Текст книги "Славянские колдуны и их свита"

Автор книги: Александр Афанасьев

Народные заговоры сделаются для нас вполне понятными только тогда, когда будут разгаданы и объяснены все древнейшие метафоры, на которых зиждется их целебное значение. Вот, например, заговор от болезни усовей, любопытный по своим мифическим указаниям: «Есть море золото, на золоте море золото древо, на золоте древе золоты птицы, носы и ногти железные, дерут-волочат от раба Божия (усови) на мхи – на болота. Есть море золото, на золоте море бел камень, на беле камени сидит красная девица с палицею железною, тепет, обороняет, отлучает от раба Божия усови на мхи – на болота. Есть море золото, на золоте море золот корабль, на золоте корабле едет святой Николай, отворяет морскую глубину, поднимает железные врата, а залучает от раба Божия усови аду в челюсти».[285]285
  Ист. хрест. Буслаева, 1353.


[Закрыть] Злой дух болезни прогоняется во мхи-болота и в ад. Море – поэтическое название неба; эпитет «золотой», данный этому морю, означает светлый, озаренный лучами солнца.

Дерево и корабль – метафоры тучи, бел камень – метафора солнца. На дереве-туче сидят золотые птицы с железными когтями и клювами, т. е. молнии, острыми стрелами которых и разится нечистая сила болезни; подобно тому на солнцевом камне восседает красная девица Заря, богиня весенних гроз и плодородия, и гонит демона железною палицею; а на корабле-облаке плывет Николай-угодник, заменяющий собой Перуна: он отворяет морскую глубину (дождевые тучи) и низвергает демона в челюсти ада. Итак, изгнание болезни совершается при содействии громовника; как обновитель природы, победоносный враг зимы – смерти и творец весенней жизни, он исцеляет и все недуги.[286]286
  Из всего сказанного понятно, почему так долго удерживается в массах простого народа доверие к знахарям и их врачебным пособиям и отвращение от научной медицины. За первых стоят исконные предания, крепко сросшиеся с родным словом, а следовательно, и с самыми убеждениями человека. До сих пор поселяне охотнее прибегают к помощи своих знахарей и ворожеек, а лекарства, даваемые официальными врачами, называют «погаными». Вместе с этим приведенные сведения убедительно доказывают, как несостоятельна, ничтожна и часто положительно вредна народная медицина: лечить глаза искрами огня, заставлять от воспалительных болезней есть сусальное золото, сажать ребенка в жарко натопленную печь и тому подобные средства, конечно, не могут быть признаны как полезные. Нельзя отвергать, что знахарям доступны некоторые знания целебных трав, кореньев и других снадобий, на которые случайно набрел наблюдательный ум наших предков, но объем этих знаний весьма ограничен, и притом они так спутаны с многочисленными суевериями, что нам кажется совершенно неуместным то наивное сожаление о расколе, существующем между ученою и народною медициною, какое еще недавно высказывалось представителями так называемой русской науки.


[Закрыть]

Повальные болезни, от которых гибнут целые поколения людей и животных, отождествлялись в языке и верованиях с представлением смерти: измереть – в областном словаре: исхудать, исчахнуть, подмереть – завянуть, засохнуть, отощать, замирать – захворать, морный – тощий (заморенный), морная корова – падеж рогатого скота, помора – отрава; пропадать – болеть, чахнуть, пропади на или пропасти на – мертвечина, стерво, пропасть – адская бездна, погибель, смерть и гниющий труп.[287]287
  Обл. сл., 64, 74, 116, 164, 169, 181, 208.


[Закрыть]

Германцы эпидемиям давали названия: der grosse tôd, сканд. svarti daudhi, дат. sorte död = der schwarze tod, а славяне: черная смерть или немочь. Когда туманные испарения и гнетущая духота зноя отравляют воздух, внезапно появляется зараза и, направляя путь свой чрез населенные местности, похищает жертвы за жертвами. В качестве богини смерти и согласно с грамматическим родом присвоенных ей названий зараза олицетворяется в образе мифической жены: лат. pestis, lues, нем. die pest, серб. куга (сравни нижне– и верхне-нем. koghe, koge) и мopиja, рус. чума (džuma), язва, свирепица (Черниговская губерния) – женского рода, и хотя рядом с этими названиями у нас, чехов и поляков употребляется еще слово «мор» (литов. moras, летт. mehris), но в поэтических сказаниях оно уступает женским формам. Завися от воздушных перемен и климатических условий, моровая язва, как и другие болезни, признавалась существом стихийным, шествующим в вихрях («поветрие») и владеющим огненными, молниеносными стрелами. По указанию народного поверья, приведенного Якобом Гриммом, она несется как синеватый пар в виде облака – «als blauer dunst in gestalt einer wolke».[288]288
  D. Myth., 1133–4.


[Закрыть]

Свидетельство Гомера о моровых стрелах Аполлона совпадает с славянскими преданиями: общепринятые в русском языке названия «зараза» (от разить) и «язва» указывают на раны, наносимые острым оружием болезни: кроаты представляют чуму (гиргу) злою фурией, легкою как молния;[289]289
  Вест. Евр., 1819, XIII, 47.


[Закрыть] по рассказам болгар, она – вечно озлобленная, черная жена, посылающая на людей и животных огненные ядовитые стрелы. Создавши ее, Христос сказал: «Иди и мори человеческий род; а чтобы ты не страшилась никого – даю тебе лук и стрелы». Болгары видят в ней существо, родственное с облачными девами, и называют ее «чума-самодива» или «юда-самовила»; самодивы и самовилы соответствуют немецким эльфам и подобно им различаются на добрых и злых (светлых и темных). Приближаясь к городу или деревне, Чума точит свои стрелы, и кому случится на ту пору выйти в поле – в того и стреляет, а затем уже входит в самое село или город. Оттого первые заболевающие страшным недугом бывают приезжие и странники. Наравне с эльфами и ведьмами Чума может оборачиваться кошкою, лошадью, коровою, птицею и клубком пряжи; где она покажется – там начинают выть собаки, туда прилетает ворон или филин и, садясь на кровлю, криком своим предвещает беду.[290]290
  Сообщено г. Каравеловым.


[Закрыть] Чехи и малорусы рассказывают, что Смерть, принимая вид кошек, царапается в окно, и тот, кто увидит ее и впустит в избу, должен умереть в самое короткое время.[291]291
  Громанн, 186.


[Закрыть] Южные славяне уверяют, что во время чумы петухи хрипнут и замолкают, а собаки теряют способность лаять и только ворчат и с визгом бросаются на ужасную гостью.

Один крестьянин спал на стогу сена; пробужденный шумом, он увидел огромную женщину в белой одежде (в саване), с растрепанными волосами, которая бежала от стаи собак; она вскочила на лестницу, приставленную к стогу, и стала дразнить собак ногою. Крестьянин узнал Чуму, подкрался сзади и столк нул ее с лестницы; Чума погрозила ему пальцем и исчезла, и хотя он остался в живых, но с той самой минуты беспрестанно дергал ногою.[292]292
  Пов. и пред., 86–87, 177.


[Закрыть] Громовые раскаты уподобляются крику петуха и колокольному звону, и вследствие этих метафор петух возгласом своим прогоняет нечистую силу, а от звона колоколов рассеиваются темные тучи,[293]293
  В 1576 г. звонили на Мораве «proti mračnŭw»; дьявол схватил звонаря и три дня носил его в вихре. – Гануш о Деде и Бабе, 53.


[Закрыть] и устрашенные демоны, эльфы и ведьмы спешат сокрыться в дальние страны.

Вместе с этим петуший крик и колокольный звон признаны были за целебное средство против болезней, особенно против лома в руках, падучей, холеры и вообще всякого поветрия; «я слышу (читаем в чешском заговоре), звучат колокола, поют святые ангелы, и ты, rŭže, должна удалиться!».[294]294
  Громанн, 15, 39, 158; Beitrüge zur D. Myth., II, 299.


[Закрыть] Сверх того, в завывании грозовой бури арийские племена слышали лай небесных псов, сопутствующих богу громов и вихрей в его дикой охоте; по народному убеждению, собака одарена чрезвычайно тонким чутьем и острым зрением: она узнает присутствие нечистых духов, чует приближение Чумы и Смерти и кидается на них, как верный страж домохозяина и его семьи.

Когда собака воет – это считается знаком, что она видит Смерть. Отсюда возникли поверья, что Чума боится собак,[295]295
  Срп. pjeчник, 311.


[Закрыть] что у петухов она отымает голос и вырывает хвосты и что там, где владычествует нечистая сила смерти (зараза), уже не раздаются ни петушиный крик, ни собачий лай; согласно с этим вышеприведенные малорусские заговоры отсылают сестер-лихорадок и другие болезни в те пустынные страны, где не слышится ни пения петухов, ни лая собак, ни церковного звона, то есть, собственно, в царство туч, оцепененных холодным дыханием зимы (в вертепы северного ада). Рассказывают также, что Чума не любит кошек и при удобном случае убивает их: эта враждебность объясняется страхом перед богиней Фреею, которая выезжала на кошках, участвовала в дикой охоте и поборала демонов. В давнее время, по словам болгар, кошка была старшею сестрою Чумы и часто била ее; теперь же при появлении моровой язвы кошки прячутся от нее в печах.[296]296
  Сообщено г. Каравеловым.


[Закрыть]

Любопытно, что чехи для излечения детей от сухотки купают их в ключевой воде, вместе с собакою или кошкою.[297]297
  Громанн, 179.


[Закрыть] В большей части земель, заселенных славяно-литовским племенем, моровая язва олицетворяется женщиною огромного роста (иногда на ходулях), с распущенными косами и в белой одежде; она разъезжает по свету в повозке или заставляет какого-нибудь человека носить себя по городам и селам; своею костлявою рукою она веет на все на четыре стороны красным (кровавым) или огненным платком – и вслед за взмахом ее платка все кругом вымирает.

Был жаркий день, русин сидел под деревом. Приблизилась к нему высокая женщина, закутанная в белое покрывало. «Слыхал ли ты про Моровую язву? – сказала она. – Это – я сама. Возьми меня на плечи и обнеси по всей Руси, не минуй ни одного села, ни города; я должна везде заглянуть. Кругом тебя будут падать мертвые, но ты останешься невредим». Затем она обвилась длинными, исхудалыми руками вокруг шеи русина, и бедняк пошел со своею страшною ношею, не чувствуя ни малейшей тяжести. На пути лежало местечко, где раздавалась музыка и весело, беззаботно пировал народ; но Чума повеяла своею хусткою – и веселье исчезло: стали рыть могилы, носить гробы, кладбище и улицы наполнились трупами. Где ни проходил русин, всюду богатые города и деревни превращались в пустыни; бледные, дрожащие от страха жители разбегались из домов и в мучительных страданиях умирали в лесах, полях и по дорогам. Наконец добрался он до своего родного села; здесь проживали его старушка мать, любимая жена и малые дети.

Отчаяние и жалость овладели душою несчастного; он решился утопить и себя и Чуму, ухватил ее за руки и, обойдя село, бросился вместе с нею с крутого берега в волны Прута; сам он утонул, но Моровая язва не могла погибнуть: с легкостью стихийного существа она поднялась из воды и, напуганная отважною смелостью человека, убежала в лесистые горы.[298]298
  Приб. к Ж. М. Н. П., 1846, 110; Архив ист. – юр. свед., II, полов. I, ст. Калачева, 45; Пов. и пред., 83–85, 176; Ж. М. Н. П., 1836, VI, 464-5.


[Закрыть]

На Украине существует клятва: «А щоб на вас чума насила!».[299]299
  Номис, 73.


[Закрыть] Лужицкая Smertnica (богиня смерти) ходит по деревням в белом платье, и куда бы ни направила свои стопы – там непременно кто-нибудь умирает;[300]300
  Volkslieder der Wenden, II, 268.


[Закрыть] чехи называют ее Smrtnice, Smrtná žena: она облекается в белую или черную одежду, голову покрывает шляпою с белым пером и бродит под окнами дома, где в скором времени должен быть покойник.[301]301
  Громанн, 6, 186.


[Закрыть]

По сказаниям сербов, Куга – «жива жена завjешена бjелом марамом»; есть предание, что у ней козьи ноги. Блуждая по вечерам от одной избы к другой, она останавливается под окнами и пускает внутрь жилья свой злочестивый дух, отчего и погибает все семейство. Многие видели ее собственными очами, а некоторым случалось носить ее. Встретив человека на дороге или в поле, а иногда являясь к нему в избу, она говорит: «Ja сам Куга, веħ хаjlе да ме носиш тамо и тамо!» За такую услугу она обещается пощадить как его самого, так и всех близких ему родичей. Тот, кто носит Кугу, или вовсе не чувствует усталости, или изнемогает под тяжелым, сильно гнетущим бременем.[302]302
  Срп. рjечник, 311; Иличь, 299–300.


[Закрыть]

Та же басня известна и в Бретани: в одной песне рассказывается о мельнике, который перевез на коне через реку белую женщину, а по другому варианту – он перенес ее на собственных плечах. «Знаешь ли ты, кого перевез? – спросила она. – Я – Чума. Мой обход по Бретани оканчивается; теперь я пойду в церковь, и кого только коснется мой посох – тот немедленно должен умереть, но ты не бойся – тебе и твоей матери я не сделаю никакого вреда». Слова эти оправдались на деле: все обыватели померли, исключая двоих – старой вдовы и ее сына.[303]303
  D. Myth., 1136–7.


[Закрыть] Духи болезней ездят на своей жертве, и Бог осудил некогда солдата носить на плечах голодную Смерть.

В Литве чуму и вообще всякую повальную болезнь называют Моровой девою; показываясь в деревне, она обходит домá, просовывает руку в окно или дверь и размахивает красным платком, навевая на хозяев и домочадцев смертельную заразу. При ее появлении жители запираются в своих избах, не открывают ни окон, ни дверей, и только совершенный недостаток припасов и голод заставляют их нарушать эту предосторожность. В старые годы жил-был шляхтич; решившись пожертвовать собою для общего блага, он взял саблю и сел у нарочно открытого окна; как только Моровая дева протянула в окно руку, шляхтич ударил саблею и отрубил ей кисть. Сам он умер, померло и его семейство, но с той поры язва уже не показывалась в этой местности.

Подобное же предание уцелело и в памяти русского народа: храбрый казак отрубил руку ведьмы, которая действовала так же губительно, как Моровая язва; в глухую полночь являлась она вся в белом, отворяла окно избы, просовывала руку с кропилом и начинала шить в разные стороны, а к утру вымирала вся семья. В нижненемецкой саге Смерть заглядывает в окно, и на кого упадут ее взоры – тот делается добычею могилы.[304]304
  Ibid., 1141; Н. Р. Ск., VII, 36 а.


[Закрыть] Рассказывают еще, будто Моровая дева, одетая в белое платье, объезжает города и села на высокой колеснице; останавливаясь перед домом, она размахивает платком и спрашивает: «Что делаете?» Если ей отвечают: «Бога хвалим!», – то она не касается никого из живущих и едет далее, произнося угрюмым голосом: «Хвалите Его присно и во веки веков!» А если на вопрос Моровой девы скажут: «Спим!», – то она изрекает смертный приговор: «Спите же вечным сном!».[305]305
  Семеньск., 126–7; Иллюстр., 1848, № 28.


[Закрыть] В этих суеверных сказаниях поселян Мицкевич угадал свежие, никогда не стареющие поэтические краски и с талантом истинного художника воспользовался ими в следующих стихах:

 
Morowa dziewica
w bieliznie, z wiankiem ognistym na skroniach,
czoljem przenosi bialjowieskie drzewa,
a w ręku chustką, skiwawioną powiéwa.
Dziewica stapa kroki zljowieszczemi
na siolja, zamki i bogate miasta;
a ile razy kiwawą chustkaą skinie,
tyle palacоw zmienia się w pustynie;
gdzie nogą stąpi, świéžy grób wyrasta.
 

У Гримма указана литовская клятва: «Kad tawę Giltine pasmaugtu!» («Чтоб тебя Чума удушила!»).[306]306
  D. Myth., 1137.


[Закрыть] По своему стихийному характеру богиня смерти и Чума роднятся в преданиях литовцев с облачной женою – лаумой, о которой уверяют, что она рядится в различные одежды: если лаума надевает зеленое платье – это предвещает хороший урожай, роскошную зелень на лугах и нивах, если она показывается в красном платье – это предвещает жестокую войну, убийства и пролитие крови, а если в черном – это знаменует приближение голода и мора.[307]307
  Москв, 1846, XI–XII, 249.


[Закрыть]

Поляки уверяют, что Моровая дева разъезжает в двухколесной повозке;[308]308
  Пов. и пред., 177.


[Закрыть] а лужичане рассказывают о невидимой колеснице, которая с грохотом носится по улицам в двенадцать часов ночи, и в том доме, возле которого она остановится, непременно кто-нибудь да сделается добычею смерти.[309]309
  Neues Lausitz. Magazin 1843, III–IV, 329–330.


[Закрыть] Поезд Чумы в Подолии называют «гóмин»[310]310
  Гомон = гом, гам.


[Закрыть] – слово, означающее громкий говор, неистовые звуки, шум, завывание бури.[311]311
  Песня: «Гомин, гомин по дуброви, / Туман поле покрывае».


[Закрыть] Потеряв во время моровой язвы жену и детей, русин покинул свою хату и ушел в лес, к вечеру он развел огонь, помолился Богу и заснул. В самую полночь его разбудил страшный шум: издали неслись нестройные, дикие клики, слышались дудки и звон бубенчиков. Голоса приближались, и вскоре видно было, что по дороге тянется гомин. На высокой черной колеснице ехала Чума, сопровождаемая толпой чудовищ, стаей сов и нетопырей. Свита ее с каждым шагом более и более умножалась, потому что все, что ни попадалось на пути, даже камни и деревья, превращалось в чудовищные привидения и приставало к поезду. Когда гомин поравнялся с разведенным костром, Чума затянула адскую песню. Подолянин хотел было с испугу ударить в ближайшее к нему привидение топором, но и топор вырвался из его рук, превратился в живое существо на козьих ногах и понесся вслед за демонским сборищем. Подолянин упал без чувств, и когда очнулся – на небе уже сияло солнце; платье его было изорвано в лоскутья, а топор лежал переломленный.[312]312
  Семеньск., 144–5; Эрбен, 126–7; Пов. и пред., 88–90, 178.


[Закрыть]

Таким образом, Чума, подобно древним богиням, восседает на колеснице, и поезд ее сопровождается бурею и привидениями, то есть злыми духами и тенями усопших, точно так же, как, по германскому преданию, Один – бог, посылающий валькирий за душами убитых героев, – мчится во главе неистового воинства или дикой охоты, сопутствуемый демонами грозы и вихрей, мертвецами и костлявою Смертью. Это – поэтическое изображение опустошительной бури, веяние которой несет губительную язву; все, чтó ни встречается на пути, вихри ломают и увлекают в своем стремительном полете; адская песня, звуки дудок и бубенчиков – метафоры воющих ветров; Смерть, как мы видели, сама представлялась музыкантом.

По свидетельству немецких сказаний, Гелла ездит в колеснице или на треногом коне, то есть в грозовой туче, и шлет на Божий мир заразу; поражая людей, она схватывает дýши и навьючивает ими своего коня. О смертоносном действии моровой язвы выражаются: «Die Hell ist verjagt», а когда захворавший этою болезнью выздоровеет, о нем говорят: «Er hat sich mit der Hell abgefunden» («Он разделался с Геллою»). Богиня смерти, следовательно, является в качестве охотника, ловчего христианских душ; подобно Одину в его бурных полетах, она в некоторых сагах выступает на борьбу с жизнью в сопровождении большого воинства; за ней следуют свита и слуги, несущие ее знамя и оружие. Финны наделяют Чуму конем и колесницею;[313]313
  D. Myth., 290, 804–7, 1141.


[Закрыть] а наше летописное свидетельство утверждает, что те незримые духи (навье), которые избивали полочан, ездили на конях.

Сербы знают не одну, а несколько моровых жен, рожденных от демона и обитающих за морем: «Куге имajy преко мора ceojy земљу, гдjе саме оне живе на их Бог пошл е амо (кад људи зло раде и много гриjжеше) и каже им – колико пе људи поморити». Обыкновенно насчитываются три сестры Куги. Во время чумы селяне не решаются оставлять до утрá немытой посуды, ибо Куга приходит ночью в и збу и если найдет немытые блюда и ложки, то отравляет их;[314]314
  Срп. pjeчник, 311; Иличь, 299.


[Закрыть] в этом поверье она сближается с богинею Гольдою, царицею нерожденных и усопших душ, которая не терпит беспорядка в домах и наказует нерадивых слуг и хозяев. Чтобы сойти на землю, Куге находится переплывать воздушное море. Отсюда возникли рассказы, что на пути своем она переправляется через реку. Колесница Чумы заменяется иногда ладьею, торой эта злоб ная дева, исполняя обязанность Харона или архангела Михаила, увозит души умерших. Когда в царствование Юстиниана свирепствовала чума, то нá море видели медную барку; в ней сидели черные мужи без голов, и куда направляли они свой путь, там немедленно начиналась язва. По хорутанскому преданию, Чума переезжала на ладье через реку Саву.[315]315
  D. Myth., 1136; сб. Валявца, 243.


[Закрыть] В замену платка, которым веет Моровая дева, германские предания говорят о венике: этот платок – метафора бурного облака, а веник – необходимый атрибут ведьмы, символ вихря, нагоняющего туманы и тучи.

В Норвегии Pesta, тощая, бледная старуха, ходит по земле с граблями[316]316
  «Mit einer reibe (rive), einem gezahnen werkzeug, womit evde oder heu und getraide auseinander gerzogen wird».


[Закрыть] и веником, где она действует первым орудием – там еще остаются некоторые в живых: грабли не все дочиста загребают, а где метет веником – там решительно все умирают; часто она появляется в красном платье. Шведские саги рассказывают о старой деве (Pestjungfran), что впереди ее идет крошечный и прекрасный мальчик (эльф) с железными граблями (rifva – reibeisen), а сама она выступает с веком, и чтó остается в живых от ее передового спутника – то все подметает безжалостной рукою.[317]317
  D. Myth., 1139–1140.


[Закрыть]

Мифические представления, соединяемые с моровою язвою, распространяются и на холеру, и на скотский падеж. На Руси Холеру представляют старухой, с злобным, искаженным страданиями лицом;[318]318
  Во Владимирской губ. ее называют собачьей смертью.


[Закрыть] в Малороссии уверяют, что она носит красные сапоги, может ходить по воде,[319]319
  Закавказ. край Гакстгаузена, II, 60.


[Закрыть] беспрестанно вздыхает и по ночам бегает по селу с возгласом: «Була бида, буде лыхо!» Где она остановится переночевать, в том доме не уцелеет в живых ни единого человека. В некоторых деревнях чают, что Холера является из-за моря и что их – три сестры,[320]320
  Или: брат и две сестры.


[Закрыть] одетых в белые саваны; однажды мужик, отправляясь на базар в город, подвез с собою двух сестер Холер, они сидели на возу, держа на коленях узелки с костями; одна из них отправлялась морить людей в Харьков, а другая – в Курск.[321]321
  Ворон. Г. В., 1850, 16; Владим. Г. В., 1844, 53; Рус. Речь, 1861, 41; Пов. и пред., 177.


[Закрыть]

Сходно с этим новогреческое сказание упоминает о трех страшных женах, которые странствуют вместе по городам и селам и карают жителей моровою язвою: одна носит длинный свиток, где записаны имена приговоренных к смерти, другая – ножницы, которыми наносит людям смертельные удары, а третья – веник, которым сметает с лица земли все живое. Очевидно, что эти три Моровые жены, сербские три Куги и наши три сестры Холеры тождественны с древними парками, эвменидами и фуриями![322]322
  D. Myth., 1136.


[Закрыть] Болгары утверждают, что Чума и повальная Оспа, являясь по ночам, читают по книге, кто должен умереть и кто выздороветь.[323]323
  Ж. М. Н. П., 1846, XII, 212.


[Закрыть]

О чуме рогатого скота русские поселяне рассказывают, что это безобразная старуха, у которой руки с граблями; она называется Коровья или Товаряча.[324]324
  Товар – рогатый скот.


[Закрыть] Смерть и сама редко заходит в села, а большею частию ее завозят. Показывается она преимущественно осенью и ранней весною, когда скотина начинает страдать от бескормицы и дурной погоды. В феврале месяце, по мнению крестьян, Коровья смерть пробегает по селам – чахлая и заморенная. Чтобы прогнать ее в леса и болота, совершается торжественный обряд опахивания, то есть около селения обводится круговая, со всех сторон замкнутая черта, через которую Чума не в силах переступить.[325]325
  Сахаров, II, 10–11; Зап. Об-ва рус. и слав. археолог., I, отд. 2, 46.


[Закрыть] Обряд этот употребляется и против холеры.

Я. Гримм сообщает следующий рассказ: встретила Чума крестьянина и попросила подвезти себя; узнавши дорогою свою спутницу, крестьянин стал молить о собственной пощаде, и Чума научила его обежать нагишом вокруг своего дома и закопать у порога железный крюк. Вместо того крестьянин обежал вокруг всей деревни, а железо закопал при самом ее въезде. Язва страшно свирепствовала в окрестностях, но не могла проникнуть в деревню, огражденную невидимою чертою и железным запором.[326]326
  D. Myth., 1138–9.


[Закрыть] Коровья смерть нередко принимает на себя образ черной собаки или коровы и, разгуливая между стадами, заражает скот. У нас ее называют морною коровою, в Шлезвиг-Гольштейне – Kuhtod и Viehschelm; в Ирландии рассказывают о быке-эльфе (elfstier), который осенью приходит на сжатые поля и смешивается с деревенскими стадами.[327]327
  Der Urspr. der Myth., 182; Beitrаge zur D. Myth., II, 307; Труды Моск. археол. об-ва, в. II, 181.


[Закрыть] У словенцев чума рогатого скота олицетворяется пестрым теленком: своим мычаньем этот оборотень умерщвляет коров и овец.[328]328
  D. Myth., 1140; Терещ., VI, 42.


[Закрыть] В Томской губернии сибирская язва представляется в виде высокого, мохнатого человека с копытами на ногах; он живет в горах и выходит оттуда, заслыша клятвы «язей те!», «пятнай те!».[329]329
  Этногр. сб., VI, 135. У болгар существует поверье, что Чума или Оспа, желая удалиться из деревни, является кому-нибудь во сне и требует, чтобы он проводил ее в такую-то сторону. Избранный в проводники берет хлеб, намазанный медом, немного соли и штоф вина; утром, перед восходом солнца, он идет на указанное место, как бы сопутствуя незримой страннице, и там оставляет хлеб, соль и вино. После того болезнь прекращается. – Ж М. Н. П., 1846, XII, 212.


[Закрыть]