Текст книги "Виктор Цой. Стихи. Документы. Воспоминания"

Автор книги: Александр Житинский

Витька продолжал писать, и материала для второго альбома у нас уже было более чем достаточно. Теперь, когда мы разделили обязанности и всеми административными вопросами стал заниматься я один, мой товарищ начал наседать на меня и все чаще и чаще требовал, чтобы я поскорее подыскал студию для новой записи. К Тропилло мы решили пока не обращаться – он очень много работал с АКВАРИУМОМ, и мы не хотели лишний раз его напрягать. Борис снабдил меня длинным списком телефонов знакомых звукооператоров, сказав, что они, в принципе, могут записать любую группу, но уговорить их и заинтересовать именно в нашей записи – это уже мои проблемы. И я время от времени звонил, и с каждым звонком мои надежды на успешный поиск в этом направлении становились все призрачнее и призрачнее.

Но я продолжал звонить, уже почти не рассчитывая на приглашение в студию и прокручивая в уме все иные возможные варианты.

– Группа КИНО? – переспросили меня однажды по телефону на мой вопрос о записи.

– Да.

– Можете сейчас приехать. Часов до двенадцати ночи я могу вами заняться.

– Мы будем через полтора часа. Спасибо большое, – сказал я, повесил трубку и в ужасе стал думать, как реализовать мое обещание.

С Андреем – звукорежиссером из Малого драматического театра я до этого уже несколько раз созванивался, знал его условия и возможности. Его студия нас устраивала – там можно было писать все, включая живые барабаны. Но сейчас было семь часов вечера и я не знал, во-первых, дома ли Витька, во-вторых – захочет ли и сможет ли он сейчас поехать на запись, в-третьих, ни барабанов, ни барабанщика у нас до сих пор не было.

Я позвонил Витьке, который, на счастье, оказался дома.

– Витька, привет. Есть возможность сейчас поехать в студию.

– Сейчас? Я чай пью. Я сейчас не могу. Что за гонка? Я чай пью. Я сейчас не могу…

О, благодарная, легкая и приятная работа администратора!

– Так что? Решай – отменять мне все, или поедем все-таки?

– Ну, я не знаю… А барабаны что?

– Я постараюсь сейчас найти.

– Ну, если найдешь, то поедем. Перезвони мне, когда все выяснишь.

– Хорошо.

Барабаны, барабаны… Я листал свою записную книжку и звонил всем подряд, спрашивая, нет ли случайно сегодня на вечерок барабанов или барабанщика? Многие удивлялись такому необычному вопросу, но легче мне от этого не делалось. Когда я дошел до буквы «И» и позвонил Жене Иванову – лидеру группы ПЕПЕЛ, какая-то надежда появилась.

– Запиши телефон, – сказал Женя. – Зовут его Валера Кириллов. Это классный барабанщик, если он захочет, то поможет вам. Но я не знаю, захочет ли…

Я полетел к Витьке, который, слава Богу, уже допил свой чай и перестал играть в игру «директор – художественный руководитель». Стоянка такси находилась рядом с его домом и мы помчались на Суворовский тут, наконец, я услышал благодарность от художественного руководителя за свою оперативность. Репетировать нам ничего не требовалось все давно было готово, инструменты в порядке, оставалось только объяснить барабанщику что к чему, но, по словам Жени Иванова, Валерка был профессионалом и объяснять особенно ему ничего было не нужно.

Валерка встретил нас на лестнице своего дома – он уже спускал барабаны вниз. Мы быстро поздоровались, еще раз поблагодарили его, подхватили кто что мог и в одно мгновение погрузили установку в такси, втиснулись сами и рванули к Малому драматическому.

– Что вы играете-то? – улыбаясь спросил у Витьки Кириллов.

– Биг-бит.

– А-а, ясно. Нет проблем.

Да, биг-бит. Мы планировали для первого раза записать четыре-пять песен: «Весну», «Лето», «Я из тех…», «Последний герой», а там видно будет, как дело пойдет. Последние Витькины песни были более жесткими и холодными, чем материал «Сорока пяти», но были и чисто биг-битовые вещи «а ля Нил Седака» – «Весна», например.

Мы прошли через вахту театра, сказав бабушке, сидевшей в стеклянной будочке, что мы к Андрею. Звукооператор Андрей встретил нас приветливо, провел в студию, сказал, чтобы мы с Витькой настраивались, а сам пошел с Кирилловым устанавливать барабаны. Все происходило в этот день удивительно быстро и складно – часа за три мы записали болванки четырех песен, и получилось это очень неплохо. Кириллов, действительно, оказался классным барабанщиком – он все схватывал на лету и проблем с барабанами не было никаких. Время близилось уже к закрытию метро, когда мы закончили запись и договорились с Андреем о следующей сессии. Загрузив барабаны Кириллова в такси, мы еще раз поблагодарили его и расстались с этим удивительным бескорыстным музыкантом.

К сожалению, эту запись мы так и не довели до конца – Витьке вдруг разонравилась эта студия, звук записанных барабанов, хотя, на мой взгляд, он был вполне достойным. Мы собрались в Малом драматическом еще раз, записали голос, и Витька, забрав ленту себе, сказал, что пока на этом остановимся. У него не было настроения писать дальше это было заметно. Отношения наши продолжали оставаться превосходными, он сказал, что просто устал и ему нужно сосредоточиться, чтобы записать полноценный альбом. А пара песен из записи в Малом драматическом потом так никуда и не вошла…

 
Я из тех кто каждый день выходит прочь из дома
Около семи утра
Да, я из тех кто каждый день уходит прочь из дома
Около семи утра
И что бы ни было внизу – холод или жара
Я знаю точно, завтра будет то же что и вчера
Я из тех кто каждый день уходит прочь из дома
Около семи утра
 
 
В это утреннее время там внизу все так похоже
На кино
Да в это утреннее время там внизу все так похоже
На кино
Я беру зубную щетку открываю окно
Я ко всему уже привык все началось уже давно
Да в это утреннее время там внизу все так похоже
На кино
 

В феврале планировалось провести очередной концерт в рок-клубе, на этот раз должны были играть только две группы: в первом отделении – КИНО, во втором – АКВАРИУМ, как бы группы-побратимы.

Неотвратимо уже встала перед нами необходимость расширения состава группы – музыка, которую теперь писал Витька, могла звучать только в электричестве, с полным составом. Во всяком случае, на рок-клубовский концерт музыканты нам были нужны в обязательном порядке прибегать опять к помощи АКВАРИУМА мы не хотели – в глазах публики мы бы утратили свое лицо, тем более что АКВАРИУМ работал в том же концерте.

Перед тем, как уйти в армию, Олег – наш Гиперболоид – работал в одной командочке параллельно с нами, играл с ней на разных свадьбах, вечеринках – подхалтуривал, одним словом. Командочка, впрочем, была некоммерческой направленности: вокалист обожал Джона Леннона, гитарист торчал от КРИДЕНС – со вкусом у ребят было все в порядке. Я тогда познакомился с этой группой и теперь решил попытать счастья и созвонился с басистом – Максом. Выслушав мои предложения и условия, Макс согласился поиграть с КИНО в качестве сессионного музыканта. Я начал ездить к нему, он тоже жил в Купчино, недалеко от меня, и репетировать с ним Витькин материал.

Сам Витька теперь сидел дома с Марьяшей – они снимали квартиру где-то на Гражданке, и особенно не утруждал себя поездками к новому басисту и репетициями с ним. Он сказал, чтобы я подготовил его, а потом чтобы мы вместе приехали и Витька «примет работу». И я готовил Макса к этому экзамену и успел подружиться с ним. Мы встречались с его приятелем – гитаристом Юркой Каспаряном, играли рок-н-роллы и Витькины песни, беседовали о роке, пили чай, слушали музыку – рок-н-роллы КРИДЕНС и БИТЛЗ, которые обожал Юрка.

Однажды я ехал к Витьке на Гражданку – вышел из метро «Площадь Ленина» и ждал троллейбуса, на котором нужно было проехать еще с полчаса, чтобы добраться до Витькиного нового дома.

– Привет, – услышал я знакомый голос, повернул голову и увидел Макса с бас-гитарой в чехле, а рядом с ним – Юрку. Юрка тоже был с гитарой в руках – они, как выяснилось, ехали домой с какой-то очередной то ли халтуры, то ли репетиции, то ли еще чего-то.

– Вы сейчас свободны? – спросил я Макса и Юрку.

– Свободны.

– Поехали к Витьке. Я как раз сейчас к нему на репетицию. Макс, ты уже можешь показать, что ты там напридумывал, может быть, Юра, и ты что-нибудь поиграешь – хотите? Можно попробовать.

– С удовольствием, – ответили продрогшие уже музыканты.

Когда мы приехали к Витьке и я представил ему кандидатов в концертный состав КИНО, Витька увел меня на кухню и неожиданно устроил мне небольшой нагоняй – впервые за все время нашей дружбы и совместной работы. Он был страшно недоволен тем, что я привел к нему в дом незнакомого ему человека – Каспаряна.

– Что ты водишь сюда, кого тебе в голову взбредет? – говорил он, хотя я впервые привел к нему незнакомого ему человека, да и то по делу.

– Послушай его, – говорил я, – он неплохой, вроде, гитарист, может быть, пригодится на концерте…

– Ничего я не хочу слушать. С Максом сейчас будем репетировать. И без меня не решай вопрос – кто у нас будет играть!

– Я ничего и не решаю. Я тебе привел человека, чтобы ты сам посмотрел и решил. И вообще, я со своими обязанностями справляюсь, по-моему, и еще ни разу ничего не обломил – что ты ругаешься-то?

Мой друг быстро остыл – роль суперзвезды ему удавалась только в присутствии Марьяши, которая поддерживала и культивировала движение в этом направлении, сейчас же он пришел в себя и успокоился.

Мы поиграли втроем – Юрка наблюдал и не принимал участия в репетиции, под конец Витька все-таки решил попробовать его и предложил поиграть соло в нескольких песнях. Юрка начал играть в своей рок-н-ролльной манере, и вызвал сразу же бурю протеста – этот стиль нас не устраивал. Тогда юный поклонник КРИДЕНС взял себя в руки и стал обходиться с гитарой более сдержанно.

– Ну, вот так еще ничего. В принципе, на концерте можно попробовать поиграть вчетвером, – сказал Витька.

Юрка и Макс уехали, а я задержался – нужно было решить еще ряд вопросов относительно концерта. Тут Витька снова вызвал меня на кухню и вдруг извинился передо мной за резкость – чем безмерно удивил меня я воспринял его недовольство появлением Юрки как должное. Витьке же явно было не по себе – таких разборок у нас раньше никогда не возникало и он сказал, что надеется на то, что не возникнет и впредь.

– Поработай с Юркой, – сказал он примирительно, – прорепетируйте с ним – вы же рядом живете. Я думаю, что все будет нормально.

Я тоже думал, что все будет нормально, и начал ездить к Каспаряну и играть с ним. Он был очень милым парнем – у таких людей, по-моему, не бывает врагов. Мы чудесно проводили время, играли, беседовали и отрабатывали нюансы программы.

Этот зимний рок-клубовский концерт КИНО – АКВАРИУМ оставил у меня самые приятные воспоминания, и у большей части моих друзей – тоже. Единственным темным пятном была едкая рецензия в рукописном журнале «Рокси» – там говорилось, что то не так, это не так, у Рыбы, мол, ширинка на сцене расстегнулась и вообще, мол, концерт был поганый. Почему – поганый, я из статьи так и не понял.

Сила воздействия, как известно из физики, равна силе противодействия, а в наших условиях сила противодействия давлению властей на рок-группы со стороны этих самых групп, зачастую, преобладала над силой, с которой городские власти давили на рок-клуб. Перед концертом с Борисом и Витькой была проведена в рок-клубе беседа. Разговаривал с ними представитель КГБ, курирующий ленинградский рок. Смысл беседы заключался в предостережениях музыкантов от различных сценических вольностей. Разумеется, беседа вызвала обратное действие – концерт прошел на грани истерики. КИНО с АКВАРИУМОМ работали так, словно бы находились на сцене в последний раз, что, впрочем, было недалеко от истины.

Мы играли первым номером – расширенный состав КИНО: мы с Витькой, Каспарян, Макс и приглашенный в качестве сессионщика джазовый барабанщик Боря, мой старый знакомый. Марьяша в этот раз постаралась от души, и наш грим, я уж не говорю о костюмах, был просто шокирующим. Ансамбль звучал достаточно сыграно, Витька играл на двенадцатиструнке, мы с Каспаряном дублировали соло, и звучало все, кажется, довольно мощно. В отличие от традиционных красивых поз ленинградских старых рокеров, мы ввели в концерт уже откровенно срежиссированное шоу – я иногда оставлял гитару и переключался на пластические ужасы – например, в фантастической песне «Ночной грабитель холодильников» я изображал этого самого грабителя:

 
Он ночью выходит из дома
Забирается в чужие квартиры
Ищет где стоит холодильник
И ест
 
 
Люди крепко запирают квартиры
Покупают пулеметы и гранаты
Но он выходит и проходит сквозь стены
И ест
 
 
Люди болеют люди умирают
Люди болеют люди умирают
Он ест!
Йе-йе-йе-йе-йе-ест!..
 

Мы играли в основном быстрые, холодные и мощные вещи – «Троллейбус», «Время есть…», «Электричка», «Грабитель» и прочие подобные забои. Единственным, пожалуй, исключением были «Алюминиевые огурцы», в которые Юрка влепил-таки свое рок-н-ролльное соло, но, возможно, на концерте это было и неплохо – часть зрителей выразили одобрение этому кивку в старую музыку.

… Мы репетировали с Максом и Юркой, кое-что уже подготовили к записи нашего нового альбома и сделали даже вокальное сопровождение – разложили на три голоса рефрен «Восьмиклассницы» и еще нескольких песен.

Однажды Витька позвонил мне и сказал, что он решил немедленно приступать к записи.

– А где? – поинтересовался я. Идея была неожиданной – мы не собирались ничего писать раньше, чем через месяц-другой.

– Нужно все-таки опять с Тропилло договариваться, – сказал Витька.

– Давай этим займемся.

– Ну хорошо, – согласился я, – с Тропилло мы договоримся. Тогда тебе срочно нужно начинать с нами репетировать – с Максом и Юркой.

– Нет, я думаю, что мы снова все сделаем с АКВАРИУМОМ. Это профессионалы, они сделают все как надо. Наши ребята еще не готовы. Новый альбом должен быть по музыке безупречным – они этого сделать не смогут.

– Нет, я не согласен, – сказал я. – В таком случае нужно подождать, пока Юрка с Максом все отточат. Мы должны делать этот альбом своим составом.

– Не надо меня учить, как мне делать мой альбом.

– Витя, если это ТВОЙ альбом, делай его, пожалуйста, как хочешь. А если это альбом КИНО, то это должно быть КИНО.

– Леша, если у тебя такое настроение, то ведь я могу записать мой альбом и без твоей помощи.

– Пожалуйста, – сказал я и повесил трубку.

Больше мы с Витькой не созванивались никогда. «Мы странно встретились и странно расстаемся…» Дурацкий спор вдруг стал причиной совершенно дикого разрыва – группа КИНО перестала существовать. Это было как-то странно – совершенно, казалось бы, на пустом месте – ну, повздорили, ну, помирились… Но мы не вздорили и, соответственно, не мирились. Я чувствовал, что напряжение внутри КИНО в последние месяцы росло – и вот прорвалось…

Я заезжал иногда к Каспаряну – Витька ему тоже не звонил, мы поигрывали немного, а потом я перенес свою музыкальную деятельность в Москву – стал ездить туда каждую неделю и играть дуэтом с Сережкой Рыженко. С Юркой, естественно, я видеться тоже перестал.

Однажды, месяца два спустя, я встретил его случайно на улице и узнал, что Витька позвонил ему и предложил поиграть. Ну, в добрый час…

Ленинград

1991

Борис Гребенщиков
«Мы были, как пилоты в соседних истребителях…»

– Каждый раз, когда я читаю биографии каких-то известных людей, когда люди вспоминают ушедшего, – а я таких книг читал достаточно много – и каждый раз, у меня возникают два чувства. Первое: какой полный мудило тот, кто рассказывает о человеке, поскольку про это рассказывать нельзя, а второе – что ж ты, сука, играл с человеком всю жизнь, а так и не понял, что же он сделал.

Я попытаюсь сейчас развить этот тезис. Музыканты, а в особенности люди, занимающиеся тем, что называется рок-н-роллом, исполняют в обществе абсолютно четкую и ясную духовную функцию. И то, что они делают, важно, и даже жизненно необходимо для культуры, народа, планеты, потому что на них эта миссия возложена. Люди, которые считают, что это просто музыка – а таких большинство – к сожалению, теряют из виду самое главное. Они теряют смысл всего этого. Тем более это печально, если они сами играют эту музыку и не понимают, что они делают. Я говорю это к тому, что когда начинают живописать людей, которые исполнили какую-то важную функцию в культуре, то, как правило, подробно описывают их жизнь, начиная с момента рождения их родителей и так далее – что никому не нужно. Мне хотелось бы избежать всего этого и не рассказывать о том, какие штаны он любил надевать с утра и какой портвейн он предпочитал, потому что это ничего к его песням не добавляет, это убавляет. Моя задача, как мне кажется, сделать так, чтобы люди его песни чуть больше поняли. Если я смогу это сделать – хорошо, а нет – так нет.

Я буду пытаться говорить исходя из того, что Витька здесь присутствует. Потому что за спиной живого человека говорить неудобно, а за спиной мертвого невозможно – он все равно здесь.

Познакомились мы, как известно, в электричке, когда ехали с какого-то моего концерта в Петергофе, где теперь находится Ленинградский университет. Судя по тому, что я ехал один, там был сольный концерт. И они подсели ко мне – Витька и Рыба, то есть Леша Рыбин. Кстати и гитара оказалась, и Витька спел пару песен. А когда слышишь правильную и нужную песню, всегда есть такая дрожь первооткрывателя, который нашел драгоценный камень или там амфору Бог знает какого века вот у меня тогда было то же самое. Он спел две песни. Одна из них была никакой, но показывала, что человек знает, как обращаться с песней, а вторая была «Мои друзья идут по жизни маршем». И она меня абсолютно сбила с нарезки. Это была уже песня, это было настоящее. Когда через молоденького парня, его голосом проступает столь грандиозная штука – это всегда чудо. Такое со мной случалось очень редко, и эти радостные моменты в жизни я помню и ценю.

Это и определяло наши отношения. Я любил его как носителя этого духа, который через него говорит, и просто как человека. И то, что говорило из него, мне было очень дорого, потому что это говорило и из меня тоже. То есть он сказал то, что, может быть, мне самому хотелось бы сказать, но у меня такого голоса нет, а ему он был дан и голос без ограничений, голос настоящий. И этот голос говорил со мной всю Витькину человеческую жизнь. Совсем недавно – на прошлой неделе в Москве – переслушивая ночью с друзьями «Звезду по имени Солнце», я просто был в неистовстве оттого, насколько ясно дух говорит, что ему здесь тесно, что он не понимает, зачем он здесь, и хватит уже, уже все. Там каждое второе слово об этом.

Ну, а возвращаясь к началу, надо сказать, что я не помню, точно ли в электричке была первая встреча, поскольку была еще встреча на каком-то тропилловском личном юбилее, куда он позвал всех, кого знал, и был там и АКВАРИУМ, и кто-то еще, и АВТОМАТИЧЕСКИЕ УДОВЛЕТВОРИТЕЛИ, у которых Витька в тот вечер играл на басу. Причем делал он это, выражая свою крайнюю нелюбовь к этой музыке. Он будто говорил: я, в общем-то, к ним не принадлежу, я тут абсолютно случайно. Наверно, ситуация была такая, что играть душа требует, но то ли не с кем, то ли что-то еще. В общем, насколько я помню, это был первый и последний раз, когда он играл с АУ. А потом я попал на день рождения, по-моему, к Рыбе. Это было в знаменитых купчинских кварталах, столь любимых мною, столь советских и отчаянно бессмысленных. Там происходило обычное питье водки, но мне было любопытно, поскольку почти все присутствующие были юными панками, и мне было отчаянно интересно с ними пообщаться, попробовать себя. Они как достаточно молодые люди были молодыми людьми и панками попеременно – вот он молодой человек, а вот он вспоминает, что он панк, и ему надо быстро показать это. Но честно говоря, я ждал больших эксцессов. В какой-то момент они набрали скорость и сказали, как они ненавидят Гребенщикова, АКВАРИУМ и все остальное. Но двумя бутылками позже они признались мне прямо в обратном. И это было очень трогательно. Я их абсолютно понимаю – сам на их месте сделал бы, наверное, то же самое.

Но самым существенным на этом дне рождения было то, что когда уже очень много было выпито, совсем глубокой ночью, Цой с Рыбой начали петь песни, которые я, памятуя нашу встречу в электричке, все время из них вытягивал. И они спели практически весь набор, который потом вошел в «45», за исключением «Асфальта» и чего-то еще, что было написано уже практически в студии. Впрочем, «Асфальт» потом из альбома вылетел. Там была и «Восьмиклассница», и оба «Бездельника», и «Время есть, а денег нет» – то есть весь классический набор.

Когда я слышу классическую песню, я ее узнаю. И когда люди, практически никому не известные, садятся и поют подряд набор классических песен – это вводит в полное остолбенение. Я оттуда уехал с мыслью о том, что нужно немедленно поднимать Тропилло и, пока вот это чудо функционирует, – его записывать. И нужно это делать прямо сейчас. С этого, собственно, все и началось.

Тропилло как очень чуткий тоже человек естественно, поднялся, и мы начали записывать «45». То есть записывать-то начали они, а я просто стоял у руля, потому что мне хотелось эту музыку перенести в том виде, в котором я ее слышал. Я думаю, что Цою хотелось, вероятно, не совсем того, что получилось, ему хотелось рок-н-ролльного звука, звука КИНО, который появился впоследствии. Но за неимением людей, за моим неумением сделать и их неумением объяснить, чего же они хотят, получилось «45», и я очень счастлив, что имел честь принимать в этом участие. Я получил огромное удовольствие от этой работы. Когда стоишь за пультом и видишь, как все это из потенциальной песни превращается в песню на пленке, – это совершенно фантастическое переживание, и я старался просто ничего не испортить.

Естественно, мы общались и во внерабочее время. Цой с Рыбой часто ко мне приезжали, и мы обсуждали теорию и практику рок-н-ролла. А поскольку как раз тогда были в ходу «новые романтики»: ДЮРАН ДЮРАН, УЛЬТРАВОКС и все остальное – то приблизительно из этого мы и исходили. Мы толковали о том, каким образом песням и этому методу очищения, который в принципе стоит за любой хорошей группой, дать максимально яркое выражение, чтобы люди могли это воспринять сразу. В тот период, когда Витька играл с Рыбой, эту «новую романтику», понятую и принятую абсолютно напрямую, они воплощали, насколько это было возможно и в жизни. Я помню, что была такая идея первой обложки КИНО: они во фраках, в жабо, с пистолетами на купчинской какой-нибудь пустоши, дома вот эти сзади одинаковые… Просто отчаянно хотелось жизни настоящей вместо суррогата. Отсюда-то были и жабо и все остальное, что они тогда делали. И это было абсолютно правильно. Из этого потом возникла песня «Новые романтики» на «Начальнике Камчатки».

Я опять-таки совершенно не помню… По-моему, вся эта эпопея с Брюсом Ли началась гораздо позже, когда они с Марьяной уже жили на Блюхера. Да, кажется, это был день рождения Марьяны, и мы с Людкой приехали к ним на Блюхера. Наверно, это было впервые, когда мы приехали к Витьке домой. И как-то так нам в тот день повезло, что хватило денег купить мешок красного вина. Я никогда в жизни не пил так много красного вина, как тогда. Я сухое вино вообще не очень люблю, но оно было дешево, а денег на портвейн тогда не было. И когда я увидел у Витьки на шкафу изображение Брюса Ли, я обрадовался, поскольку уже есть о чем говорить, это уже знакомый элемент помимо всей этой «новой романтики», «самошутов» и «херолетов». Такие слова тогда Лешка с Витькой изобретали, чтобы обозначить свою грань постижения. Какое-то время этот метод «новой романтики» назывался «самошутством». Не до конца знаю, откуда это слово происходит, но слово хорошее.

А Брюс Ли оказался очень уместен, и там еще нунчаки висели на стене. Я сам к этому времени уже года два, приезжая в Москву к Липницкому, садился и не отрываясь пересматривал все фильмы с Брюсом Ли, какие только в тот момент оказывались в доме. А «Войти в дракона» – главный брюсовский фильм – смотрел как минимум раз пятнадцать. Я за нунчаки сразу схватился, порадовался любимому оружию, и Витька показал, что он с ними делает. А получалось у него это здорово. То ли в крови что-то было, то ли что – но это производило впечатление блестящее – почти Брюс Ли! У Витьки было правильное выражение лица и нунчаки стояли хорошо. И будь я, скажем, разбойником, то, встретив такого человека на улице, я бы подумал – приставать к нему или нет настолько это было впечатляюще. Под Брюса Ли и нунчаки мы вино-то все и выпили. И впали в такое особое медитативное состояние, замешанное на «новом романтизме», Брюсе Ли и китайской философии.

Тогда же или чуть позже нам в руки попала книга про «Ветер и Поток». Это было такое движение в среде китайских мыслителей, как принято говорить у нас. Движение состояло в том, что мыслители нажирались в стельку и старались постоянно поддерживать это состояние, применяя еще расширяющее сознание средство в виде грибов. И в таком состоянии писали стихи. Насколько я помню, трезвыми им было западло писать стихи. Или они просто не могли. Мы были потрясены такой схожестью взглядов между нами и этими товарищами из «Ветра и Потока» и вознамерились испробовать этот метод. После чего каждую пятницу, поскольку детей еще не было и все были свободны, мы закупали на сколько хватало денег вина, но не меньше ящика – обычно из расчета четыре бутылки на человека, а получалось больше – хорошо, – и ехали к ним. Продолжалось это довольно долго – несколько месяцев, наверно. Наливались чаши с вином, пускались по воде. К сожалению, реки не было рядом, поэтому приходилось в ванне пускать, когда добирались до ванны. И в общем и целом, мы достигли полного духовного единства с «Ветром и Потоком». Правда, я за это время там ни одной песни не написал, хотя мы даже вместе с Витькой пытались что-то сделать, но, видимо, слишком разные духи через нас говорили, и вместе у нас ничего не получилось. Но пара заготовок с той поры у меня до сих пор еще в голове лежит.

Наверное, людям, которые Витьку не знают, сложно представить, что мальчик, который в то время учился в ПТУ на резчика по дереву, что называется «необразованный», был на вполне сносном уровне знаком с древней китайской культурой. Можно было спокойно бросаться именами, рассуждать о самурайском кодексе. В общем, о чем мы говорили, мы знаем.

С Рыбой они к этому времени расстались, и пару раз уже появлялся Каспарян. Мне трудно все это по времени сопоставить с записью реальных альбомов, но «45» тогда уже был записан. Потом они у Вишни дома, потому что Тропилло был занят, записали «демо» к новому альбому (то, что потом в народе начало ходить под названием «46»). Юрка Каспарян в то время неблестяще играл на гитаре, но Витька его всегда защищал, исходя из того, что это правильный человек, а играть научится. И был абсолютно прав, как опыт показал. В таком же смешанном составе, как и на «45», записали «Начальника Камчатки», причем я продюсировал не больше половины альбома, так как меня в это время стало вести в совершенно другую сторону. Я очень хотел его сделать, но закончили альбом без меня. Там и Сережка Курехин каким-то образом принял участие, и ударники разные были, даже Петька Трощенков приложил руку к барабану. Густав появился в самом конце, как раз на этом самом «Новом романтике». Витькина натура требовала, чтобы дальше все это развивалось в сторону уже большого рок-н-ролла, а мне хотелось это видеть в таком безупречном, точеном, полуакустическом виде. Но тут уже хотелось-не хотелось, а права голоса я, по счастью, не имел. Я сам себе в нем отказал, потому что навязывать людям то, что не в их природе, наверное, не надо. Я, по-моему, старался не навязывать.

Это был период самого активного нашего общения – между «45» и «Начальником Камчатки». Но я не думаю, чтобы Витька когда-нибудь, хоть на секунду, был у меня «под крылом». Потому что то, что он делал, было стопроцентно его, и ни ко мне, ни к АКВАРИУМУ отношения никакого не имело. Я просто сделал то, что мог для того, чтобы помочь им преодолеть первое расстояние из Купчина до студии и преодолеть максимально просто – чтобы они не тратили на это год, а могли это сделать завтра. Вот и все. А там – как поставить микрофон, как не быть запуганным Тропилло… Все остальное делали они, и влиять я на них – никогда не влиял, и не дай Господь. Если я чем-то помог – отлично, но за всю историю наших отношений, встреч, разговоров и чего бы там ни было я никакого отталкивания с Витькиной стороны ни на один момент не почувствовал. Я его очень любил и люблю и, надеюсь, что и он тоже. По крайней мере я это так воспринимал.

А Цой пошел дальше, и они начали записывать «Ночь». По-моему, этот альбом был записан довольно быстро, но что-то они с Тропилло никак не могли его закончить. И вот когда уже «Ночь» была почти сведена, они с Сашкой Титовым одновременно записали у Вишни «Это не любовь». Поскольку АКВАРИУМ работал не все время, а Сашка играть умеет и любит и делает это прекрасно, то совершенно естественно получилось так, что когда мы не играем, он играет в КИНО. Для того, чтобы ребятам помочь, да и самому в кайф просто.

У них был еще один очень интересный период – между «Ночью» и «Группой крови». Потерянный период, когда была написана масса всяких странных вещей, которые, по-моему, так все и пропали. Вот эти песни – «Братская любовь», «Когда твоя девушка больна», что-то еще… Совершенно прелестный период, который в записях почти не отражен.

А потом они уже пошли в полет. Они стали получать призы на фестивалях, пошло развитие, и получилось то КИНО, которое уже все знают и любят.

Хотя для меня их подъем произошел гораздо раньше. Когда они еще на первых фестивалях играли, с Титовым, я, честно говоря, после их концерта к ним в гримерку заходить боялся. Мне было неудобно. Потому что вот живые звезды, а я кто? И я помню, что на самом деле очень стеснялся. Я к Титу-то боялся подойти, хотя вроде как мы давно вместе играем. Это было совершенно очевидно, что они – звезды. А когда человек уже стал звездой, а потом через два или три года население до этого доезжает, это всегда немножко забавно.

Когда они еще были с Рыбиным, в общем, в самый начальный период, как-то раз меня понесло, и я начал объяснять Витьке, почему он как бы главный теперь. Я говорил ему тогда, что есть АКВАРИУМ, который более-менее чем-то стал и высказал все-таки ту вещь, которую нужно было сказать. И теперь мы будем с этой вещью работать. Но на этом развитие человечества не останавливается, и что-то требуется дальше. Мы свое нашли, теперь над этим работаем и с этой гонки сходим. Остается вакуум. Кто этот вакуум заполнит? И я сказал ему – «вот ты и заполнишь, потому что ты пишешь то, что надо и как надо. Поэтому ты в России главный. А поскольку Россия и в мире занимает специальное место, значит, ты и в мире отвечаешь за все это». Тогда для учащегося деревообделочного ПТУ, может быть, это звучало немножко парадоксально, но, по-моему, внутри-то он к этой своей царской миссии был готов, это только сознание было еще не очень готово. Тогда как раз и разрабатывался тот путь тигра, которым он шел. Путь, в общем, по касательной к действительности. Если кто-то и считает, что он выражал мысли и чаяния простого народа, то это глубокое заблуждение. Он выражал сам себя и тот дух, который через него говорил. Это была просто реакция на действительность.