355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Казанцев » Дар Каиссы (сборник) » Текст книги (страница 1)
Дар Каиссы (сборник)
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 19:13

Текст книги "Дар Каиссы (сборник)"


Автор книги: Александр Казанцев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Александр Петрович Казанцев
Дар Каиссы

Борьба сурова. Жизнь жестка.

И вдруг среди великой бури

Два человека и доска

И деревянные фигуры.

А. Безыменский, «Шахматы»


Давно я, фантаст и этюдист, мечтал совместить фантастику и шахматы в одной книге. Читатель, следя за судьбой героев, мог бы открыть красоту шахматной борьбы и заметить схожесть приемов мышления за доской и в жизни. «Твори, выдумывай, пробуй!» – изобретательская заповедь Маяковского применима и на шестидесяти четырех клетках, которыми якобы воспользовалась богиня шахмат. Каисса для своего подарка людям. И вот книга, включившая в себя мои избранные этюды, написана. Мне хотелось, чтобы ее мог читать и не шахматист. Читателю судить, как удалось это. Но если он, не искушенный в шахматах, заинтересуется мудрой игрой, я буду счастлив.


Повести

Дар Каиссы

Пролог

Жаден разум человеческий. Он не может ни остановиться, ни пребывать в покое, а прорывается все дальше.

Ф. Бекон


Ветер пронесся над городом. Он столбами закручивал пыль на немощеных улицах, белыми чайками, никогда сюда не залетавшими, гнал над речкой бумажки. В печных трубах домов, не переведенных еще на нейтральное отопление, нечистой силой выл, как в старых русских сказках.

Деревья в городском саду гнулись, трепеща ветками. За далеким лесом на том берегу громыхало. Но дождь не начинался.

Железную урну в городском саду повалило и покатило по чисто выметенной дорожке. За ней гнались два листка бумаги. Один из них застрял на скамейке с изрезанной перочинными ножами спинкой.

Капитан милиции Гусаков тяжелым шагом вошел в кабинет.

– Так вот, капитан, – майор Степин поднял глаза от новой папки с тремя одинаковыми бумажками. – Дело нешуточное. Как-то в погранотряде взяли мы нарушителя. Смотрел ясными глазами и клялся международной солидарностью. И обнаружил при нем всего лишь шахматную задачку. Был у нас один мастак по шахматам, вроде вас, Гусаков. Знаю, вы у заезжего сеансера партию выиграли. Пограничник решил задачку, и кодом она секретным оказалась. Вот так. Понятно?

– Ясно, товарищ майор. Посмотреть бы ее.

– Другую задачку покажу. Для того и вызвал. Чепе!

Офицер Гусаков был по партийной линии направлен из армии на следовательскую работу и слыл уже в новом деле докой.

– Вот, – сказал Степин, вынимая из дела бумажку. – Изучите. Потом куда следует передадим.

В городском саду было по-утреннему тихо, безлюдно. Ничто не напоминало вчерашнего ветра. Дворники подметали дорожки и косились на капитана милиции, грузно шагавшего к обрыву.

В воздухе несло с реки рыбой и чуть попахивало дымком. Это от заводской трубы на том берегу. В глубине сада ее не увидишь из-за разросшихся деревьев, которые сажал здесь в пионерские годы сам же Ваня Гусаков.

Внизу плескались в воде ребятишки, вырвавшиеся на лето из школы. Вот и скамеечка с вырезанными на спинке именами: «Ваня + Катя», «Маша с Юрой». Вечерами здесь сидят влюбленные парочки. Гусаков устроился на скамейке и погрузился в изучение «листовки».

Листок ученической тетради по арифметике. На клеточках старательно заштрихована доска и нарисованы шахматные фигуры. Детским почерком сообщалось, что «белые начинают и делают ничью», а также по какому адресу следует прислать правильное решение и отзыв на произведение.

Иван Тимофеевич еще некоторое время посидел, внимательно изучая «листовку», потом направился по указанному в ней адресу.

Дверь открыл мальчик лет тринадцати, с подвижным лицом и поразительно живыми карими глазами.

– Каникулы, значит, – сказал Гусаков, здороваясь.

Мальчик тряхнул запущенными волнистыми волосами.

– Та-ак, – тянул Иван Тимофеевич, оглядываясь вокруг. – Человек я у вас новый, временный. Кто у вас тут проживает, кто прописан и все такое?

– Здесь Куликовы живут. А я – Костя, в седьмой класс перешел.

– Это хорошо, – кивнул Иван Тимофеевич, осматриваясь в передней. – Адрес тут ваш дан… и будто бы ничью можно сделать.

Мальчик вспыхнул:

– Неужели вы из-за этого? Вы первый! Честное пионерское. Еще никто не решил. Я не думал, что так трудно.

– А там ничьей вовсе и нет, – заявил Гусаков.

– Как так нет? – запротестовал мальчик. – Давайте я сейчас вам покажу. Вы проходите в комнату, я шахматы мигом расставлю…

Иван Тимофеевич сел на стул, рассматривая обстановку чисто прибранной комнаты, Темная полированная мебель. А кровать совсем светлая. Над ней фотография летчика.

Мальчик расставил на шахматной доске знакомую Гусакову позицию:

– Вот смотрите. Черного короля надо запереть, чтобы он не выпустил свою ладью, – 1. Кe3!

– Это мы понимаем, – кивнул Иван Тимофеевич. – А мы твоего коня пешечкой турнем – 1… d4. Не угодно ли убраться?

– Так в этом все и дело. Теперь белые играют 2. Кf5.

Мальчик залез обеими ногами на стул. Встал на коленки.

– Ишь, какой хитрый. Хочет меня на вилку подцепить. Не выйдет, молодой человек. У нас еще есть порох… на базе снабжения. Пожалуйста: 2… h4!

Костя даже подскочил от возбуждения и с размаху поставил коня на g3.

– В этом соль! После 3. Кg3 вам нечего делать.

– Как нечего? Взять коня можно, а можно и мимо пешкой проследовать.

– И прекрасно! Если пройдете пешкой, я возьму ладью конем, вы заберете коня, а я встану королем на f2, и вам пат. Заметьте, черным пат! А если возьмете коня пешкой – 3… h:g3 то 4. Кре2! и теперь любой ход черных ведет к пату или белым или черным. Еще два пата, всего три! Смотрите: 4. Крд2, и белым сразу пат! А если 4… g2 5. Кре1 и черным еще раз пат!

Гусаков некоторое время смотрел на доску.

– Так… взаимопат, говоришь? А теперь, чтобы мы с тобой взаимно пат получили и с ничьей разошлись, скажи-ка мне, друг Костя, зачем ты эти листовки придумал?

– Как зачем? – удивился Костя. – Чтобы люди знали. А если бы я картину нарисовал в нескольких экземплярах и по воздуху пустил? Это тоже плохо?

– Вот это мы сейчас и разберем. Выходит дело, устроил ты собственную воздушную газету с бесплатным распространением. Что ж, тебе подписных изданий мало?

– Я боялся в журнал послать. Забракуют еще…

– Ишь, ты! С гонором мы! Неудач боимся!

Иван Тимофеевич подметил, как быстро меняется у мальчика выражение лица. Смущенный, тот поспешно складывал шахматы.

– А я думал, вы решили.

– Я и решил. Еще на скамейке в саду решил. Но не все.

– Решили? Так чего же я вам показывал? Вы уже знали?

– Знал, да не все. А чтобы узнать, и сказал, будто ничьей тут нет. Подзадорил тебя малость.

В передней хлопнула входная дверь. В комнату с кошелкой в руке быстро вошла худощавая, начинающая седеть женщина с усталым лицом, но такими же живыми глазами, как у Кости.

– Здравствуйте, гражданка Кулакова. Я ваш новый участковый уполномоченный. Зашел познакомиться.

– Пожалуйста, садитесь, я сейчас… – и она засуетилась.

– Ты что же, задачку эту сам сочинил? – обратился к Косте Иван Тимофеевич.

– Сам, – признался Костя и встряхнул шевелюрой.

– Постричься бы следовало. – заметил Гусаков.

– Я уж твержу ему, твержу! Прямо не знаю, что делать. Мода какая-то дикая….

– Стариннейшая, – отозвался Гусаков. – В средние века так щеголяли. И в прошлом веке так носили… и в каменном тоже. А вот в армии не положено. Потому… гигиена…

– Я голову часто мою! – вступил Костя. – А стричься сам буду. В парикмахерскую ни за что не пойду: там окромсают – уши потом торчать будут.

– Вот ведь почему парикмахеры нынче простаивают, – вздохнул Иван Тимофеевич.

– Ну вот я и освободилась, товарищ уполномоченный. Чем могу быть вам полезной? Я – Куликова Серафима Ивановна, учительница. Живем вдвоем с сыном.

– А он в дымоход кирпичного завода лазает. Маме потом штаны, рубашку стирать… А вот ботинки самому бы надо очистить от глины. В передней два дня, поди, ждут.

Костя стоял оторопелый, опустив голову. Серафима Ивановна прижала руки к подбородку и с укором смотрела на сына.

– Я знала, что так кончится, что эти его выдумки…

– Выдумка здесь есть, это верно. – согласился Гусаков.

– Как вы узнали? – прошептал Костя.

– Видишь ли. Костя, сидел я на скамеечке в парке и сразу две задачки решал: одну шахматную, а другую – откуда твои листки вылетели и как их ветром понесло? И тут дымком потянуло, понимаешь?

– Из кирпичной трубы! – воскликнул Костя.

– Вот именно. – подтвердил Иван Тимофеевич. – Иногда ветер дым к земле жмет, в том же самом месте, где листовку в парк занес. Листовки в воздух вчера вылетели. Завод эти дни не работал. Ветер в воскресенье был с той стороны. Листовки свободно могли через речку перелететь.

– Ничего не понимаю, – призналась Серафима Ивановна.

– Вы костюмчик ему чистили вчера?

– Чистила. Как трубочист перемазался.

– Еще бы. В дымоход ведь надо было забраться.

– Зачем?! Зачем?! – в ужасе воскликнула Серафима Ивановна.

– Трубы почему длинными делают? Чтобы тяга в них была. И даже когда завод стоит, в трубе тяга все равно есть. Особенно в ветреный день. За счет разности температур воздуха на вершине трубы и у ее основания. Это потому, что теплый столб воздуха, наполняющий трубу, легче такого же столба снаружи. И если теплый воздух наполнит трубу, то наружный его и вытолкнет вверх. Попросту – тяга.

– Откуда вы все это знаете? – удивилась учительница, рассматривая пожилого милиционера.

Иван Тимофеевич улыбнулся:

– От отца знаю. В партизанах он был. Из этой же самой кирпичной трубы завода он листовки в город через речку по ветру пускал. Никак гитлеровцы но могли догадаться, откуда они летят. Эсэсовцы из себя выходили. Об этом потом писали. Вы могли прочитать.

– Я не читал! – воскликнул Костя.

– Значит, на выдумку ты мастак, друг Костя. Взаимопат ты отменный выдумал. И с использованием тяги знатно у тебя получилось. А если до тебя люди так делали, ты гордиться этим должен. Выходит, правильно выдумал! И не вздумай тужить, если этюд твой с предшественником окажется или с побочным решением. И еще я тебе скажу: от проигрышей в шахматы человек сильнее может стать. Закалять характер шахматами надо, вот что! «Характер состоит в энергичном стремлении к достижению целой, которые каждый себе указывает». Это Гете сказал, великий поэт и знаток людей.

– Сначала я думал, вы – шахматист, потом – что Шерлок Холмс, а вы, оказывается…

– Ну что я! О тебе речь идет. Выдумка – великая вещь. Когда отец мой в Великую Отечественную из кирпичной трубы прокламации против фашистов запускал, его выдумка была отличной, потому что нужна была. А твоя выдумка вроде бы та же самая, а зачем, спрашивается? Чтобы слабость твою прикрыть? В шахматный журнал этюд свой послать не решаешься, ветру судьбу вверяешь – пусть, мол, люди листовки поймают и шахматные задачки решают. Нет, брат. Если хочешь тягу использовать, то как-нибудь по-другому, чтобы людям польза была побольше.

– Там в трубе тяга такая сильная, что вентилятор закрутится.

– Вот это славно, сынок. Вентилятор – это уже машина! А машины людям служат. Так извините меня, граждане хорошие. Разрешите откланяться.

Прощаясь в передней, Иван Тимофеевич спросил Костю:

– Так сколько ты «листовок» через трубу запустил?

– Сто семь штук.

– А ответов кроме моего, значит, нет?

– А мне больше и не надо! Спасибо вам. Большое спасибо!

– Это за что же? Что не штрафую?

– Нет, за тягу.

– Ах, за тягу! Ну, давай, давай! Растите сыночка, Серафима Ивановна. Будьте здоровы.

И капитан милиции Гусаков тяжелым шагом вышел из квартиры Куликовых, не подозревая, какой переворот совершил в юной душе.

Серафима Ивановна, сама не зная почему, заплакала, по-матерински отгадав значение случившегося для судьбы сына.

Часть 1
Тяга

Игра – это говорящая грамматика человеческого сердца.

Карел Крупский, польский пропагандист шахмат


Глава 1. Переполох на небе

Вращавшийся зал ресторана рывком остановился. Вика даже качнулась вперед. Она видела, как перепуганные люди вскакивали с мест, даже опрокидывали стулья. Вика посмотрела в окно, и ей стало жутко. Далеко внизу сквозь туманную сетку дождя неясно проступал как бы архитектурный макет города с многоэтажными коробочками домов.

Настольные лампы вдруг зажглись, потом тревожно замирали и все разом погасли.

Люди бросились к выходу. Началась давка. Очевидно, лифты ни работали. Вике стало совсем не по себе. Она вдруг ощутила, что находится на огромной высоте, что до земли сотни метров! Ей тоже хотелось вскочить, но было совестно соседей по столицу.

Конечно, Останкинскую телебашню ветер, так дувший внизу, теперь отчаянно раскачивает, валит, сейчас сломает!.. Хорошо, хоть Кати нет: она совсем бы перетрусила!

Вика посмотрела через окно вниз. Ей показалось, что она летит на снижающемся самолете и сейчас врежется в едва различимые в тумане дома.

Какая-то женщина истерически закричала.

Все началось неудачно еще внизу. Вике Нелидовой надоело ждать и всматриваться в прохожих, чтобы еще издали увидеть Катю. Подружки не было. Вика металась по панели, перепрыгивая через рябые от порывов ветра лужи.

Ветер становился таким сильным, что Вика непроизвольно запрокинула коротко стриженную голову, чтобы убедиться, не раскачивается ли Останкинская телевизионная башню. Капюшон, накинутый от дождя, сполз на затылок. Низкие облака неслись пенным потоком, скрывая шпиль башни.

Все положенные сроки прошли, а Катя но появлялась. У Вики характер был решительный, и ее поступки, особенно в плохую погоду, не прогнозировались. Она разорвала в клочья Катин билет в ресторан «Седьмое небо». Обрывки билета, который можно было бы кому-нибудь отдать, подхватило и понесло над лужами, а Вика «наперекор стихии», запахнув свой плащик, направилась в башню.

Ветер сразу исчез. Но Вика была слишком раздражена. Ну что это за подъем на огромную высоту в «герметически закрытом» лифте? Как будто к себе домой на четырнадцатый этаж! Внизу вошла, вверху вышла – не поверишь, что до земли сотни метров. Вот в Париже, говорят, на Эйфелевой башне, хоть она и пониже Останкинской, ощущений будто бы больше. Пересаживаешься из одного открытого лифта в другой. Через решетчатые фермы все видно, голова кружится, и пятишься на соседей. А здесь что? Вышла из лифта и шагнула… в зал ресторана. Ветра никакого. Скатерти на столиках, официанты с подносами, снедью пахнет. Одно утешение, что зал этот круглый и вращается. А через окна (только через окна!) можно смотреть вниз. Вообще-то это здорово, если бы вместе с Катей! Сидишь за столиком и медленно едешь, как в вагоне. Смотришь па Москву, как с облаков (вот уж верно – с «седьмого неба»!). И будто на макет города. Тут Вика вовсе расстроилась. Макет города с коробочками домов она не видела. Во-первых, из-за туманной мглы и сетки дождя, а во-вторых – место ее было у самого прохода. Хорошо, какой-то юнец с запущенными волосами (платьице бы на него напялить!) уступил ей место у окна. Правда, скоро выяснилось, что сделал он это не ради Вики и ее смородиновых глаз и даже не из воспитанности, а из-за того, что ему нужно было сесть рядом с седым дядькой, чтобы – тут уж Вика едва не задохнулась от возмущения – играть в ресторане Останкинской телебашни в шахматы!

Четвертым за их столиком оказался какой-то турист. Его привел важный метрдотель с угодливыми движениями. Был турист опрятным, выутюженным, в модном пестром галстуке и с диковинным значком на пиджаке без лацканов. У него было надменно серьезное лицо. Он с почтительной улыбкой поздоровался и сказал, отчетливо произнося слова:

– Покорнейше благодарю. Сочту за честь разделить трапезу.

Он заинтересовался карманными магнитными шахматами в изящной книжечке, развернутой на скатерти длинноволосым.

Но Вике познаний в шахматах не хватало, чтобы оценить красоту, скрытую в расставленной на доске позиции. Вика почувствовала себя на положении глухой на симфоническом концерте, которая только и видит, что движение смычков, раздвижных труб и взлетающих медных тарелок.

– Ну, друг Костя, порадовал этой встречей. Хорошо ты меня разглядел, а я тебя ни за что бы не узнал. Ишь, как вымахал!

– Акселерация, Иван Тимофеевич. Папа мой невысокий был, но летал высоко. А маму вы видели.

– Акселерация, говоришь? И то верно. Только разобраться в этой штуковине ни в науке, ни у нас в милиции не могут.

«Милиция!» – мысленно фыркнула Вика, прислушавшись к разговору «одержимых». Сосед-турист посмотрел на нее, стремясь встретиться взглядом.

– А вы теперь на пенсии, Иван Тимофеевич?

– На пенсии. Кадрами заправляю на хлебозаводе в Заречье.

– Знаю! Там тоже труба. Только у кирпичного выше.

– Трубу твою помню. А ты, случаем, не листочки с шахматными задачками запускать отсюда хочешь?

– Нет, нет! Теперь меня в шахматных журналах печатают.

И за рубежом тоже. Я ведь мастер по шахматной композиции.

Вот у меня значок. Не заметили?

– Заметить-то заметил. Думал, за альпинизм или за пещеры какие. К дымоходам ты смолоду склонность имел.

Молодой рассмеялся:

– Взаимопат вспомнили? И про тягу, о которой сказали?

– А как же? Там цугцванг получался.

– Цугцванг– великая вещь! Я и в жизни чувствую, что обязан найти ход, что-то большое сделать. Хотите, расскажу и покажу?

– Давай, давай! Только как это кони ходят? Давненько я…

– Знаем мы вас!..

Молодой человек достал карманные шахматы и предложил сидевшей с ним рядом Вике пересесть на его место к окну, а сидевшему напротив туристу – рядом с ней, чтобы самому вместе с седым дядькой рассматривать шахматную доску.

Вика сразу обрадовалась окну, но в нем мало что было видно из-за тумана и сетки дождя. Она перевела взгляд на шахматы.

– Какая неудачливая погода, – сказал турист и скучающе уставился на шахматную доску.

– Ничья, значит? – спросил пожилой дядька.

– Ничья, – подтвердил тот, кого называли Костей, – Никак мне не давался этот этюд. Дважды за него отличия присуждали – золотую медаль конкурса ФИДЕ, потом приз Руставелиады.

– И оба раза мимо проехало?

– Нет, за Шота Руставели я приз получил, но зря: этюд с дыркой оказался неверным. Я бы его бросил, если бы он не был кое с чем связан у меня в жизни. Помните, идею мне подсказали?

– Неужто ты про тягу?

Турист равнодушно отвернулся, но чуть наклонил голову, словно услышал далекий звук. Вика это отметила и стала изо всех сил смотреть на шахматы, стараясь разгадать отраженную там судьбу ее молодого соседа.

– Это последняя переработка, – объяснял он. – Понимаете, здесь надо сразу играть – 1. Сc2.А тяга…

– Стоп! – остановил Костю пожилой дядька.

И тут Вика качнулась вперед. Вращающийся зал, словно по команде седого дядьки, остановился.

Вика уперлась в стол обеими руками, глядя в лицо пожилому соседу.

– Спокойно, – сказал он. – Должно быть, ток отключили.

– Как это можно? – возмутилась Вика. – Вы посмотрите, что творится! – и она кивнула в сторону образовавшейся около лифтов толпы.

– А вы не туда смотрите, а сюда. В шахматах понимаете?

– Слишком мало.

– Завидное самообладание, – заметил турист. Его лицо потеряло выражение надменности, оставшись серьезным. Казалось, он с интересом изучал происходящее.

– Высота-то какая! – неуверенно произнесла Вика.

– Для того и поднимались, – заметил старший.

– А я из-за вас сюда, на верхотурье, Иван Тимофеевич… – возбужденно сказал молодой. Глаза его стали еще ярче.

– Из-за меня? Да ты ж меня десять лет не видел. Значит, ежели я слоном на с2 пойду, ты 1… d3 сыграешь, и придется мне 2. Сb1 отступить? – вслух размышлял седой дядька… – Я случайно здесь оказался. В отпуске. К родственникам заглянул на бывшую Мещанскую. Они мне и билет сюда достали.

– А здесь гала-представление! – кивнул молодой на лифты.

– Прошу спокойствия, – убеждал там метрдотель. – Возьмите пример с семнадцатого столика. Шахматы!..

– Слоном отступить на b1? – спросил Костя. – Тогда черный король ринется через образовавшуюся на d4 брешь, чтобы попасть на b2 и забрать вашего слона.

Турист прислушался к галдежу в зале и сказал:

– Разъяснение: не авария, а преднамеренное отключение.

– Энергии? – переспросил Костя. – Энергия – великая вещь! Показатель развития цивилизации.

– Ты мне цивилизацией зубы не заговаривай, – сказал седой. – 2… Крсб говоришь? Тогда мы тоже королем побежим: 3. Крд2, ты – 3… Крd5, мы – 4. Крf2, ты – в дырку 4… Крd4, а мы конем шахнем – 4… Крd4 5. Кe2+!

– Не выйдет, Иван Тимофеевич. Смотрите: 5… d: e2 6. Кр: e2 Крс3 7. Крd1 Крb2 8. Сe4 c3!

Нельзя брать пешку a2 из-за Крс2 с ничьей! Поэтому 9. Сf5 c2+ 10. С: c2 Кр: a2! Теперь можно, потому что поле c2 заблокировано белым слоном. 11. Крс1 Сb2+ 12. Крd1 Сe5 13. Крс1 Сf4+ и черные выигрывают.

Официант с героическим видом исполняющего долг человека пробивался сквозь гудящую толпу, неся поднос над головой.

– Подождите, сюда ставьте, – предложил ему Иван Тимофеевич, отодвигая тарелки. – Мне в особом блюде разобраться надо.

– Все в порядке, – объявил молодой бородач «типа геолог», усаживаясь за соседний столик. – Вертолетами спускать будут.

– Я лучше на парашюте спрыгну, – бодрясь, сказала Вика.

– Позиция обещающая, – оглядев зал, отозвался Костя.

– Недохватка энергии, возможно? – предположил турист. – Энергетический кризис – это модно…

– Не с ветром ли связано? – спросила Вика.

– С ветром? С ветром была связана энергетика наших предков, – заговорил Костя. – Паруса, ветряные мельницы. Голландия в петровские времена стала самой энерговооруженной страной в Европе благодаря ветрякам.

– О-о! Нидерланды! Конечно, – почтительно подтвердил турист.

– А что делают сейчас в мире? Сжигают топливо: деревья живые или ископаемые (в виде каменного угля, торфа), опять же нефть или подземный газ. Преступление!

– Да ты никак Прометея, похитившего у богов огонь с неба, под суд отдашь?

– Нас судить будут. Потомки.

– Это почему же?

Вика поняла, что молодой человек затеял этот разговор ради нее, чтобы отвлечь. Он с чуть напускным жаром заговорил об энергии Солнца. Об установившемся равновесии, когда планета использует на биопроцоссы и излучает в окружающее пространство ровно столько энергии, сколько получает ее от Солнца. Сжигание топлив, то есть освобождение законсервированной солнечной энергии былых времен, нарушает установившийся режим, ведет к перегреву планеты.

В зал торжественно вошла вереница официантов в белых куртках. Каждый нес подсвечник с зажженными свечами.

– Как романтично! – воскликнула Вика и посмотрела на Костю.

– Изобретя огонь, люди не думали, как он опасен.

– Это весьма правильное суждение, – заметил турист, который поначалу слушал рассеянно, а теперь заинтересовался.

– Вот именно! Это всякий знает, – обрадовался Костя.

– Всякий, всякий! – закивал турист. – На то и живем, чтобы за грехи каяться.

– Каяться мало! Надо прекратить сжигание всякого топлива.

Иван Тимофеевич откинулся на спинку стула, достал сигареты.

– А закурить можно? Земля не перегреется?

Но Костя не шутил. Он стал доказывать, что достаточно поднять температуру планеты на два-три градуса за счет дополнительной энергии, получаемой не от Солнца, и человечество окажется перед катастрофой.

– А ты случаем не перегрелся, а? – осведомился Иван Тимофеевич. – Может, суп горячий?

– Нет, суп не такой уж горячий.

– Суп не горячий? Вам тотчас заменят, – сказал метрдотель, обходивший все столики и сам устанавливавший подсвечники.

– Нет, нет, речь не о том, – успокоил его Костя.

– Энергия отключена в связи с переходом на новый кабель.

К концу «смены» посетителей лифты заработают, – заверил метрдотель, услужливо улыбаясь.

– Дело в парниковом эффекте, – сказал Костя, созерцая широкую спину отошедшего метрдотеля. – Из-за углекислоты.

– Это как же так? – поинтересовался Гусаков.

– А как в оранжерее, – внезапно вмешалась Вика. – Стекло пропускает солнечные лучи, а тепловые с грядок задерживает. Углекислота, накапливающаяся в атмосфере, вроде стекла. Чем ее больше будет, тем стекло как бы толще.

Все три соседа удивленно взглянули на Вику.

– Это у меня роль была такая, – встряхнув волосами, бодро сказала она.

– В спектакле.

Вика не шутила. В Московском энергетическом институте, где она училась, действительно репетировали инсценировку какого-то фантастического рассказа.

– Очень приятно оказаться рядом с артисткой на такой московской высоте, – сказал турист, поправляя галстук.

– Заслуженной, поди, – лукаво буркнул в усы Гусаков.

– А как же! – рассмеялась Вика. – Непременно «заслуженная артистка без публики».

– Заслуженная артистка республики, – почтительно улыбнулся турист. – Какой театр, осмелюсь узнать?

– Театр имени Сатира, – выпалила Вика, готовая прыснуть от смеха.

– Театр Сатиры? Мечтаю туда попасть.

Костя с Иваном Тимофеевичем переглянулись. Они-то все расслышали. Чтобы не заострять на этом внимания, Костя стал увлеченно говорить о том, что люди дымят миллиардами труб, разъезжают в миллионах автомобилей, отравляя воздух. безжалостно уродуя родную планету.

Возрастет ее температура на два-три градуса – и начнут таять арктические и антарктические льды! Уровень океана так поднимется, что моря затопят современные порты и даже целые промышленные страны, а на месте ныне плодородных земель образуются пустыни.

– Весьма неприятное пророчество, – заметил турист. – Оно не может не тревожить специалистов, экспертов.

– Что же теперь, цивилизацию на замок? Вернуться в каменный век? Голый человек на голой земле? – нахмурился Гусаков и кивнул на горящие свечки.

– Нет. Иван Тимофеевич. Люди сберегли бы свою планету, если бы использовали только излучаемую Солнцем энергию.

– В гидростанциях, например, – подсказала Вика. И на немой взгляд Кости шутливо ответила: – Я играла русалку, застрявшую в гидротурбине.

В огне свечей стриженая головка Вики казалась бронзовой.

– Очевидно, волосы тогда у вас были длинные и в водорослях? – пошутил Костя.

– Да, даже длиннее ваших. Парик надевала. И теперь могу!

– Не стоит! У вас изменится стиль. А насчет гидростанций вы правы. Солнечная энергия испаряет воду, поднимает ее, создает напор в реках. Но гидростанции стоят дорого. Возникают моря на месте плодородных земель. Пропадает рыба. Исчезает икра. Меняются местные климатические условия.

– И не всегда в лучшую сторону, – подхватила Вика.

– Есть другой способ использования солнечной энергии.

– Полупроводники? – спросил турист. – Читал: еще академик Иоффе из Ленинграда подсчитывал, что среднеазиатских пустынь вполне достаточно для энергоснабжения всего мира.

Полагаю, будет слишком дорого. Бизнес не для всех стран.

– Можно без полупроводников, – сощурился Костя. – Наши предки куда расчетливее использовали солнечную энергию. Для них сегодняшняя погода – просто выгода!

– Ах, ветер, – кивнул турист.

Вика невольно поежилась, вспоминая, как ждала Катю.

– Очень капризно, неустойчиво, – закончил турист.

– Это не мешало морякам под парусами бороздить океаны, а о Голландии я уже говорил.

– Хотите опять ветряки? – почтительно осведомился турист.

– Нет! Вопрос можно решить куда более кардинально.

– Стоп! – сурово оборвал Гусаков.

Вика даже невольно снова качнулась на стуле, словно зал вздрогнул. Но на самом деле все оставалось на местах. – Я решил-таки твой этюд с новым взаимопатом. Взгляни, верно ли? – и он придвинул к себе подсвечник.

Костя наклонился над доской. Иван Тимофеевич стал передвигать фигурки. И в этот момент гул прошел по залу. Зажглись настольные лампы, и Вика с неохотой задула свечи.

– Поехали! – сказал Иван Тимофеевич. – Значит, выходит, не конем на пятом ходу идти на е2. а самим батькой на е1. чтобы диверсанта, что сквозь дыру d4 пролез, придержать – 5. Кре1

– Диверсанта? – деланно рассмеялся турист, тоже теперь заинтересовавшийся позицией на доске. – За траву не удержишься. Черный король, диверсант, как вы сказали, обязательно проскочит на b2.

– Пуская, пускай! Мы его для виду пропустим, заманим. Вот так: 5… Крс3 6. Крd1 Крb2 7. Кe4. Мы кавалерию подтянем пограничную!. Благо она и при танках осталось. 7… Кр: b1 8. Кc3+!

– Отдаете коня?

– Попробуйте скушайте. 8… С: c3 и белым пат!

– Хвала! – восхитился турист. – А если не брать коня?

– Тогда 8… Крb2 9. Крd2 – и черным пат!1/2-1/2

– Вы – волшебник шахмат, маэстро! Это ваш этюд? Я восхищен и буду демонстрировать его всюду! Но как вам удалось разрешить его так быстро? – обратился турист к Гусакову.

– Знал что искать. Взаимопат.

– И это все совсем верно? Я слышал, переделка прежнего?

– Говорят, шахматный этюд – это позиция, в которой авторский замысел еще не опровергнут. – солидно начал Гусаков… и рассмеялся.

Вика смотрела в окно. Дождь кончился. Насколько хватал глаз, в дымку уходил раскинувшийся внизу исполинский город.

Вика снова парила над ним. И вдруг внизу огненными гирляндами вспыхнули уличные фонари. Вика даже захлопала в ладоши.

Люди поднимались из-за столиков и направлялись к лифтам.

Вике жаль было уходить. Но се соседи по столу, обсуждая шахматную позицию, встали. Турист восхищался.

– В этом этюде то отменно, что все фигуры к патовой позиции со всей доски стянулись, – говорил Иван Тимофеевич.

– Не все, – возразил Костя. – Слон на а1 стоит. Никак я не мог заставить его туда прийти. От этого и побочные были.

– Это хороню, что ты сам так оцениваешь. Но успокаивайся, пока не достигнешь. И не только в шахматах.

– Достигну! Вот увидите, достигну! Тяга… – многозначительно сказал Костя.

На улице уже стемнело. Ветер совсем стих. И тучи не цеплялись больше за шпиль башни. Огни на ней казались звездами, но не мерцали.

Костя и Иван Тимофеевич смотрели вверх и говорили о чем-то непонятном.

– Трубу бы такую, – заметил Гусаков. – Вот где была б тяга!

– Что вы! Выше надо. Раза в два!

– О чем вы? – спросила Вика. Ей было досадно, что она и в шахматах, и, видимо, еще в чем-то ничего не понимает.

– О парашюте, – живо отозвался Иван Тимофеевич, заметив рядом с Викой туриста. – Вместо лифта трубу бы сделать до самого «Седьмого неба». И чтоб в ней тяга. Подхватит парашют – и доставит вас наверх. Там стропы отстегнете – и к столику.

Вика рассмеялась:

– А вы тоже выдумщик.

– А как же? Мы тоже «заслуженные без публики».

– Из театра имени Сатира?

– С театра военных действий против слепых сил природы иi неразумного человечества! – пришел на помощь старшему другу Костя.

– Был очень счастлив узнать столь много интересного и красивого, – сказал турист, опять почтительно улыбаясь.

– Вика! – раздался рядом тоненький голосок. – Я тебя так долго жду. Даже стемнело. Промокла вся. Теперь кашлять буду.

– Катя! А я твой билет изорвала. Не опаздывай. Ну, ничего.

Мы я другой раз сюда на парашюте поднимемся.

– На парашюте? – удивилась девушка.

– Я сейчас тебе псе расскажу. До свидания, рыцари заоблачных замков!

– Подождите! Куда? – закричал Костя, кидаясь вслед удаляющимся девушкам. – Я с вами!

Гусаков и турист в плаще с декоративными матерчатыми погончиками некоторое время стояли молча.

– Я хотел бы вам рассказать. – предложил турист, – если вы ничего не имеете против, об одном случае в американском провинциальном кинематографе.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю