Текст книги "Суд над Иисусом Христом, рассматриваемый с юридической точки зрения"

Автор книги: Александр Лопухин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

А. П. ЛОПУХИН
СУД НАД ИИСУСОМ ХРИСТОМ,
РАССМАТРИВАЕМЫЙ
С ЮРИДИЧЕСКОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Громадное влияние жизни и лица Иисуса Назарянина на историю допускается всеми. А Его крестная смерть, которую христиане всех времен признавали важнейшим делом Его служения, стала исходною точкою новой истории. Его гроб, по выражению поэта, был могилой древнего мира и колыбелью нового. Но это вечно памятное событие было исполнением уголовного приговора, последовавшего за двумя судебными следствиями, из которых одно производилось по еврейскому, другое по римскому закону.

С судебной точки зрения судопроизводство над Иисусом Христом является необыкновенным, может быть даже единственным в своем роде фактом. История сохранила много судебных трагедий. Уголовные процессы, в роде процессов Сократа, Карла, короля английского и Марии Стюарт, всегда с чарующею силой привлекали к себе внимание людей. Но суд над Христом произвел большее впечатление на мир, чем все они вместе Помимо своего всемирно–исторического значения он имеет еще чисто юридический интерес, которым не обладает ни один из упомянутых процессов. По общему убеждению законоведов, самое важное место между всеми юриспруденциями занимает юриспруденция древнего Рима, а самая своеобразная из них, и притом высокоценимая христианским миром, была юриспруденция Иудейского государства. Понятно, что если эти две славные и решительно различные системы встречаются между собою, то исследование такого дела с юридической точки зрения необходимо представит великий интерес. А если эти две системы встречаются одна с другой в событии, наиболее поразительном и обильном последствиями, то исследование их совместного приложения становится весьма важным. Оно становится самою интересною задачей, какую только может представить история юриспруденции.

Сразу возникает множество вопросов, а именно: было ли тут два судопроизводства или одно? Было ли второе судопроизводство простым обозрением первого или же первое было только предварительным в отношении ко второму? Были ли соблюдены формы: в одном случае еврейского, а в другом – римского закона, и хотели ли соблюсти их? Пытались ли в том и другом случае, с соблюдением или без соблюдения форм, достигнуть правосудия по существу дела? Затем, одни ли и те же обвинения выставлялись пред еврейским и римским судилищами? За какую вину умер Обвиненный? Было ли решение в обоих случаях справедливо по форме, т. е. достигнуто ли оно путем, согласным с еврейскими и римскими правилами судопроизводства? Было ли оно справедливо по существу, т. е. согласно с тогдашними еврейскими или римскими законами?

Эти юридические вопросы возникают сами собою при внимательном чтении истории события Мы рассмотрим особо каждое из двух судопроизводств в их применении к великому событию.

I
ЕВРЕЙСКОЕ СУДОПРОИЗВОДСТВО

Еврейское общество и управлявшие им учреждения были проникнуты глубоким чувством правды и закона. До каких размеров развилось в позднейшей истории еврейского народа это чувство, показывает основное правило: «Не делай неправды на суде». В более древней части «отеческих преданий» мы читаем: «Если судья произносит решение несогласно с истиною, то он удаляет величие Божие от Израиля. Но если он судит согласно с истиною, хотя бы только в течение одного часа, то он как бы укрепляет весь мир, ибо в суде именно и выражается присутствие Бога в Израиле». Обширная еврейская литература, которую мы называем Талмудом, есть не что иное, как Corpus Juris – энциклопедия всего закона, о которой лучше всего можно судить по сравнению с другими кодексами законов, в частности с римским кодексом и комментариями на него. Талмуд содержит много и других предметов, но это – его основа. И, что для нас особенно важно, эта основа составляет древнейшую часть Талмуда. Весь Талмуд состоит из сорока томов in folio – из массы рассуждений, примеров и комментариев. Средоточная часть его, содержащаяся в 12 томах, называется мишною. А содержание почти всей мишны составляет закон [1]1
  Цитаты в этой статье делаются по Суренгузиеву изданию мишны (Амстердам, 1672), и в особенности – из главы или трактата «De Synednis», латинский перевод издателя только в некоторых случаях был сверяем с оригиналом.


[Закрыть]. Мишна передавалась издревле как второй или устный закон – δευτερωσις, т. е. подробный, основанный на предании комментарий Моисеева закона, и, заявляя ему полное подчинение, на практике вытесняла его как кодекс [2]2
  Мишна (De Synedrns, X, 3) излагает общее правило: «gravitus peccatur circa verba scribarum, quam verba legis» (грех против слов толкователей тяжелее греха против слов закона). Или, в перифразе новейшего переводчика–энтузиаста: «кто учит против Пятикнижия, не осуждается на смерть, потому что все люди знают Библию, но кто учит против учителей, тот осуждается». Раббинович. Legislation criminelle du Talmud. Paris.


[Закрыть]. Между тем как другие части талмудического комментария не существовали целые столетия по введении христианства, мишна, или центральная его часть, по общему предположению, собрана раввином Иудой около 200 года по Р. Х. Но она была собрана в качестве устного закона, употребление и авторитет которого начали возрастать с самого возвращения народа из Вавилона, в качестве «краткого извлечения из законодательной производительности», продолжавшейся около восьмисот лет. Поэтому позднейшие еврейские писатели, не колеблясь, ссылаются на нее как на свод, заключающий в себе уголовные законы, несомненно, существовавшие во время первосвященствования Анны и Каиафы. Конечно, этого нельзя доказать относительно всех частей книги, которые записывались в течение двух столетий. Но мы имеем доказательства, что развитие мишны в этом частном направлении происходило очень рано и быстро. Самый ранний период его совпадает со временем «мужей великой синагоги», простиравшимся от возвращения из плена приблизительно до 220 г. пред Р. Х. Их деятельность выражена в руководящем афоризме: «Будь осторожен и медлен в суде, приготовляй как можно более учеников и сделай из них ограду вокруг закона» [3]3
  Мишна, Capita Patrum, 1, 1. То же преимущество отдавалось закону и в главном изречении их великого представителя, Симона Праведного: «на трех вещах стоит мир – на законе, богопочитании и милости». Cap. Patrum, I, 2.


[Закрыть]. А за этим веком, внушавшим осторожность в судебной деятельности, следовал так называемый «век синедриона», который в течение следующих четырехсот лет разработал принцип осторожности до мельчайших подробностей.

Ничто в мишне не выражено так ясно, как противоположность, признававшаяся в то древнее время между судопроизводством гражданским и уголовным – между судом об имуществе и судом о жизни. Даже в отношении к первому судопроизводству их правила поражают современный юридический ум своею склонностью к педантической осторожности. Что же касается до преступлений уголовных, а особенно наказывавшихся смертью, то несомненно, что еще задолго до времени Иисуса высокая важность, которую имела в глазах закона жизнь еврейского гражданина, повела к чрезвычайным предосторожностям. Так называемые четыре великие правила еврейской уголовной юриспруденции: «точность в обвинении, гласность в разбирательстве, полная свобода для подсудимого и обеспечение против всех опасностей или ошибок свидетелей» – уже в мишне распадаются на подробные и точные правила, почти явно клонящиеся во всех пунктах в пользу обвиняемого и всего более имевшие силы при разборе дела, угрожавшего смертною казнью. Действительно, предосторожности доходят здесь до того, что нынешние евреи склонны представлять смертную казнь противною самому духу еврейской юриспруденции. В «устном законе» мы читаем изречение Елеазара, сына Азарии: «Синедрион, раз в семь лет осуждающий человека на смерть, есть бойня» [4]4
  Мишна, трактат Makhoth.


[Закрыть].

Еще более изумительным (если мы вспомним страх евреев пред всем человекообразным в речах о божественном Существе) покажется следующее страшное изречение раввина Мейра: «Что думает Бог (если можно человекообразно говорить о Боге), когда злодей терпит должную муку за свое преступление? Он говорит: «Моя голова и мои члены страждут». А если Он так говорит о страданиях виновного, то что должен Он сказать, когда осуждается невинный?» [5]5
  Мишна, De Synedriis, VI, 5.


[Закрыть]. И, таким образом, чтобы спасти неповинную кровь, оградить и защитить священное право на жизнь, еврейское законодательство изобиловало правилами предосторожности, которые, как бастионы, защищали обвиняемого, так что ложное обвинение делалось почти невозможным.

Вопроса о том, велось ли еврейское следствие над Иисусом Христом по правилам собственно еврейского закона, кажется, не исчерпал ни один писатель, хотя многие затрагивали его. Самое знаменитое исследование о нем принадлежит ученому, испанскому еврею, Сальвадору, который в своем известном сочинении «История учреждений Моисеевых» [6]6
  Salvador, Histoire des Institutions de Moise. 1822. Здесь цитируется 3–е издание, в 2–х томах (Michel Lèvy Frères, Paris).


[Закрыть] дал две превосходных главы об уголовных законах позднейших евреев и об отправлении правосудия у них, к которым потом присоединил рассуждение о том, что суд над Иисусом был совершен законно. Он принимал факты, как они представлены в Евангелиях, а свои выводы основывал на законе, как он изложен в мишне; на основании этих источников он признавал возможным доказать, что, хотя приговор вышел несчастный, если Иисус был действительно Мессия, однако ход процесса и полученный результат были одинаково неизбежны, если только судилище держалось своего собственного закона. Сальвадору отвечал в блестящем трактате знаменитый французский адвокат Дюпен–старший и американский ученый Гринлиф (Graenleaf). Оба противника Сальвадора настаивали главным образом на том, что судопроизводство над Иисусом Христом было несправедливо не столько по форме, сколько по существу. Мы намерены разобрать этот вопрос снова, обратившись непосредственно к источникам.

В марте месяце в ночь на пятницу, последнюю пред праздником Пасхи, произошло взятие под стражу — первый шаг в большей части наших современных следствий. Возникает вопрос, законно ли было это взятие под стражу? Нет основания сомневаться, что оно произведено властию первосвященника; о присоединении же римской спиры к служителям храма, должно быть, позаботилась та же еврейская власть, и, таким образом, оно на первый взгляд имеет вид законности. Но взятие под стражу прежде следствия было ли законно по еврейскому закону? Кажется, нет, если только не было оснований опасаться сопротивления или бегства. В настоящем случае намерения убежать не было, но сопротивления, хотя и неумышленного, могли ожидать. Таким образом, вопрос о законности взятия под стражу Иисуса Христа превращается теперь в вопрос: не было ли это взятие началом судебного следствия? Если так, то дальнейший ход дела должен бы быть по закону такой же, какой мы замечаем при взятии несколько времени спустя под стражу Петра и Иоанна. Взявшие отдали их под стражу до утра, ибо уже был вечер [7]7
  Деяния, IV, 3.


[Закрыть]. С Иисусом Христом поступили совсем иначе.

Взятие под стражу

За взятием под стражу следовал ночной допрос. Вооруженный конвой привел Иисуса сперва к Анне [8]8
  Иоанн, XVIII, 13.


[Закрыть], самому влиятельному члену синедриона. В этом собрании заседало не менее пяти его сыновей, из которых одни уже пользовались, а другие должны были в течение нескольких следующих лет пользоваться достоинством первосвященника. Старик Анна пред этим двадцать лет отправлял эту высокую должность и, быть может, в отсутствие римского правителя [9]9
  Валерия Грата, предшественника Пилатова. См. Josephus Antiq XVIII, 2, 1 и XX, 9, 1.


[Закрыть] простер свою власть (как впоследствии его сын) до того, что стал произносить смертные приговоры. Нет ничего невероятного, что прокуратор в негодовании на самовластие Анны настоял на удалении его от должности [10]10
  «Как мухи на ране», – сказал император Тиверий о той быстроте, с которою в его царствование сменяли в Иерусалиме друг друга первосвященники.


[Закрыть]; впрочем, Анна, хотя уступил формально, но продолжал пользоваться своим влиянием на великий совет чрез младших членов своего семейства. Теперь председательское кресло занимал его энергический зять Каиафа, хотя престарелый глава дома оставался во мнении правоверных иудеев первосвященником de jure judaico. Связанного Иисуса Христа Анна послал к Каиафе, может быть, только в другое отделение архиерейского дома. Перед тем или другим (это все равно) из этих сановников Обвиняемый, несомненно, был подвергнут предварительному допросу прежде, чем были призваны свидетели. Трудно решить, Анной или Каиафой был произведен этот первосвященнический допрос [11]11
  Это зависит отчасти от того, что значит слово άπέστειλεν у Иоанна, XVIII, 24: «послал» или «посылал».


[Закрыть], записанный у одного Иоанна. Впрочем, это совершенно безразлично для нашей задачи [12]12
  Дюпен утверждает, что Анна не был членом суда и что его вмешательство, несомненно, только увеличило неправильность допроса обвиняемого.


[Закрыть]. Главное здесь то, что если допрос, подробно записанный Иоанном, происходил у Анны, то он был отделен и местом и временем от последующего разбирательства у Каиафы. В таком случае более вероятно, что допрос свидетелей и осуждение, происходившее пред младшим штатным первосвященником, происходили несколько позже – или ночью, или даже уже под утро – и имели форму и порядок правильного гласного разбирательства. С другой стороны, если Анна без разбора дела отослал Узника к Каиафе и если допрос, записанный в Евангелиях, производился последним, то за этим допросом непосредственно могли последовать представление свидетелей, заклинание [13]13
  Матфей, XXVI, 63.


[Закрыть] и осуждение; и в таком случае вероятно, что за всеми этими событиями последовал значительный промежуток времени, прежде чем на формальном или открытом утреннем заседании совета было утверждено неформальное ночное осуждение. Но главный пункт относительно первосвященнического допроса не зависит от решения вопроса, кто производил допрос. Во всяком случае, допрос был совершенно незаконен. В некоторых странах, например во Франции, Шотландии и в России, обвиняемого приводят к судебному следователю и подвергают официальным допросам, прежде чем предадут публичному суду. В других странах, и между прочим у евреев, дело ведется не так. Здесь обвиняемый освобождался от всякого такого личного допроса, пока его не представят для разбора дела пред собрание его братий [14]14
  «Принцип, постоянно проводимый в еврейских писаниях, требует двух условий, гласности и свободы. Здесь не подвергали обвиненного тайным допросам, при которых и невинный мог в смятении дать смертельные оружия против себя». Salvador, Inst. I, 366.


[Закрыть]. Это правило о публичности допроса, кажется, вытекло из еврейских основоположений относительно как судей, так и свидетелей. «Не будь один судьею, – гласит один из известнейших афоризмов, – ибо нет одного судьи, кроме Единого» [15]15
  Мишна, Pirke Avoth, IV, 8.


[Закрыть]. Еще яснее не только из мишны, но и из Пятикнижия видно, что один свидетель не имел значения и что «два или три свидетеля», на показаниях которых должно основываться всякое дело, должны давать свои показания публично [16]16
  Второзаконие, XIX, 15–18.


[Закрыть]. Их показания составляли основу всякого судебного разбирательства, и пока они публично не были даны против какого-нибудь человека, он считался пред судом закона не только невинным, но и необвиняемым. Этим принципом вполне объясняются ответы Иисуса Христа на полночные вопросы первосвященника: церковный сановник, вероятно, в частном заседании и, несомненно, прежде, чем были призваны свидетели, спросил Иисуса об учениках Его и об учении Его.

«Иисус отвечал ему: Я говорил явно миру; Я всегда учил в синагоге и в храме, где всегда иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего [17]17
  Эти слова напоминают очень любопытную меру, предписываемую мишной относительно Mesith, или частного «совратителя», т. е. Iaicus seducens laicum (De Synedriis, XII, 10) – выражение, переведенное в Евангелии словами: развращает народ (Лука, XXIII, 2). В деле такого человека, который частным образом говорил: «пойдем вслед других богов», отменялось правило – не ставить западни обвиненному. Лицо совращаемое могло притвориться, будто соглашается с совратителем, и таким образом дать спрятанным свидетелям возможность подслушать Mesith и свидетельствовать против него.


[Закрыть]. Что спрашиваешь Меня? спроси слышавших, что Я говорил им; вот они знают, что Я говорил» [18]18
  Иоанн, XVIII, 19, 20, 21.


[Закрыть].

Здесь в каждом слове слышатся отзвуки еврейского правосудия, основывавшегося на весьма широких началах. Христос напоминает несправедливому судье о первом долге его великого служения. Но (как заметил древний еврейский писатель, изучавший этот народ в древние времена), «когда незнатный человек возвышается, злые обступают его со всех сторон». Когда обвиняемый таким образом заявил свои права, один из служителей (этот класс людей обыкновенно отличается особенною ревностию к соблюдению формы, и только одной формы) «ударил Иисуса по щеке, сказав: так отвечаешь ты первосвященнику?» [19]19
  Иоанн, XVIII, 22.


[Закрыть]. Ответ Иисуса поразителен. В нем Он опять решительно становится на почву юридических прав еврея – почву, с которой Он после, без сомнения, поднялся на высшую, но которой Он, однако, никогда совершенно не оставлял: «Если Я сказал худо, покажи, что худо, а если хорошо, что ты бьешь Меня?» [20]20
  Иоанн, XVIII, 23.


[Закрыть].

Иисус перед Каиафой

Эти слова, без сомнения, выражают требование свободы слова и свободы для обвиняемого. Но они опять опираются на то начало еврейского закона, по которому свидетели брали на себя всю тяжесть ответственности и самый почин всякого обвинения, и даже обязаны были являться по окончании дела и из собственных рук побивать камнями обвиненного. И повторенный протест достиг своей цели. Потому что теперь выступили, или, точнее, были приглашены, свидетели представить свои свидетельства. Когда они явились – и не раньше, – тогда только по еврейским законам начался настоящий формальный суд.

Все это, или большая часть этого, происходило ночью [21]21
  Что касается вопроса о том, когда это происходило, то четыре евангелиста сообщают сведения не совсем ясные и определенные. Матфей и Марк, опуская частный допрос, о котором мы уже говорили, раздельно говорят о двукратном следствии ночью: одном, когда выслушивались свидетельские показания, и другом, когда сделана была попытка получить признание обвиняемого; но и то и другое происходило в присутствии первосвященника, книжников и старейшин, к которым Марк прибавляет всех первосвященников (Марк, XIV, 53). Их повествования дают повод полагать, что первая часть этого следствия была произведена почти тотчас же после того, как Узник был приведен с Елеонской горы. Во всяком случае, по их повествованию, она происходила ночью, тогда как утром последовало второе и особое «совещание» подобного же, по-видимому, более многочисленного и авторитетного собрания. Биней (в сочинении De Morte Christi) полагает, что вторичное разбирательство происходило утром. Но взгляд (недавно повторенный доктором Фарраром), будто Лука повествует о событии, отличном от того, о котором почти теми же самыми словами повествуют первые два евангелиста, едва ли может быть принят. С другой стороны, Иоанн повествует о допросе у первосвященника, пересылке от Анны к Каиафе и передаче утром Пилату, но не намекает ни на какой разбор дела в совете. Эти два изложения дела, хотя и не противоречат одно другому, но кажутся на первый взгляд взаимно несовместимыми; повествование Луки помогает нам разрешить эту трудность. Он опускает первую часть упомянутого следствия – допрос свидетелей, но повествует о признании и осуждении, происшедших в том заседании совета, которое происходило как настал день (Лука, XXII, 66), и после которого поднялось все множество их и повели его к Пилату (Лука, XXIII, 1). Сопоставляя все эти изложения дела, нам нетрудно будет установить исторический порядок событий. Обвиняемый был сперва приведен к Анне, а от него переслан к Каиафе и допрошен каким-либо из этих первосвященников. Около этого раннего часа, наверно, произошло отречение Петра, о котором повествуют все евангелисты. Что совет в полном составе не заседал ночью, – это несомненно; что некоторое число его членов присутствовало ночью у Каиафы, равным образом ясно. Если предположить, что окончательное формальное заседание совета происходило в его обычное утреннее время, то вполне возможно, что поразительная сцена заклинания, признания и приговора произошла пред ним. Но со свидетельствами более согласно допустить, что она произошла раньше, когда уже собралось значительное числе членов, совершенно достаточное для того, чтобы к нему могло быть, в нестрогом смысле, приложено название совета. И во всяком случае несомненно, что более ранние события – приглашение и допрос свидетелей и обсуждение их показаний – должны были занять некоторое время ночи.


[Закрыть]. Но законно ли было ночное заседание суда?

По всем уложениям еврейского закона, отправление суда ночью было, безусловно, незаконно и недействительно, в какой бы форме оно ни было ведено. В одном месте мишны [22]22
  Мишна, De Synedriis, IV, 1.


[Закрыть] изложен закон, противопоставляющий уголовное судопроизводство гражданскому. Он до такой степени разителен, что мы решаемся привести здесь его сполна, хотя собственно для нас важны только заключительные слова параграфа:

«Гражданское и уголовное судопроизводства подчинены одним и тем же правилам относительно допросов и следствия. Но они отличаются способом производства в следующих пунктах. Для первого нужны лишь три судьи, для последнего – двадцать три. В первом безразлично, в чью пользу говорят судьи, первыми подающие мнения; в последнем те, которые говорят за оправдание, должны говорить первыми. В первом большинство одного голоса всегда достаточно; в последнем – большинство одного голоса всегда достаточно для оправдания, но требуется большинство двух голосов для осуждения. В первом решение (в случае ошибки) может быть отменено, в какую бы сторону оно ни склонилось; в последнем осуждение может быть отменено, но оправдание – нет. В первом ученики закона, присутствующие в суде, могут говорить (как заседатели или ассистенты) и за и против обвиняемого; в последнем они могут говорить в пользу обвиняемого, но не против его. В первом – судья, высказавший свое мнение, все равно за или против, может изменить его; в последнем – тот, кто подал голос за обвинение, может изменить мнение, но тот, кто подал голос за оправдание, – нет. Первое (гражданское судопроизводство) начинается только днем, но оканчиваемо быть может и по наступлении ночи; последнее (уголовное судопроизводство) начинается только днем и должно быть кончаемо также днем. Первое может кончаться оправданием или осуждением в тот же день, в который начато, последнее может быть кончаемо в тот же день, если произносится оправдательный приговор; но должно быть отсрочиваемо до следующего дня в случае, если должно кончиться осуждением. И по этой причине уголовное судопроизводство не может быть начинаемо накануне субботы или праздника».

Распятие Иисуса произошло (в этом едва ли было когда-нибудь сомнение) в пятницу – накануне субботы, которая была вдобавок великим днем [23]23
  1 Иоанн, XIX, 39.


[Закрыть], а заседание совета происходило в ту же пятницу утром [24]24
  Таким образом, в настоящем своем исследовании мы избегаем крайне трудного вопроса: на 14 или 15 нисана падала пятница и в какой день этой недели вкушали пасхального агнца. Если Пятница падала на 15-е, то она была пасхой или праздником, когда закон вовсе запрещал судить. – Мишна, Moed Katon, V, 2.


[Закрыть]. Подобное заседание в такой день было запрещено. Если оно открывалось лишь для произнесения оправдательного приговора, оно было законно. Но если суд не мог сразу оправдать подсудимого, то был обязан отсрочить, по крайней мере на 24 часа, заседание для произнесения окончательного приговора. Окончательное заседание не могло также происходить в субботу. Необходимость отсрочки уголовного суда для обеспечения прав обвиняемого очень ясно показана в подробных предписаниях мишны [25]25
  Мишна, De Synedriis, V, 5 и VI, 1.


[Закрыть].

«Если человек оказывается невинным, суд оправдывает его. В противном случае приговор над ним откладывается на следующий день. Между тем судьи собираются вместе и, вкушая немного мяса, но весь этот день не употребляя вина, совещаются о деле [26]26
  Beatus judex qui fermentat judicum suum: «Блажен судья, который дает своему приговору перебродиться». Гемара на мишну, De Synedriis, с. 1.


[Закрыть]. На следующее утро они возвращаются в присутствие и опять подают голоса, с такими же предосторожностями, как и прежде… Если наконец приговор произнесен, они выводят приговоренного для побиения камнями. Место казни должно быть отдельно от суда (ибо в Левит. XXIV, 14, сказано: «выведи злословившего (имя Господне) вон из стана»). В это время один служитель правосудия должен стоять у двери суда с платком в руке; другой верхом следует за шествием на казнь, но останавливается на самом дальнем пункте, с которого он еще может видеть человека с платком. Судьи продолжают сидеть, и если кто-нибудь берется доказать, что осужденный невинен, то стоящий у дверей машет платком, а верховой в тот же миг скачет за осужденным и призывает его защищаться опять».

Эти предписания, взятые не из комментария на устный закон, но из самой мишны, вероятно, существовали во всей подробности в первосвященничество Каиафы. Нет основания сомневаться, что, по крайней мере, общее правило, предписывающее отсрочивать окончание судопроизводства до другого дня, было обязательно для судей Иисуса Назарянина. Ни в каком случае это правило не было так безусловно обязательно для правосудия, как в настоящем, когда Обвиняемый, взятый под стражу по наступлении ночи, был на рассвете дня поставлен на суд, не имея ни малейшей возможности представить свидетелей для своей защиты. Гемара называет жестокостью ускорение дня смерти обвиняемого [27]27
  «Proferre diem mortis damnati nefas est (преступно ускорять день смерти осужденного)». Мишна, De Synednis, IV, 1. См. 8–е примечание у Кокцея.


[Закрыть]; здесь эта жестокость перешла в явное неправосудие, так как действительный суд, начатый вопреки закону слишком рано, вероятно, был кончен по существу дела во мраке ночи. Это было бы нетерпимым нарушением права при обыкновенном гражданском иске, который мог быть заявлен, и дело по нему могло быть начато только днем, хотя при случае оно могло продолжаться и при наступлении ночной темноты до постановления приговора [28]28
  Но и это запрещено другим местом, в трактате «Nidah», и у юристов возник вопрос об относительном авторитете этих двух предписаний.


[Закрыть]. Но важное уголовное дело – дело о преступлении, несомненно влекшем за собою смертную казнь, должно было и начаться и возобновляться или продолжаться и оканчиваться только при дневном свете. А что суд, по которому потомок Израиля, природный еврей, которого знал весь народ как «мужа сильного словом и делом», мог быть лишен жизни, – что такой суд был начат и кончен формальным приговором, в промежуток времени между полуночью и утром, – это было попранием как форм и правил еврейского закона, так и основных начал правосудия. И так как Сальвадор [29]29
  Он утверждает, будто разбирательство дела и осуждение происходили в полном собрании синедриона, и прибавляет: «Совет собирался снова утром на другой или на третий день, как требовал закон, чтобы утвердить или отменить решение». Это утверждение – чистый вымысел.


[Закрыть] совершенно не обращает внимания на это необычайное нарушение права, то нам нет необходимости подробно разбирать защиту им других частей этого мнимо законного судопроизводства.

Впрочем, не может быть сомнения, что в эти неурочные часы между ночью четверга и утром пятницы некоторые обряды судопроизводства по еврейскому закону были соблюдены. Как ни неправедны были судьи Христа, они все-таки были люди воспитанные в еврейском законе и знавшие досконально все подробности его; они должны были чувствовать невозможным для себя, нарушив судебную правду, нарушить вместе с тем и все формы суда. Иисус Христос, как мы видели, потребовал настоящего формального обвинения и следствия: «что спрашиваешь Меня? спроси слышавших, что Я говорил им» [30]30
  Иоанн, XVIII, 21.


[Закрыть]. И до самого конца мы не услышим от Него более ни слова. Когда на требование гласного правосудия ответили ночным следствием, Обвиняемый отказался от участия в нем. В это время произошло многое. Члены совета искали свидетелей против Иисуса. Матфей говорит, что они искали лжесвидетельства [31]31
  Матфей, XXVI, 26.


[Закрыть]. Но даже простое «искание» было соблазнительною непристойностью со стороны суда. Еврейские судьи, как мы видели, являлись и должны были являться на суд по преимуществу защитниками обвиняемого. И одним из самых страшных зрелищ, какие когда-либо видел мир, должно было быть заклинание, или торжественное обращение к свидетелям, пришедшим говорить против жизни Иисуса. Эта форма заклинания, или торжественного обращения к свидетелям, сохранилась целиком в еврейском законе [32]32
  Мишна, De Synedriis, IV, 5. «Intro vocatis terrorem incutiunt restibus (позвав свидетелей, внушают им страх)». II, 6.


[Закрыть]. Обязанностью первосвященника было произнести заклинание перед каждым свидетелем по уголовному делу и потом привести их к присяге. Кто может измерить действие, какое производило заклинание, когда было произносимо священным судьей Израиля на людей, обязанных во все время произнесения слов смотреть в лицо обвиняемому?

«Не забудь, о свидетель, что иное дело давать показание в суде об имуществе и иное – в суде, на котором дело идет о жизни. В денежной тяжбе, если твое свидетельство будет неправильно, все дело кончается деньгами. Но если ты согрешишь в суде, решающем вопрос о жизни, то кровь обвиняемого и кровь его семени до скончания века вменится тебе… Почему и Адам был создан один, чтобы научить тебя, что если какой-нибудь свидетель погубит одну душу из среды Израиля, то Писание признает его погубившим весь мир; а того, кто спасает одну такую душу, – как бы спасшим мир… Ибо человек одною печатью своего перстня может сделать много оттисков, и все они будут точно схожи. Но Он, Царь царей, Он, Святой и Благословенный, с Своего образа первого человека взял образы всех людей, которые будут жить; так, впрочем, что ни одно человеческое существо не похоже вполне на другое. Посему, будем думать и веровать, что весь мир сотворен для человека такого, каков тот, жизнь которого зависит от твоих слов».

Сын Человеческий, жизнь которого закон ограждал таким страшным священнодействием, стоял молча пред свидетелями; и, по какой бы там ни было причине, их свидетельства найдены недостаточными. Что говорит еврейский закон о показаниях? Талмуд делит все устные показания на:

1) пустые свидетельства,

2) недостаточные или одиночные свидетельства,

3) надлежащие свидетельства, или (быть может) показания, которые свидетельствуют согласно между собою [33]33
  Ibid. V, 3, 4. См. также Lighifoot. Hor. Hebr., Марк, XIV, 56.


[Закрыть].

Показания свидетелей, которых первыми допрашивали в эту ночь, кажется, были устранены как принадлежавшие к первому разряду; так как «пустое свидетельство» не принималось даже временно или не записывалось до тех пор, пока не подтвердится впоследствии. С другой стороны, «недостаточное свидетельство» допускалось предварительно, но не имело силы, пока не подтверждалось другими. К этому среднему разряду принадлежало показание того свидетеля, который заявил об изречении Иисуса относительно разрушения и восстановления храма. Когда же к нему присоединился другой свидетель, тогда возник вопрос: не возвышается ли свидетельство обоих на третью высшую степень свидетельства, известного под именем «свидетельства людей, согласных между собою». «Но, – говорит Марк, употребляя точное техническое выражение, – свидетельства сии не были достаточны» или согласны между собою [34]34
  Хотя Марк, говоря, что их свидетельства были ρύχισαι (XIV, 56), скорее разумеет, что они были «недостаточны», чем «несогласны».


[Закрыть]. Без сомнения, здесь было словесное разногласие в показаниях о фактах. Это разногласие, по нашим современным понятиям, не могло бы иметь важности. Марк передает свидетельства того и другого в одном и том же предложении, не различая их. И Матфей делает то же, мало отличаясь от Марка. Ни тот, ни другой не делает явного различения между показаниями этих двух свидетелей. Предположим, что (указываемое Марком) разногласие состояло лишь в том, что один сказал словами Матфея: «могу разрушить храм Божий» [35]35
  Матфей, XXVI, 56.


[Закрыть], а другой – «Я разрушу этот храм». Но даже подобного этому разногласия было достаточно для уничтожения силы их свидетельства. В еврейском уголовном судопроизводстве «малейшее разногласие в свидетельских показаниях признавалось уничтожающим их силу» [36]36
  Salvador, Institutions, I, 373.


[Закрыть]. Простая разность в словах могла иногда иметь значение неопровержимого возражения в уме даже такого судьи, как Каиафа. Показания прежних свидетелей, которых евангелисты, оставляя обычную свою сдержанность, прямо называют «лжесвидетелями» [37]37
  Между лжесвидетелями, как и между истинными свидетелями, делали различие, смотря по тому, намеренно или ненамеренно они лгали. См. Lightfoot о талмудическом и техническом значении слова лжесвидетель. Hor. Herb., Матфей, XXV, 60.


[Закрыть], были, вероятно, необстоятельны и сбивчивы. Что же касается последних двух свидетелей, то вполне возможно, что разность между изложениями их показаний у этих двух евангелистов не слов только касалась, а представляла существенное и важное затруднение, имевшее большое значение в ходе дела.

Здесь мы становимся лицом к лицу с самыми важными во всем исследовании вопросами: за какое преступление все это время судили Иисуса? По какому обвинению и в силу какого обвинительного акта стоял Он пред синедрионом? Доселе мы не имели в описании суда никакого указания на этот предмет. В современном судопроизводстве такое положение дела было бы необычайно. Судить человека, в особенности судом уголовным, не указав наперед преступления, за которое его судят, – справедливо считается нарушением права. Но об иудейском законе или о древнем законе какого бы то ни было народа мы не должны судить по нашим новейшим узаконениям. Еврейский закон, как мы видали, давал свидетелям особенно важное значение. И в древнее время обвинение состояло именно из показаний главных свидетелей. Другого обвинения, кроме формального обвинительного акта, не было. Пока свидетели говорили – а говорили они всегда в открытом собрании, – узник едва ли признавался даже подсудимым. Когда они оканчивали свою речь, и показания двух из них оказывались согласными между собою, тогда эти показания получали силу законного обвинения, доноса или обвинительного акта и вместе с тем служили доказательствами. Это, для нас парадоксальное, но на деле простое и естественное, возникновение каждого еврейского уголовного процесса нигде лучше не объясняется, как в древнейшем знаменитом деле Навуфея, израильтянина: «объявили пост и посадили Навуфея во главе народа. И выступили два негодных человека, и сели против него. И свидетельствовали на него эти недобрые люди перед народом и говорили: Навуфей хулил Бога и царя, и вывели его за город и побили его камнями, и он умер» [38]38
  1 3 Цар XXI, 12, 13.


[Закрыть]. С удивительной точностью здесь представлены существенные пункты еврейского уголовного судопроизводства [39]39
  См. также у Иосифа рассказ о суде над Захарией, сыном Варуфа. De bello Judaico, IV.5.4.


[Закрыть]. Но в деле Навуфея лжесвидетели, подученные дочерью царя сидонского [40]40
  3 Цар. XIV, 31.


[Закрыть], представляются употребляющими техническое название (nomen juris) хулы. В суде над Иисусом о свидетелях говорится ясно только то, что они доносили об отдельном выражении Обвиняемого. Какое же преступление хотели найти в этом выражении обвинители или судьи? Два разных значения они могли придать приведенной фразе. По одному – слова: «Я разрушу храм сей рукотворный и через три дня воздвигну другой нерукотворный» [41]41
  Марк, XIV, 58.


[Закрыть] могли быть истолкованы в смысле нападения на существующие учреждения или в значении намерения «разрушить закон и пророков». Весьма важное пояснение на это мы имеем в параллельном обвинении, взведенном несколькими месяцами позже на Стефана: «Мы слышали, как он говорил, что Иисус Назорей разрушит место это и переменит обычаи, которые передал нам Моисей» [42]42
  Деяния, VI, 14.


[Закрыть]. При другом воззрении, в приведенном изречении – именно в той измененной форме, какую изречение имеет у Матфея: могу разрушить храм Божий [43]43
  Матфей, XXVI, 61.


[Закрыть], – быть может, хотели найти повод к обвинению в надменном присвоении себе вышечеловеческой силы. Так поняли это изречение евреи, в первый раз услышавшие оное: «Сей храм строился сорок шесть лет, и Ты воздвигнешь его в три дня?» [44]44
  Иоанн, II, 20.


[Закрыть]. Надо заметить, что эти два обвинения, хотя и различные, не несовместимые между собою. Разве не могли обвинять Его и в покушении на перемену национальных учреждений, и в притязаниях на чудотворную силу? Или, обобщая обе эти вины, мы можем сказать: Иисус был осужден окончательно за «хулу», потому что Он объявил себя Мессиею и Сыном Божиим, усвояя таким образом себе права, превышающие даже те притязания, которые приписывали Ему подысканные судом свидетели. Хулу именно подразумевало одно из обвинений – обвинение в том, что он приписывал себе сверхчеловеческую силу… Под ту же категорию закона, или nomen juris, т. е. под категорию хулы, подведено было и другое обвинение. На такую мысль наводят нас свидетели против Стефана, назвавшие «хульными словами» [45]45
  Деяния, VI, 13.


[Закрыть] рассуждение этого диакона о преходящем значении святого места и закона [46]46
  Деяния, VI, 14.


[Закрыть]. И, по нашему мнению, нельзя найти никакой еврейской категории преступлений, под которую бы покушение – отменить древние учреждения – могло подойти так естественно, как под категорию, обозначавшуюся термином хулы. Свидетели имели это в виду с самого начала, а судьи, несомненно, имели; и для нас не излишне заняться вопросом: что значил этот юридический термин?