Текст книги "Мортен, Охвен, Аунуксесса"

Автор книги: Александр Бруссуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

6

А где-то далеко, но не так, чтобы за тридевять земель, застыла посреди леса на давно заросшей кустами поляне старая и ветхая хижина. Казалось, стоит ее тронуть – и она развалится прахом. Запустение коснулось ее уже много десятков лет назад, и даже звери старались обходить ее стороной. Но не потому, что боялись невольно стать причиной окончательного разрушения. Причина была совсем в другом.

Когда-то дом был крепок и надежен, специально сооруженный для охотников и бортников, промышлявших в этих лесах. И зимой и летом здесь можно было укрыться от непогоды или просто остановиться для отдыха у теплого очага. Потом пришли датчане отнюдь не с дружеским визитом. Дракар с угрожающе вывешенными щитами заметили вовремя, но защитники деревни переоценили свои силы, или, что более вероятно, недооценили агрессоров. Хорошо, что женщины, дети и старики ушли в лес, ведомые несколькими самыми юными воинами, только-только прошедшими посвящение в викинги. Но ушли они недалеко, остановившись в этой самой хижине с полной уверенностью, что непрошеных гостей заставят убраться восвояси грозные воины – мужчины. В любом случае, вряд ли захватчики отважатся шастать по чужим лесам.

Однако на сей раз получилось по-другому. Датчане, с превеликим трудом одолевшие защитников, ожидаемой богатой добычи не обнаружили. Изрядно подкрепившись брагой, озверев от неудачи, они решились идти по следам жителей, захвативших с собой все ценное. И рано утром вместе с туманом они заскользили в лес, легко отыскивая намеки на то, что не так давно здесь прошли люди, груженные нехитрым домашним скарбом и вероятным богатством.

Богатство заставило датчан стремительно мчаться по утреннему лесу, как волкам, в поисках добычи. Передвигались они бесшумно, как и положено воинам, не обремененным лишним грузом, только оружием.

Но приближение врагов обнаружили юные викинги, оставшиеся, как и должно, в карауле. Перед стремительно мчащимися захватчиками шла волна запаха, которого они сами ощущать не могли: запах потребленной браги перемешивался с запахом крови. Так пахла смерть для многих жителей этой деревни.

Меткие стрелы, встретившие датчан, не умерили их кровожадный пыл. Теперь они остановиться уже попросту не могли: жажда убийства заглушила слабые отголоски разума.

Спаслись лишь немногие, бросившие все и устремившиеся в чащу.

Среди спасшихся был подросток, которому мать сказала: «Беги, сынок, беги со всех ног».

«А как же ты?» – спросил он.

«Я тебя догоню. Просто сейчас надо разбежаться в разные стороны. Ну, беги же!»

И мальчишка побежал, защищая лицо локтями от веток и перепрыгивая поваленные деревья. Он не оглядывался, поэтому не увидел, как мать побежала вовсе не за ним, а наоборот, навстречу вопящим и воющим датчанам. В руках она держала рогатину, словно на медведя. Так же, как и она, молча, рядом торопливо шагали лицом к врагам другие женщины и старики. В руках они сжимали, что попало – кто ножи, кто вилы, а кто просто подобранные палки. А шагали они потому, что некоторые попросту не могли бежать.

Через несколько дней к лесному дому пришли, ведомые уцелевшим подростком воины соседней деревни. Сначала они решили, было, сжечь эту хижину вместе со страшным содержимым, но вовремя одумались: негоже без почестей сжигать останки отважных людей. Рядом с домом соорудили, как последнее ложе для жителей осиротевшей деревни, огромную поленницу, куда и перенесли обезображенные жестокой смертью тела. Некоторые из них по частям.

Мальчишка не плакал, не валился в обморок, как некоторые взрослые от ужасного запаха разложения, он просто молчал. Не раскрывал он рта потом очень долго, приютившие его люди даже думали, что мальчишка от горя онемел. Так и стали называть его «Молчуном».

Года минули, Молчун успешно выдержал посвящение в викинги, но, казалось, речь к нему так и не вернулась. Только два слова можно было вытянуть из него: «да» и «нет». И то ладно – хоть язык не отнялся. Воином он стал справным, истязал себя воинскими упражнениями до умопомрачения. Поэтому и не удивительно, что вскорости занял свое место в дракаре. Но оставался также неразговорчив и хмур. Лишь только один раз слабая улыбка тронула всегда плотно сжатые в ниточку губы, и загорелся взгляд: когда решили пойти походом на датский берег.

На том берегу он проявил свое воинское искусство в полной мере: бросался на нескольких врагов, не давал пощады никому. Раны он получал какие-то несерьезные. Так, во всяком случае, считали все вокруг, потому что никаких жалоб или стонов после битвы у Молчуна не было. Не мудрено, что за ним закрепилась слава «Берсерка». Не беда, что перед сражением щит не кусает и не пускает при этом сопли и слюни – разные берсерки попадаются.

Стали Молчуна нанимать всякие ярлы и конунги – почетно иметь в своей свите реального берсерка. К тому же почти немого. Нанимался он очень охотно, особенно, если дело касалось похода на датский берег.

Однажды, вблизи датского городишка Орхус сошлись две дружины на битву. Причина была самая веская: спор – кто круче – двух конунгов. Наши бились с ненашими. За наших, кроме всех прочих, выступал Молчун. Ненаши поголовно состояли из мерзких бородатых датчан. Поле было выбрано чужое, но так славы больше.

В ночь перед битвой каждая дружина воодушевляла себя, как только можно: пивом, песнями, дурацкими плясками. И никто из воинов не смотрел в сторону близкого леса, где среди и по деревьям перемещались стремительные тени с горящими алым глазами.

Война – раздолье для нечисти. Пища: духовная и плотская – в изобилии. Полная луна лишь усиливало силу и стремление насыщаться. Среди глаз, наблюдающих за силуэтами у костров, была пара, принадлежащая странной могучей твари. В рост взрослого человека, не из племени пигмеев, похожий на волка, только с более мощной пастью, в которой выдавались книзу два кинжалоподобных клыка. Древние люди назвали бы его саблезубым тигром, но тигром он не был. Это был оборотень, голодный и свирепый, как часто у него случается в такую пору.

Когда-то, во времена мамонтов и папонтов, племя оборотней было не самой большой редкостью, населяющей постепенно дряхлеющую Землю. От озабоченных размножением и выживанием людей они отличались тем, что в краткие миги полнолуния непроизвольно менялись, как меняются гусеницы в бабочек. Процесс этот был не необратимым, но крайне болезненным. После превращения из уязвимого человеческого существа в добродушного монстра с острыми, как кинжалы, клыками, для них существовали только две возможности: либо сожрать кого-нибудь, либо в мучениях помереть при неизбежном возвращении человеческого облика. Поэтому все добродушие старательно маскировалось яростью, жестокостью и кровожадностью.

Позднее было отмечено, что утоляя голод оленями, лошадями и зайцами, желание насытиться не исчезало, а только притуплялось, позволяя более-менее сносно существовать с постоянной мыслью о еде. В то же время, подкараулив романтически настроенного на любование луной человека, то есть, практически собрата по эволюционной лестнице, и разорвав его на кусочки, а потом поглотив эти кусочки, упиваясь теплой кровью, можно было великолепно прожить до следующего полнолуния, не отвлекаясь на недовольное урчание желудка. Оборотням выгодно было быть каннибалами.

Однако люди тем и отличались от лошадей и зайцев, что всячески воспротивлялись тому, чтобы становиться пищей. Они были неистощимы в способах своей защиты. Поэтому, считая оборотней ошибками природы, порождениями дьявола, старательно их истребляли, особенно в животной их комплектации. Действительно, становясь в эти часы могучими и малоуязвимыми, оборотни несколько теряли способность здраво мыслить.

Кроме того, оборотни были лишены возможности размножаться такими же оборотнями. Дети у них все-таки могли рождаться, но унаследовать тайную лунную силу не получалось. Постепенно поголовье полулюдей-полухищников начало сокращаться. Но тут открылось еще одно свойство этого странного творения: если обычному человеку удавалось каким-то чудом не погибнуть в клыках монстра, то спустя короткое время раны его заживали, а в следующее полнолуние он с удивлением обнаруживал, что очень голоден, и что бегать ему стало гораздо удобнее на четвереньках, да и вообще, что он теперь не очень похож на человека.

Поэтому людей, заподозренных в поражении вирусом оборотня стали лечить осиновым колом в сердце и стрелой (или, позднее, пулей) с серебряным наконечником в голову.

Оборотни стали очень осторожными. Срок жизни у них оказался неограниченным, потому что боги отвернулись от этих исчадий тьмы, а Смерть-хозяйка не пыталась убирать своих подручных с арены жизни. Хотя, может быть, дело тут было в другом. Со смертью человека душа у него не умирала, только тело. У оборотня же душа уже была мертва, лишь только тело имитировало жизнь. Но это тело медленно, но верно разрушалось, о чем говорил легкий запах тлена, сопровождающий оборотней повсюду. Усиливающийся во время голода и еле уловимый после насыщения. Такая вот неприятность, если бы люди в свое время не изобрели различные благовония, подавляющие и этот аромат. Но собак было не провести: они просто с ума сходили, унюхав поблизости монстра. И кошки – те вообще могли видеть истинное обличье настоящего хозяина человеческой оболочки. Но собаки так и не научились разговаривать, а кошки всегда всю свою мудрость держали при себе.

Вот такая тварь и стояла на опушке леса, устремив жадный взгляд в сторону костров. Голод мучил ее, но не настолько, чтобы полностью потерять рассудок. Этот монстр был чудовищно стар и также чудовищно силен, а в человеческом обличье – и чудовищно мудр. Он питался исключительно человечиной, легко добывая себе пропитание, посещая нескончаемые людские баталии. Оборотней осталось не так уж и много, поэтому он чувствовал каждого из них, время от времени общаясь в непринужденной обстановке. Плотно подкрепившись этим полнолунием, он планировал двинуться дальше вглубь материка, чтобы встретиться с собратом, живущим в германских лесах.

Следующей ночью у него будет еды до отвала, а пока следовало ждать. Оборотень бросил последний взгляд на меню у костра и устремился в лес: следовало немного подкрепиться более простой дичью. Но ушел он недалеко, потому что внезапно почувствовал в чаще людское присутствие.

Конунг-датчанин решил полностью не полагаться на воинское мастерство и удачу. Под покровом темноты часть его дружинников двинулась в обход вражьего стана, чтобы утром, приступив к сече, иметь возможность внезапно атаковать с тыла. Так победа казалась более доступной.

Датчане шли, не разжигая факелов, обмотав оружие тряпками, чтобы случайно не брякнуть металлом о металл. Никто и не заметил, как от кустов отделилась зловещая тень и также бесшумно исчезла вместе с подвернувшимся ратником. Последний даже не успел удивиться и испугаться, потому что шея оказалась смята ударом чудовищных клыков.

А оборотень, выбрав место в глуби леса, неторопливо приступил к ужину. Добыча была незапланированной, но от этого не менее вкусной. Луна проглянула сквозь нависшие ветки деревьев и на миг осветила испачканную свежей кровью морду монстра. Охота начиналась удачей! Оборотень, не в силах больше сдерживаться, завыл.

Люди у костров зябко повели плечами: они услышали леденящий вопль и подумали, что «он не к добру». Лишь только Молчун спокойно спал, накрывшись плащом. Любая встреча против датчан с мечом в руках была для него праздником.

Битва принесла победу хозяевам поля. Молчун сотоварищи просто оказались не готовы в разгар сражения получить атаку с тыла. Конечно, это вроде бы было не совсем честно, но победителей не судят.

Ближе к вечеру, изрядно подустав, удалось оторваться от датских клинков и скрыться в лесу. В живых осталось совсем немного товарищей по оружию. Весь залитый кровью, преимущественно чужой, Молчун был среди них. Они пытались подальше уйти от противников, предугадывая неминуемое преследование, поэтому упорно двигались вперед, помогая раненным. Через несколько часов, когда силы полностью иссякли, а в лесу стало темно, как в преисподней, ничего не оставалось, как сделать привал.

Костер зажигать никто не решился, так и сидели, не видя друг друга, хрипло дыша, стараясь хоть как-то восстановиться. Вот только воды не хватало, чтобы напиться. Молчун поднялся со своего места, взял в одну руку за ремешки гроздь фляг, в другой слабо поблескивал верный меч. Никто не задал ни одного вопроса, да он бы и не ответил. Ударив несколько раз мечом по ближайшему кусту, он ушел во мрак.

Идти было трудно, полная луна еле пробивалась своим светом сквозь листья и ветви деревьев. По поводу проигранной битвы Молчун нисколько не переживал. Главное было то, что ему удалось отправить на тот свет еще несколько проклятых датчан. Теперь предстояла задача как-то выбраться из этого леса и добраться до своих берегов. Впрочем, в том, что ему это удастся, он не сомневался. Но сначала надо было найти воду, чтобы принести товарищам – двигаться по незнакомой и негостеприимной земле группой всегда лучше, нежели одному. Выдерживая намеченный путь по лунным теням, он вышел-таки на берег лесного озера.

В это же самое время к этому же берегу вышел из леса и оборотень. Он был сыт и доволен: без особых трудов достал себе и съел неплохого человека, слегка подраненного, но, тем не менее, очень питательного. Они с Молчуном увидели друг друга одновременно.

В глазах оборотня зажегся азарт охотника, хотя есть уже не хотелось. К тому же человек, отбросив пустые фляги, не испугался и выставил перед собой меч. Чудовище сразу оценило, что клинок не имеет в себе никаких примесей серебра, а, стало быть, достаточно безвреден: любая рана, нанесенная этим оружием, в скором времени заживет, как на собаке. Монстр угрожающе зарычал и стал приближаться по кругу к своей жертве.

Молчун даже не удивился, хотя никогда раньше не видел такого громадного и странного волка. Спасаться бегом смысла никакого не было – все равно эта дикая тварь из дикого леса догонит. Страха перед смертью он не испытывал, поэтому тоже пошел, выставив перед собой меч, навстречу монстру.

Оборотень слегка поразился поведению дичи, за многие сотни лет такое он видел впервые. Поэтому он прыгнул вперед, без особой на то подготовки. И тут же получил скользящий, но достаточно чувствительный удар по грудной клетке – шкура, срезанная с ребер, повисла несимпатичным лоскутом. Человек умудрился поднырнуть под прыжок монстра и при этом еще полоснуть мечом по груди. Оборотень недовольно взвыл и ударил наотмашь своей огромной лапой. Человеку удалось присесть и под этот удар, но контратаковать он уже не успел. Все-таки скорость у зверя была быстрее, чем у какого-то двуногого. Поэтому второй удар, молниеносно последовавший за первым, отбросил воина почти к воде. Человек затих, оглушенный.

Оборотень снова взвыл, раздосадованный. Время безжалостно уходило. А ему еще было необходимо проделать изрядный путь до укромного места, где лежала заблаговременно снятая человеческая одежда. Если перевоплощение в человеческую оболочку застанет его по дороге, то придется продираться сквозь колючие ветки да еще и босыми ногами по павшим сучьям. Следовало поторопиться. Он подошел к обездвиженному воину, намереваясь, не деликатничая, откусить голову.

Но Молчун, до сих пор сжимавший в руке свой меч, неожиданно ожил, стоило только твари нависнуть над ним с вполне определенным замыслом. Человек изо всех оставшихся сил ткнул свое оружие в безобразную клыкастую пасть, но слегка промахнулся. Он пронзил насквозь плечо зверя.

Как это не понравилось оборотню! Разобиженный монстр сначала хватанул зубами руку, держащую клинок, а потом со всей своей злости ударил по телу Молчуна, да так сильно, что того бросило аж в самое озеро. Потом он брезгливо стряхнул с себя меч, не переставая выть, как зимний волк ночной порой. Плечо, как и грудь, конечно, совсем скоро заживут, но пока приходилось страдать от страшной боли. Хотел, было, сунуться в озеро, где колыхался на мелководье упорный, не желающий подчиниться тип, но передумал: пора было бежать, да и вода не выглядела заманчивой, скорее, наоборот.

7

Молчун очнулся от холода: он лежал по уши в воде в нескольких шагах от берега. Озеро было в этом месте неглубоким, не обрывалось омутом сразу у береговой кромки. Повезло! Тьма потихоньку редела, кое-где начинали щебетать просыпающиеся первые птички. Молчун с трудом поднялся на ноги, все тело отчаянно ныло, голова жестоко кружилась. Он выбрался на сушу, еле передвигая ноги. Очень хотелось упасть и забыться. Но он подавил в себе это желание, клацая от холода зубами, все-таки наполнил водой фляги и пошел в обратный путь.

На полпути он встретил бредущих навстречу товарищей, которые не выразили ни радости от его возвращения, ни обеспокоенности от задержки. Помогли перевязать слабо кровоточащую руку, жадно напились из фляг и продолжили свое движение к дому, как они надеялись.

От преследователей удалось оторваться, да те и не выказывали особой прыти в поимке поверженного врага. Скоро удалось устроить привал и нормально подкрепиться у ручья, полного рыбы. Оставалось только выйти к морю, да за вознаграждение наняться на подходящий дракар, чтоб доплыть до родного берега.

По мере продвижения по лесам несколько особо раненных умерло, оставшийся в живых народ поистрепался и задичал. Конунг во время битвы куда-то сгинул, может быть, пал, а, может быть, и загремел в плен. Про него старались не вспоминать. Когда же вышли, наконец, к ближайшему населенному пункту, то обнаружили, что их никто не ловит, про былое сражение и слыхом почти никто не слыхивал, а денег у них вряд ли хватит, чтобы выкупить себе место на корабле. Разве что, поесть от пуза, да на постоялом дворе пару ночей переспать в комфорте. Решили они разбежаться и далее пытать удачу по раздельности.

Молчуну было, в принципе, без разницы – он был всецело погружен в себя, прислушиваясь к своим ощущениям. Что-то с ним происходило, чем дальше от того памятного полнолуния, тем больше. Запах еды вызывал у него тошноту, хотя голод мучил самым прискорбным образом. Все время хотелось спать, лишь только с наступлением сумерек странным образом возникала бодрость. Всякие встречные дворовые собаки старались обойти его подальше, поджав хвост, огромные цепные псы захлебывались ненавидящим лаем, когда он проходил мимо.

Осень все чаще заставляла думать о предстоящей зимовке, остатки былой дружины нанялись кто куда.

Молчуна и еще пару воинов с ним взял какой-то купец сопровождать обоз. Дороги были неспокойными, приходилось всегда быть настороже. Днем Молчун отсыпался в повозке, ночью сменял своих коллег и бдел один. Такое одиночество его вполне устраивало. Казалось, слух у него обострялся так, что можно было услышать даже возню в опавших листьях, которую устраивали невидимые мыши. Да и зрение теперь позволяло осматриваться в темноте. Но всегда очень хотелось есть. Настолько сильно, что хоть поднимай голову к темному небу – и вой.

В полнолуние он не выдержал. Обоз тогда остановился на ночевку на краю дикого поля у берега реки. До постоялого двора засветло добраться не успевали. Несколько раз до этого на добро купца зарились лихие люди, как правило, по ночам, но успеха не достигли – Молчун легко лишал оружия разбойничков, упаковывал в кожаные ремни и сдавал в ближайшем населенном пункте. Пару раз за это ему даже давали вознаграждение, что вызвало легкую зависть у соратников по ремеслу. Но он тут же тратил эти деньги на пиво и брагу, чем снискал к себе всеобщее уважение. Хотя сам почти не пил.

Едва наступила темнота, Молчун, не в силах больше терпеть муки голода, в отчаянье бросился подальше от спящих людей по берегу реки в сторону леса, куда безбоязненно углубился, не снижая скорости. Он бежал, легко перепрыгивая упавшие деревья и уклоняясь от сучкастых веток. Наконец, на небольшой полянке, силы оставили его. Пришлось сесть прямо на землю, прижимая к животу руки. Молчун, задыхаясь от спазм, в страдании поднял голову к небу и хрипло завыл.

Дальнейшие события в памяти у него не отразились, хотя тоже были прелюбопытны.

Один из сторожей внезапно проснулся как раз тогда, когда Молчун, схватившись за живот, с еле сдерживаемым стоном помчался прочь. Будить кого-то былой соратник по оружию не стал, просто поспешил следом за своим боевым товарищем, предполагая, что тому стало очень плохо. Но Молчун ускакал в лес очень быстро, так что его преследователь тут же потерял направление, понял, что никого не догонит и, походив для приличия от одного дерева к другому, решил двигать обратно в лагерь. Но тут поблизости раздался жуткий вой, выплескивающий к безразличной круглой луне всю боль, не способную более терпеть человеком. Охранник пошел по направлению голоса и увидел лежащего на земле Молчуна.

Склонившись над ним, он прислушался к дыханию больного друга, но ничего не услышал, пощупал пульс, но без результатов. Сомнения все отпали – Молчун был мертв.

Тащить на себе сквозь бурелом бездыханное тело показалось ему безнадежным делом, поэтому он решил идти за подмогой к обозу. Появившаяся полная луна залила все вокруг мертвенным белым светом. Поэтому дружинник, сориентировавшись в лесу, гораздо быстрее добрался до разбитого лагеря.

– Вставай, – потряс он земляка за плечо. – Там в лесу Молчун помер. Пойдем принесем тело.

– А чего это он в лес побежал помирать? Мог бы и здесь, – спросонья проговорил тот в ответ. Потом встряхнул головой, отгоняя сонливую бестолковость.

– Во, дела! Сегодня еще здоров был, как бык. Жалко, хороший боец ушел. А, может быть, утром, когда рассветет? – проговорил он, уже натягивая сапоги.

– Да луна светит, все видать! А к утру его там могут дикие звери растерзать! – поторапливал его приятель.

Несмотря на подымающуюся луну, они сделали по факелу и отправились в путь. Никого в обозе будить не стали, предполагая, что за время отсутствия никакой лихой человек не набежит. Ну, а набежит – пес с ними со всеми! Придут обратно и разберутся.

К полянке, где, скрючившись, лежало тело былого товарища по оружию, они вышли без плутания по лесу – дорогу охранник запомнил хорошо. В полную силу светила луна, коптили, потрескивая, факелы. Они подошли к Молчуну. Тот уже успел остыть.

– Вот ведь, как хрупка жизнь человека! – философски заметил первый дружинник. – Такой воин должен был погибнуть в бою, с мечом в руках. Ан нет!

Второй только вздохнул:

– Судьба! – а потом, еще раз шумно втянув воздух ноздрями, добавил. – Не кажется ли тебе, что больно здорово мертвечиной пахнет?

– Ну, пахнет, положим, не здорово. Но запашок определенно присутствует. Может, здесь еще кто непохороненный валяется?

Они, подсвечивая себе факелами, пошли к краю полянки, осматривая землю.

В это же самое время за их спинами труп Молчуна зашевелился. С закрытыми глазами он встал на ноги, не произведя при этом никакого шума. Потом, опять же беззвучно, он стал совершать странные ломаные движения, словно в экзотическом танце. При этом тело его начало меняться: руки удлиняться, ноги утолщаться и как-то выворачиваться коленями назад, грудь расширяться, обретая вполне бочкообразную форму. Голова, вытягиваясь, теряла сходство с человеческой. Рот превратился в неприятного вида пасть, из которой вылезли на лунный свет саблевидные клыки.

На легкий шум, вызванный треском раздираемой на части материи одежды и скрипом и перестуком изменяющихся костей и сухожилий, два дружинника медленно повернули головы назад.

– Во, дела! – сказал первый, тот, что обнаружил труп Молчуна. Он, как и его друг, застыл с открытым ртом – зрелище было не из тех, что каждую неделю показывают в постоялых дворах.

Больше ничего добавить он не успел, потому что тварь, бывшая некогда их товарищем по оружию, открыла ужасные своим красным цветом глаза. И в этот же миг она прыгнула, теряя в воздухе остатки одежды, на дружинника, одним ударом когтистой лапы сворачивая ему голову на полный поворот.

Гибель своего товарища не произвела панического эффекта на второго, он только крякнул, отпрыгивая в сторону. Когда тело первого дружинника упало наземь, второй уже стоял в боевой стойке, вытащив из-за спины меч и выставив вперед руку с факелом.

Глаза Молчуна горели жутким огнем, от одного их взгляда человек мог потерять сознание. Но викинг в этой жизни не должен бояться никакой твари. Он всегда готов к битве с любым противником, пусть даже стократно сильнее, чем он сам. Ведь умереть в бою, с мечом в руках – разве это не счастье для настоящего бойца!

Оборотень глухо зарычал, медленно двигаясь вокруг человека с обнаженным клинком. На его оскаленной пасти неровно горящее пламя факела давало неожиданные блики: казалось, что зверь что-то быстро-быстро говорит, шевеля черными губами.

– А ты стал гораздо разговорчивей, Молчун! – не удержался викинг, внимательно следивший за всеми движениями чудовища. И неожиданно ткнул факелом в морду монстра.

Тот отпрыгнул, но с некоторым запозданием. Запахло паленой шерстью. Человек усмехнулся:

– Да и был ты гораздо искусней в военном деле, чем сейчас.

Но Молчун не ответил. Может быть, оборотни в зверином своем состоянии теряют возможность к связной речи. Во всяком случае, он только глухо рычал, не предпринимая никаких попыток атаковать. Он, подлец, выжидал.

Вероятно, они бы в сражении стоили друг друга – человек и зверь. Никто не собирался уступать. Хотя, скорее всего, оборотень имел больше шансов на победу. Ведь простой меч вряд ли сможет остановить напор такого чудовища. Но какой ценой далась бы победа? Впрочем, если бы человеку удалось продержаться до того момента, когда властные посылы меркнущего лунного света вновь вернут оборотню людскую плоть, то исход схватки был бы под вопросом.

Но этого не произошло: викинг, не спускающий взгляда с монстра, оступился. Не мудрено: поляна – это не гладиаторская арена с ровным песочком под ногами. В следующий миг оборотень атаковал. Викинг еще успел полоснуть его по ребрам своим мечом, но был сметен ударом мощной лапы и подмят под себя громадиной туловища.

Последующее время было наполнено чавкающим звуком – новый оборотень насыщался. Первый раз в новом для себя обличье. Закончив с трапезой, он, обратив к небу окровавленную морду, восторженно взвыл. На настоящий рев чудовища, когда люди за полдня пути до него закрывают уши, а испуганные лошади обрывают уздечки, пока не было сил, да и опыта тоже.

Однако его услышали. Остатки некогда могучего племени, затерянные в просторах Земли поняли, что их стало на одного больше. И Молчун понял, что он не одинок.