Текст книги "Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трех томах. Том 1"

Автор книги: Александр Афанасьев

Соавторы: Юрий Новиков,Лев Бараг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Вазуза и Волга

№94[345]945
  Записано в Тверской губ. AT —. Это местное предание, поэтически истолковывающее особенности русла и течения Волги и впадающей в нее речки Вазузы, истоки которой находятся близ истоков великой русской реки. Ссылки на целый ряд преданий о Волге и Западной Двине, Доне и Шате, Днепре и Десне, Днепре и Соже – см.: Афанасьев. Поэт воззрения, II, с. 226—229. Некоторые из них известны в белорусских и украинских вариантах, например: Романов, IV, № 34, с. 176—177; Добровольский, I, № 12, с. 233—234; Маяк, XV, 1844, с. 30 (отд. «Смесь»); Наша нива, Вильно, 13 января 1911 г. Ср. аналогичные предания о споре рек Большой и Малый Инзер («Народные сказки, легенды, предания и были, записанные в Башкирии на русском языке» / Сост. Л. Г. Бараг. Уфа, 1969, № 64) и о споре рек Урал и Белая (Материалы и исследования по фольклору Башкирии и Урала. Уфа, 1974, с. 130). Стихотворным переложением текста сборника Афанасьева является «Волга и Вазуза. Русская сказка» С. Я. Маршака.


[Закрыть]

Волга с Вазузой долго спорили, кто из них умнее, сильнее и достойнее большего почета. Спорили, спорили, друг друга не переспорили и решились вот на какое дело. «Давай вместе ляжем спать, а кто прежде встанет и скорее придет к морю Хвалынскому, та из нас и умнее, и сильнее, и почету достойнее». Легла Волга спать, легла и Вазуза. Да ночью встала Вазуза потихоньку, убежала от Волги, выбрала себе дорогу и прямее и ближе, и потекла. Проснувшись, Волга пошла ни тихо, ни скоро, а как следует; в Зубцове догнала Вазузу, да так грозно, что Вазуза испугалась, назвалась меньшою сестрою и просила Волгу принять ее к себе на руки и снести в море Хвалынское[346]252
  Каспийское (Ред.).


[Закрыть]. А все-таки Вазуза весною раньше просыпается и будит Волгу от зимнего сна.

Морозко

№95[347]946
  Записано в Никольском уезде Новгородской губ. AT 480 (=АА 480* В. Мачеха и падчерица). Варианты всемирно известного сюжетного типа, не разграниченные в AT, учтены в русском и восточнославянском сравнительном указателях. Разновидность – Морозко (баба-яга, леший, кобылячья голова) испытывает девушку и награждает – наиболее часто встречается в восточнославянском сказочном материале. Русских вариантов – 40, украинских – 30, белорусских – 11. Сказка о встрече падчерицы в лесу с Морозом отмечена и в фольклоре некоторых соседних с восточными славянами народов, например, латышей (Арайс – Медне, с. 291). Формирование своеобразных восточнославянских сказок о Морозко было связано с их взаимодействием с быличками – легендарными рассказами. Русские крестьяне еще в XIX в. совершали обряд угощения Морозко киселем (Zelenin D. Russische Volkskunde. Berlin, 1927, S. 375, 388). Когда устные рассказы о встрече падчерицы, вывезенной зимой в лес, с Морозкой, основанные на живом народном веровании, утратили связь с мифологическими представлениями, они стали восприниматься как волшебные сказки и приобретать особенности художественной формы. Исследования: Волков Г. М. Сказка. Сюжеты о невинно-гонимых. Одесса, 1924; Смирнов-Кутачевский А. М. Сказки о мачехе и падчерице. Дисс. на соискание степени доктора филологических наук. Машинопись, 1941, ВГБ им. Ленина; Мелетинский, с. 161—212. История сказок типа 480 связана со средневековым сборником «Gesta Romanorum» (№ 109, 251) и с «Пентамероном» Базиле (IV, № 7; V, № 2). По мотивам подобных словацких и чешских сказок написаны «Двенадцать месяцев» Божены Немцовой (первое издание 1854 г.) и «Сказка для чтения и представления» С. Я. Маршака «Двенадцать месяцев» (1942). Русская сказка типа АА 480* В отразилась в поэме Н. А. Некрасова «Мороз, Красный нос» и получила известность в пересказах В. Ф. Одоевского и других писателей.


[Закрыть]

Жили-были старик да старуха. У старика со старухою было три дочери. Старшую дочь старуха не любила (она была ей падчерица), почасту ее журила, рано будила и всю работу на нее свалила. Девушка скотину поила-кормила, дрова и водицу в избу носила, печку топила, обряды[348]253
  Уборы, женские платья (Опыт обл. великор. словаря).


[Закрыть] творила, избу мела и все убирала еще до́ свету; но старуха и тут была недовольна и на Марфушу ворчала: «Экая ленивица, экая неряха! И голик-то не у места, и не так-то стоит, и сорно-то в избе». Девушка молчала и плакала; она всячески старалась мачехе уноровить[349]254
  Приноровиться, прийтись по нраву.


[Закрыть] и дочерям ее услужить; но сестры, глядя на мать, Марфушу во всем обижали, с нею вздорили[350]255
  Ссорились.


[Закрыть] и плакать заставляли: то им и любо было! Сами они поздно вставали, приготовленной водицей умывались, чистым полотенцем утирались и за работу садились, когда пообедают. Вот наши девицы росли да росли, стали большими и сделались невестами. Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Старику жалко было старшей дочери; он любил ее за то, что была послушляная[351]256
  Послушная.


[Закрыть] да работящая, никогда не упрямилась, что заставят, то и делала, и ни в чем слова не перекорила[352]257
  Не поперечила.


[Закрыть]; да не знал старик, чем пособить горю. Сам был хил, старуха ворчунья, а дочки ее ленивицы и упрямицы.

Вот наши старики стали думу думать: старик – как бы дочерей пристроить, а старуха – как бы старшую с рук сбыть. Однажды старуха и говорит старику: «Ну, старик, отдадим Марфушу замуж». – «Ладно», – сказал старик и побрел себе на печь; а старуха вслед ему: «Завтра встань, старик, ты пораньше, запряги кобылу в дровни и поезжай с Марфуткой; а ты, Марфутка, собери свое добро в коробейку да накинь белую исподку[353]258
  Чистую рубаху.


[Закрыть]: завтра поедешь в гости!» Добрая Марфуша рада была такому счастью, что увезут ее в гости, и сладко спала всю ночку; поутру рано встала, умылась, богу помолилась, все собрала, чередом уложила, сама нарядилась, и была девка – хоть куды невеста! А дело-то было зимою, и на дворе стоял трескучий мороз.

Старик наутро, ни свет ни заря, запряг кобылу в дровни, подвел ко крыльцу; сам пришел в избу, сел на коник и сказал: «Ну, я все изладил!» – «Садитесь за стол да жрите!» – сказала старуха. Старик сел за стол и дочь с собой посадил; хлебница[354]259
  Круглая коробка, лукошко с крышкой для держания хлеба.


[Закрыть] была на столе, он вынул челпан[355]260
  Непочатый каравай хлеба, пирог без начинки.


[Закрыть] и нарушал[356]261
  Нарезал.


[Закрыть] хлеба и себе и дочери. А старуха меж тем подала в блюде старых щей и сказала: «Ну, голубка, ешь да убирайся, я вдоволь на тебя нагляделась! Старик, увези Марфутку к жениху; да мотри, старый хрыч, поезжай прямой дорогой, а там сверни с дороги-то направо, на бор, – знаешь, прямо к той большой сосне, что на пригорке стоит, и тут отдай Марфутку за Морозка». Старик вытаращил глаза, разинул рот и перестал хлебать, а девка завыла. «Ну, что тут нюни-то распустила! Ведь жених-то красавец и богач! Мотри-ка, сколько у него добра: все елки, мянды[357]262
  Верхние слои сосны.


[Закрыть] и березы в пуху; житье-то завидное, да и сам он богатырь!»

Старик молча уклал пожитки, велел дочери накинуть шубняк[358]263
  Крестьянская баранья шуба.


[Закрыть] и пустился в дорогу. Долго ли ехал, скоро ли приехал – не ведаю: скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Наконец доехал до бору, своротил с дороги и пустился прямо снегом по насту; забравшись в глушь, остановился и велел дочери слезать, сам поставил под огромной сосной коробейку и сказал: «Сиди и жди жениха, да мотри – принимай ласковее». А после заворотил лошадь – и домой.

Девушка сидит да дрожит; озноб ее пробрал. Хотела она выть, да сил на было: одни зубы только постукивают. Вдруг слышит: невдалеке Морозко на елке потрескивает, с елки на елку поскакивает да пощелкивает. Очутился он и на той сосне, под коёй де́вица сидит, и сверху ей говорит: «Тепло ли те, де́вица?» – «Тепло, тепло, батюшко-Морозушко!» Морозко стал ниже спускаться, больше потрескивать и пощелкивать. Мороз спросил де́вицу: «Тепло ли те, де́вица? Тепло ли те, красная?» Де́вица чуть дух переводит, но еще говорит: «Тепло, Морозушко! Тепло, батюшко!» Мороз пуще затрещал и сильнее защелка́л и де́вице сказал: «Тепло ли те, де́вица? Тепло ли те, красная? Тепло ли те, лапушка?» Де́вица окостеневала и чуть слышно сказала: «Ой, тепло, голубчик Морозушко!» Тут Морозко сжалился, окутал де́вицу шубами и отогрел одеялами.

Старуха наутро мужу говорит: «Поезжай, старый хрыч, да буди молодых!» Старик запряг лошадь и поехал. Подъехавши к дочери, он нашел ее живую, на ней шубу хорошую, фату дорогую и короб с богатыми подарками. Не говоря ни слова, старик сложил все на́ воз, сел с дочерью и поехал домой. Приехали домой, и де́вица бух в ноги мачехе. Старуха изумилась, как увидела девку живую, новую шубу и короб белья. «Э, сука, не обманешь меня».

Вот спустя немного старуха говорит старику: «Увези-ка и моих-то дочерей к жениху; он их еще не так одарит!» Не скоро дело делается, скоро сказка сказывается. Вот поутру рано старуха деток своих накормила и как следует под венец нарядила и в путь отпустила. Старик тем же путем оставил девок под сосною. Наши де́вицы сидят да посмеиваются: «Что это у матушки выдумано – вдруг обеих замуж отдавать? Разве в нашей деревне нет и ребят! Неровен черт приедет, и не знаешь какой!»

Девушки были в шубняках, а тут им стало зябко. «Что, Параха? Меня мороз по коже подирает. Ну, как суженый-ряженый не приедет, так мы здесь околеем[359]264
  Замерзнем.


[Закрыть]». – «Полно, Машка, врать! Коли рано женихи собираются; а теперь есть ли и обед[360]265
  Обеденная пора, полдень.


[Закрыть] на дворе». – «А что, Параха, коли приедет один, кого он возьмет?» – «Не тебя ли, дурище?» – «Да, мотри, тебя!» – «Конечно, меня». – «Тебя! Полное́ тебе цыганить[361]266
  Насмехаться.


[Закрыть] да врать!» Морозко у девушек руки ознобил, и наши де́вицы сунули руки в пазухи да опять за то же. «Ой ты, заспанная рожа, нехорошая тресся[362]267
  Ругательное слово, прилагаемое людям сварливым и вздорным: трясся – лихорадка.


[Закрыть], поганое рыло! Прясть ты не умеешь, а перебирать и вовсе не смыслишь». – «Ох ты, хвастунья! А ты что знаешь? Только по беседкам ходить да облизываться. Посмотрим, кого скорее возьмет!» Так де́вицы растабаривали и не в шутку озябли; вдруг они в один голос сказали: «Да кой хранци[363]268
  Бранное выражение (см. Опыт обл. великорусск. словаря).


[Закрыть]! Что долго нейдет? Вишь ты, посинела!»

Вот вдалеке Морозко начал потрескивать и с елки на елку поскакивать да пощелкивать. Де́вицам послышалось, что кто-то едет. «Чу, Параха, уж едет, да и с колокольцом». – «Поди прочь, сука! Я не слышу, меня мороз обдирает». – «А еще замуж нарохтишься[364]269
  Собираешься, хочешь (Ред.).


[Закрыть]!» И начали пальцы отдувать. Морозко все ближе да ближе; наконец очутился на сосне, над де́вицами. Он де́вицам говорит: «Тепло ли вам, де́вицы? Тепло ли вам, красные? Тепло ли, мои голубушки?» – «Ой, Морозко, больно студёно! Мы замерзли, ждем суженого, а он, окаянный, сгинул». Морозко стал ниже спускаться, пуще потрескивать и чаще пощелкивать. «Тепло ли вам, девицы? Тепло ли вам, красные?» – «Поди ты к черту! Разве слеп, вишь, у нас руки и ноги отмерзли». Морозко еще ниже спустился, сильно приударил и сказал: «Тепло ли вам, девицы?» – «Убирайся ко всем чертям в омут, сгинь, окаянный!» – и девушки окостенели.

Наутро старуха мужу говорит: «Запряги-ка ты, старик, пошевёнки; положи охабочку сенца да возьми шубное опахало[365]270
  Покрывало, одеяло (сличи глагол: запахиваться, запахнуть).


[Закрыть]. Чай девки-то приозябли; на дворе-то страшный мороз! Да мотри, ворове́й[366]271
  Проворнее, скорее.


[Закрыть], старый хрыч!» Старик не успел и перекусить, как был уж на дворе и на дороге. Приезжает за дочками и находит их мертвыми. Он в пошевёнки деток свалил, опахалом закутал и рогожкой закрыл. Старуха, увидя старика издалека, навстречу выбегала и так его вопрошала: «Что детки?» – «В пошевнях». Старуха рогожку отвернула, опахало сняла и деток мертвыми нашла.

Тут старуха как гроза разразилась и старика разбранила: «Что ты наделал, старый пес? Уходил ты моих дочек, моих кровных деточек, моих ненаглядных семечек, моих красных ягодок! Я тебя ухватом прибью, кочергой зашибу!» – «Полно, старая дрянь! Вишь, ты на богатство польстилась, а детки твои упрямицы! Коли я виноват? Ты сама захотела». Старуха посердилась, побранилась, да после с падчерицею помирилась, и стали они жить да быть да добра наживать, а лиха не поминать. Присватался сусед, свадебку сыграли, и Марфуша счастливо живет. Старик внучат Морозком стращал и упрямиться не давал. Я на свадьбе был, мед-пиво пил, по усу текло, да в рот не попало.

№96[367]947
  Записано в Курской губ. AT 480 (=АА 480* В). В сноске Афанасьев указал вариант эпизода встречи девушки с Морозом (с. 116). После слов: «По мою душу грешную» следует: «Идет Мороз в одних чулках, в одних сапогах»: «Тепло ль тебе, девица? Тепло ль тебе, красная?» – «Божье тепло, божье и холодно!»


[Закрыть]

У мачехи была падчерица да родная дочка; родная что ни сделает, за все ее гладят по головке да приговаривают: «Умница!» А падчерица как ни угождает – ничем не угодит, все не так, все худо; а надо правду сказать, девочка была золото, в хороших руках она бы как сыр в масле купалась, а у мачехи каждый день слезами умывалась. Что делать? Ветер хоть пошумит да затихнет, а старая баба расходится – не скоро уймется, все будет придумывать да зубы чесать. И придумала мачеха падчерицу со двора согнать: «Вези, вези, старик, ее куда хочешь, чтобы мои глаза ее не видали, чтобы мои уши об ней не слыхали; да не вози к родным в теплую хату, а во чисто́ поле на трескун-мороз!» Старик затужил, заплакал; однако посадил дочку на сани, хотел прикрыть попонкой – и то побоялся; повез бездомную во чисто́ поле, свалил на сугроб, перекрестил, а сам поскорее домой, чтоб глаза не видали дочерниной смерти.

Осталась бедненькая, трясется и тихонько молитву творит. Приходит Мороз, попрыгивает-поскакивает, на красную девушку поглядывает: «Девушка, девушка, я Мороз красный нос!» – «Добро пожаловать, Мороз; знать, бог тебя принес по мою душу грешную». Мороз хотел ее тукнуть[368]272
  Стукнуть, пришибить.


[Закрыть] и заморозить; но полюбились ему ее умные речи, жаль стало! Бросил он ей шубу. Оделась она в шубу, подожмала ножки, сидит. Опять пришел Мороз красный нос, попрыгивает-поскакивает, на красную девушку поглядывает: «Девушка, девушка, я Мороз красный нос!» – «Добро пожаловать, Мороз; знать, бог тебя принес по мою душу грешную». Мороз пришел совсем не по душу, он принес красной девушке сундук высокий да тяжелый, полный всякого приданого. Уселась она в шубочке на сундучке, такая веселенькая, такая хорошенькая! Опять пришел Мороз красный нос, попрыгивает-поскакивает, на красную девушку поглядывает. Она его приветила, а он ей подарил платье, шитое и серебром и золотом. Надела она и стала какая красавица, какая нарядница! Сидит и песенки попевает.

А мачеха по ней поминки справляет; напекла блинов. «Ступай, муж, вези хоронить свою дочь». Старик поехал. А собачка под столом: «Тяв, тяв! Старикову дочь в злате, в се́ребре везут, а старухину женихи не берут!» – «Молчи, дура! На́ блин, скажи: старухину дочь женихи возьмут, а стариковой одни косточки привезут!» Собачка съела блин да опять: «Тяв, тяв! Старикову дочь в злате, в се́ребре везут, а старухину женихи не берут!» Старуха и блины давала и била ее, а собачка все свое: «Старикову дочь в злате, в се́ребре везут, а старухину женихи не возьмут!»

Скрипнули ворота, растворилися двери, несут сундук высокий, тяжелый, идет падчерица – панья паньей сияет! Мачеха глянула – и руки врозь! «Старик, старик, запрягай других лошадей, вези мою дочь поскорей! Посади на то же поле, на то же место». Повез старик на то же поле, посадил на то же место. Пришел и Мороз красный нос, поглядел на свою гостью, попрыгал-поскакал, а хороших речей не дождал; рассердился, хватил ее и убил. «Старик, ступай, мою дочь привези, лихих коней запряги, да саней не повали, да сундук не оброни!» А собачка под столом: «Тяв, тяв! Старикову дочь женихи возьмут, а старухиной в мешке косточки везут!» – «Не ври! На́ пирог, скажи: старухину в злате, в се́ребре везут!» Растворились ворота, старуха выбежала встреть[369]273
  Встречать.


[Закрыть] дочь, да вместо ее обняла холодное тело. Заплакала, заголосила, да поздно!

Старуха-говоруха

№97[370]948
  Записано в Курской губ. AT 480 (=АА 480* В). Менее подробный вариант сюжета насыщен традиционными для восточнославянских сказок формулами и отличается выразительным образом лешего-оборотня, встречающимся и в других восточнославянских сказках о гонимой падчерице.


[Закрыть]

И день и ночь старуха ворчит, как у ней язык не заболит? А всё на падчерицу: и не умна, и не статна! Пойдет и придет, станет и сядет – все не так, невпопад! С утра до вечера как заведенные гусли. Надоела мужу, надоела всем, хоть со двора бежи! Запряг старик лошадь, затеял в город просо везть, а старуха кричит: «Бери и падчерицу, вези хоть в темный лес, хоть на путь на дорогу, только с моей шеи долой».

Старик повез. Дорога дальняя, трудная, все бор да болото, где кинуть девку? Видит: стоит избушка на курьих ножках, пирогом подперта, блином накрыта, стоит – перевертывается. «В избушке, – подумал, – лучше оставить дочь», ссадил ее, дал проса на кашу, ударил по лошади и укатил из виду.

Осталась девка одна; натолкла проса, наварила каши много, а есть некому. Пришла ночь длинная, жуткая; спать – бока пролежишь, глядеть – глаза проглядишь, сло́ва молвить не с кем, и скучно и страшно! Стала она на порог, отворила дверь в лес и зовет: «Кто в лесе, кто в темном – приди ко мне гостевать!» Леший откликнулся, скинулся[371]274
  Прикинулся, оборотился.


[Закрыть] молодцом, новогородским купцом, прибежал и подарочек принес. Нынче придет покалякает[372]275
  Поболтает, поговорит.


[Закрыть], завтра придет – гостинец принесет; увадился[373]276
  Повадился.


[Закрыть], наносил столько, что девать некуда!

А старуха-говоруха и скучила[374]277
  Соскучилась.


[Закрыть] без падчерицы, в избе у ней стало тихо, на животе тошно, язык пересох. «Ступай, муж, за падчерицей со дна моря ее достань, из огня выхвати! Я стара, я хила, за мной походить некому». Послушался муж; приехала падчерица, да как раскрыла сундук да развесила добро на веревочке от избы до ворот, – старуха было разинула рот, хотела по-своему встретить, а как увидела – губки сложила, под святые[375]278
  Иконы (т. е. в передний угол).


[Закрыть] гостью посадила и стала величать ее да приговаривать: «Чего изволишь, моя сударыня?»

Дочь и падчерица

№98[376]949
  Записано в Тульской губ. Мясоедовым. AT 480 (=АА 480* С). Сказок, представляющих данную характерную для восточнославянского фольклора разновидность сюжета о мачехе и падчерице – Игра в жмурки с медведем, русских вариантов – 23, украинских – 6, белорусских – 12. Одни и те же эпизоды получают в сказках типа AT 480 трех восточнославянских народов сходное стилистическое оформление. Исследование: Мелетинский, с. 198—199.
  В сноске Афанасьев указал вариант к эпизоду возвращения падчерицы домой («Вот собачка: – Тяф, тяф, тяф!...» (с. 118): «По другому списку – прилетает петух и кричит: «Кукуреку! Со стариком дочка едет и т. д.»


[Закрыть]

Женился мужик вдовый с дочкою на вдове – тоже с дочкою, и было у них две сводные дочери. Мачеха была ненавистная; отдыху не дает старику: «Вези свою дочь в лес, в землянку! Она там больше напрядет». Что делать! Послушал мужик бабу, свез дочку в землянку и дал ей огнивко, креме́шик, тру́ду[377]279
  Трут (Ред.).


[Закрыть] да мешочек круп и говорит: «Вот тебе огоньку; огонек не переводи, кашку вари, а сама сиди да пряди, да избушку-то припри».

Пришла ночь. Девка затопила печурку, заварила кашу, откуда ни возьмись мышка и говорит: «Де́вица, де́вица, дай мне ложечку каши». – «Ох, моя мышенька! Разбай[378]280
  Разговори.


[Закрыть] мою скуку; я тебе дам не одну ложку каши, а и досыта накормлю». Наелась мышка и ушла. Ночью вломился медведь. «Ну-ка, деушка, – говорит, – туши огни, давай в жмурку играть».

Мышка взбежала на плечо де́вицы и шепчет на ушко: «Не бойся, де́вица! Скажи: давай! а сама туши огонь да под печь полезай, а я стану бегать и в колокольчик звенеть». Так и сталось. Гоняется медведь за мышкою – не поймает; стал реветь да поленьями бросать; бросал-бросал, да не попал, устал и молвил: «Мастерица ты, деушка, в жмурку играть! За то пришлю тебе утром стадо коней да воз добра».

Наутро жена говорит: «Поезжай, старик, проведай-ка дочь – что напряла она в ночь?» Уехал старик, а баба сидит да ждет: как-то он дочерние косточки привезет! Вот собачка: «Тяф, тяф, тяф! С стариком дочка едет, стадо коней гонит, воз добра везет». – «Врешь, шафурка[379]281
  Шафурка – смутьянка, сплетница (Ред.).


[Закрыть]! Это в кузове кости гремят да погромыхивают». Вот ворота заскрипели, кони на двор вбежали, а дочка с отцом сидят на возу: полон воз добра! У бабы от жадности аж глаза горят. «Экая важность! – кричит. – Повези-ка мою дочь в лес на ночь; моя дочь два стада коней пригонит, два воза добра притащит».

Повез мужик и бабину дочь в землянку и так же снарядил ее и едою и огнем. Об вечеру заварила она кашу. Вышла мышка и просит кашки у Наташки. А Наташка кричит: «Ишь, гада какая!» – и швырнула в нее ложкой. Мышка убежала; а Наташка уписывает одна кашу, съела, огни позадула и в углу прикорнула.

Пришла полночь – вломился медведь и говорит: «Эй, где ты, деушка? Давай-ка в жмурку поиграем». Де́вица молчит, только со страху зубами стучит. «А, ты вот где! На́ колокольчик, бегай, а я буду ловить». Взяла колокольчик, рука дрожит, колокольчик беспере́чь звенит, а мышка отзывается: «Злой де́вице живой не быть!»

Наутро шлет баба старика в лес: «Ступай! Моя дочь два воза привезет, два табуна пригонит». Мужик уехал, а баба за воротами ждет. Вот собачка: «Тяф, тяф, тяф! Хозяйкина дочь едет – в кузове костьми гремит, а старик на пустом возу сидит». – «Врешь ты, шавчонка! Моя дочь стада гонит и возы везет». Глядь – старик у ворот жене кузов подает; баба кузовок открыла, глянула на косточки и завыла, да так разозлилась, что с горя и злости на другой же день умерла; а старик с дочкою хорошо свой век доживал и знатного зятя к себе в дом примал.

Кобиляча голова

№99[380]950
  Место записи неизвестно. Язык сказки украинский.
  AT 480 (=АА 480* В). Среди сказок восточнославянских народов, представляющих эту разновидность сюжета о мачехе и падчерице, могут быть особо выделены подобные сказки о Кобылячьей голове, встречающиеся в русском, белорусском и наиболее часто в украинском фольклорном материале (см. прим. к № 95). Кобылячья голова, хозяйка лесной хатки, в других вариантах – как и в данном, украинском – подвергает девушку испытаниям, подобно бабе-яге, образ которой рассматривается исследователями в связи с древнейшими мифологическими представлениями о хранительнице входа в царство мертвых, хозяйке леса и животных (см. Пропп. Ист. ск., с. 40—96). Ср. ниже текст № 102: баба-яга играет ту же роль, что и кобылячья голова.


[Закрыть]

Як був дід да баба, да у їх було дві дочки́: одна дідова, а друга бабина. У діда була дочка́ така, що всегда рано уставала да усе робила, а бабиній як би нічо́го не робить! Ото раз баба послала їх на попряхи: «Ідіть же, – гово́рить, – да щоб мені багато напряли». Дідова дочка до світа встала да усе пряла, а бабина з вечора тільки як попряла трошки, да й не пряла більше.

Уранці, як світ став, пішли вони додому; треба їм було в однім місці через перелаз[381]282
  Одно или два бревна, положенных для удобства перелаза через плетень.


[Закрыть] лізти. Бабина дочка́ уперед перелізла і гово́рить: «Дай мені, сестрице, твої починки[382]283
  Починок – пряжа, намотанная на веретено.


[Закрыть]; я подержу, покіль ти перелізеш». Та їй оддала; так вона, їх забравши, побігла додому да й каже: «Дивись, мамо, скільки я напряла, а сестра як легла з вечора, дак і не уставала до світа!» А та, прийшовши, скількі не божилась, що то її починки, дак куда – баба і слухать не хотіла, од того що вона її і попере́ду не любила, да і нав’язалась на діда: «Де хочеш, там і дінь[383]284
  Девай, день.


[Закрыть] свою дочку́, тільки щоб вона у мене дурно[384]285
  Даром.


[Закрыть] хліба не їла!».

От дід запріг кобилу да посадив дочку́ на віз, і сам сів, да і поїхали. їдуть лісом, аж там стоїть хатка на курячій ніжці. Дід узяв дочку́ да й повів у хату, а хата була одчи́нена[385]286
  Отворена.


[Закрыть], да й каже: «Оставайся ж, доню[386]287
  Дочка.


[Закрыть], тут, а я піду, дровець нарубаю, щоб було чим кашу зварить». Да сам пішов з хати да й поїхав, тільки прив’язав до оконниці колодочку.

Колодочка стукне, а дочка́ і каже. «Се мій батенька дровця рубає!» Коли стукотить, гуркотить[387]288
  Кричит, шумит.


[Закрыть] кобиляча голова: «Хто в моїй хаті, одчини!» Дівчина встала і одчинила. «Дівчино, дівчино! Пересади через поріг». Вона пересадила. «Дівчино, дівчино! Постели мені постіль». Вона постелила. «Дівчино, дівчино! Положи мене на піл»[388]289
  Возвышенный помост в крестьянских избах, заменяющий кровати.


[Закрыть]. Вона положила. «Дівчино, дівчино! Укрий мене». Вона і укрила. «Дівчино, дівчино! Улізь же мені у праве ухо, а у ліве вилізь».

Вона як вилізла із ушей, дак стала така хоро́ша, що кра́щої[389]290
  Более красивой.


[Закрыть] немає. Зараз стали і лакеї, і коні, і коляска; вона сіла у коляску да й поїхала до батька. Приходить у хату, а батько її не пізнав; а послі вона їм розказала, що з нею було. От баба уп’ять пристала до діда: «Вези і мою дочку́ туда, куда свою возив».

Дід і бабину туда ж одвіз і, посадивши у хаті, велів себе ждать, покіль він нарубає дров. Тільки та пождала трошки, начала плакать, що сама осталась у лісі: аж оп’ять стукотить, гуркотить кобиляча голова: «Хто в моїй хаті, одчини!» – «Не велика пані, і сама одчиниш», – каже дівчина. «Дівчино, дівчино! Пересади мене через поріг». – «Не велика пані, і сама перелізеш». – «Дівчино, дівчино! Постели мені постіль». – «Не велика пані, і сама постелиш». – «Дівчино, дівчино! Положи мене на піл». – «Не велика пані, і сама ляжеш». – «Дівчино, дівчино! Укрий мене». – «Не велика пані, і сама укриєшся».

Тогді кобиляча голова схватилась и з’їла бабину дочку́, да кісточки[390]291
  Косточки (Ред.).


[Закрыть] в мішочку і повісила, а сама оп’ять ушла. Собачка прибіжала до баби да начала брехать: «Гав, гав! Дідова дочка́ як панночка, а бабиної дочки́ у торбинці кісточки!» Що прожене[391]292
  Прогонит.


[Закрыть] баба її, то вона оп’ять і прибіжить. Тільки баба і гово́рить дідові: «Поїдь да подивись, що там із моєю дочко́ю робиться». От дід поїхав і привіз у торбинці кісточки, дак баба розсердилась да собачку і убила.

Крошечка-Хаврошечка

№100[392]951
  Записано в Курской губ. AT 511 (Чудесная корова). Сюжет устно бытует преимущественно в европейских странах, но известен и в других частях света – в Индии, Северной и Южной Америке (в Америке записывался на французском, английском и испанском яз.). Русских вариантов – 23, украинских – 13, белорусских – 17. Близкие тексты в сборниках сказок многих неславянских народов СССР (например, Башк. творч., I, № 76; Тат. творч., II, № 31). Исследования: Rooth A. B. The Cinderella Cycle. Lund, 1951; Мелетинский, с. 179; Аникин, с. 139—142.


[Закрыть]

Вы знаете, что есть на свете люди и хорошие, есть и похуже, есть и такие, которые бога не боятся, своего брата не стыдятся: к таким-то и попала Крошечка-Хаврошечка. Осталась она сиротой маленькой; взяли ее эти люди, выкормили и на свет божий не пустили, над работою каждый день занудили, заморили; она и подает, и прибирает, и за всех и за все отвечает.

А были у ее хозяйки три дочери большие. Старшая звалась Одноглазка, средняя – Двуглазка, а меньшая – Триглазка; но они только и знали у ворот сидеть, на улицу глядеть, а Крошечка-Хаврошечка на них работа́ла, их обшивала, для них и пряла и ткала, а слова доброго никогда не слыхала. Вот то-то и больно – ткнуть да толкнуть есть кому: а приветить да приохотить нет никого!

Выйдет, бывало, Крошечка-Хаврошечка в поле, обнимет свою рябую корову, ляжет к ней на шейку и рассказывает, как ей тяжко жить-поживать: «Коровушка-матушка! Меня бьют, журят, хлеба не дают, плакать не велят. К завтрему дали пять пудов напрясть, наткать, побелить, в трубы покатать». А коровушка ей в ответ: «Красная де́вица! Влезь ко мне в одно ушко, а в другое вылезь – все будет сработано». Так и сбывалось. Вылезет красная де́вица из ушка – все готово: и наткано, и побелено, и покатано. Отнесет к мачехе; та поглядит, покряхтит, спрячет в сундук, а ей еще больше работы задаст. Хаврошечка опять придет к коровушке, в одно ушко влезет, в другое вылезет и готовенькое возьмет принесет.

Дивится старуха, зовет Одноглазку: «Дочь моя хорошая, дочь моя пригожая! Доглядись, кто сироте помогает: и ткет, и прядет, и в трубы катает?» Пошла с сиротой Одноглазка в лес, пошла с нею в поле; забыла матушкино приказанье, распеклась на солнышке, разлеглась на травушке; а Хаврошечка приговаривает: «Спи, глазок, спи, глазок!» Глазок заснул; пока Одноглазка спала, коровушка и наткала и побелила. Ничего мачеха не дозналась, послала Двуглазку. Эта тоже на солнышке распеклась и на травушке разлеглась, матернино приказанье забыла и глазки смежила; а Хаврошечка баюкает: «Спи, глазок, спи, другой!» Коровушка наткала, побелила, в трубы покатала; а Двуглазка все еще спала.

Старуха рассердилась, на третий день послала Триглазку, а сироте еще больше работы дала. И Триглазка, как ее старшие сестры, попрыгала-попрыгала и на травушку пала. Хаврошечка поет: «Спи, глазок, спи, другой!» – а об третьем забыла. Два глаза заснули, а третий глядит и все видит, все – как красная де́вица в одно ушко влезла, в другое вылезла и готовые холсты подобрала. Все, что видела, Триглазка матери рассказала; старуха обрадовалась, на другой же день пришла к мужу: «Режь рябую корову!» Старик так-сяк: «Что ты, жена, в уме ли? Корова молодая, хорошая!» Режь, да и только! Наточил ножик...

Побежала Хаврошечка к коровушке: «Коровушка-матушка! Тебя хотят резать». – «А ты, красная де́вица, не ешь моего мяса; косточки мои собери, в платочек завяжи, в саду их рассади и никогда меня не забывай, каждое утро водою их поливай». Хаврошечка все сделала, что коровушка завещала; голодом голодала, мяса ее в рот не брала, косточки каждый день в саду поливала, и выросла из них яблонька, да какая – боже мой! Яблочки на ней висят наливные, листвицы шумят золотые, веточки гнутся серебряные; кто ни едет мимо – останавливается, кто проходит близко – тот заглядывается.

Случилось раз – девушки гуляли по́ саду; на ту пору ехал по́ полю барин – богатый, кудреватый, молоденький. Увидел яблочки, затрогал девушек: «Де́вицы-красавицы! – говорит он. – Которая из вас мне яблочко поднесет, та за меня замуж пойдет». И бросились три сестры одна перед другой к яблоньке. А яблочки-то висели низко, под руками были, а то вдруг поднялись высоко-высоко, далеко над головами стали. Сестры хотели их сбить – листья глаза засыпают, хотели сорвать – сучья косы расплетают; как ни бились, ни метались – ручки изодрали, а достать не могли. Подошла Хаврошечка, и веточки приклонились, и яблочки опустились. Барин на ней женился, и стала она в добре поживать, лиха не знавать.