Текст книги "Жадная"

Автор книги: Александр Гейман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Гейман Александр
Жадная

Александр Гейман

Ж А Д Н А Я

1. Знает север, и запад, и юг, и восток, Знает лотос и Африка, танец и слово, И не знает никто – То, пришедшее То, Что и я знал когда-то – пришедшее снова.

I.

2. Стены стали прозрачны, как льдинки стекла. Я ходил и все видел, что делали люди. Как варилась еда, как из кранов вода Выбегала и с плеском текла по посуде;

3. Как меж бульков супных и пахучих паров В этих кухнях вечерних и комнатах тесных Не людские толклись, но желанья – богов Проникали в сознанье под видом телесных;

4. Как из дальнего неба незримо летел – Дождь его не гасил, не захлестывал ветер Огонек – и сиял между сближенных тел, Ярко вспыхивал вдруг – и вот так входят дети;

5. А другой в тот же час через два этажа Выбирался наверх из развалины тела И над ним зависал, потрясенно дрожа, И мигал, постигая, мерцал оробело.

6. И во свете таком, кто был некогда здесь, Словно струйку песка из руки выпуская, Жизнь по дням рассыпал и пытался расчесть В чем итог и неволя, и правда какая.

7. Ну, а я – я не дрогнул под вихрем картин, Под слепящим напором сияний и радуг, Я позволил протечь им – и был господин Новых чувств и имен, и волшебных догадок.

8. И тогда, соблюдая мой звездный расклад, Из высокого дома десятого знака, Тур с тюленьим хвостом, серебрист и крылат, Мне предстал Козерог, серафим Зодиака.

9. Многих не было слов, – вещий мой проводник, Едва я согласился на то восхищенье, Мигом тронулся в путь – вот когда я постиг Чудо скорости высшей и тайну движенья.

10. Как бы с некой горы я все дальше скользил В мельтешении вспышек, но звуков не слыша, Мой диковинный ангел меня возносил Быстрей звука и света, и мысли – и выше.

11. На равнине, подобной прозрачной луне, У тишайшего моря была эта встреча. Лик не явлен мне был, но шел голос ко мне: – В чем желанье твое? – загадай, человече!

12. – Не небесных богатств, и тем ниже – земных, Не бессмертия, не исцеленья болезней, Но сочти мои дни – и позволь прожить их, А потом – пусть не будет: пускай я исчезну.

13. Такой выбор я сделал – и передо мной, Как бы повести некой, но только воочью Проходили страницы одна за другой, Назначая судьбу, а быть может, пророча:

14. – Кому жизнь не важна, но желанен уход, Кто взыскует конца, а не знает свободы, Тот вернется опять. Много вод утечет. Будет много смертей – но не будет ухода.

15. Будешь стражем немыслимо дальних миров, Всех врагов поразишь, никого не пропустишь, Но однажды взгляд кинешь из-под облаков И не сможешь лететь, задохнешься от грусти.

16. Будешь племенем джан в каракумских песках, Ночью будешь тайком пробираться в селенья И с собаками ссориться из-за куска, И на плеть нарываться, воруя поленья,

17. На земле твои женщины будут рожать И детей оставлять на пути каравана, Будешь мучиться жаждой, терпеть, выживать, А потом ты рассеешься в буре песчаной.

18. Взойдешь сорной травой на полях бедняка, Корень пустишь глубоко в решимости злючей, Но под ругань твой корень порушит рука Закаленным железом, что тверже колючек.

19. По великой реке поплывешь кораблем И, раззява, на камни напорешься днищем, И осядешь на дно, где затянет песком Твой гниющий остов, как травой – пепелище.

20. Когда зимние воды душней табаку, Когда в воздухе стынет ледышкою возглас, Ты у лунки всплывешь и в глаза рыбаку Станешь пялиться снулою щукой безмозглой.

21. Темной елью подымешься ты – и опять Тебя срубит топор – и полнейшим чурбаном Ты отправишься в угол скучающе ждать Жира беличья вкус на губах деревянных.

22. Станешь сном моряка о родимой земле И забудешься утром под пение птицы, Так и будешь блуждать в фиолетовой мгле, Кто приют тебе даст, кто позволит присниться?

23. И быть может, средь столь же ненужных теней В междуцарствии мира, пустом и бесплодном, Ты поймешь наконец, что по правде ценней Уходить или быть, а ещё – быть свободным.

24. И когда урок выучишь этот, когда Дух возвысишь ко мне и свой разум умножишь, А ещё – рассмеешься душою, – тогда Исчезай, – если только захочешь и сможешь.

25. – И все верно, – так было. Я долго болел Недержаньем унынья и порчей здоровья, Умирал то и дело, о ближних скорбел, А порою впадал в проливание крови.

26. Как последний дурак, я остатки ума Изводил на напраслину бед ежечасных, То делами паршивел, язви их чума, То ещё умудрялся влюбиться несчастно,

27. То смиреньем недужил, как щепка, иссох... И задумался я, книгу жизни листая: Как же так, я такой был сияющий бог, А до ручки дошел, ни за что пропадаю!

28. Этак скоро завою, как пес в конуре, Этак все просажу на усталость и жалость! Нет, пора быть игре. Я клянусь – быть игре! Ну вас всех! – быть игре! – и душа рассмеялась.

II.

29. Для начала я умер. Погиб, как герой, С мировой несуразностью в поединке. Награжден был посмертною черной дырой, А поздней и проглочен, – то были поминки.

30. Отметь крестиком место на карте небес, Где в потоках клокочущего эфира Густо валят созвездья, – вот там я воскрес, Нахлебавшись вот этакого чифира.

31. После кружки-другой с проясненьем в мозгу, Бодрость духа вернув и веселый характер, Я ударился в бег, закрутив на бегу То ли две, то ли тыщу спиральных галактик.

32. И, поди, до сих пор они в поте лица, Инозвездные бонзы, разгадки не чая, Ахинею несут о наитье Творца, К телескопам припали – меня изучают.

33. Пусть их учат. И знают пусть назубок От пеленок, а то – от скорлупок яишных: В мире много миров, но я все пересек Сделав пару шагов, как впоследствии Вишну.

34. И чему тут дивиться, когда мой поход Был не только на радость мне и упоенье, Но и бой вместе с тем, и у зеркала вод Созерцанье безмолвное – и сотворенье.

35. Что прекрасней? – Глаза именам открывать, Углубляться в чудесные, странные свойства, Или их создавать – или их воевать, Ум и чувство построив в единое войско.

36. А явился и он – сто веков подбирал К ядовитым клыкам бронебойные бивни, Жала-когти вострил, – в общем, весь арсенал Преисподней задействовал мой супротивник.

37. Приближенье, схожденье, нырок, поворот, Ложный выпад, – и вот он, коварный, крученый, Тот удар его с лету, – но только он бьет Прямо в позавчера, пустоте обреченный.

38. И он следом летит, пустотою сражен, Как пьянчуга разбуженный, громко икая. Малый, то не у-шу, то забава для жен, Мат на первом ходу, – моя шутка такая!

39. Мне ль не знать времена, если я их прошел, Как бурильщик глубинный пласты за пластами. Я спрягал их в единый вселенский глагол, Пек в духовке и ужинал, как пирогами.

40. Там, где разум мутится и гибнет металл, Я гулял и играл, и искал испытаний. Я, как бражку, как Танькины слюнки, глотал Смертоносные, невыносимые тайны.

41. Накануне вселенной, неведомо где, Я смотрел на созданий, ужасных обличьем, Как они состязались на Страшном Суде И исход был гадателен, проблематичен.

42. Я сновидел биенья веков и пространств, Истеченье миров я считал в миллионах, Этот паводок снов, этот явленный транс Просветленных умов и мозгов воспаленных.

43. Те кишели прозрения и миражи, Словно пчелы в сраженьи с медведем голодным, Словно с лежбища вспугнутые моржи В водах Духа, морях его околоплодных.

44. Как пантеры-охотницы точный прыжок "Цынза-цынза", взметенное в "йауа-фырра", Как сознанье в ничто обращающий йог, Совершающий вывод о бренности мира...

45. И как сладость воды, когда свежую пьешь, Наложи её образ на паузу мысли, Ярким цветом пометь, на кристаллик умножь, Опусти в океан и в медузах исчисли.

46. Стань комочком лучистым, в эфир погрузись, Обложись белозвездною массой творожной И цыплячий писк жизни расслышать учись, И дыши, как дракон на гнезде, осторожно.

47. Посети Андромеду – туманность её, Своих деток туземных с гостинцем проведай, "Кто ваш папа?" спроси – и знай имя свое, Будь хорошим Отцом – посети Андромеду.

48. Не забудь о Земле, – не забудь – она есть От последнего праха до точки начальной Моя сказка о Боге и звездная весть О смешном моем сердце, немного печальном.

49. В теплых южных морях, где ветвится коралл, Где подводный народец обосновался, Видишь, рыбы покрыты – то я бушевал Красотой многоцветной – то я бесновался.

50. Когда солнцем подсвеченные края Черных пальцев полощутся в омуте синем, Нет, не скалы и ветер, – то нежность моя Схоронилась в ладошке великой пустыни.

51. Орут джунгли, лиана с лианой сплелась, Перемазавшись соком, лопочут макаки, Гомон запахов, – нет, то не пылкая страсть, А рассеянность мыслей о мелочи всякой.

52. Впрочем, что география! В гуще времен Были годы, когда в распаленности лютой Я богов-миродержцев громил пантеон, Чтоб дорваться до самки гигантского спрута.

53. Океан колыхался, шел пеной, вскипал, Извергался вулкан и текла протоплазма Весь силурский период, – а вслед наступал Миллион лет катарсиса или оргазма.

54. А как я горевал! Искажались черты Побережий, и с той ли тоски окаянной, Как молочные зубы, шатались хребты, И на части раскалывалась Гондвана.

55. Тяжело под землей; стоит каменный гул, Под циклоном гранитным сдвигаются руды, Но и там закружились – то я их подул Снегопады кристаллов, прозрачное чудо.

56. Или музыка – может быть, помните – в ряд, Как стога бесконечные, до горизонта, Серым пузом в болоте, лицом на закат, Все стоят и трубят, и трубят мастодонты.

57. Или в степях Евразии топот копыт, Скачут кони монголов вслед тюркам и гуннам, Но та пыль оседает, и лютня звучит О тебе, мировая держава Тайцзуна!

58. Но довольно, – не счесть всех походов и битв, Где искали меня, – а я так отшутился: За окном век двадцатый, кончаясь, стоит, Неразумное чадо, я в нем очутился.

59. Я возник на Урале, я берег нашел Заколдованный, там я садился на камень, И летел ко мне издали бурый орел, И на царство венчал, осеняя кругами.

60. И не высшее ль чудо, что занят игрой В том ли граде Перми, недалеко от рынка, В доме сто девяносто, квартире второй, Да на той ли на улице Екатеринской,

61. Я, дозором стоявший над Млечной рекой, Я, наследник атлантов, сновидец Гондваны, Небожитель поэзии, кто ж я такой? Так, совсем ничего, – литератор засраный.

62. Я смеюсь сам себе, я пью чай поутру, Перед сном и во сне я лечу и летаю; Я стихи написал – и закончил игру, Вот сиренька и кисть её – пусть расцветает.

63. Что ж я понял? Одно лишь во веки веков, Как познал это каждый, касавшийся слова: Мир стоит на стихах – да и нету стихов, Кроме чистого Духа и Бога живого.

64. Все исчезнет. И запад прейдет, и восток. Белым пеплом сгорит и свой пепел остудит, Что сгорает сейчас. Но во мне живет То Оно будет и так, – но пусть все-таки будет.

Октябрь-ноябрь 1995