые, они тихо и трепетно двигались по небу, словно ощупывая бесконечность вселенной. Наконец лучи скрестились у самой Полярной звезды. Они составили световой шатер, живой, движущийся и величественный. Анисимов никогда не видел прежде подобного северного сияния. Но где он видел такую же картину? Где?

Вдруг Анисимов радостно рассмеялся. Он вспомнил. Бросив инструменты, он побежал в дом.

– Василь Васильевич! Женя! – кричал он еще из коридора. – В небе "салют Победы!" Арктика капитулирует! Безоговорочно!

На следующий день механик полез на крышу, чтобы установить там ротор. Ветер обрушился на маленькую человеческую фигурку, силясь сбросить ее наземь. Анисимов возился около стальной трубы, которую вместе со Сходовым просунул наружу из кухни, и бормотал:

– Дуй, дуй крепче! Злись! Силища бестолковая! Подожди, мы тебя запряжем! Будешь крутить нашу вертушку.

Неожиданно пришла смелая мысль. А что если заставить арктические ветры крутить огромные ветряки по всему побережью? Тогда электрический ток можно было бы послать на юг, на заводы, заменить им работу десятков тепловых станций, потребляющих уголь.

"Ох, здорово!" – обрадовался своей мысли Анисимов и, забыв осторожность, выпустил дымовую трубу, за которую все время держался. Ветер сразу ударил по нему. Анисимов судорожно ухватился за деревяшку, заклинивающую самодельный ротор. Клин выбило, и полубочки завертелись! Человек потерял опору и полетел вниз.

Лежа в сугробе, он с радостью слушал, как грохотал его ветродвигатель.

Выбежал из дома Сходов.

– Шкив завертелся, – сказал он.

Возбужденный, счастливый Анисимов вошел в дом. Он тотчас стал прилаживать к вращающемуся шкиву тормозные колодки. Они не походили на те колодки, которыми тормозят вагоны. Он просто прижимал к шкиву винтами два больших камня.

Однако с торможением ничего не получилось. Анисимов рассчитывал, что его камни приработаются и постепенно примут форму поверхности шкива. Но для этого, вероятно, требовалось много времени. Пока же от каменных колодок было мало толку. Они или совсем останавливали шкив, или позволяли ему вращаться свободно.

Сходов с горечью смотрел на старания Анисимова. Им с новой силой овладела тревога. Больной был совсем плох. Сходов подолгу простаивал около его койки.

Идя на метеоплощадку, Василий Васильевич твердо решил, что не имеет больше права полагаться на сомнительное изобретение Анисимова и рисковать жизнью товарища. Придется все же попробовать вызвать самолет. Вернувшись в дом, Сходов прошел на кухню.

Около котла центрального отопления возился механик. Лицо Анисимова осунулось, покрылось пылью, щеки провалились, глаза походили на две темные ямы. Руки были изранены и обморожены, кожа на них потрескалась, из трещин сочилась кровь.

Сходов некоторое время молча смотрел на него, потом пошел в радиорубку. Женя лежал неподвижно, закрыв глаза, в груди его хрипело. Он был в беспамятстве. На столе, перед ключом, лежала горка снега, насыпавшегося с потолка. Сходов подержал руку на лбу больного и сел за ключ.

Анисимов уже несколько суток не спал. Сходов молча помогал ему в работе, но теперь он надеялся на другое. Однако из этого «другого» могло ничего не получиться. Не желая разочаровывать Анисимова, Василий Васильевич ничего не говорил ему.

И наконец то, чего ждал Сходов, случилось.

Анисимов разогнул спину, выпрямился, посмотрел на начальника.

– Самолет? – вне себя от изумления спросил он.

– Да, – ответил Сходов. – Надо спасать Женю.

– Как же он прилетел без пеленга?

– Может быть, с материка приборы укажут летчику точку, где надо сбросить груз, – сказал Сходов.

Гул самолета стал отчетливее. Летчик делал круг над островом.

– Как же он нас увидит в пургу?

– Эх, ты, бортмеханик! – укоризненно сказал Сходов. – А радиолокация? На вашем самолете еще ее не было? Теперь другое время. Летчик на экране сейчас видит нашу железную вертушку.

– Верно! – и Анисимов, хлопнув себя ладонью по лбу, отбросил молоток.

Оба полярника выбежали на крыльцо. Они прислушивались к реву пропеллера.

Пурга усиливалась. Ветер гнал на домик тучи снега.

Звук пропеллера удалялся.

– Сбросил, – облегченно сказал Сходов. – Теперь надо найти мешки с углем, пока их не замело.

– Идем, идем скорее! – заторопился Анисимов.

– Нет, – остановил его Сходов. – Мы не имеем права уходить оба. Вы останетесь. Мешки буду искать я. Около каждого я воткну веху. Один мешок притащу сюда.

Анисимов нехотя подчинился. Сходов ушел. Пурга выла за стенами домика.

Анисимов прошел на кухню. Скоро здесь загорится огонь. Механик со злостью посмотрел на вращающийся шкив. Ему захотелось остановить это бесполезное колесо.

С раздражением он стал заворачивать винты, прижимая к шкиву свои новые каменные колодки, уже не просто камни, а каменные скобы, с двух сторон плотно облегавшие шкив. Из-под обода посыпались искры, Анисимов подставил руку. Искры жгли. Это было тепло. Тепло, принесенное холодным ветром! Черт возьми! Ведь это же тепло, которое во что бы то ни стало надо использовать…

Сходов шел по снегу, вокруг бушевала пурга. Сразу же, метрах в трехстах от станции, ему удалось найти несколько сброшенных мешков. Он поставил возле них вехи. Но он допустил ошибку, решив сейчас же найти и остальные. Пурга усиливалась. Снег крутился, плясал в воздухе, валил с ног. Он обрушивался на Сходова сбоку, сверху, забивал глаза, перехватывал дыхание, сухой и нетающий, забивался под капюшон.

Сходов рассчитывал найти дом по грохоту вертушки, однако, решив возвращаться, он с тревогой обнаружил, что не слышит ее шума. Неужели вой пурги заглушает вертушку?

Ориентироваться по направлению ветра невозможно: ветер отовсюду. Сходов никогда не был трусом. Теперь угроза быть занесенным снегом здесь, около дома, вместе с мешком угля, испугала Василия Васильевича. Он в изнеможении опустился на снег, не веря сам себе. Неужели такая нелепая гибель?

Во всяком случае идти бесполезно. "Я могу еще дальше отойти от дома", – уже более спокойно рассуждал Сходов, стараясь взять себя в руки.

Сходов знал, как поступают ненцы во время пурги. Он сел в снег, зарылся в мех и весь сжался в комок. Во что бы то ни стало нужно было перебороть холод и самое страшное… сон. Сон, липкий, сладкий, подкрадывался исподволь, мутил сознание. Сходов кусал губы, отгоняя сон.

Чтобы не замерзнуть, Сходов напрягал мышцы. В юности он занимался "волевой гимнастикой" – усилием воли напрягал и расслаблял мышцы. И Сходов заставлял себя мысленно идти, бежать, взбираться на скалы. Ему становилось жарко, силы оставляли его, он изнемогал от усталости, но снова принимался за свой тяжелый и невидимый труд.

Сходов вспомнил об Анисимове. О чем бы он думал в таком тяжелом положении? Наверное, он думал бы о своем ветродвигателе или о грандиозном арктическом ветрокольце, которое посылало бы энергию на южные заводы…

Сходов стал прикидывать, на сколько могло бы хватить сброшенного угля? Получалось, что недели на две.

А как же дальше? Полагаться на Анисимова? Так ведь у него с камнями ничего не получается! Стой! А зачем камни? Зачем тормозить камнями, которые быстро износятся, когда можно тормозить самой водой? Заставить мешалку перемешивать воду. Вода будет затруднять ее вращение, тормозить, и энергия, затраченная на преодоление этого сопротивления, перейдет в тепло. Вода нагреется!

Эх, только бы выбраться теперь! И уголь есть, и вертушка заработает.

Пурга выла, ревела. Отовсюду несся треск, похожий на выстрелы. В море подвижка льдов. Ураганный ветер гнал ледяные поля одно на другое. Если Анисимов и стрелял из ружья. Сходов бы не услышал выстрелов в общем хаосе звуков.

Но что это за грохот, назойливый, несмолкаемый грохот?

Сходов прислушался. Вскочил.

Снег посыпался с него. Как он мог так долго ничего не понимать? Ведь это вертелась вертушка! Значит, пурга не заглушила ее! Она слышна!

Еле волоча ноги, Сходов побрел по направлению к тому месту, откуда слышался грохот. Он попытался тащить за собой мешок, но силы оставили его.

Теперь он знал, где стоит дом. Над домом снова завертелась вертушка.

Согнувшись Сходов брел вперед. Вдруг он отчетливо услышал выстрел. Значит, Анисимов все-таки стреляет! Вот и крыльцо…

Анисимов увидел почти ползущего к дому начальника, вернее мутную тень, на мгновение мелькнувшую в снежном вихре.

Механик втащил Сходова в дом, в коридор, потом прямо на кухню. Здесь в одной рубашке на спальном мешке, разбросавшись, лежал Женя.

– Раздевайтесь, Василь Васильевич! – торопил Анисимов. – Сейчас согреетесь.

Сходов тяжело опустился на скамью, удивленно глядя на плачущие, в потеках, стены.

– Тепло? – как бы не веря себе, выговорил он, потом спросил строго: За углем ходили? Кто вам разрешил покидать станцию в пургу?

– Да никуда я не ходил! – с восторгом перебил его Анисимов. Работает наша карусель… И тормоз работает! Наладил я его! Все дело в обхвате. Надо было, чтобы колодка на большой поверхности к шкиву прижималась. Вот смотрите…

Только теперь Сходов рассмотрел, что уходившая через потолок стальная труба крутилась. Анисимов сунул руку в котел центрального отопления и быстро выдернул ее.

– Кипяток, прямо кипяток! – радостно крикнул он.

– А мешки там… – проговорил Сходов. – Вехи я поставил.

– Это наш резерв, Василь Васильевич! Все-таки ветер не всегда будет!

– Верно, – согласился Сходов. – Он встал, подошел к больному, склонился над ним. – Ну, как, Женюшка? Хорошо в тепле?

– Хорошо, Василий Васильевич! – тихо проговорил метеоролог и улыбнулся.

Сходов подошел к Анисимову, крепко обнял и неожиданно поцеловал.

– Самолетов больше вызывать не будем, – твердо сказал он. – Камни износятся. Вместо диска мешалку поставим. Понял?

Яростный ветер носился по острову, наметая сугробы. Он снова гнал одно на другое ледяные поля, рвал в небе черные тучи и с ревом набрасывался на одинокий дом.

И опять от дома к метеоплощадке шел человек. Ветер хватал его за полы полушубка, вставал перед ним снежной стеной. Но тот же ветер с дикой силой крутил на крыше дома диковинную вертушку, которая громыхала, как танк.

Человек с электрическим фонариком и тетрадкой в руках шел против ветра…

Когда я кончил рассказ, было уже поздно. Пора было расходиться спать.

По своему обыкновению я прошелся по кораблю. Мы стояли на рейде, подниматься на капитанский мостик было не за чем.

Острова в ночной темноте уже видно не было. Только в одном из окошек далекого домика светился огонек. Он походил на самую низкую звезду из всех, что зажглись сейчас в небе.

Старший помощник готовил подъем катера.

Я отменил подъем.

Старпом очень удивился. С выгрузкой было покончено. Зимовщики с острова уже перебрались на корабль.

Я ничего не стал объяснять старпому.

– Подождите до утра, – сказал я ему и пошел спать.

Она, Маша, конечно, ждала меня около моей каюты.

– Ну, как, Маша, – спросил я ее, – по ветру пойдешь или против ветра?

Так закончил Борис Ефимович свой рассказ.

МЕХАНИК

Катер развернулся против ветра, чтобы волна не била в борт.

Снег, мешаясь с брызгами, хлестал по лицу. Капитан держался за поручень около машинной надстройки и старался понять, что означала эта личная радиограмма?

"Борис Ефимович, если можете, умоляю, повидайтесь со мной. Маша Грачева".

На этом же катере капитан доставил на остров к Сходову супругов Грачевых, решивших вместе остаться на зимовку. Все было улажено. Радист острова согласился уступить Грачеву свое место. Метеоролог Юровский, которого сменила Маша, мог ехать на курорт. Капитан, давая с мостика последнюю прощальную ракету, считал, что он сделал все так, как надо, и вдруг теперь, когда "Георгий Седов" на обратном пути проходил мимо острова, такая радиограмма!

Конечно, можно было сослаться, что прибой не позволяет сойти на берег, но капитан не мог не проверить, что случилось.

Остров был покрыт снегом. Белый и плоский, он походил на ледяное поле.

Волны с ревом разбивались о базальтовые скалы. Пена взлетала выше этих заснеженных скал и в низких лучах солнца играла радугой.

Капитан спрыгнул в ледяную воду, не давая катеру близко подойти к опасным камням. Вода оказалась по грудь. На скале стояли два человека. Они сбежали к самой воде и помогли капитану выбраться на берег.

Борис Ефимович откинул капюшон и вопросительно взглянул на Машу.

Маша Грачева заплакала и прижалась к мокрой груди моряка.

– Ну, чего ж ты? – сказал Борис Ефимович. – Робу мне промочишь.

Маша откинула голову и посмотрела на капитана мокрыми блестящими глазами.

Грачев стоял в двух шагах. Его лицо было озабочено.

Втроем пошли к полярной станции.

– Вы помните, Борис Ефимович, – говорила Маша, – как я караулила вас у каюты… Стыд меня разобрал. Такие люди в Арктике живут, а я что? Дезертир?

– Помню, помню, Маша. Ну, а теперь-то что? – спрашивал капитан.

– Нет, вы послушайте, Борис Ефимович. Я тогда вас просила, чтобы вы устроили нас обоих на остров…

– Устроил. Велика трудность. Радист с удовольствием уступил свое место такому специалисту, как ваш муж, поехал на другой остров!

– Мы так хорошо работали, Борис Ефимович, – продолжала Маша. – Вы себе представить этого не можете.

– И с Василием Васильевичем сдружились? А я думал, что он трудный человек.

– Василий Васильевич замечательный человек. Только…

– Что только?

– Очень правильный.

– Слишком правильный, – вставил молчавший до того Грачев.

От полярной станции бежали мохнатые собаки.

Они прыгали, пытаясь лизнуть в лицо.

У сарая стоял высокий худощавый человек. Он издали поклонился капитану, не желая, видимо, мешать разговору.

– Так выкладывай, Машенька, что тут у вас стряслось?

Маша потупила глаза.

– Пока еще ничего не стряслось, Борис Ефимович… Я еще не вполне уверена…

– Но может стрястись, – вставил Грачев.

Капитан свистнул.

– Вот оно какое дело? Значит, ребенок у вас может быть? Сами-то рады?

– Еще как рады были бы! – быстро заговорила Маша. – Мы так рады были бы, так рады…

– Ну, так в чем же дело? А как Сходов?

– В том-то и дело, – мрачно сказал Грачев. – О наших подозрениях мы Василию Васильевичу даже сказать боялись.

– Отошлет меня с острова. Не позволит здесь остаться. Врача нет, некому принять ребенка… – взволнованно заговорила Маша.

– Что ж тогда получится? – серьезно рассуждал Грачев. – Предположим, подозрение обоснованное. Уедет тогда Машенька, родит ребенка на острове Диком в больнице. И будет там года два вдали от меня, в трудных условиях, в одиночестве.

– А может быть, все и обойдется. Может быть, тревога напрасная, опять заговорила Маша. – Что ж я уеду и буду одна на острове Диком за тысячу километров жить? – в голосе ее послышались слезы.

– Вот мы и решили, Борис Ефимович, с вами посоветоваться, – закончил Грачев.

– Но только по секрету от Сходова.

– Благодарю за доверие, дорогие мои друзья, – сказал Борис Ефимович немного торжественно. – Но только должен я вас разочаровать. Такие предположения в секрете от начальника острова держать не полагается. Он за жизнь каждого своего полярника отвечает. И за вашу, Машенька, и за ту, что появиться может…

– Как же быть? – протянула Маша. – Ведь Василий Васильевич непременно меня отошлет. Я ведь в Арктику работать ехала, а не без дела на острове Диком сидеть.

Капитан чуть скосил на Машу глаза. Она покраснела.

– Вот обо всем этом мы и должны с Василием Васильевичем поговорить, заключил капитан.

Сходов стоял на крыльце, встречая капитана. Видимо, он знал о телеграмме Маши и нарочно дал ей возможность поговорить с Борисом Ефимовичем.

Молча поздоровались. Сходов провел капитана к себе. Борис Ефимович попросил пригласить и Машу с Грачевым. Сходов не удивился.

– Вот должны мы с вами, товарищ Сходов Василий Васильевич, – начал капитан, – решить судьбу…

Тут Маша вмешалась и рассказала Сходову о своих опасениях.

Сходов сидел молчаливый, нахмуренный.

Машенька расплакалась и выбежала…

Грачев пошел следом за ней.

Сходов встал и принялся расхаживать по комнате. Комната у него была тесная. Стол, стул, кровать. Раньше на кровати шкура белого медведя лежала, теперь ее не было – отдал шкуру молодоженам.

– Я отвечаю за каждого человека, – говорил Сходов. – А в этом случае я должен отвечать за двоих. И за мать и за ребенка.

За пятнадцать лет, проведенных в Арктике, я изучил все специальности полярника. Могу быть радистом, механиком, метеорологом, аэрологом, гидрологом. Могу править собачьей или оленьей упряжкой, один выйду на белого медведя, сотни километров на лыжах пройду. Но акушерства не изучал. Не изучал, капитан. Может быть, в этом моя ошибка. Я могу наложить лубки на сломанную ногу, могу даже ампутировать ее… но принять ребенка! Ну, прямо понятия не имею!

– А Машенькой довольны?

– Она чудесная женщина, прекрасный работник. Отослать ее – это значит принять на себя половину ее обязанностей, другую половину примет на себя ее муж… Что же делать? – И Сходов остановился перед капитаном.

Капитан задумался, неторопливо закурил трубку.

В окно было видно свинцовое море под серыми тучами. Очень далеко от берега, покрытый дымкой, виднелся кораблик. Капитан подумал, что ближе и нельзя было подойти. Здесь мелко. Не подходить же опять к леднику.

– Ну, а если оставить ее? – повернулся к Сходову капитан.

– Кто же примет ребенка? – остановился Сходов.

– Женщина у вас есть на зимовке?

Сходов только махнул рукой.

– Есть девушка… вторая радистка. Нет, нет! Она совсем молоденькая. Она и слышать об этом не захочет. Понятия не имеет о родах.

Капитан снова задымил трубкой.

– Что Маша будет делать там, на Диком? Одна с малышом… В общежитии где-нибудь придется жить. Незавидно. А кроме того, может быть, зря поедет, ложная тревога?

– Я понимаю. Я все отлично понимаю, – ответил Сходов, принимаясь опять ходить по комнате.

– А кто это, высокий такой, около склада стоял? Механик, что ли? спросил Борис Ефимович.

– К сожалению, не врач, только механик. Матвей Сергеевич.

– Женатый?

– Раньше он с женой на зимовке жил. А теперь она с ребенком на Большой Земле.

– Вот-вот, об этом я и вспоминаю. Кажется, она на острове родила?

– Так ведь то было на крупной полярной станции. У них врач был. Если бы врач… разве бы я возражал?

Капитан снова задумался.

– А все-таки, Василий Васильевич, давайте позовем Матвея Сергеевича и радистку.

Сходов пожал плечами и вышел. Вскоре он вернулся в сопровождении механика и девушки.

Капитан поздоровался с ними.

– Садитесь, поговорить бы с вами хотелось.

– Отчего же… – сказал Матвей Сергеевич и уселся, положив огромные ладони на расставленные колени.

Радистка тоже села, не понимая, зачем их позвал капитан. Сходов остановился у двери.

– Вы, говорят, механик замечательный? – начал капитан.

– Да нет… Я не судовой механик, товарищ капитан. На кораблях никогда не плавал.

– Знаю. Я не про то. Рукодел вы, наверное, знаменитый? – продолжал заходить издалека капитан.

– Отчего же… Это можно. Смастерить все что угодно могу. Я вот задумываю новый ветродвигатель построить… из бочек. Не слышали? Тут мой предшественник Анисимов делал.

– Как же, как же… слышал.

– Только нам теперь старого ветряка мощность мала.

– А без жены скучаете? – неожиданно спросил капитан.

– Без жены, конечно, скучновато… Только ведь я, товарищ капитан, старый полярник. Привычно.

– Ребенка-то она у вас в Арктике родила?

– Как же, при мне, на острове Газетном было.

– При вас? – оживился капитан. – Так что же молчите?

– Я ничего… А что? – смутился механик.

– Значит, вы принимали ребенка у своей жены? – продолжал расспрашивать капитан.

– Нет, что вы! Я только присутствовал.

– И это немало! – удовлетворенно заметил моряк и повернулся к удивленно слушавшей разговор радистке. – Ну, а вы? Вы никогда не принимали детей у рожениц?

Девушка покраснела от неожиданности.

– В этом совсем ничего не понимаю… – растерянно сказала она.

– Но ведь вы же женщина и подруга Маши. Неужели бы вы не взялись ей помочь?

– Маше? Я с радостью. А разве надо? Только я не умею…

– А вдвоем с механиком? Он все-таки при родах присутствовал.

– Я – помогать? – поразился Матвей Сергеевич, и его лицо вытянулось.

– Конечно, вы. Вы видели, как принимают ребенка. Девушка вам будет помогать, если Маше рожать придется. Получите по радио консультацию от любого врача или от профессора.

Механик был ошеломлен.

Сходов остановился перед ним и обычным своим сухим жестковатым голосом проговорил:

– Речь идет о человеческом отношении к товарищу. Вы прекрасный механик, мастер на все руки. Если вы не согласитесь, женщину отправят с острова, разлучат с мужем. И, может быть, зря. Ей придется год жить с ребенком одной, в трудных условиях, без работы, ради которой она ехала в Арктику.

– Да я-то тут при чем? – запротестовал Матвей Сергеевич, размахивая длинными руками. – А если вдруг несчастье? Кто будет виноват?

– Конечно, виноват буду я, – твердо сказал Сходов. – Мне спокойнее всего было бы отправить женщину. Формально я имею на это все права.

– Это будет ужасно, если она уедет, – сказала радистка.

– А если случай какой трудный? И в родильных домах умирают, продолжал возражать механик.

– А бывает, что и в поле рожают, – заметил капитан.

– Конечно, может быть, и все хорошо будет, только я не могу на себя ответственность взять. На мужа, хоть и надежный он человек, тут надеяться нечего. По себе знаю. Руки трясутся и все тут. Девушка только таз будет подавать да пеленки развернет.

– Мы не принуждаем вас, Матвей Сергеевич, – сказал Сходов. – Мы хотим выяснить последнюю возможность и решить вопрос об отправке Грачевой на материк.

Механик задумался. Радистка что-то стала говорить ему, склонившись к уху. Тот нетерпеливо отмахнулся.

– Не могу я взяться за такое дело… И вообще… Если случай тяжелый… ножками вперед… Как хотите, но присылайте врача на самолете.

– К сожалению, – сказал Сходов, – далеко не всякий полярный остров может принять самолет. Тем более зимой. Во всяком случае, на посадку у нас самолета мы рассчитывать не можем.

– Механик прав, – вмешался капитан. – В очень трудном случае самолет, конечно, прилетит…

– Но не сядет!

– Не сядет, зато сбросит врача на парашюте.

– Вот это другое дело, – удовлетворенно сказал Матвей Сергеевич.

– Врач не сможет улететь обратно, – возразил Сходов. – Мы вынуждены будем отнять у острова Дикого одного врача, а мы знаем, как он там дорог.

– Да, конечно, на это можно пойти только в крайнем случае, согласился капитан. – Но ведь у нас есть еще один аргумент… Все это только предположение!

– Предположение не предположение, – хмуро сказал механик, – а я должен считать, будто это так и есть. И потом характер у меня тяжелый. Надо сперва спросить, согласятся ли на мой характер супруги Грачевы.

– При чем же тут характер? – осведомился капитан.

– А потому, если я согласие даю, то должна Грачева поступить в мое подчинение. В полное распоряжение.

– Это зачем же? – спросил Сходов.

– Я должен обеспечить благоприятный исход и тут уж, простите, спуску не дам. Зимовка – дело известное. Движения никакого. Я потребую, чтобы все было как следует.

– Он прав, – заметил Сходов. – Сейчас мы позовем Грачевых.

Грачевы, узнав об условиях механика, согласны были на все.

Через час провожали капитана.

Катерок запрыгал на волнах, быстро уменьшаясь.

Все население полярной станции стояло на берегу: Сходов, Матвей Сергеевич, Грачевы, радистка. Около них возбужденно бегали собаки.

Налетели "снежные заряды". Катер скрылся за серой стеной.

Еще через час корабль снялся с якоря, дав прощальную ракету. Последний пароход уходил из Арктики.

Грачевы остались на острове.

Их предположение оправдалось. Механик включил молодую женщину в опекаемое им хозяйство. Он был сурово требователен. Маше пришлось заняться гимнастикой. Что бы ни делала Маша, Матвей Сергеевич всегда следил за ней настороженным взглядом. Когда она шла на метеоплощадку, он непременно шел за ней следом.

– Снегу намело. Вы поглядывайте под ноги, поглядывайте! Не зевайте по сторонам! – ворчал он.

Однажды Маша поскользнулась на крыльце. Муж хотел поддержать ее, но сделал это неловко.

Матвей Сергеевич налетел на него, как буря.

– А еще муж! – кричал он. – Пень ты, а не муж! Жена падает, а он, как табурет, стоит. А если ребенок перевернется, кто отвечать будет? О ребенке своем не думаете? Я вас отставлю от собственной жены и близко подпускать к ней не буду.

Супруги Грачевы постоянно чувствовали на себе гнет механика. Когда встречали Новый год, он не позволил Маше выпить ни капли. Она готова была разреветься, но все же подчинилась.

Ежедневно, в любую погоду, Матвей Сергеевич отправлялся с Машей на прогулку, поддерживая ее под локоть.

Эта пара, гуляющая под руку по снегу и в мороз и в метель, выглядела по меньшей мере странно.

– Гулять обязательно надо, – говорил Матвей Сергеевич, идя рядом с Машей. – Восемь кругов прошли, еще четырнадцать осталось. Ничего, ничего… Шагайте, шагайте, только не вздумайте падать.

Сходов молчаливо поддерживал Матвея Сергеевича.

– Он, право, смотрит на Машу, как на собственную… – иногда не выдерживал Грачев.

Но Маша сама обрывала мужа:

– Гриша! Мы так ему обязаны!

Приближалась весна. В апрельском солнце сверкали снежные просторы.

Теперь во время прогулок Матвей Сергеевич заставлял Машу надевать темные очки.

– Только не споткнитесь, – упрямо твердил он.

Капитан Борис Ефимович на время, пока не откроется арктическая навигация, получил задание перегнать пароход «Казань» из Архангельска во Владивосток. Предстояло пройти южным маршрутом: через Средиземное море, через Суэцкий канал, Индийский океан.

Было так жарко, что спать в каютах казалось невозможным.

На палубе расстилали брезент, и команда спала под едва освежающим тело теплым ветерком.

Капитан устроил себе постель на обзорном мостике. Над головой горели незнакомые южные звезды, каких не увидишь на Севере. Знакомые созвездия ютились на самом горизонте.

Скоро Индия, Калькутта.

Капитан ждал радиограммы.

Однажды он услышал, как на обзорный мостик кто-то поднимается по трапу.

Появился радист Иван Гурьянович, который ни в какую жару не снимал своего щегольского кителя.

– Радиограмма? Давай!

Чиркнув спичкой, капитан прочитал:

"Родился мальчик. Назвали Борисом. Счастливы. Благодарные Грачевы".

– Борис Ефимович, тут еще одна, – улыбающийся радист протянул бланк.

"Механик оказался на все руки. Сходов".

Капитан задумался. Ощущая ласкающее прикосновение теплого ветра, он думал о далеком Севере, о льдах, о заброшенных в ледовитых морях островах.

Скоро начнется навигация, и он вернется на свой корабль.