Текст книги "Аллегро на Балканах"

Автор книги: Александр Михайловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

– Когда я узнал об этом, то решил, что отныне у меня есть только дочь и старший сын, – сказал старый король, – а младшего сына нет, и никогда не было. Так что забудьте о таком человеке, как Александр Карагеоргиевич, его теперь просто не существует.

Я представил себе залитый кровью, обнаженный труп юноши, по которому каждый соратник господина Димитриевича нанес один удар саблей. Как это бывает, Сербия наблюдала в дни майского переворота, когда те же самые тайные карбонарии убивали короля Александра Обреновича и королеву Драгу, нарубив их на куски.

– Не думайте, что мы его убили, – передернув плечами, сказала Елена, – тело моего бывшего брата живо и почти здорово. Но даже русская императрица, люди которой взяли на себя заботу о его бренном существовании, не знает, где бывший сербский королевич проведет остаток своих дней. Государственная измена и заговор с целью захвата власти – это слишком тяжелые обвинения, чтобы Александру можно было простить его грехи.

Наступила тишина. Я был должен либо согласиться служить королеве Елене, либо гордо отказаться и приготовиться возвращаться в тюрьму. Или нет? Ни принцесса Елена, ни ее супруг не выглядели людьми, способными к мелкой мстительности, как господин Димитриевич. И в то же время нет у меня никакого желания говорить «Нет». Я всю жизнь служил Сербии и понимаю, что все, что они делают – это в интересах моей страдающей Родины. Без русских нас, сербов, всего горсть, а вместе с ними на одной с нами стороне будет сражаться полмира. К тому же, в отличие от господина Пашича, я и в самом деле не верю, что нам удастся в одиночку основать свою славянскую империю на Балканах. Наш народ стар и сильно устал от безнадежной борьбы – так что теперь нуждается в отдыхе и покое.

– Меня интересует еще один вопрос, – сказал я. – Скажите, если ее высочество Елена станет королевой Сербии, а ее супруг князем Болгарии, то вместе это получится большая Югославия, о которой мечтает господин Пашич?

Вместо своей супруги ответил мне Михаил Романов:

– Мы думаем, что при нашей с Еленой жизни это будет личная уния двух разных государств, которым предстоит длительный процесс сближения и устранения противоречий. Иначе нас не поймут ни сербы, ни болгары. И только после нашей смерти народы Болгарии и Сербии должны решить, был ли этот опыт совместной жизни в одном государстве удачным и стоит ли превращать личную унию в постоянное объединение, оставив обе короны в руках одного наследника, или же следует продолжить существование в качестве отдельных, но дружественных государств.

– Мы понимаем, что судьба единства православных славян на Балканах – в наших руках, – скромно потупив глаза, поддержала своего супруга принцесса Елена, – и отнесемся к этому вопросу со всей возможной ответственностью. У двух балканских народов общие враги – Австро-Венгрия и Османская империя, и один общий друг – Россия. А больше у нас друзей нет. Все остальные страны ищут у нас на Балканах свой меркантильный интерес, даже Италия, куда так неудачно вышла замуж моя тетушка Елена… Не так ли, господин Пашич?

– Верно, – с угрюмым видом ответил до того молчавший мой предшественник-конкурент, – и именно потому я безо всякой борьбы согласен оставить свое место. Счастье сербского народа превыше моих личных желаний.

– Сейчас мне требуется срочно ехать в Софию, чтобы принять трон и начать делать большой полити́к, – сказал Михаил Романов, – и моя супруга будет со мной, ибо куда муж, туда и жена. Там мы встретимся с королевичем Георгием, который спешит на родину из России, после чего мой тесть сможет отречься от престола, а дальше все пройдет по описанной ранее схеме. Тем временем вы, господин Джорджевич, примете дела у господина Пашича и будете сидеть в Белграде, будто сыч на яйцах. Передача власти, да еще вот так – не такое простое дело, как кажется. Найдутся агенты влияния, которые будут агитировать за Александра или вообще за республику. Если дело дойдет до каких-то беспорядков, то, не колеблясь, обращайтесь к господину Димитриевичу, он поможет. Ну как, вы согласны или, как говорит один мой друг, требуется приискать другие кандидатуры?

Я недолго подумал и согласился. Ведь я первым делом должен думать об интересах Сербии, и только потом – о своих собственных.

– Хорошо, – сказал я, – все будет сделано так, как надо, но потом вы обязательно расскажете мне все, ибо иначе я не смогу действовать с полной эффективностью.

– Разумеется, расскажем, – с серьезным видом кивнула Елена. – Не могу сказать, что это знание вас хоть немного обрадует, но пищи для размышлений в нем хоть отбавляй. А сейчас просто нет времени.

– Да, это верно, – подтвердил ее супруг, – сейчас у нас совершенно нет времени. Еще немного – и все понесется галопом.

22 июля 1907 года. полдень, Тырново, Церковь сорока Мучеников.

Манифест Михаила Романова при вступлении на престол к болгарскому народу:

МЫ, МИХАИЛ ЧЕТВЕРТЫЙ[1]1
  Михаил I (он же Борис I) правил с 852 по 889 год, Михаил II Асень правил с 1246 по 1256 годы, Михаил III Шишман правил с 1323 по 1330 годы.


[Закрыть],

ЦАРЬ БОЛГАРСКИЙ,

По воле болгарского народа вступая на престол, объявляем всем верным НАШИМ подданным, в этот торжественный час вступления НАШЕГО на болгарский Престол, вспоминаем заветы НАШИХ ПРЕДКОВ и, проникшись ими, приемлем священный обет перед Лицом Всевышнего всегда иметь единой целью свободу, независимость, мирное преуспеяние, могущество и славу болгарского государства и устроение счастья всех НАШИХ новых верноподданных.

Всемогущий Бог, Ему же угодно было призвать НАС к сему великому служению, да поможет НАМ. Вознося горячие молитвы к Престолу Вседержителя о благоденствии Болгарской державы, повелеваем всем НАШИМ подданным учинить присягу в верности НАМ.

По воле незабвенного Царя-Освободителя великий братский русский народ с помощью болгарских храбрецов 19 февраля 1878 года сбросил рабские цепи, веками сковывавшую Болгарию, некогда великую и славную. С тех пор и поныне, почти тридцать лет Болгарский народ, непоколебимо верный памяти борцов за свободу и воодушевляемый их заветами, неустанно работает над благосостоянием своей прекрасной земли и созданного на ней болгарского государства, достойного быть равноправным членом семьи цивилизованных народов.

Всегда миролюбивый, Мой Народ ныне мечтает о культурном и экономическом прогрессе. В этом направлении ничто не должно сковывать Болгарию, ничто не должно мешать её преуспеванию. Таково желание Моего Народа, такова его воля – да будет так, как он хочет.

Болгарский народ и его Царь думают и желают одного. Моему государству, фактически независимому, препятствуют в его нормальном и спокойном развитии узы, еще связывающие его с Турцией, формальный разрыв которых устранит последние препятствия на пути к окончательному объединению и освобождению болгарского народа. Поэтому, вступая на болгарский престол, повелеваю объявить полную независимость болгарского государства от Оттоманской Порты, ибо именно для этого болгарский народ призвал к себе царя из рода Романовых, которому невместно находиться в подчинении у владыки неверных агарян. Мы требуем вернуть в состав Болгарии территории, отторгнутые у нее на Берлинском конгрессе, итоги которого недавно были признаны ничтожными по причине их полного неисполнения турецкой стороной. Если потребуется, болгарский народ отстоит эти притязания силой своего оружия. И в этих наших устремления нас поддерживает сестра наша, русская императрица Ольга, готовая двинуть на помощь независимой Болгарии прославленные русские армии.

Я и Народ Мой искренне радуемся независимости от Турции. Болгария, единая, свободная и полностью независимая, будет иметь все условия для создания и укрепления дружеских отношений со всеми своими соседями и для собственного мирного внутреннего развития. Счастье объединенной Болгарии – в союзе с великим русским народом и народом братской Сербии.

Воодушевлённый этим святым делом и чтобы удовлетворить государственные потребности и народное желание, с благословления Всевышнего я провозглашаю Болгарию независимым Болгарским царством и вместе со своим народом глубоко верю, что этот акт найдёт одобрение Великих держав и поддержку всего просвещённого мира.

Да здравствует свободная и независимая Болгария!

Да здравствует болгарский народ!

Дана в городе Тырново, в присутствии депутатов великого народного собрания, лета от Рождества Христова в тысяча девятьсот седьмое, Царствования же НАШЕГО в первое. Июля 22-го дня.

На подлинном Собственной ЕГО ЦАРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА рукою подписано: МИХАИЛ.

23 июля 1907 года. Заголовки ряда европейских газет:

Германская либеральная «Берлинер тагенблат»: «Последствия денонсации Берлинского трактата. Голос разума, которым говорила Германия, не был услышан, и на Балканах снова поют фанфары и гремят барабаны войны».

Германская радикально-социалистическая «Die Einigkeit (Единство)»: «Берегитесь – русские идут! Боже, вразуми нашего кайзера, чтобы ни один германский солдат не отправился воевать за турецкие интересы».

Французская право-националистическая «Эко де Пари»: «Русский принц, вступая на болгарский престол, провозгласил Декларацию о независимости своего государства и выдвинул претензии на территории, входившие в состав Болгарии по Сан-Стефанскому мирному договору. Потерпит ли такую наглость султан Абдул-Гамид?».

Французская социал-демократическая[2]2
  Коммунистической газетой «Юманите» стала только после первой мировой войны.


[Закрыть] «Юманите»: «Волчица в овечьей шкуре. Русская императрица провозгласила поддержку болгарской независимости, но борьба за свободу христиан – лишь прикрытие для агрессивных планов царского режима».

Британская консервативная «Таймс»: «Русская императрица высказала полное одобрение притязаниям своего брата. Как и тридцать лет назад, русская армия выдвигается к границам на Кавказе и в Бессарабии, чтобы силой оружия раздвинуть рубежи и без того уже безразмерной державы. Опьяненные успехами в войне против Японии, русские генералы грозят закидать несчастную Османскую империю шапками своих солдат».

Британская либеральная «Манчестер Гардиан»[3]3
  С 1959 года называется просто «Гардиан».


[Закрыть]: «Балканский вопрос. Русская армия в грохоте артиллерийских залпов готова преподать турецкому султану урок хороших манер и истинного человеколюбия».

Российская «Русские ведомости»: «Перевернута позорная страница Берлинского конгресса, Россия нынче сильна как никогда. Русская армия силой оружия готова принести освобождение жаждущим свободы христианским народам».

Болгарская «Державен Вестник»: «Манифест царя Михаила был встречен всеобщими овациями депутатов и народа. Наш новый царь – человек чести. Все обещанное им нашему народу перед детронизацией князя Фердинанда исполнено в полном объеме. Русский народ с нами, а это значит, что Болгария непобедима».

Сербская «Политика»: «Муж нашей любимой принцессы Елены стал болгарским царем. Быстрота и натиск, неистовство и решимость. Теперь болгарские и сербские армии в одном строю с русскими солдатами будут сражаться против наших исконных угнетателей».

24 июля 1907 года, 19:15. Санкт-Петербургская губерния, Гатчина, Большой дворец, рабочий кабинет императрицы Ольги.

Императрица Ольга принимала генерала Плеве в компании только двоих: своей первой статс-дамы и князя-консорта. Более никого в кабинете, обставленном мебелью светлых тонов, не имелось. При этом Павел Адамович, хоть и не отирался по столицам, знал, что миловидная дама, госпожа Одинцова, что стоит за креслом государыни – не только компаньонка по дамской части юной императрице, но и одна из умнейших женщин России, частенько дающая своей госпоже советы, когда та в затруднении. Такую роль предопределило ей ее происхождение из будущих времен, а также большой жизненный опыт, отраженный в нескольких российских и иностранных наградах.

Еще более важной персоной мог считаться князь-консорт. Определением «муж государыни» его сущность в системе Государства Российского не исчерпывалась, а лишь начиналась. Вместе с госпожой Одинцовой он был одним из тех людей, которые пришли из будущего, чтобы честно и гордо поднять имя России на недосягаемую высоту. В морских делах генерал фон Плеве разбирался слабо, но вот битву под Тюренченом, выигранную будущим князем-консортом на пару с Великим князем Михаилом Александровичем, почитал образчиком военного искусства. Так что он сразу понял, что не из праздного любопытства позвали его на эту встречу, и что речь пойдет не о дамских пустяках, на которые государыня Ольга совсем не падка. Разговор наверняка будет о чем-то важном, ради чего ему было велено срочно сдать корпус своему начштаба и мчаться сюда, в Гатчину.

Долго осматриваться гостю не дали. Императрица приветливо кивнула головой и вполне доброжелательно произнесла:

– Здравствуй, Павел Адамович. Я рада, что ты выполнил мое повеление с такой поспешностью. Не прошло и недели, как я тебя позвала – и ты уже здесь, не связанный прошлыми делами и готовый к новому назначению.

Генерал начал было говорить, что всегда рад выполнить поручение своей императрицы, но та прервала его на полуслове.

– Времени нет на пустые слова, так что все свои комплименты вы мне скажете потом. Литерный поезд для вас ждет, паровоз уже под парами. Пока вы сдавали корпус и ехали сюда, обстановка на юге осложнилась до крайности. После того как наш брат принял болгарский престол и объявил о независимости своего государства от Османской империи, есть все приметы к тому, что старый придурок султан Абдул-Гамид вознамерился напасть на Болгарию и, может быть, Сербию, без объявления войны. Армию в Бессарабии, которая должна выступить на помощь братушкам, мы почти собрали, но командующего у нее до последнего момента не было. Как всегда, когда потребовалось начинать войну, выяснилось, что генералов у нас много, а командовать некому. Генерал Сухомлинов, временно занимающий должность начальника Киевского округа, доверчив и недалек, и, несмотря на все его монархические и патриотические убеждения, доверять этому человеку войска, которые должны пойти в бой, просто страшно. В нашей армии все же не оловянные солдатики служат, а живые люди, и у каждого есть отец с матерью, а у господ-офицеров еще и жены с детишками. Впрочем, многие другие генералы еще хуже. Прополка сорняков далеко еще не завершена, многие кандидатуры под вопросом, но ты, Павел Адамович, один из тех немногих, по чьему поводу никаких колебаний нет. Понятно тебе сие, или нам приискать другую кандидатуру?

– Понятно, государыня-матушка, – сказал фон Плеве, – и других кандидатур подыскивать не надо. Еще давая присягу, я поклялся служить там, куда пошлют, и готов немедленно выехать в Бессарабию принимать командование. Только вот скажите мне, неразумному, что надо делать, если власти Румынии, чьи земли лежат между Бессарабией и Болгарией, откажутся пропускать наши войска через свою территорию? Тамошнее боярство, насколько мне известно, не особо жалует нас, русских, оглядываясь то на Берлин с Веной, то на Лондон с Парижем.

– В том случае, если тебя откажутся пропускать добром, – ледяным тоном произнесла императрица, – ты должен пройти через румынскую землю силой оружия, в качестве платы за беспокойство прирезав их к территории моей державы. Письмо о том, что мне нужны прямые пути сообщения через румынскую территорию, своему брату Каролю я уже послала, и если оно не возымеет воздействия, то я в том не виновна. Когда-то эта Румыния была создана через то, что России выкрутили руки на Парижском конгрессе, и теперь в случае демонстрации ослиного упрямства я намереваюсь открутить все назад вместе с некоторыми особо упрямыми головами. При этом стрелять в румынских мужиков, которые сейчас как раз бунтуют против своих бар, тебе никак нельзя, а вот вешать этих самых бар высоко и коротко за неуважение к российской державе и разные поносные слова я тебе дозволяю, и даже вменяю в обязанность. Впрочем, если румыны не будут ерепениться, ты просто пройдешь со своими войсками через их земли с максимально возможной быстротой – и тогда все остальное мы отложим на другой раз, который еще, несомненно, представится. Ну как, понятен тебе мой ответ или надо разъяснять дополнительно?

– Никак нет, государыня-матушка, – склонил голову генерал фон Плеве, – что делать с Румынией, мне понятно. Станет сопротивляться – сломать как гнилую халупу, в противном случае – пройти через нее со всей возможной скоростью, не обращая ни на что внимания. А теперь скажите, кому я должен подчиняться в ходе этого дела – генералу Сухомлинову, вашему супругу или же вам лично?

– Мой супруг – это разговор особый, – ответила императрица, – его корпусу придется ставить точку в деле на Босфоре, а потому морская пехота уже грузится в эшелоны с пунктом назначения – Севастополь. Подчиняться ты будешь нашему брату Михаилу, который к моменту твоего прибытия будет назначен Главнокомандующим всеми войсками, сражающимися против Турции на европейском театре военных действий. Я здесь, в Санкт-Петербурге и Гатчине, а он – в Софии, и ему на месте виднее, что надо делать. Кроме твоей Бессарабской армии, против Османской империи будет сражаться Таврическая армия генерала Радко-Дмитриева, которая уже грузится на пароходы, чтобы отправиться в Бургас и Варну морем. Впрочем, ничего большего на эту тему я тебе сказать не могу, потому что это будет одна из тех скоротечных и немного сумбурных войн, когда сначала армии ввязываются в бой, а уже потом командующие решают, что им со всем этим делать.

Императрица сделала паузу, осмотрела своего собеседника с ног до головы и добавила:

– И, насколько нам известно, Павел Адамович, вы к такому образу боевых действий подходите наилучшим образом. Так что езжайте немедленно – ваша слава вас уже ждет. А мы останемся здесь и будем молиться и за вас, и за своего супруга, и за всех русских воинов, которые будут драться с жестоким супостатом.

Когда генерал фон Плеве вышел, воодушевленный и окрыленный, императрица со вздохом посмотрела на супруга и сказала:

– И ты поезжай, Сашка, а мы здесь с Павлом Павловичем останемся делать большой полити́к. Босфор и Дарданеллы по итогам этого дела должны непременно отойти к России, и в том я могу положиться только на тебя. Подобное более свершить некому. В тот момент, когда мы начнем ломать империю Габсбургов и Второй Рейх дядюшки Вилли, никакого удара с юга по нам последовать не должно, и морское сообщение Одесса-Марсель обязано действовать бесперебойно. И ты уж береги себя там, не оставь меня молодой вдовой с дитем на руках, ведь наше счастье с тобою так сладко, что я уже три года не могу прийти в себя от счастья.

– И я тебя тоже очень люблю, Оля, – сказал князь-консорт, непроизвольно оправляя мундир. – Не беспокойся, все будет как надо, вернемся мы по домам с победой и непременно живыми…

Сказав это, князь-консорт тоже вышел – и императрица знала, что мысленно он уже там, на войне, где грохочут залпы и рвутся бомбы, а морская пехота волнами выплескивается на чужой берег, чтобы во славу Отчизны одержать над врагом победу. Ей же, как и другим женам русских воинов, остается только ждать и молиться, потому что на войне, бывает, погибают даже генералы.

25 июля 1907 года. Стамбул. Дворец султана Долмабахче.

Когда императрица Ольга говорила, что султан Абдул-Гамид готов напасть на Болгарию немедленно и без объявления войны, она не ошибалась и не преувеличивала. Крыса, загнанная в угол, тоже порой готова кинуться на своего мучителя и убийцу.

Пощечина его султанскому величеству Манифестом Михаила Четвертого о восхождении на болгарский престол и в самом деле получилась хлесткая: голова у Абдул-Гамида мотнулась от плеча к плечу. Последний раз его так унижали только в несчастном 1878 году, когда русские армии находились в одном дневном переходе от беззащитного Стамбула. И вот теперь они вернулись – еще более грозные и решительные, а в империи осман повсюду видны признаки упадка, Больной Человек Европы задыхается в миазмах собственного гниения, армия охвачена брожением, а те страны, что прежде были Турции союзниками, потеряли к ней былой интерес. И даже Германия, еще совсем недавно обхаживавшая Стамбул в поисках союзника против набирающего силу русского медведя, скорее всего, предпочтет остаться в роли зрителя, улюлюкая с галерки сражающимся на арене бойцам.

Ну в самом деле, нельзя же так – тридцать лет назад пообещать концессию на постройку железной дороги Берлин-Стамбул-Багдад-Басра, чтобы в обход контролируемого англичанами Суэцкого канала доставлять колониальные товары прямо в центр Европы, и до сей поры волокитить вопрос «в комитетах», с которых взятками кормилась немереная уймища турецких чиновников. Время от времени султан «собирал урожай», казня особо грешных и конфискуя имущество в казну, а потом все начиналось сначала. А все дело в том, что не только в России были свои «подмораживатели». Султан Абдул-Гамид всячески сдерживал техническое и промышленное развитие своей державы, опасаясь, что оформившийся в ходе этого процесса рабочий класс и техническая интеллигенция разнесут державу осман вдребезги. Вот помру лет через десять, думал он, и тогда делайте что хотите, а пока я жив, то ничего не можно.

Единственными образованным слоем турецкого общества являлось армейское офицерство – султан не жалел средств на его подготовку. В противном случае с такими соседями, как русские, можно было лишиться не только какой-либо окраинной провинции, но и самой султанской головы. Черноморские проливы и город Стамбул – это не только самая ценная недвижимость, которой владеют османские султаны, и давний предмет вожделения русских императоров, но и сердце турецкой державы. Абдул-Гамид понимал, что на азиатском берегу Босфора для него места нет. Стоит проиграть войну за Проливы – и «благодарные» подданные зарежут его как собаку вместе с ближней и дальней родней. Нельзя сказать, что султан сидит сложа руки – почуяв запах жареного, он начал суетиться, пытаясь бурной деятельностью загладить последствия многолетнего благодушного безделья.

Но в подготовке к войне имелось несколько труднопреодолимых моментов. Во-первых – главный рубеж обороны на подступах к Стамбулу, Чаталжинская укрепленная линия, рассчитанная на то, что ее фланги, упирающиеся в Черное и Мраморное моря, будут прикрыты боевыми кораблями турецкого флота. Пока вероятным противником, способным штурмовать этот рубеж, была не имеющая флота Болгария, все было нормально, но теперь османам придется иметь дело с русским Черноморским флотом, а он, даже до вступления в строй линкоров-дредноутов, крыл османских «стариков» с тридцатилетним стажем как бык овцу. Эпоха безусловного доминирования Османской империи на Черном море минула безвозвратно, и турецкий корабельный состав нуждался в экстренном усилении.

Переговоры о покупке прямо на стапеле одного из систершипов «Дредноута» закончились, едва начавшись. Люди адмирала Фишера нагло заявили турецким представителям, что корабли первой серии не продаются, так как нужны самой Британии. Со второй серии – пожалуйста, но только при внесении стопроцентной предоплаты живыми деньгами, а не на кредит, взятый в британском же банке. А то потом взыскать долги с покойников будет весьма затруднительно. После этого турки ткнулись в Германию, где из боевого состава флота по устареванию только что были выведены четыре броненосца типа «Бранденбург». Однако после Брестской конференции немцы передумали продавать еще вполне боеспособные корабли, и в качестве компенсации (за ту же цену) предложили туркам четыре «броненосца» типа «Саксен»: ужасное старье, построенное как раз в годы прошлой русско-турецкой войны. Эдакая маленькая тевтонская мстя за обещанную, но так и не построенную железную дорогу из Стамбула в Басру. А еще кайзер Вильгельм знает, что вопрос о существовании его государства будет решаться отнюдь не на Босфоре, а потому концентрирует все силы на одной задаче – война на западном направлении в соответствии с планом Шлиффена должна быть выиграна в одно касание. Распыление сил лишит Германскую империю всякой надежды на благополучный исход.

Во-вторых – турецкая армия, основа османского режима, охвачена брожением. Молодые образованные офицеры в отсутствие либеральной интеллигенции заняли ее место и жаждут для своей страны демократических реформ, а для себя – политической власти. Султан с радостью поотрубал бы все слишком умные головы разом, но в таком случае некому будет сражаться с русскими. В России ситуация с внутренним положением более-менее выровнялась; власть русской императрицы крепка и она не боится вступить в схватку чтобы победить. Битый смертным боем японский микадо тому свидетель. В Санкт-Петербурге уже, несомненно, составили список территориальных приращений по итогам этой войны, включающий в себя не только самоочевидные Черноморские Проливы, а также земли на Кавказе и Причерноморье с армянским и греческим населением. Планы царского правительства должны идти дальше, и в них не может быть места сохранению турецкой государственности. По крайней мере, так кажется султану Абдул-Гамиду, исповедующему принцип: «Государство – это я».

Но, несмотря на отсутствие реальной международной поддержки и отвратительное состояние армии и флота, ярость затмевала султану глаза. Узнав о ярком демарше нового болгарского монарха, несомненно, ощущающего за спиной поддержку многомиллионной русской армии, он вызвал к себе на совещание сераскира (главнокомандующего всей турецкой армией) Мехмеда Реза-пашу, а также Великого Визиря Мехмеда Ферида-пашу и министра иностранных дел Ахмеда Тевфика-пашу. При этом следует отметить, что два последних государственных деятеля отнюдь не были османами. Великий визирь по происхождению был турко-албанцем, а министр иностранных дел – крымским татарином из рода Гиреев, чьи предки бежали в Оттоманскую Порту от ярости русского оружия. Собственно, а чего такого особенного могли сказать своему султану эти несчастные? О чем-то он знал сам, а о чем-то хотя бы догадывался. Османская империя разорена, торговля в упадке, дехкане бедствуют, а армейские офицеры и полицейские чиновники уже полгода не получали жалования, ибо в казне нет даже бумажных денег. Государство османов охвачено смутой и неустройствами, в Западной Румелии и Фракии неверные восстали против власти султана. Впрочем, как раз об этом министры и не говорили, ибо так быстро можно лишиться головы.

– Мой господин, – кланяясь, сказал султану Ахмед Тевфик-паша, – в грядущей войне мы не сможем ни на кого рассчитывать. Франция и Британия вступили в союз с Российской империей, Германия озабочена собственными проблемами и предупредила императора Франца-Иосифа, что если тот не подвергнется нападению России, а сам станет инициатором военных действий, то не сможет рассчитывать на поддержку со стороны германских гренадер. Красная черта, которая будет обозначать вступление Германии в войну – это объявление в России всеобщей мобилизации, чего не потребуется в том случае, если русские выступят против Османской империи.

– А они выступят, тому сомнений нет, – сказал сераскир, – безо всякого объявления о своих намерениях русские войска собираются на кавказских границах, в Бессарабии и Таврической губернии, там, где их можно погрузить на корабли и перевезти в Варну или Бургас. В Болгарии, Сербии и Черногории объявлена мобилизация, и если мы не ударим первыми, то нас просто сомнут превосходящей силой. Главной целью нашего нападения должна стать Болгария – зачинщик и дирижер грядущей войны. Отмена решений Берлинского конгресса сделала болгар дерзкими и самоуверенными, и мы должны показать всему миру, что разгром Греции нашими аскерами девять лет назад совсем не был случайностью…

– Болгары – это далеко не греки, – сказал Великий Визирь, – и при натиске на них не разбегутся, а будут драться насмерть. К тому же грекам не от кого было тогда ждать помощи, ибо все европейские страны проявляли к ним враждебный нейтралитет, а вот болгарских солдат будет воодушевлять надежда на помощь русских армий. Или вы сомневаетесь в том, что русская императрица немедленно двинет полки на помощь своему брату, едва первые османские солдаты перейдут границу?

– Русским, чтобы оказать помощь Болгарии, потребуется пройти через территорию Румынии, – сказал сераскир, – и румыны будут тому не рады. Думаю, что переговоры об этом затянутся надолго.

– А я думаю, что не будет никаких переговоров, – сказал министр иностранных дел. – Русские просто разгонят много понимающий о себе цыганский табор, тем более что в Румынии сейчас имеют место крестьянские волнения, и солдаты не уверены, стоит ли вообще воевать за это правительство.

– В любом случае если есть такая возможность, то надо бить первыми, – парировал сераскир. – Пусть русские придут спасать Болгарию, когда от нее останется только пепелище. Враг превосходит нас по всем статьям, и войну мы в любом случае проиграем, но так, по крайней мере, будет все не зря. Если мы и погибнем, то делать это надо по колено во вражеской крови. Наша армия во Фракии – двести тысяч штыков, в Македонии – триста тысяч, в то время как сербская армия в мирное время – семьдесят тысяч солдат, а болгарская – сто пятьдесят.

– Врагов надо не считать, а как можно скорее убивать! – яростным дребезжащим голосом произнес султан, которому надоело слушать эту перепалку. – Также следует убивать их жен и детей, чтобы позади наших аскеров дымилась выжженная земля. Пусть перед смертью болгары пожалеют, что они выбрали себе такого царя. Но в первую очередь мы должны вырезать недружественное нам христианское население в Западной Румелии, Фракии, Стамбуле и других местах. Если проклятые аллахом урусы хотят завоевать эти земли, так пусть им не достанется ничего, кроме трупов и развалин. Объявите мобилизацию всех правоверных, способных носить оружие, и немедленно выступайте. Пусть дымы пожаров, а также вопли убиваемых, поднимутся к небесам как можно скорей. Ибо если наши предки не боялись пролить кровь беззащитных, то и нам не стоит этого стесняться. Не мы придумали эту борьбу за свободу, грозящую нам уничтожением, и не нам нести ответственность за возможные жертвы. А теперь идите, собаки, и сделайте так, чтобы с урусами дрался каждый правоверный, способный держать саблю или кинжал! Как главный защитник ислама, я объявляю джихад – и пусть с этого момента не будет мира между неверными и правоверными!

Едва министры вышли, как в комнате, бесшумно ступая в мягких шелковых туфлях, появился мальчик-бача, прекрасный и розовощекий, будто юная дева. Он принес султану уже разожженный кальян, чтобы дымом гашиша, смешанного с отборным табаком, притупить злобные людоедские инстинкты старого бабуина. А то он в порыве страха и раздражения еще прикажет казнить кого-нибудь не того, а потом будет об этом жалеть, как будто можно приставить обратно отрубленную голову…