Текст книги "Группа"

Автор книги: Александр Галин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Входит Катя, внося шлейф уличного праздника.

Великолепно одета, весела, возбуждена.

Катя. Здравствуйте! Такое количество арбузов съели – ужасно! Утром вылетел из Монако… Татьяна говорит летчику: Майкл, вы случайно не знаете, где можно поесть хороших арбузов? Ну, он говорит: плиз, мэм, надо сесть где-нибудь в Провансе. По телефону заказали Прованс. Сели. Подъехали, набросали – нагрузили целую машину в самолет. Майкл взлетел, усами вертит, кричит: перевес, мэм, выбрасывайте кавуны. Он французов не любит. Начал бомбить сверху, в одну машину попал на капот – я думала, умру от смеха. Майкл потом хохотал всю дорогу. Татьяна в виде наказания поселила его прямо в «Марко Поло».

Молчание.

(Достала сигареты.) Хотите?

Хлоя. Не курю… (Пытается успокоиться.) Но все равно давайте!

Катя. А вы?

Рубцова. Я курю свои.

Катя. Подруга привезла. Она – шахиня, у мужа заныкала. Ему султан, я забыла, с каких эмиратов, присылает. Ленка себе отсыпала на дорогу.

Хлоя(затянулась). Какой странный аромат! Это роза?

Катя (Рубцовой). Попробуйте, женщина, просто так, из интереса. Вы таких не пробовали. Это ж не курево, это так – улыбка деспота.

Рубцова. Я привыкла к другим.

Катя. Болгарские курите? «Родопи», «ТУ»? У вас какие там отечественные сейчас: «Ява», «Столичные», «Космос»? Попробуйте подарок султана, попробуйте!

Рубцова. Я обойдусь, спасибо.

Катя. Мой отец тоже ничего другого не курит – только наши. Каких я ему только не предлагала! Одну прикурит – начинает тут же плеваться. То же самое с выпивкой. Заказала ему виски со льдом. Ну виски выпил, наклоняется, спрашивает: дочка, а как льдом закусывать?

Хлоя. Старый анекдот. Вы кто?

Катя. Я русская, а вы? Вы вроде из Союза, да? Я просто русская, просто Катя из Калифорнии.

Рубцова. Переводчица?

Катя. Не дай Бог! Я вообще не имею понятия, что мы сюда заплыли. (Хлое.) Вы не тяните так сильно, полегче… Затянитесь и подумайте, иначе потом мозгов не соберете. Как у вас, не качается?

Хлоя. Два раза до этого комната качнулась, а сейчас стоит на боку…

Катя. Скоро, значит, поплывете.

Рубцова. Прекратите курить! Это что, наркотики?

Хлоя. Извините, я не курю. Считаю это отвратительной привычкой, свойственной вам, понимаете, ва-а-ам… Зачем меня сюда вызвали, почему? Почему я сижу здесь? Там начинается карнавал! (Кате.) Кто вы, откуда, милая, общительная, по-моему, пьяная девушка?

Катя. Какие наркотики? Не шумите! Это подарок султана. Не надо шуметь. Сами-то вы откуда?

Хлоя. Я из Ленинграда. Я ничего не понимаю….

Катя. А мы с Ленкой из Харькова. (Тихонько поет.) «Город родной над Невой, город нашей славы трудовой…»

Хлоя. Не понимаю, что происходит?

Катя. Этого я вам не скажу, и что я тут делаю, я тоже не скажу…

Хлоя. Что это я курю?

Катя. Подарок султана!.. Товарища Султанидзе! Как Питер? Как наш Питер, стоит еще?

Хлоя. Наш Питер? Петр Петрович наш?

Катя. Это ничего, ничего… Петр Петрович – это ничего!

Хлоя. Питер я люблю. Если бы не он, не было бы даже напоминания. А все-таки еще напоминает, что должно быть. Понимаете: Северная Венеция, северная, снежная Венеция должна была быть!

Катя. Да ладно! Мы и так сидим в Венеции, вчера тут тоже снег был…

Входит Клава. Успела переодеться, в руках пакеты.

Клава. Ну что, не опоздала я?

Хлоя. Клава, может быть, вы мне ответите, мы здесь ждем кого-то?

Рубцова(Хлое). В руки себя возьмите! (Клаве.) Оставила бы пакеты внизу. Где остальные?

Клава. Опять поехали в Мэстрэ, за новой кожей! Утром там ангору купили. Вот так, Хлора Матвеевна, учитесь, как отовариваться надо!

Хлоя. Товарищ Рубцова, объясните, почему я здесь сижу?

Клава. Действительно! Там такое красочное зрелище, такой набор красок! Ангору они даром взяли, Нина Михайловна!

Рубцова. Какие-нибудь с собой есть сувениры?

Клава. Да, я взяла в гостинице… А кожа почем тут, вы не знаете? Говорят, значительно дешевле, чем во Флоренции.

Катя. А при чем тут Флоренция?

Клава. Флоренция считается центром итальянской кожи.

Катя. Только ты этого вслух никому не говори. Я итальянцев хорошо знаю. У итальянцев центр находится там, где он в это время стоит, понимаешь, через его пупок центр проходит. В Союзе можно с итальянцами все, что угодно делать, но как только попадешь в дом, тебе итальянская свекровь задает вопрос: сколько ты простыней привезла из страны победившего раз и навсегда социализма? Начинаешь ты ей объяснять, что в Иванове наши ткачихи не взял встречных обязательств, ну как раз забыли взять, я говорю, в Иванове. Ну вот… А хазбент оказался, понимаешь, на поверку тифози. Он приходит к русской женщине после футбола, облегчает семенники и уходит на футбол. И весь день, понимаешь, надо ему готовить маджари, он хочет очень есть маджари. Я пожила в Италии чуток, пожила. Нет, уж лучше пьющий финик, понимаешь, финик, последний запойный финик, чем ихняя мама мия. Я причем, я была такая белла донна! Ну какая я тут была донна! Меня мой Марио охранял, оскалив зубы, с пеной у рта, потому что вокруг так цокали языками…

Молчание.

Клава. А что, эта «блистательная» приехала?

Катя. Приехала. Татьяна вообще никогда не опаздывает, но она раньше не выйдет. На моих раскосых сейчас утро. А здесь почти ночь. (Смотрит на часы.) Мы в каком временном поясе, девки? Как вылетели три дня назад из Калифорнии родимой, так я часы ж еще не переводила. Так… какая у нас страна? Италия. Так, нажимаем Италию… почти что на полдня вы постарели, Кэт!

Клава. Чего ж консул сказал, что приедут с мужьями, а внизу три мужика. (Кате.) Слушай, с ней три мужика! Или у них тут как, на каждую «блистательную» по трое?

Катя. Охрана тела.

Молчание.

Клава. Я не поняла.

Катя. Охрана тела.

Хлоя. Я тоже не поняла.

Катя. Рано что-то вас Султанидзе захватил. Ничего, с непривычки с нами, девушками, не такие чудеса случаются. Секретарь он ее, Татьяны – телохранитель-секретарь, остальные – гондольеры. Она две гондолы откупила до утра.

Клава. А ты кто?

Катя. А ты, откуда ты упала?

Клава. С плавбазы семьсот сорок семь.

Катя. В каких морях обретаешься?

Клава. В Ледовитых. Как вид? Никого не испугаю?

Катя. Нет! Здесь же карнавал! Ты кого изображаешь? Тут и не такое увидеть можно. Вот в Англии, например, одежду сейчас рвут, р-р-рвут, иначе, знаешь, на тебя не посмотрят. Целая там вообще идет даром, почти что так отдают, мол, бери.

Клава. Да? А где это? Ты говоришь, в Англии? А в Италии?

Рубцова. Клавдия, сядь!

Клава (Кате). Вы посольская?

Катя. Не-е-ет! Я водку пью только в шестой части света.

Рубцова. Сядь.

Клава. А она кто?

Рубцова. Не знаю.

Входит Лена. Красивая, мрачная. На ней сверкают и вспыхивают кольца, броши, серьги.

А за окном слышно, как карнавал все набирает силу.

Катя. Лена, шах недаром курево от своих жен прятал, недаром. Он не дурак, шах, он не дурак… Понимаешь, зачем он нужен тогда, да, Лен?

Лена. Слушай, куда это мы приплыли?

Катя. Я сама не могу рассечь. Татьяна сказала, заедет на пять мнут.

Лена. Опять она о чем-то с консулом договаривается.

Катя. Видишь, какая машина, честное слово! Представляешь, сколько она дел провернула за полдня. Я ж еще проснуться как следует не успела… Чего ты насупилась, Лен? Слушай, мне тоже не по себе стало. Слушай, я как портреты вождей разглядела, знаешь, как-то даже побежал холодок за ворот, да?

Молчание.

Чего ты напряглась? Не бойся! Слушай, Ленка, тебя что, шах замордовал, чего ты всего боишься? Тебя ж просто узнать нельзя. Слушай, все время забываю спросить: ты такие кольца в уши продела, чтобы тебя что, на поводке водить? Сними, не позорься! Чего ты столько золота на себя нагрузила? В Америке золото только негры носят. Татьяна аж поморщилась, когда увидела тебя в этом золоте. Я ей внушила: девочка, с консерваторским образованием, погибает на Ближнем Востоке.

Лена (сняла украшения). Довольна? Когда мы с ней поговорим?

Катя. Лен, а я не знаю. Когда до тебя очередь дойдет. Все от нее зависит. Я информацию в нее вложила.

Лена. Она не могла нас на обед взять? Сидели в вестибюле, ждали, как горничные.

Катя. Заказала бы сама, кто тебе не давал? Привыкай, тут хапок не проходит – это не Союз.

Лена. Не знаю, я бы не могла не пригласить!

Катя. Лен, она обедала с консулом в «Гранде Мурильо», обед там стоит столько, сколько месяц моего пансиона. Ты видела, в какой я здесь «Лагуне» поселилась? Я вчера съела булочку за весь день, в траттории… теперь вот ты приехала. Завтра съедим мой весь брэкфаст на двоих на целый день. Она в «Даниэле» На Сан-Марко имеет люкс… прямо в окне стоит Санта Мария де ла Салютэ, а я в пансионе «Лагуна» вижу стену.

Лена. Пусть скажет, ехать мне в Штаты или не ехать.

Катя. Знаешь, что она скажет? «Вы свободный человек, Лена».

Лена. Я рассчитываю на тебя, Катя! Мне больше вообще не у кого попросить здесь.

Катя. Лен, а разве я не встретила тебя, не делюсь последним? В свою кровать положила рядом.

Молчание.

Если ты на ее деньги рассчитываешь, то напрасно. Татьяна копейки лишней не выпустит. Она меня с собой сюда взяла, чтоб ей не скучно было, понимаешь? Ты не думай, что она не считает. Еще как считает! Она машина. Она даром не делает ни одного шага. Но я ее уважаю, потому что это личность, потому что она всем доказала! Она зубами здесь грызла, понимаешь, зубами! Она, в какую страну ни приезжает, она на том языке и говорит, понимаешь? Ей муж еще до смерти бизнес передал. Я была у нее в доме, и не один раз у нее в доме была, в Малибу – в двух шагах от океана. Но вот съехались на дину человек семьдесят к ней. Я знала: там будут стоящие люди. Я триста долларов отдала, специально камни с зубов перед этим сняла, надела костюм за полторы тысячи от Версачи и двинулась в зал. А прислуживали в этот вечер японцы, потому что она заказала в японском ресторане суши. А на дверях у нее стоит такое мексиканское мурло здоровое и требует у меня тикет при входе. Я говорю: я подруга хозяйки, ты что ж меня не узнаешь, я ж в доме бываю! Тикет, – говорит, – плиз, и всё! И не пустили меня. А она ведь видела издали, что меня не пускают, она ко мне шагу навстречу не сделала, потому что тут был имидж, тут было общество. А ведь, если меня увидят, что я к ней подхожу, они ж всё поймут, что она такая же дворняга. Ну, села я в машину. Знаешь, как ревела! Ехала вслепую, как дурра, миль сто пятьдесят, наверное, давила. Приехала в русский ресторан «Атаман», там нажралась с евреями, очнулась в чьей-то студии в Санта-Монике вся затраханная… Ну, чего ты розовеешь?

Лена. Я поняла…

Катя. Что ты поняла? Кто тебе сказал: канай с Востока? Я тебе написала, приезжай сюда. Я тебя и в Америке не брошу. Моральную поддержку я тебе обещаю, но денег у меня нет.

Лена. Хлебнула бы ты с мое!

Катя. А кто тебя пихал на Восток? Я тебе говорила: шейхи только в Саудовской Аравии! Остальные, может, с тремя верблюдами – он уже там шейх. Выходить надо только за американца.

Молчание.

Рубцова. Клавдия, что ты стоишь? Сядь же наконец!

Клава. Вы откуда, девки, с карнавала, что ли? Вы наши, что ль? Вы посольские?

Катя. А вот это ничего, ничего. С карнавала мы, откуда же еще! Мы с карнавала, поем и пляшем.

Рубцова(исследует принесенный Клавой пакет с сувенирами). Зачем утюг?

Клава. На ченьч. Ну, в крайнем случае отдам как сувенир.

Отдаленно зазвучали трубы. Вспыхнуло, озарилось небо, затрепетала в своих каналах Венеция.

Катя. Слышишь, Лен? Сан-Марко у нас в какой стороне?

Хлоя. Я слышу сразу много оркестров!

Катя. Да, на Сан-Марко играют! Итальянцы сегодня отведут душу. Вот что умеют, так это погулять!

Хлоя. Вы слышите? Слышите? (У окна.) Скузи, сеньоры! Ке ста суреденто нер ла стада? Иль карнавале э джа коминчато? Нонридете! Нон ми фанно умире совьетико… уна сентимана фа!

Катя. Да, кажется, началось на Сан-Марко!

Входят Потаповский и Таня. Высокая, в длинной шубе.

Потаповский. Мне выпала приятная миссия представить вам делегацию Комитета советских женщин.

Таня. Благодарю вас.

Потаповский. Руководитель делегации Нина Михайловна Рубцова.

Таня. Благодарю. Очень рада.

Потаповский. Это, значит, миссис Браун…

Таня. Я думаю, мы будем говорить по-русски, вы не возражаете? А вы, Нина Михайловна?

Рубцова. Пожалуйста. Здесь только часть нашей делегации.

Потаповский. Но зато самая важная. Я хотел бы, чтобы представились и спутницы ваши.

Лена. Шахиня Лэйла Дауд Ибн Саиб восьмая.

Катя. Можно называть короче. Можно, Лена?

Лена. Можно.

Катя. А я уже представилась, Татьяна Николаевна. Я – Катя, русская женщина на чужбине.

Потаповский. По-моему, есть приятная возможность поговорить здесь, в Италии, на родном языке. Нина Михайловна, давайте и вы своих.

Молчание.

Рубцова. Алексей Николаевич, наша делегация не уяснила, с кем мы все-таки встречаемся?

Потаповский. Давайте, Нина Михайловна, своих. Давайте-давайте!

Рубцова. Я прежде всего должна познакомить вас с этими изделиями деревенских мастеров…

Таня. Какие чудесные коробочки!

Рубцова. Здесь на всех троих, а вам еще поднос… вот… И вот, пожалуйста, возьмите, это вот заберите, пожалуйста. (Протягивает коробочку с драгоценностями.)

Таня. Нина Михайловна…

Рубцова. Нет-нет, от незнакомого человека, да еще от женщины… и вещи драгоценные…

Таня. Я же приняла ваши чудесные сувениры.

Рубцова. Алексей Николаевич, вы объясните товарищам… или я не знаю, как их называть… господа, нам нельзя принимать такие дорогие подарки.

Таня. Это недорого.

Рубцова. Нам не положено!

Клава. А почему, Нина Михайловна? Я бы приняла – и все!

Таня. Приняли бы? Я вас очень прошу: примите, ну хотя бы вы!

Клава. Я? Что вы! Это я так сказала, в смысле того, что Нина Михайловна не должна бояться… Я сама не возьму, что вы! Зачем это мне? Чтоб у меня дома сразу же с ушами оборвали? Я человек глубинки, и в прямом, да и в переносном смысле. Да, и в прямом тоже: я – человек глубины…

Катя. Кончай прибедняться! Клав, чего ты? Бери!

Клава. Да нет, обойдусь. Товарищ консул, можно мне вопрос задать этим, им?..

Потаповский. Ну, а что же вы у меня спрашиваете? Вопросы можно задавать без… предварительной записи. Но, прежде чем вы зададите вопрос, наша гостья, или, точнее, в какой-то мере хозяйка, миссис Браун просила меня принять от имени делегации ее приглашение продолжить нашу встречу в отеле «Даниэле», где она просит нас поужинать.

Таня. Этот отель прямо на площади Святого Марка, откуда начинается шествие масок. Мы ничего не пропустим.

Потаповский. Для гондольной прогулки в наше распоряжение предложены гондолы.

Таня. А по дороге, чтобы согреться, обязательно выпьем капуччино.

Потаповский. Любите капуччино?

Таня. Безумно. (Клаве.) А вы?

Клава. Я? Да нет, я не очень. А что это?

Таня. Вы не знаете?

Клава. Я из итальянских названий здесь пила только освежающий напиток «Буратино», с собой привезла.

Таня. В Италии надо есть, пить, опять есть и опять пить. Это же Италия! Когда я возвращаюсь из Италии, приходится шить новые платья!

Потаповский. Тогда, я думаю, не будем заставлять ждать официантов. Итальянцы не любят, когда остывает.

Таня. О итальянцы! В «Даниэле» прекрасная кухня. Я думаю, вам понравится. Там замечательная граппа. (Клаве.) Это виноградная водка.

Клава. Я пить – пас!

Катя. Ты возьми, Клав, в запас. У вас то засуха, то дожди. Ты, как верблюдица, напейся и наешься. В Союзе ты такого не съешь и не выпьешь.

Клава. Слушай, я от вас устала. Извините, пожалуйста.

Потаповский. Итак, мы принимаем приглашение?

Клава. Чего она задевает нас, товарищ консул? Вы предупредите ее!

Катя. Не надо обижаться. Я считаю, что люди из третьего мира должны отъедаться в развитых странах. Я, например, в Финляндии, знаешь, как отъедалась поначалу – все деньги проедала. Я до сих пор ем, хотя в данное время живу в Калифорнии, где с продовольствием пока неплохо. Клава, у вас там нехорошо на севере сейчас, негусто. Иди ешь, ешь впрок, не стесняйся…

Таня (прерывая). Милая Катя, я прощаюсь с вами.

Катя. Спасибо за все, Таня.

Таня. Вы надолго в Европу?

Катя. Как получится. А есть у вас время с Леной поговорить?

Таня. Нет, времени больше нет. (Быстро.) Что?

Лена. Таня, я совета жду… (Волнуясь.) Не знаю, откуда начать.

Таня. Катя мне о вас рассказала, подробности я не запомнила. Напомните, что вы хотите.

Лена. Хочу попробовать в Америке.

Таня. Что вы можете ей дать?

Молчание.

Лена. В смысле?

Катя. Татьяна Ивановна про страну тебя спрашивает…

Таня. Что вы можете взять там, я понимаю. А что вы взамен? Решите это, тогда приезжайте в Америку. Идемте, Алексей Николаевич, Нина Михайловна. (Клаве и Хлое.) И вас прошу, и вас.

Клава (возбужденно). Я просто так подарок не возьму. Я могу предложить вам от меня подарок. Если вы примите, тогда я, может, еще подумаю.

Таня. Я приму. Я приму! Я очень люблю подарки.

Клава. Ну, а кто их не любит! Вот, пожалуйста. (Достает утюг.) Утюг советский. Вы сами не гладите, наверное, но, думаю, пригодится в хозяйственной жизни. Вы, значит, и есть «блистательная», да?

Таня. Простите, не поняла.

Клава. Нас предупредили, что будут блистательные женщины мира. Для подруги вашей, шахини, я припасла воблу. Я не знаю, как она, согласится взять?

Таня. Какую подругу вы имеете в виду? Я хорошо знаю шахиню Ирана. Вы хотите, чтобы я ей это передала?

Молчание.

Катя, вас и вашу подругу я тоже приглашаю в «Даниэле».

Катя. Спасибо, Татьяна…

Потаповский. Ну, я думаю, знакомство закончилось!

Клава. Ну, а чего нас-то не представили? Зовут меня Клава…

Таня. Очень рада.

Клава. Титулов у меня нет, кроме «ударницы коммунистического труда», так как я родилась в простой трудовой семье.

Молчание.

Хлоя. Ждете слов сочувствия, ударница?

Клава. Чего вы, Хлора Матвеевна? Я представилась, как полагается, раз меня никто не знакомит. Вот это вот наша советская интеллигенция.

Хлоя. Хлоя Садовская…

Таня. Хлоя? Вероятно, все вам задают банальный вопрос?

Хлоя. Задают. Он есть. Есть Дафнис. Он живет, но… Дафнис Николаевич болен… он – дебил. Чем вы так удивлены?

Таня. Нет, что вы!

Хлоя. В этой истории много совпадений. У наших матерей забрали мужей. И они обе их больше никогда не видели. Наш матери лежали рядом в лагерной больнице и даже родили в один день – девочку и мальчика. Мы родились в Казахстане. Но в чем не было совпадений: мою маму на допросах почти не били, а маму Дафниса били и старались бить по животу! Вот и все! Они назвали мальчика Дафнисом, а девочку – Хлоей. Дафнис Николаевич не знает, кто я почему один раз в году к нему приезжаю. Но так как никто больше не приезжает к нему, он меня любит, он меня ждет. Дни рождения мы встречаем вместе, вдвоем. В этот раз я привезу ему шары, там летает много шаров, много бумажных цветов. Они лежат прямо на набережных. Я соберу для него огромный букет. Но зачем слушать эту невеселую историю? (Пауза.) Слышите? Посмотрите, кажется, что они хотят поджечь небо. (Всем.) Вад о виа, сеньоры! Сонно стана мультоконтента ди видерви. Перке нон ви аффритатте иль карнэвале э комнчато! (Помахав на прощание рукой, выходит.)

Клава. Что она напоследок сказала?

Таня. Она беспокоилась, что мы можем опоздать на карнавал..

Потаповский. Знаете, а я уже беспокоюсь за итальянцев в «Даниэле». Идемте, Клава, вы вроде есть хотели, голодны были, по-моему?

Клава. Товарищ консул, я всегда сыта! С чего вы взяли? Вы объясните все-таки, с кем встречаемся-то мы?

Таня. Вас беспокоит мой русский язык, да? Я русская. С Ниной Михайловной мы просто земляки.

Молчание.

(Смотрит на Рубцову.) Неужели вы не вспомнили меня?

Рубцова. Нет. Русскую фамилию назовите.

Таня. Конечно… Прошло столько лет!

Рубцова. Нет, не помню, не помню. (Улыбается.) Землячки, говорите?

Молчание.

Таня. Катя, идите с подругой, садитесь в гондолу. Нина Михайловна, несколько слов с вами, и мы примкнем к нашим друзьям.

Рубцова. Идите, Клава. Идите садитесь с ними, я сейчас.

Таня. Алексей Николаевич, подождите, я хочу в вашем присутствии повторить свое приглашение вам и Нине Михайловне. Я бы хотела начать с юга Италии, тем более у меня там есть кой-какие дела. А потом мы можем выбрать место, как пожелает Нина Михайловна. Я бы хотела показать ей кое-что. Очень надеюсь на вас, Алексей Николаевич, надеюсь, что вы сумеете уговорить дорогую Нину Михайловну.

Потаповский. Нину Михайловну не надо уговаривать, она согласна.

Таня. Правда?

Рубцова. Я подчиняюсь приказу своего консула.

Таня. Я рада очень.

Все выходят. Остаются Таня и Рубцова. В наступившем молчании все отчетливее и ближе стали слышны звуки приближающегося карнавального шествия.

Вы почти не изменились, Нина Михайловна.

Рубцова. По сравнению с чем?

Таня. Можно вас поздравить с замечательным успехом – вы посланы сюда Комитетом главных женщин страны!

Рубцова. У вас тоже успех, по-моему? Может быть, напомните что-нибудь о себе?

Таня. Я счастлива. Без этой нашей встречи счастье мое было бы неполным.

Рубцова. Не преувеличивайте. Зачем же так шутить?

Таня. Нина Михайловна, а мы даже жили рядом…

Молчание.

Рубцова. Нет, я вас не помню.

Таня. Да просто через улицу. Директором тридцать второй школы был Николай Васильевич Ильин…

Рубцова. Николая Васильевича я помню.

Молчание.

Таня. Вспомните, была шумная такая история… Об этом писали в областной газете: студентка за тряпки продала Родину…

Молчание.

Рубцова. Вы его дочь?

Таня. Да… я влюбилась в юношу из Ирака, он учился со мной. Он был из мусульманской семьи. Привез неверную в дом. Его сломали, его отец за тридцать верблюдов продал меня богатому суданцу. Потом случайность: на автозаправке молодой мальчик мне улыбнулся – я просто взяла выпрыгнула из машины, села в его. Он оказался сыном немецкого посла. В посольстве герцог фон Браун, мой будущий муж, обедал с послом. Ну, этот мальчик привез меня, посадил за стол… Вечером я улетела в Баварию, наутро проснулась в замке…

Молчание.

Старый герцог умер, я на некоторое время осталась одна. Потом вышла замуж за американца, безумно богатого. Америка вообще очень богатая страна, там много богатых людей…. Знаете, когда у меня сломалось? Сломалось у меня, когда у вас стали один за другим умирать вожди. Я случайно увидела Красную площадь, похороны. Почему-то вожди умирали зимой. Эти похороны были так похожи: обмороженные лица солдат, дым над Москвой-рекой, гудки. Рассказывают – много прекрасной музыки тогда звучало. Я видела хронику, помню: черные музыканты во фраках. Я так много плакала тогда… И вдруг я стала вспоминать детство, юность – день за днем, день за днем. Почти четверть века я старалась забыть то унижение! Всякое напоминание об этом просто причиняло мне боль. Я вспоминала свой двадцать первый год жизни с таким мучительным стыдом! Каждый день казался мне такой непреодолимой пыткой! Надо все это забыть. Забыть наш разговор у вас в кабинете, который никак забыть не удается. Помните? Вспомните наш разговор… вашу беседу…

Молчание.

Рубцова. Давно это было, не помню ничего.

Таня. Даже общее собрание института, где меня исключали из комсомола, совершали гражданскую казнь, уже почти стерлось, а вот вы… Нет, вас я почему-то запомнила! Вы нашли удивительные слова… Вы сказали, что вы собачница и хорошо знаете, когда надо сучку держать на коротком поводке.

Рубцова. Таня, вы не путаете? Я собак не заводила никогда.

Молчание.

Таня. Все забываешь со временем, дай Бог, чтобы я это когда-нибудь забыла! Я вас чем-то огорчила?

Рубцова. Нет-нет, видимо, просто устала за день.

Таня. Идемте, Нина Михайловна. Слышите, как шумит Венеция? Не хочется ничего пропустить в эту ночь.

Рубцова. Сейчас… немножечко одна посижу…

Таня. Мы ждем вас. (Выходит.)

Рубцоваостается одна, но ненадолго. Входит хохочущая Клава, путается в гирляндах, пробует надеть маску.

Клава. Иди быстрее посмотри, Нина Михайловна, как итальянцы воблу обдирают. Это же просто умора! Там шахиня показывает им, как надо воблой по столу стучать, – можно умереть! Там толпа собралась – все с ума посходили от смеха. Нет, отлично получилось: столики прямо на улице, аперитив подали зеленый и красный. Отлично вообще, воблочку под аперитив, да? Чего, даром мы, что ли, окно в Европу прорубали? Пускай и они тоже воблу покушают. (Подошла к окну.) Нина Михайловна, иди посмотри, как там шахиня соскучала – ест эту таранку, а рядом хмыри стоят в полотенцах. Идем-идем, Нина Михайловна! Там все по гондолам сидят, тебя ждут.

Входит Потаповский.

Потаповский. Ну давайте же быстрее! В чем дело, Нина Михайловна?

Рубцова. Алексей Николаевич, я сыта. Посидите без меня там, если хотите. Скажите ей, что мне надо быть здесь, в Обществе. Сюда ко мне придут наши.

Клава. Да ты что, Нина Михайловна! Они спят после Мэстрэ.

Рубцова. Прошу тебя, Алексей… без меня!

Потаповский. Да какой же ужин без тебя? Ради кого она все это затевает? Уж она-то тоже сыта не меньше твоего!

Клава. Ну пошли, Нина Михайловна, ну ради меня – у меня уже разум от голода мутится.

Потаповский. Ну-ка, ты свои настроения брось! Ты на службе, это дипломатия своего рода. Терпи для державы!

Рубцова. Все ты решил за меня, Алексей Николаевич!

Молчание.

Зачем мне ехать с ней куда-то… всех бросить… Подожди! Вот ты мне скажи: почему мне в Рим звонить нельзя?

Потаповский. Кому звонить? Никого сейчас нет в посольстве.

Рубцова. А у меня есть домашний телефон советника. Дай я спрошу про нее, нужна она нам?

Потаповский. Из ее номера можешь подняться и позвонить.

Рубцова. Я найду автомат. (Резко встает, первой идет к выходу.)

Клава. Досталась вам, товарищ консул, выездная женская бригада. У нас у каждой тут свой манер каприза. Это еще слава Богу, что нашей Хлоры нет. Она бы такое из вас коромысло сделала – согнула и разогнула бы четыре раза! А свет тут тушить?

Потаповский. Туши!

Тускнеет комната Общества дружбы, но вспыхивает Венеция, дождавшаяся наконец своего карнавала.