Текст книги "Солнечное племя"

Автор книги: Александр Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Глава четвертая. НЕОПЛАЧЕННЫЙ ДОЛГ

Итак, я, Инко Тихий, носивший на Земле имена Кетсалькоатля и Кон-Тики, возобновляю после пробуждения свои записки – отчет перед Разумом. Переход от сна к бодрствованию заложен в существе каждого, но требуется время, чтобы организм начал работать нормально. В «Хранилище Жизни» автоматы, пробудившие меня, не только отогрели мое тело, вернули силу мышцам, ввели в кровь бодрящие вещества, но и сообщили мне угол сдвига созвездия. Я был потрясен сознанием числа пролетевших тысячелетий. Меня разбудили люди, поднявшиеся в космос на своей высшей ступени развития. Я сам мечтал о такой встрече с ними, но – увы! – мое пробуждение не принесло мне полного счастья:

Не знаю, чем вызвана мучительная боль в затылке: остаточным состоянием длительного замораживания или напряжением, с которым я старался взглядом включить автоматы пробуждения Эры.

Эра лежит, спокойная и прекрасная, такая же, какой я видел ее на ложе холодного сна перед тем, как самому занять место рядом. Я не только помню, я ощущаю ее светлую прощальную улыбку.

Ее губы и сейчас полуоткрыты, готовые снова улыбнуться, ресницы способны вздрогнуть, глаза открыться, но: моя Эра остается недвижной.

Возможно, за время сна я утратил силу взгляда, в моем мозгу произошли какие-то изменения, и его ослабленные биотоки не в состоянии привести в действие автоматы:

Мои новые братья, на которых я лишь и надеюсь, проявляют ко мне участие. И мне стыдно признаться, что они кажутся мне более чужими, чем их дикие предки, которых я стремился приобщить к добру и знанию.

Те люди древности были яснее для меня: они боялись боли и смерти, но бывали отважны, они любили неистово и ненавидели безмерно, покорно трудились, но стремились к богатству и власти, были жестоки и кровожадны, но бывали нежны и сострадательны. А главное, всегда стремились узнать больше, чем знали, шли всегда вперед, жадные к неизвестному.

Новые люди, напоминая во многом прежних, все же в чем-то другие. Если младший брат их вождя как-то ближе и понятнее мне, то сам вождь с его уверенностью в гибели марианской цивилизации и даже с упрямой надеждой на это (во имя чего?!)

хоть и не жесток и кровожаден, как жрецы Толлы, но неприятен мне.

Женщины не играют, по-видимому, у них первой роли, как на Маре, но не подчинены мужчинам, как на древней Земле, и даже каким-то способом влияют на поведение мужчин. Сами они тоже принадлежат к изучающим, хотя и должны будут выполнять все обязанности матерей. Эта двойная нагрузка представляется странной. Может быть, моя Эра, проснувшись, ближе сойдется с ними, поймет их. Но ее нет со мной:

Боль в затылке невыносима. Что предвещает она? Скорый мой конец? Старшая из земных женщин, местная Сестра Здоровья, изучавшая окоченевший труп фаэтессы, сомневается, полностью ли я подобен человеку и можно ли ко мне применять знакомые ей средства?

Но боль в затылке ничтожна по сравнению с болью в сердце. Ловлю себя на том, что я, ради любви к людям ушедший из своего времени, недостаточно сердечно отношусь сейчас к ним.

После совместного полета с Далем (так зовут брата вождя прилетевших людей) к "Хранилищу Жизни" и бесплодных попыток включить автоматы для пробуждения Эры я узнал, что земляне решили переправить "Хранилище Жизни" к Земле, чтобы изучающие могли там применить все свои знания для спасения Эры. Я благодарен им, я не напрасно поверил в них, погружаясь в холодный сон, но ведь у людей нет нужных знаний!..

Я охотно согласился помочь вождю прилетевших людей, Галактиону, в попытке найти мариан. Правда, цели у нас с ним разные. Он стремится найти лишь следы их былого пребывания на Маре, убежденный в гибели их цивилизации, мне же нужны сами мариане, близкие мне дети моего народа, сохранившие древние секреты холодного сна и способные пробудить Эру.

Самое трудное – это не поддаваться ужасающему одиночеству, победить свое горе, победить самого себя. Мне удалось это сделать, потому что мое желание спасти Эру совпало со стремлением людей разведать Мар и спуститься на его поверхность.

Но что я увижу там? Становилось жутко. Ведь тысячелетия прошли не только в космосе, они пролетали и на Маре. Какой они оставили след? Ведь ничто в мире не может быть неизменным. Неужели прав холодный Галактион?

Я указал пилотам, в какое место следует посадить корабль, чтобы оказаться вблизи Города Долга.

Город Долга! Его символом были древнейшие стихи Тони Фаэ!.. Как хотелось мне прочесть их людям на земном языке!

У меня был пример Даля, овладевшего мертвым языком мариан и опыт изучения живых языков древней Земли. И я принялся изучать современный язык землян. Он назывался русским, одним из распространенных в числе многих.

Мой словно просветлевший за бесконечно долгий отдых мозг был подобен земной высохшей губке, жаждущей влаги. Он с легкостью впитывал в себя новые понятия.

Люди радовались моим успехам и уже обменивались со мной репликами без переводчика.

К этому времени "Поиск" (улыбка судьбы снова свела меня с этим названием корабля) опустился на Мар.

С той же тревогой, что и люди, смотрел я на поверхность родной планеты, которую, казалось, оставил совсем недавно.

Сколько охватывал взор, во все стороны простиралась голая равнина, изрытая полузанесенными песком ямами. На непривычно близком (по сравнению с Землей)

горизонте виднелась серебристая башня "Поиска", а за нею – горная гряда.

Хребты были на прежних местах, но в остальном я не узнавал Мара. Где же оазисы, на которых работали мариане в скафандрах? Где же марианская растительность, пусть уступающая земной, но все же живучая, сочная, вкусная? Наконец, где же тоненькие цепочки следов остродышащих ящериц, единственных живых существ, обитавших на поверхности Мара?

Пустыня была мертва. Поражала отсутствием знакомого кратера, в котором прежде был оазис с утесом городских шлюзов перед ним.

В моем шлеме люди поместили электромагнитное устройство, позволявшее мне слышать их голоса. Я уже достаточно понимал теперь каждого из них, но в решительную минуту нам приходил на помощь Даль.

Глядя на мертвые пески, Галактион сказал:

– Анчару бы расти в этой пустыне чахлой и скупой.

– Анчар – ядовитое дерево смерти из стихов нашего великого поэта, объяснил Даль.

Дерево смерти! Даже ему не было места в пустыне!..

– Оазис: здесь: был, – выговорил я на языке людей.

– Оазис? – переспросил Галактион. – Был? Это очень верно! И совпадает с моей теорией гибели марсианской цивилизации.

Несколько дней прилетевшие люди, называвшие себя археологической экспедицией, с помощью хитроумной машины раскапывали горы песка. Однако все было напрасно.

Фиолетовое небо, красноватые пески, синие, словно земные, тени, горы: "Планета Анчар", как назвал Мар Галактион, объясняя, почему никто не обнаружил здесь следов жизни.

Мой скафандр фаэтов был неуклюж, и я почти не мог помогать людям. Как я жалел, что у меня не было легкого скафандра, в каком я выбегал когда-то на поверхность Мара!

Обе женщины были лучшими помощниками Далю, чем я.

– Галактион! – позвала старшая (Эльга) мужа. – Твердая порода. Оплавленный гребень. На метеоритный кратер непохоже.

У меня перехватило дыхание. Я хотел объяснить Галактиону что мы у цели! Но все русские слова разом вылетели у меня из головы. А Даль был занят с младшей из сестер (Таней) определением состава найденной породы. Он называл обнаруженные вещества, которые говорили им многое (а для меня были новыми понятиями), доказывали, что здесь когда-то произошел ядерный взрыв.

Я понял, что ядерные взрывы – это и есть распад вещества, погубивший цивилизацию фаэтов.

– Галактион, – торжественно сказал я, – мы у цели. Вы, люди, обнаружили занесенный песком кратер, оставшийся от войны распада между базами Фобо и Деймо, начатой накануне гибели Фаэны. Город Долга поблизости. Его почему-то тоже занесло песком.

– Потому что некому стало очищать скалу от наносов, – уверенно ответил мне вождь людей.

– Стебелек! – раздался взволнованный крик младшей сестры, Тани.

– Это первая такая находка на Марсе, – обрадовался Даль. – Спасибо тебе, Инко, без тебя мы не нашли бы.

Я с грустью рассматривал стебелек со свернувшимися трубочкой листьями. Трудно было в нем узнать предка той самой кукурузы – дара звезд, – которая была привезена нами на Землю. Когда-то подземная река по прорытому древними марианами глубинному руслу питала влагой исчезнувший оазис. Но, видно, еще действовала былая оросительная система, если стебелек рос здесь сам собой!..

Галактион сказал:

– Если и было орошение, то давно заброшено. Можно удивляться, что потомки фаэтов так долго жили на неприютной планете. Возможно, они переселились на Землю и какой-нибудь земной народ-завоеватель и являет собой их потомков.

Меня покоробило это предположение:

– Мариане не способны на завоевания!

– Но твои рассказы, Инко, должны были заронить в твоих соплеменниках желание жить под открытым небом, дышать естественным воздухом среди щедрой природы. Ради этого можно было и потеснить на Земле малокультурные племена. Все ясно!

Очевидно, мариане и составили основу населения материка Мю! Вот почему там была так высока культура. Моя гипотеза подтверждается, многое становится понятным!

Что я мог возразить? Отказываться от надежды, что потомки переселившихся на Землю мариан сохранили в древних письменах секрет холодного сна? Я стал расспрашивать о материке Мю.

– Увы, друг, – ответил Даль. – Материк Мю если и существовал, то погиб в одном из катаклизмов, потрясших Землю многие тысячи лет назад. Едва ли кто-нибудь мог выжить или сохранить письмена. Но земные ученые помогут тебе, откроют секрет холодного сна вновь.

Галактион торопил продолжать раскопки, ему хотелось добраться до утеса шлюзов, и он все расспрашивал меня, где его искать.

Я первый заметил хорошо знакомый мне по прежней жизни на Маре зловещий столбик песка на горизонте. Я предупредил людей о надвигающейся опасности.

– Мы не станем бросать раскопки, – упрямо заявил Галактион. – Лишь ради них мы здесь.

– Надо спасаться, – убеждал я.

Я уже переживал подобную бурю, когда с Моной Тихой отправился в заброшенный Город Жизни искать Тайник Добра и Зла.

Буря, как и тогда, упала прямо с неба. Люди еще не знали, что на Маре вихревые возмущения атмосферы перемещаются не только по поверхности планеты, но и вертикально.

Вихрь обрушился на пустыню, и она ожила в неистовом, но мертвом движении. Ураган сбил всех с ног, кроме меня, устоявшего благодаря неуклюжему и все же устойчивому скафандру фаэтов.

Внутрь шлемов проникал грохот бури, пересыпавшей горы песка. Небо скрылось.

Тяжелые тучи спустились к самой поверхности, а им навстречу встала черная колонна, которую люди зовут смерчем. Упершись в небо, он словно закрутил там тучи спиралью.

Скоро и мой скафандр не удержал меня на ногах. Я оказался рядом с Галактионом, который пытался с помощью электромагнитной связи передать на корабль местонахождение своей экспедиции, чтобы пилоты могли откопать нас.

Я услышал в шлеме и голос Даля, говорившего на родном мне языке. Он тревожился, но не за себя, даже не за женщин, а за меня, свидетеля древности.

– Нельзя, чтобы все так нелепо кончилось, – сказал он.

– Нельзя, – согласился я, думая о спящей Эре. – Будет страшно, если она проснется, а меня не будет.

– Мы выживем, Инко! Нам нельзя не выжить!

– Ты знаешь, горячий Даль, когда меня еще не повалило, я успел заметить, что черный смерч, пройдя вблизи: засыпанного кратера, на миг оголил знакомый утес шлюзов.

– Вот видишь! Я говорю, мы не имеем права погибать! – воскликнул Даль, но уже по-русски.

– Не имеем, – подтвердил Галактион.

– Как же нам выбраться? – спросила Таня. – Нас засыпало, как в могиле. – И она замолчала.

– Не смей, Таня! Ты девушка Земли, – сказала Эльга, очевидно не желая, чтобы люди проявляли при мне слабость.

А я и сам был слаб. Я был в отчаянии от того, что не могу что-либо сделать, никому не могу помочь, что никогда больше не увижу ни Мара, ни Земли, ни Эры:

И тут Даль сказал:

– Выжить – это наш долг.

Долг? И я прочитал на родном своем языке стихи о Долге:

И ветвью счастья и цветком любви украшен Древа Жизни ствол.

Но корни!..

Без них засохнет ветвь, падут цветы.

Мечтай о счастье, о любви и ты, но помни:

корень Жизни – ДОЛГ!

– Сильные слова, – помолчав, сказал Даль и добавил по-русски: – Люди в неоплатном долгу перед марсианами, предотвратившими столкновение Земли с Луной.

Глава пятая. УЧЕНИЕ СТРАХА

С горьким чувством иду я по затхлым и пыльным галереям глубинного Города Долга.

Только в ближних к шлюзам пещерах можно встретить бесшумные тени: Да, только тени мариан! Как мало напоминают они моих современников!

Великий Жрец всюду сопровождает меня. Походя на большеголового ребенка с тоненькими ручками и ножками, он не достает мне до плеча и говорит дребезжащим, плаксивым голосом:

– В древней келье, которую отыщет божественный Инко, будет создан Храм, где поклоняющиеся воздадут сердечную хвалу сыну Моны-Запретительницы.

Мне уже привелось быть богом Кетсалькоатлем на Земле, и я поклялся никогда больше не играть подобной роли; и вот, спустя тринадцать тысяч земных лет, помимо моей воли меня снова провозглашают божеством, но теперь на родном Маре, не знавшем в мое время никаких суеверий.

Старичок привык к моим протестам и терпеливо разъясняет божественное учение Страха.

– Как могли вы дойти до этого? – перебиваю я.

И старый Жрец не устает напоминать, что еще Великий Старец (их главный бог!)

первым наложил запрет на опасные знания. Затем его великий пророк Мать Мона запретила полеты в космос к Земле, населенной чудовищами, которые вырывают друг у друга сердца и стремятся в своей свирепой жестокости к захвату чужих стран, к порабощению или уничтожению народов. И эти демоны непременно прилетят на Мар, чтобы разделаться с марианами. У мариан одно средство спасения: уйти навек в глубинные убежища и никогда не появляться на поверхности. Вот почему уже тысячи циклов в пустынях Мара не найти никаких следов мариан, все оазисы засыпаны песком, великое орошение талыми водами полярных льдов заброшено, мариане питаются только тем, что можно получить в недрах.

Итак, Великий Старец – первый бог, а чудесные стихи Тони Фаэ, нашего древнейшего поэта, стали теперь бездумными молитвами. Мариане бормочут их во время религиозных обрядов. Невежество порождено страхом, разложившим культуру, убившим Знание. Не мудрено, что ни Великий. Жрец, изучавший больше других, ни кто-либо другой из мариан ничего не слышали о холодном сне. Для них я просто бессмертен, как и подобает богу. Бедная моя Эра! Кто пробудит тебя? И когда?

С немалым трудом нахожу я в сети новых пробитых туннелей старую "пещеру подземного дерева". Конечно, от растения не осталось и следа, но древние кельи на месте. И сердце болезненно сжалось. Грустно смотрю я на знакомую с детства стену. Сейчас здесь нет энергопотока и на ней не вспыхивает красками взрыв метеорита, сразивший моего отца. На месте былой картины в каменных натеках с трудом можно угадать древний барельеф с чудо-башней фаэтов, с помощью которой они летали среди звезд. При виде очертаний сказочного корабля горькие воспоминания охватывают меня. Рассматриваю сохранившиеся фигурки в диковинных скафандрах, и они оживают в моей памяти. Вот там с краю могла бы стоять Кара Яр, холодная и яркая, мужественная и спокойная. Рядом с нею Нот Кри, острый, всегда споривший, ничего не принимающий сразу, бесстрастный в суждениях, но безутешный в любви и горе. Одна нашла себе могилу в земле инков, разверзшейся под нею, другой не пожелал выплыть из водоворотов острова Фату-Хива. А вот справа моя несравненная, нежная, кроткая и самоотверженная сестренка Ива! Она осталась на Земле ради людей с другом своей жизни, мудрым добряком Гиго Гантом. А вот эта, едва различимая фигурка в центре, словно прикрытая каменным занавесом, могла бы быть моей Эрой, которая не умерла, как все другие, и которая все же не жива: С потолка кельи свисает сталактит. Его не было прежде. С полу к нему тянется оплывший сталагмит. Здесь, на этом месте, услышал я впервые и стихи Тони Фаэ о Долге: "Мечтай о счастье, о любви и ты, но помни: корень Жизни – ДОЛГ!

Я произнес эти знаменательные слова, когда нас с людьми засыпало песком и уже не осталось надежды на спасение.

А жрецы Страха, оказывается, в ужасе наблюдали за действиями страшных пришельцев, свирепых демонов Земли, ищущих вход в Город Долга, чтобы вырвать сердца у мариан, захватить их родные пещеры.

И жрецы исступленно молили всемогущего бога. Великого Старца, спасти мариан, послать на земные чудовища все силы Мара.

И когда, словно в ответ мольбам, тучи песка взмыли в воздух и черный смерч засыпал песком жестоких демонов, на глазах у бледных, перепуганных мариан навернулись слезы благодарности.

И вдруг электромагнитная связь, перехватывавшая до сих пор лишь устрашающую речь землян, донесла до мариан слова главной их молитвы, которую читал кто-то из пришельцев на древнейшем языке мариан, сохранявшемся в богослужениях.

Мариане были потрясены. Ведь им напомнили о Долге, всколыхнули доброе начало, заложенное в сердце каждого. И мариане, преодолев свой страх, пришли на помощь засыпанным песком пришельцам. Они не могли не прийти. Такова была их сущность.

И в шлюзе города, освобожденные от скафандров, мы, пришельцы (я и мои новые друзья с Земли), жадно вдохнули сочный искусственный воздух Города Долга.

Мариане толпились вокруг нас, протягивая тоненькие ручки, большеголовые, похожие на робких и любопытных детей, наивных, пугливых и добрых.

Надо было видеть, в каком неподдельном ужасе шарахнулись они в сторону, узнав, что пришельцы действительно люди с Земли (то есть демоны), а я древний марианин, легендарный Инко, сын Моны-Запретительницы, покинувший Мар более шести тысяч циклов назад, а значит, живое подтверждение божественного учения Страха.

Ведь именно Инко встречался на Земле с чудовищами, вырывавшими сердца, именно из-за него Мона запретила полеты на Землю.

Я постарался было разуверить их в своей божественности, рассказал о холодном сне, даже признался, что рассчитываю на их помощь в пробуждении Эры, но маленькие большеголовые дети лишь недоуменно моргали огромными, как у ночных птиц Земли, глазами. Они ничего не знали о холодном сне и той, что спит до сих пор в "Хранилище Жизни".

Даль, мой новый друг, стал с жадностью расспрашивать мариан, которые кое-как понимали его. Галактион и Эльга показали себя подлинными изучающими. Несмотря на все пережитое, они были увлечены теперь историей "ископаемой народности", как назвал Галактион глубинных мариан.

Мне же горько было узнавать историю увядания великой марианской культуры, наследовавшей цивилизацию фаэтов, а ныне задавленной, поглощенной религией Страха.

Видимо, не сразу восторжествовало это мрачное учение. Культура мариан сопротивлялась. И не один раз был нарушен запрет Моны лететь к Земле. Но, очевидно, привезенные оттуда впечатления говорили не в пользу людей. И недальновидные Советы Матерей вместе с новыми жрецами повернули цивилизацию мариан в тупик. Уничтожались всякие следы пребывания мариан на поверхности. Ее можно было видеть лишь жрецам-стражам через оптические устройства, которые люди называли перископами.

От такого перископа не отходила младшая из женщин Земли, Таня. Она больше других страдала от нашего заключения, первая ощутила себя пленницей.

Мариане, конечно, не прибегали к силе, к принуждению. Мы пользовались в Городе Долга полной свободой. Но скафандров и шлемов с переговорными устройствами у нас не было.

Когда Таня увидела в перископ двух пилотов "Поиска", бродивших на месте наших недавних раскопок, она поняла, что не в состоянии дать им о себе знать без скафандров и шлемов. Она попросила Даля объяснить марианам, что необходимо сигнализировать пилотам. Но мариане боялись. И слова Даля пугали их еще больше.

Таня не понимала этого, не могла понять.

Мне тоже нелегко было понять, как отказались мариане от познания Вселенной, вычеркнули из своих знаний звездоведение. Выводы учения Страха, хоть на чем-то прежде основанные, постепенно выродились, превратились просто в пугающие образы демонов с Земли. Как же могли мариане выдать свое присутствие этим демонам, сила которых таилась в их угрожающей башне?

И мариане затаились в своих норах. А вместе с ними свободными пленниками сидели и мы.

Пилоты приходили к месту раскопок каждый день и, выбиваясь из сил, пытались откопать наши трупы. Но им удалось найти лишь механический копатель, которым управлял Даль, и больше ничего.

По-видимому, они получили с Земли какое-то указание, потому что принесли с собой странное сооружение из легких труб. Вероятно, они оставляли указательный знак, где "погибла первая марсианская археологическая экспедиция", чтобы новые корабли землян могли найти это место и откопать погибших археологов.

Водрузив знак, пилоты двинулись к видневшемуся вдали "Поиску". За ними тянулись цепочки следов на песке.

– Они уходят! – в отчаянии крикнула Таня и залилась слезами. – Они сейчас улетят!

Рыдания не надо переводить на другие языки, они понятны всем и на Земле, и на других планетах.

– Надо догнать, остановить их, – сказал Даль и обратился к Великому Жрецу, умоляя его отдать хотя бы один скафандр или даже шлем от него, в котором было переговорное устройство.

Великий Жрец закивал своей тяжеловесной для его хрупкого тела головой, что означало у мариан отрицание, отказ.

Мне пришлось объяснить это Далю.

Мы с ним вместе прильнули к перископу.

Шлюзы находились над нами, выбитые в утесе. Я хорошо знал их устройство. Их никто не охранял, да мариане и не способны были применять силу.

Решение озарило меня. В памяти вспыхнули незабвенные дни юности и увлечения бегом без дыхания.

Кара Яр, Нот Кри!

Многим тогда это казалось нелепым дурачеством. Но вот настал миг, когда я должен был доказать, на что способен марианин.

– Что он делает! – закричала Таня. – Остановите его!

Мариане испуганно отшатнулись от меня, когда я ринулся к шлюзам.

Без всякого скафандра, в одном облегающем костюме, в котором я пролежал тысячелетие в "Хранилище Жизни", я выскочил из шлюза в пустыню.

Здесь, на Маре, я уподобился земным ловцам жемчуга, ныряющим порой на несколько минут в океан.

В свое время, увлекаясь бегом без дыхания, мы с Ивой и Карой Яр мечтали, что мариане когда-нибудь смогут приспособиться к острому дыханию, наподобие остродышащих ящериц, чтобы наши потомки смогли наконец выйти из глубинных убежищ на поверхность, под фиолетовое небо, победив неуклонное увядание нашей расы. К сожалению, это так и осталось несбывшейся мечтой. На деле наши потомки совсем отказались от поверхности планеты с ее непригодной для дыхания атмосферой. И их раса вконец увяла.

Но я принадлежал еще к прежним марианам, которые шутя, ради спорта, пробегали без дыхания в пустыне по тысяче и больше шагов.

Помню, как волновал меня всегда переход от пещерных потемок к сиявшей в лучах солнца пустыне. Правда, это не шло ни в какое сравнение с земным освещением. Но глаз наш непостижимо приспосабливается к самым резким изменениям силы света.

Я бежал вначале зажмурившись, потом открыл глаза и увидел перед собой две удалявшиеся фигуры в скафандрах.

Сколько сот шагов до них?

Ноги мои размеренно двигались, неся меня.

Последний вдох я сделал в шлюзе перед тем, как выскочить в пустыню. Конечно, ни один марианин не мог представить себе, что это возможно. Но я должен был спасти людей, я должен был спасти мариан, победив их лжестрах, я должен был пробудить свою Эру.

Я пробежал шагов триста. В глазах у меня помутилось. Ведь я так давно не тренировался в этой игре!.. И все-таки навыки, обретенные моим телом ценой неустанных тренировок, не исчезли бесследно. Даже спустя долгие годы (я исключаю тысячелетия сна, к счастью ничего не изменившего во мне) весь я, словно ощущая вернувшуюся юность, превратился в бег. Да, именно не бежал, а превратился в бег.

В другое время я не поверил бы, что это возможно: И еще мне в помощь дул со спины ветер, больно раня песчинками голый затылок, шею и уши, но помогая бежать.

Вскоре я почувствовал, что сил больше нет, рот открылся, чтобы глотнуть отравленный воздух, как это бывает на Земле с тонущими под водой. Мне показалось, что ноги мои подкашивались, что я падаю, в глазах помутнело.

Но, сильно нагнувшись вперед и вынося перед собой ноги, я не упал. И еще через мгновение снова с прежней яркостью увидел башню корабля "Поиск", две фигуры в скафандрах, приближавшиеся к нему.

Я думал только о том, что от того, добегу ли я до корабля или нет, зависит все будущее Мара, мариан, людей, Эры:

И силы вернулись ко мне раньше, чем я пробежал половину пути до "Поиска". Снова ноги сами собой понесли меня к цели.

Тут один из пилотов обернулся, может быть, для того, чтобы в последний раз взглянуть на оставленный знак, насколько он приметен. И он увидел меня, ошеломленный несуразным видением. Мог ли человек (а я ему представился, конечно, человеком) бежать без скафандра по марианской пустыне?

Он бросился мне навстречу. Но я бежал быстрее. Сказались мои натренированные в земных условиях мышцы. Ведь на Маре для меня была лишь половина привычной тяжести. И я не бежал, а летел к "Поиску".

И я добежал. Я промчался мимо космонавта, спешившего мне навстречу (это был Крутогоров), мимо другого, только теперь обернувшегося на возглас командира.

Я ухватился за внешние скобы, как когда-то мой древний друг Чичкалан (Пьяная Блоха), и взлетел по ним к шлюзу корабля, который открывался сам собой.

Больше я ничего не помню.