Текст книги "Император Мэйдзи и его Япония"

Автор книги: Александр Мещеряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

1853 год
6-й год девиза правления Каэй. 2-й год жизни Мэйдзи

Американская флотилия коммодора Мэттью Перри (1794–1858), которая появилась в заливе Урага неподалеку от Эдо 3 июня (8 июля по григорианскому календарю), состояла из четырех кораблей. Еще восемь осталось в Китае. Задачей Перри было заставить японцев торговать. Он считал свою миссию делом государственной важности, он управлял своими подчиненными железной рукой и даже объявил, что все дневники, которые вели некоторые офицеры, являются государственной собственностью.

Корабли европейцев японцы традиционно называли «черными» – поскольку их борта делались из просмоленных досок. Теперь же они имели основания называть эти суда так еще и потому, что два корабля флотилии испускали черный угольный дым – это были колесные пароходы под парусами (паровые фрегаты). Два других корабля были обычными парусниками.

О предстоящем визите Перри голландцы предупреждали сёгунат еще в прошлом году, так что прибытие эскадры не стало полной неожиданностью. Но действительность превосходила самые ужасные ожидания. Американские корабли передвигались с невиданной скоростью – 8–9 узлов (15–17 км в час), оставляя далеко позади себя преследовавшие их японские джонки, которые не были оснащены даже поворотным парусом. Размеры американских кораблей казались чудовищными. Достаточно сказать, что водоизмещение флагманского корабля составляло 2450 тонн! В Японии же строительство океанских судов было запрещено законом – сёгунат боялся, как бы купцы или искатели приключений не заплыли слишком далеко. А потому предел водоизмещения был положен в 150 тонн. Самураи были воинами, которые комфортно чувствовали себя на суше, море не было их стихией. Легко себе представить, какой ужас они испытывали перед гигантским кораблем, который был больше их джонок в 15 раз! Неудивительно, что народная молва, докатившись до Киото, превратила четыре американских корабля в сто, а 560 человек их экипажа – в сто тысяч. Слухи превращали американцев в настоящих зверей. «Очевидцы» утверждали даже, что они мочатся словно собаки – подняв и отставив назад ногу.

Листовка «каварабан» с изображением «черного корабля»

Грамотных в Японии того времени было немало: 45 процентов мужчин и 15 процентов женщин умели читать. Горожане быстро узнавали о произошедших катастрофах и крупнейших политических событиях. Этой цели служили экстренные выпуски цветных гравюр (нисики-э) и подобия газет – листовки, выпускавшиеся от случаю к случаю. Первые «листовки» появляются еще в начале XVII века. Качество печати было неважным – ведь для быстроты формы для печати изготавливались из глины, а не из дерева, как то было в случае с гравюрами (известный японцам с XVI века подвижной металлический шрифт сколько-нибудь широкого распространения не получил ввиду неприспособленности к иероглифической письменности). Именно поэтому эти листовки получили впоследствии название «черепичных» («каварабан»). Современники же обычно называли их «ёмиури» («продажное чтение вслух»), поскольку разносчики для привлечения покупателей зачитывали наиболее завлекательные пассажи.

Нечего и говорить, что и сам Перри не казался японцам симпатичным. На большинстве гравюр того времени его рисовали так, что воинственные намерения Америки и лично Перри не оставляли никакого сомнения.

Хотя Перри по характеру и долгу своей службы был и вправду человеком немирным, но на самом деле выглядел он все-таки несколько по-иному.

Вызывали ужас не только размеры, но и огневая мощь американских кораблей. На всем побережье залива Эдо располагалось всего 98 пушек, из которых только одиннадцать были 50-фунтовыми. Что до американской флотилии, то она располагала более чем 60 такими орудиями. На тысячу японских воинов приходилось только 30 фитильных ружей. Перри было разрешено прибегать к силе только в случае самообороны, но ведь японцы об этом ничего не знали.

Американцы желали открытия портов и действовали приблизительно так же, как Англия в отношении Китая. Иными словами, речь шла о «политике канонерок». Английский флот был самым мощным в мире, но английские купцы не слишком хорошо понимали, чем им может быть выгодна Япония. Китай представлялся им необъятным рынком. На его освоение требовались многие годы. Так куда же спешить? Россия была больше обеспокоена колонизацией Сибири и континентального Дальнего Востока. Поэтому непосредственная инициатива по открытию японских портов перешла к Америке. Американцы вложили большие деньги в бурно развивавшийся китобойный промысел, а суда время от времени терпели крушения и нуждались в пополнении запасов. После опиумной войны Китай был теперь открыт и для американцев, а Калифорния с ее золотыми рудниками остро нуждалась во внешнеторговых партнерах. Нужно было сделать так, чтобы калифорнийское золото нашло себе достойное применение. Калифорнию присоединили к Америке всего пять лет назад, американский президент и конгресс были обеспокоены процветанием своих новых соотечественников.

Коммодор Перри

Ретроспектива.В 1846 году в районе Курильских островов и на Камчатке в охоте участвовало 70 тысяч китобоев на 736 кораблях. Они добывали ворвань и китовый ус [9]9
  Виноградов К. Г.Хоккайдо при сёгунско-княжеской системе (конец XVI – вторая половина XIX в.) // Япония. 2004–2005. М.: АИРО – XXI, 2005. С. 266.


[Закрыть].

От Сан-Франциско до Гонконга, главного торгового центра Китая, лежал путь в 6149 морских миль, пароходы требовали угля, угля и еще раз угля. Япония с ее залежами угля на островах Кюсю и Эдзо (Хоккайдо) была единственным местом во всем Тихом океане, которое могло послужить промежуточной базой для американских кораблей. Каменный уголь, которому в тогдашней Японии особого применения не находилось, оказался востребованным. Два с половиной века назад европейским парусникам требовался только ветер. В отличие от сегодняшнего дня Япония середины XIX века представляла собой интерес в качестве поставщика природных ресурсов. О том, что этих ресурсов совершенно недостаточно для индустриализации, заговорят только через три-четыре десятилетия.

Караульные суденышки окружили эскадру Перри, тот ответил предупредительным залпом. Японские власти несколько раз отправляли мелких чиновников к стоявшей на рейде флотилии. Но Перри не желал разговаривать с ними. Чиновники требовали, чтобы Перри отправился в Нагасаки – порт, который традиционно служил для встреч с иностранцами. Перри отказался. Вместе с отрядом матросов он высадился на берег и в деревне Курихама передал двум достаточно высокопоставленным уполномоченным сёгуната верительные грамоты и послание президента М. Фильмора, адресованное «императору», к которому американский президент обратился с подкупающей простотой: «Великий и хороший друг». Под «императором» он понимал тогдашнего сёгуна Иэёси (1793–1853). Фильмор писал своему «другу»: «Я, обладающий мощными военно-морскими силами, отправил адмирала Перри для того, чтобы он посетил известный город Вашего величества – Эдо – исключительно для достижения следующих целей: установление дружеских отношений; торговля; пополнение запасов угля, провизии и воды; обеспечение заботы о наших людях, потерпевших кораблекрушение».

Ссылаясь на то, что требования американского президента заслуживают тщательного обсуждения, а сёгун Иэёси тяжело болен, сёгунат попросил время на размышление, обещая дать ответ через год. Перри ответил, что в первый раз в качестве проявления «дружественных намерений» он прибыл во главе маленькой эскадры, но в будущем пообещал привести за собой более внушительные силы. Всего через несколько дней эскадра Перри снялась с якоря. Но поплыла она вовсе не в Нагасаки, а в Гонконг. Перри считал, что ждать ответа сёгуната на рейде означало бы не уважать себя.

Сёгунат решился проинформировать императора Комэй об иностранной угрозе только тогда, когда «черных кораблей» Перри уже и след простыл. Комэй отправил посланцев в семь синтоистских святилищ и семь буддийских храмов, чтобы они в течение семнадцати дней возносили молитвы о мире в стране. Это было единственное решение, которое он мог принять самостоятельно.

А что же принц Сатиномия? Пока сёгунат в Эдо ломал голову над тем, что делать с вражескими кораблями, он рос, временами хворал, над ним совершали обряды, изредка его приносили к отцу во дворец Госё.

Уполномоченные сёгуната говорили Перри правду: Иэёси был смертельно болен. Он скончался 22 июня. О его смерти было объявлено только через месяц. Затяжка с сообщением о смерти сёгуна или императора была нормальной практикой того времени. До этого дня решались все вопросы, связанные с правопреемством. Сёгунат пребывал в панике. Для того чтобы хоть как-то избавиться от американцев, в прошлом году Иэёси ограничил добычу угля на землях сёгуната, но издать такой приказ по всей Японии он не мог. Сёгунат пребывал в панике и прибег к немыслимой до этого времени мере – опросу князей и их вассалов по поводу того, что следует предпринять для защиты от «черных кораблей» Перри.

За всю свою историю вооруженные иноземцы приходили в «священную» Японию только один раз: это было в конце XIII века, когда отряды монголов попытались вторгнуться в Японию. Так что чувство независимости от «варваров» в самурайском истеблишменте было развито очень сильно. Оставалось только одно: решить, как это чувство преобразовать в конкретную программу действий. А вот с этим дело обстояло уже намного хуже. Мнения советчиков разделились: кто-то предлагал воевать, кто-то – согласиться с требованиями американцев ввиду неминуемого поражения. Большинство князей сочувственно относилось к предложению Симадзу Нариакира, князя Сацума с острова Кюсю: следует тянуть время и три года готовиться к обороне, потом изгнать американцев, а изоляцию страны сохранить. С этих пор лозунг «изгнание варваров» («дзёи») все больше входит в политический словарь эпохи.

Удивительнее всего, что на сей раз даже простым жителям Эдо предлагалось высказать свое мнение относительно внешней опасности. Однако если военное сословие представило более 700 ответов, то только девять простолюдинов отважились сделать это. Они полагали, что давать советы сильным мира сего – не их дело. Большинство самураев тоже думали так. Мурата Сэйфу из княжества Тёсю писал: «Пусть мудрые преподносят свою мудрость; пусть мужественные защищают нас своим оружием; пусть богатые крестьяне и купцы преподносят рис, зерно, золото и серебро. Для обороны страны такое решение будет самым мудрым». Иными словами: пусть каждый занимается своим делом. Об организации «всенародного сопротивления» речи не шло. Предложение о переводе «внешних даймё» в разряд непосредственных вассалов Токугава, что могло бы обеспечить большее единство среди воинского сословия, также не рассматривалось.

Один житель Эдо предлагал установить в заливе плоты с пушками. Другой проект заключался в том, чтобы при появлении американских кораблей тысяча лодок вышла в море под видом торговцев. Эти «торговцы» должны были взобраться на борт американского корабля и поджечь пороховой арсенал. Третий план – опутать канатом гребное колесо парохода. Были поданы и совершенно фантастические предложения. Например, перегородить горловину залива с помощью взятых на кладбищах могильных камней. Словом, даже хваленая народная мудрость не могла придумать, как бороться с «варварами». Беспрецедентное обращение сёгуната к князьям и горожанам свидетельствовало о начале крушения векового порядка, который держался на полной секретности принятия решений. Решений, которые подлежат исполнению, а не обсуждению.

Тем не менее сразу после того, как эскадра Перри покинула Японию, сёгунат стал лихорадочно готовиться к обороне. Денег в казне не было, пожертвования и дополнительные поборы не могли исправить положения. Береговая оборона залива Эдо вышла неубедительной и никакой угрозы потенциальному противнику не представляла.

Россия не имела никаких особенных торговых интересов в Японии. Но и отставать от Америки она не желала. Поэтому при получении известия относительно американских планов было решено отправить в Японию вице-адмирала Е. В. Путятина. Так же как и Америка, Россия поручила решать дипломатические вопросы людям военным. Эскадра Путятина прибыла в Японию 18 июля 1853 года, всего несколькими неделями позже Перри. Плавание из Кронштадта заняло 10 месяцев. На Дальнем Востоке у России не было ни незамерзающих портов, ни мощного флота.

Путятин проявил больше внимания к местным установлениям, чем американцы: русские корабли бросили якорь не вблизи запретного Эдо, а в бухте Нагасаки – того города, который в течение последних веков был для Японии единственным окном во внешний мир. В составе эскадры находились четыре корабля, только один из них был паровым. Это была закупленная в Англии шхуна «Восток». Сам Путятин, однако, предпочел в качестве флагманского корабля привычный парусный фрегат под названием «Паллада». Встретившись с губернатором Нагасаки, Путятин спросил разрешения отплыть в Эдо, но получил отказ. Тем не менее ему удалось вручить письмо к эдосскому правительству. Оно было написано по-русски с приложением перевода на голландский и китайский языки. В российском МИДе, глава которого К. В. Нессельроде и подписал письмо, составленное в крайне уважительной манере, переводчики с китайского уже были, а вот переводчиков с японского еще только предстояло воспитать. В письме сообщалось о желании установить добрые отношения, выражалась надежда на открытие портов и территориальное размежевание по проливу Лаперуза. Речь шла о Сахалине и Курильских островах. Россия опасалась, что если не обозначить государственную принадлежность этих территорий сейчас же, то на них могут покуситься американцы. В то время на земном шаре было поделено еще не все.

Е. В. Путятин

Поскольку ответ сёгуната ожидался не скоро, Путятин для пополнения запасов и ремонта судов отправился в Шанхай.

В октябре сёгуном стал Токугава Иэсада (1824–1858), четвертый сын предыдущего сёгуна. Всем заинтересованным лицам было прекрасно известно, что он слаб умом и телом, многие исследователи полагают, что он страдал эпилепсией. Поскольку для сёгунов, точно так же как и для императоров, не существовало жесткого порядка определения преемника, у Иэсада были более достойные конкуренты. Избрание сёгуном такого человека в критический для страны момент однозначно свидетельствовало: политическая элита утратила чувство реальности. Однако Комэй без лишних проволочек даровал Иэсада традиционный для сёгуна титул «покорителя варваров». В послании императора Комэй говорилось, что новый сёгун должен изгнать иностранные корабли.

Находясь в Китае, Путятин предложил Перри приступить к совместному «вскрытию» Японии и попросил взаймы 40 тонн угля. Уголь он получил, но от совместных действий Перри отказался. Путятин вернулся в Нагасаки в декабре. Перед отплытием он узнал о начале Крымской войны.

Путятин убеждал присланных из Эдо чиновников в разумности сделанных Россией предложений. Те не отвечали ни да ни нет, подчеркивая, что вопрос этот трудный и его обсуждение займет несколько лет. Переговоры сопровождались обедами и подарками. Не желая мучаться сидением на циновках, Путятин неизменно захватывал с собой на берег стулья. На японцев громадное впечатление произвели подаренные им карманные часы. Путятин подарил японцам и модель железной дороги. И. Гончаров, находившийся в составе команды в качестве секретаря Путятина, отмечал, в какой восторг привела чиновников модель паровоза, который впервые продемонстрировали на корабле: «Особенно с удовольствием ели они мясо и пили вишневку. Их всячески забавляли: показывали волшебный фонарь, модель паровоза, рельсы. С разинутыми ртами смотрели они, как мчится сама собою машинка, испуская пар…» [10]10
  Гончаров И. А.Собр. соч.: В 8 т. М.: ГИХЛ, 1953. Т. 3. С. 182–183.


[Закрыть]

Переговоры российской делегации в Нагасаки

Однако «разинутые рты» не означали праздного восторга наивных аборигенов, из этого восторга были сделаны практические выводы. Вскоре местные мастера разобрали паровозик на части, сделали подробное описание его «начинки» и даже изготовили копию этой «огненной повозки с колесами». В то же самое время чиновники, которым по долгу службы дозволялось общаться с «варварами», ужасно боялись бесконтрольного «нашествия» вещей с Запада. Они считали: свободная торговля подобна опиуму или алкоголю, она способна легко разрушить традиционный порядок, сделав народ «вещезависимым». И. Гончаров приводит такой весьма показательный эпизод. Путятин стал убеждать своего собеседника в выгодах торговли. Он, в частности, говорил, что окна в японских домах заклеены бумагой, отчего там делается темно и холодно. А стекло лучше бумаги и дешево. Русские же на Камчатке нуждаются в соли, они могли бы покупать ее у японцев и поставлять им соленую рыбу. Рис же можно покупать на Зондских островах, а свои руки употребить на добычу металлов. На что собеседник адмирала отвечал: «…Хорошо, если б иностранцы возили рыбу, стекло да рис и тому подобные необходимые предметы: а как они будут возить вон эдакие часы, какие вы вчера подарили мне, на которые у нас глаза разбежались, так ведь японцы отдадут вам последнее…» [11]11
  Там же. С. 179.


[Закрыть]

Многие японцы тогда полагали: европейцы привезут множество безделушек, а взамен заберут из страны все действительно нужные для жизни вещи.

1854 год
1-й год девиза правления Ансэй. 3-й год жизни Мэйдзи

Перри спешил, он хотел опередить Путятина и потому вернулся раньше обещанного срока, всего через полгода – 16 января, причем теперь в составе его флотилии насчитывалось уже семь кораблей. Через некоторое время к ним присоединилось еще два. На этих кораблях находилось 1600 матросов и 250 орудий. Успел Перри и выхлопотать новую должность. Теперь он аттестовал себя в качестве «специального посланника Америки в Японии». На сей раз флотилия приблизилась к сёгунской ставке еще ближе – корабли зашли в залив Эдо. На все уговоры вернуться в Урага, где японцы построили здание для переговоров, Перри ответил решительным отказом. Переговоры пришлось проводить в селении Канагава, всего в 30 км от Эдо.

Жилой квартал Канагава

Сёгунат не знал, что ему делать с американской угрозой. Японские переговорщики тянули время, утверждали, что стране попросту нечем торговать. Но многие представители самурайского истеблишмента все-таки склонялись к тому, что Япония не в состоянии противостоять нажиму и возможной агрессии. Пример Китая, разгромленного англичанами в первой опиумной войне, стоял перед их глазами. А потому сёгунат посчитал, что следует из двух зол выбрать меньшее: разрешить заходить американцам в японские порты для пополнения запасов. Но в пункте, касающемся «свободной» торговли, японские переговорщики стояли твердо. Перри не стал настаивать на нем, и 3 марта (31 марта по григорианскому календарю) 1854 года в Канагава был подписан первый японско-американский договор – «договор о дружбе». Теперь американские корабли могли заходить в порты Симода и Хакодатэ (оба они считались весьма неудобными с точки зрения судоходства), приобретать там уголь и провиант. Японцы обязались также оказывать помощь потерпевшим крушение морякам, в Симода открывалось консульство, Америка получала статус наибольшего благоприятствования. Путятин действовал уговорами, Перри – угрозами. И именно его тактика первой принесла успех.

Японские власти проявили нерешительность и пошли американцам на уступки. Тем не менее нити внутреннего управления сёгунат еще крепко держал в своих руках, система слежки и контроля над самими японцами еще находилась в работоспособном состоянии. Самурай из княжества Тёсю по имени Ёсида Сёин (1830–1859) вместе со своим младшим коллегой Канэко Сигэносукэ, завороженные огромными американскими кораблями, захотели переправиться через океан. Когда секретарь капитана совершал прогулку по берегу, они передали ему прошение. В послании на китайском языке они уподобляли себя хромому, который увидел здорового человека и захотел научиться ходить по-настоящему; они уподобляли себя пешеходу, который увидел всадника и захотел научиться передвигаться таким же ловким образом. Словом, молодые люди просили американцев взять их с собой. Не дожидаясь ответа, они пробрались ночью на флагманский корабль «Миссисипи». Но Перри не желал осложнений с властями и распорядился отправить их на берег. Через два дня американцы увидели просителей в клетке, поставленной на берегу залива. Самураи нарушили один из главных запретов сёгуната: каждый должен знать только то, что ему положено знать. Чрезмерное любопытство каралось сурово, самураев посадили в тюрьму.

По случаю подписания эпохального договора Перри подарил японцам телеграфный аппарат и движущуюся модель паровоза – чтобы «аборигены» лучше ощутили, какие потрясающие возможности предоставляет им «настоящая» цивилизация. Паровоз с вагончиком пустили по рельсам, которые уложили кругом на берегу моря. Втиснуться в вагон взрослому человеку было невозможно, поэтому чиновники расположились на крыше. Но все равно поездка произвела грандиозное впечатление – поезд мчался со скоростью 32 км в час!

Вряд ли Перри было известно, что Путятин уже успел в прошлом году подарить японцам паровозик. Но Перри имел дело с центральным управленческим аппаратом, именно его подарок подвергся информационной «раскрутке», и большинство японцев до сих пор уверены, что это был первый паровоз, который увидели их соотечественники.

Паровоз, который Перри подарил японцам

Этот японский художник явно сам не видел паровоза и изобразил его в виде традиционной праздничной колесницы. На такую колесницу водружали переносной храмик, в котором находилось вместилище синтоистского божества – синтай

Для испытаний аппарата Морзе протянули 1600 м проводов. Японцы были потрясены, но никаких практических выводов не последовало. Оборудование провалялось без дела в Эдо целых 15 лет. На ящике, в котором хранился аппарат, было написано «FOR THE EMPEROR OF JAPAN». Под «императором» Перри разумел сёгуна. Разбираться в хитросплетениях японской политики ему было недосуг. Он приплыл в эту страну на паровом фрегате, потопить который не могли ни сёгун из Эдо, ни император из Киото.

Уяснив себе, что японцы народ книжный, Перри привез с собой и книги самого разного содержания. Там были: огромный альбом «Птицы Америки», отчеты о работе конгресса, «Естественнонаучная история штата Нью-Йорк», «Геология Миннесоты», «Загородные дома». А еще Перри одарил высокопоставленных чиновников виски. Его объем был впечатляющим: на одного человека приходилось по 10 галлонов. Источники умалчивают о дальнейшей судьбе бутылок.

Как и всех других иноземцев, японцы отдаривали американцев теми же самыми вещами, что и тысячу лет назад: шелк, лаковые изделия, керамика. Их «демонстрация силы» сводилась к демонстрации мощи борцов сумо. Своих книг «варварам» они не дарили.

Почти два с половиной века Япония пребывала в изоляции, и промышленная революция не коснулась ее. Века, проведенные в мире и спокойствии, подействовали на самураев расслабляюще, а их лучшие в мире мечи оказались недостаточно длинными, чтобы представлять хоть какую-нибудь угрозу для иностранных судов с пушками на борту. Запрет на строительство крупнотоннажных судов привел к тому, что у Японии в решающий момент не оказалось боеспособного флота. Ошибку нужно было исправлять, сёгунат заказал в Голландии несколько пароходов и решил, что отныне японские корабли станут плавать под таким флагом: красное солнце на белом поле. Через два десятка лет именно этот флаг будет принят в качестве государственного.

Лето этого года выдалось на удивление жарким, в Киото не хватало воды. Снежников в Японии почти нет, горные реки питаются дождями. Полноводные в сезон дождей, они превращаются в ручейки в разгар лета. У Накаяма Тадаясу колодец тоже пересох. Он приказал вырыть новый в том месте, на которое указал ему прорицатель. Вода оказалась превосходной. Тадаясу доложил императору, что теперь нечего беспокоиться за здоровье его сына. Комэй распорядился, чтобы колодец носил имя сына – колодец назвали «Сати-но И» – «Колодец Счастья».

Борцы сумо переносят мешки с рисом

В этом году природа посылала грозные знаки один за другим. 6 апреля в императорском дворце Госё случился пожар, который уничтожил не только главные здания дворца, но и превратил в пепел еще 5400 домов, находившихся рядом с глинобитными стенами дворца. Император и принц Сатиномия были срочно эвакуированы в близлежащее святилище Симогамо.

4 ноября случилось землетрясение. Оно сопровождалось жуткими волнами, множество людей смыло в море. В это время в Симода, который стараниями Перри уже стал открытым портом, на фрегате «Диана» прибыл Путятин. Остальные корабли его флотилии готовились к военным операциям против англо-французской коалиции – Крымская война была в разгаре. Стихия разрушила порт, волны сорвали «Диану» с якоря, корабль был серьезно поврежден носившимися по воде джонками. Команда высадилась на берег. Через какое-то время сотня японских джонок попыталась отвести «Диану» в закрытую бухту Хэда, но по пути туда налетел шквал, фрегат затонул. Домой было возвращаться не на чем. К счастью, среди спасенного имущества оказалась книга с чертежами небольшой шхуны. Под руководством русских моряков японские мастеровые построили шхуну «Хэда». Для японцев это был бесценный опыт в приобретении навыков современного кораблестроения. Часть русских моряков вернулась домой на «Хэде», часть – на американских коммерческих судах. Сделать это было не так просто – англо-французская эскадра пыталась заблокировать морские пути.

Прием в честь коммодора Перри

«Черепичные» листовки не упускали случая, чтобы посмеяться над европейцами и их «варварскими» манерами. На одной из них изображен банкет, устроенный в честь Перри. Из-за непривычки сидеть на полу офицерам поставили стулья. В связи с этим низкие столики, за которыми привыкли принимать пищу японцы, пришлось водрузить на настоящий стол. Американцы требуют выпивки, но изысканные угощения, которыми их потчуют гостеприимные хозяева, им не по вкусу. Им явно хочется мяса, а его тогда в Японии было не сыскать. Вместо мяса им подают сырую рыбу, какой-то невыразительный бульончик и лапшу.

Первые попавшие в Японию русские тоже отнеслись к японской кухне с недоумением. Вот что писал И. Гончаров: «Поставили перед нами по ящику… Открываем – конфекты. Большой кусок чего-то вроде торта, потом густое, как тесто, желе, сложенное в виде сердечка; далее рыбка из дрянного сахара, крашеная и намазанная каким-то маслом; наконец, мелкие, сухие конфекты: обсахаренные плоды и, между прочим, морковь».

Отправляясь домой, русские нарушили японский закон – вывезли из страны японца по имени Татибана Косай. Он был самураем в крошечном княжестве Какэгава, потом стал бродячим буддийским монахом, совершил убийство, скрывался от правосудия. Пока шло строительство шхуны, переводчик Путятина с китайского Е. Гошкевич сблизился с Татибана, который скрытно пробрался на русский корабль. На шее у японца висел крестик. По неподтвержденным данным, Татибана купил для Гошкевича географические карты, приобретать которые иностранцам было категорически запрещено. Не вызывает сомнения другой факт: Гошкевич помог Татибана пробраться на русский корабль. Его пронесли на борт в бочке, в которой якобы находились съестные припасы. Татибана удалось сделать то, чего не удалось сделать Ёсида Сёин.

Перспектива.После окончания Крымской войны шхуна «Хэда» была подарена Японии. По ее образцу в Японии построили еще шесть судов.

Однако ни кораблекрушение, ни неудачная для России Крымская война не помешали заключению российско-японского «Договора о дружбе» («Симодский трактат»). Он был подписан 21 декабря в буддийском храме Гёкусэндзи. Для российских судов открывались порты Симода, Хакодатэ и Нагасаки, государственная граница прошла между островами Итуруп и Уруп, Сахалин объявлялся зоной совместного проживания подданных обеих стран, учреждалось консульство, русские подданные получали право экстерриториальности. Россия стала четвертой страной, которая добилась открытия портов для своих судов. Договор с Англией был подписан 23 августа, для голландцев порты Симода и Хакодатэ открыли «по старой дружбе» 2 сентября.

Таким образом, Россия получила то, чего она добивалась уже полвека. Однако на самом деле заключение договора было скорее мероприятием имперского престижа, чем экономической выгоды. Редкое население почти не освоенного российского Дальнего Востока никаких товаров предложить японцам не могло. А везти их из европейской части России выходило слишком дорого.

Точно так же как и договоры с Америкой и Англией, японско-российский договор именовался «Договором о дружбе». Статья 1 гласила: «Отныне да будет постоянный мир и искренняя дружба между Россией и Японией». В отличие от американцев Путятин подписывал договор, не имея за спиной корабельных орудий.

Поскольку природные и политические бедствия преследовали страну, решили прибегнуть к радикальной мере – сменить девиз правления. В отличие от Европы, где счет времени велся от Рождества Христова, в Японии вслед за Китаем применялись девизы правления – система, которая не имеет абсолютной точки отсчета. Девиз правления – это магическое благопожелание, под защитой которого пребывает сам император и его подданные. Каждый новый монарх непременно объявлял новый девиз правления. Однако в случае каких-либо особенно благоприятных знамений или же, наоборот, неудач девиз меняли, не дожидаясь конца правления. Таким образом, контроль над временем в странах конфуцианской культуры находился в руках монарха, а не церкви, как это было в христианской Европе.

Страна жила под девизом Каэй с 1848 года. Но пожар во дворце, природные бедствия и угроза со стороны иностранных держав с несомненностью свидетельствовали о том, что этот девиз исчерпал свои магические потенции. Придворные ученые из Киото обратились к классическим китайским текстам и предложили несколько вариантов, которые были посланы в Эдо. Сёгун остановился на девизе Ансэй – «Спокойное правление», который предложил представитель фамилии Сугавара, известной еще с X века. Самым знаменитым из всех Сугавара был Митидзанэ (845–903), признанный за свою ученость покровителем наук и учения. Девиз был введен в действие 27 ноября.

Девиз Ансэй основывался на максиме: «Если простые люди пребывают в мире с правительством, тогда правитель мирно пребывает на троне». Как и всегда, девиз был провозглашен от имени императора, но без санкции сёгуна он не мог вступить в силу. Тем не менее даже огромные распорядительные полномочия сёгуната не могли окончательно сломить традицию, и смена военного правителя никогда не приводила к смене девиза. Указ был составлен в лучших традициях древности. Фразеология, к которой прибег император, может показаться европейскому читателю удивительной: вину за все несчастия, постигшие страну, Комэй взял на себя. Он имел в виду древнюю концепцию императорской добродетельности (яп. току,кит. дэ) [12]12
  Текст указа см.: Мори Киёто.Дайниппон сётёку цукай. Токио, 1941. С. 550–551.


[Закрыть].