Текст книги "Кладбище ведьм"

Автор книги: Александр Матюхин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Дверца летней кухни поскрипывала. Грибов взялся за нее рукой, размышляя, следует ли вернуться в курятник, потом сам же удивился этой мысли. Ну, лежат так сгоревшие яйца, и что? У Зои Эльдаровны была странная жизнь. Деревенская ведьма, как-никак. Мало ли что еще можно найти в её доме? Почему-то вспомнилась старая поговорка: «Не хочешь найти неприятностей – не ищи их!». Мудрый человек сказал, не иначе.

Он заметил ещё какое-то движение. Дверь в дом неожиданно отворилась и на крыльце показался Алексей Крыгин собственной персоной.

─ Я вас ждал, если позволите, ─ радостно сообщил он. Ветер растрепал его жиденькие волосы. ─ Заходите, заходите скорее, не мёрзнете!

2.

Грибов торопливо поднялся на крыльцо.

Крыгин посторонился, пропуская, закрыл дверь. В глубине, у газовой плиты, стоял ещё один человек – высокий, сутулый, одетый в длинное серое пальто с поднятым воротом. Грибов разглядел только длинный нос и большие чёрные очки.

─ Вы что здесь делаете? ─ первым делом спросил он, поворачиваясь к Крыгину.

Тот пожал плечами и сбивчиво заговорил.

─ Мы же с вами обсуждали. Порча, мой дорогой, порча в полный рост! Если не действовать прямо сейчас, то мало ли что может случиться. Знаете, как с клопами? Одного зацепите в лесу, принесёте в дом и всё – через пару недель у вас полные комнаты кровососущих тварей, и никуда от них не деться… Курите?

Он суетливо выудил из кармана серебристый портсигар. Грибов отказался.

─ Я, впрочем, тоже не курю, ─ сказал Антон Александрович, поглаживая ладони. – Не то, чтобы за здоровый образ жизни, но к сигаретам равнодушен. Не понимаю смысла. Успокоиться хотите? Так есть же множество других способов! Ванну принять, например, или, если изволите, водочки грамчиков сто или даже сто пятьдесят, – он помолчал. – Вот, говорят, Цыган, Цыган. А я не верю.

─ Простите?

─ Цыган варил лучший самогон в Ленобласти, ─ продолжил Антон Александрович. – Если бы я имел власть, реальную власть, вы понимаете, то я бы на его самогонный аппарат поставил бы акцизную марку. Это же знак качества! Каждая свадьба или похороны в Шишково – самогон Цыгана. Недорого, качественно, успокаивает. Нет, не верю я, что человек, который так прекрасно варил самогон, мог взять и ударить кого-нибудь топором по голове.

─ Никто их не убивал, ─ подал голос сутулый в плаще. Говорил он хрипло и медленно, будто выталкивал слова откуда-то из глубины прокуренной глотки.

Грибов повернулся к нему:

─ То есть, несколько ударов топором по голове – это не убийство? Несчастный случай? Как в хорошем анекдоте.

─ Кто-то навёл порчу, ─ продолжил сутулый, глядя Грибову в глаза, не моргая. ─ Я чувствую здесь много, много нехорошей энергии. Ваша тёща всё равно бы погибла. Простите.

Грибов вздохнул. Кажется, снова вернулись к разговору трёхдневной давности.

─ Порча, ага. И как она проявляется?

─ Послушайте, ─ вмешался Антон Александрович, приглаживая волосики ладонью. – Вы можете сто тысяч раз не верить, но у вашей тещи были способности. Слово «ведьма» затасканное, конечно, штамп, если позволите. Но она действительно умела делать много такого, чего не объяснить наукой. Потустороннее. И уж если она умела наводить прочу, то и любой другой человек со способностями тоже может. Сейчас же как всё? Залез в интернет, нашёл нужную информацию, потренировался, ну и в путь! В большом городе, знаете ли, много возможностей. За деньги можно пройти тренинг по колдовству, обучится азам как белой, так и темной магии. Вы слышали когда-нибудь о цифровых кодах, которые могут загипнотизировать человека?

─ Нет.

─ А об автогипнозе? Самоисцелении? Ребефинге?

─ Что? Нет, не слышал. Но я нашёл иголки в дверном проёме. Разные, ржавые. Поймите, я не отрицаю, что тут, возможно, что-то есть. Но…

─ Вы далекий от всего этого человек, ─ сказал Крыгин. – Это нормально, что вы сомневаетесь. В городе всё по-другому воспринимается. С точки зрения бизнеса, что ли. А тут, в поселках, магия ближе. Вернее даже не магия, а ведьмовство.

─ Зависть, ─ сказал сутулый и кашлянул в кулак. ─ Кто-то завидовал хозяйке дома. Много признаков.

─ Вы имеете в виду завидовал, что она была ведьмой?

─ Не только. Зависть разная бывает. Кому-то не угодила. Или более слабая ведьма решила устранить конкурентку. Или ещё что… Для зависти много не нужно, это поверхностная эмоция. Раз-два – и готово. ─ Сутулый звонко щелкнул длинными пальцами, и Грибов вздрогнул.

Ему показалось, что человек стал ближе, хотя тот не двигался. Он навис над Грибовым, заслоняя окно. Грибов различил седину на висках, морщинки вокруг глаз, увидел бледные розоватые ногти, аккуратно стриженные с убранными заусенцами. Еще видел растрескавшиеся губы и гниловатые зубы. Ощущал не слишком приятное дыхание. Ему вдруг захотелось оказаться где-нибудь подальше.

─ Удар пришелся по близкому ей человеку, ─ продолжал сутулый. – Кто-то навел порчу на Цыгана. И тот не смог сопротивляться. Он дождался, пока Зоя Эльдаровна ляжет спать, потом взял топор. У них на заднем дворе есть сарайчик для дров. Цыган часто колол там щепки и полена для растопки летней печки. Так вот, Цыган взял топор и поднялся на второй этаж. Порча сожрала его душу и разум. Сомневаюсь, что он вообще в тот момент соображал. У них в доме отличная лестница. Ни одна ступенька не скрипит. Цыган поднялся бесшумно. Он зашел в спальню. Думаю, там горел ночник. У Зои Эльдаровны есть уютный ночник на столике у кровати. Зоя Эльдаровна уже спала. Она лежала на спине, потому что была полной женщиной и с трудом засыпала в других позах. Цыган подошел ближе и замахнулся. Может быть, в этот момент он преодолел заклятие, успел шепнуть: «Прости» или что-нибудь в таком духе, хотя я, наверное, слишком сентиментален. Но потом топор опустился и проломил череп. Зоя Эльдаровна могла быть еще жива. Тогда он ударил её еще раз. Не в силах сопротивляться, понимаете? Кто-то очень умело подставил Цыгана. И он бил много раз, прежде чем не понял, что Зоя Эльдаровна мертва.

Рассказывая, сутулый достал откуда-то из недр плаща горсть тонких свечей и принялся зажигать их по одной, клацая дешёвой зажигалкой. По сеням мгновенно разлился запах воска.

─ Зачем вы мне это рассказываете? ─ спросил Грибов тихим голосом. ─ Откуда вы всё  знаете? Про комнаты, про ступеньки и топор…

─ Это очень сильный маг. Из города. ─ шепнул Крыгин. ─ Доверенное лицо нашего мэра, между прочим. Я постарался, пригласил.

─ Хорошо, пригласили. Но почему об этом никто не знает?

─ Я Насте звонил, если позволите. Предупредил. Она дала добро на сеанс. Тем более, для вас бесплатно, говорю же. Кто же вообще откажется? ─ Антон Александрович аккуратно взял Грибова под локоть и зашептал ещё увереннее. ─ Послушайте, Артём, никому от этого хуже не будет. Хорошее же дело. Номинально, если позволите, хозяйка дома теперь ваша бывшая супруга, а не вы. Я могу задать вам такой же вопрос – что вы тут сейчас делаете, да ещё и в рабочий день? Но я же не задаю. Знаете, почему? Потому что делаем одно дело, чтобы всё у всех было хорошо. Так что, если хотите, оставайтесь, не мешайте. А если не хотите, так мы вас не держим. Со всем уважением, Артём.

Он улыбался, этот Крыгин, и опять стал похож на крысу. Хитрющую такую крысу, которая ворует из холодильника прямо под носом. И ведь как ему ловко удалось соединить в одном монологе намёки на то, что Грибов тут никто и надавить на жалость и ответственность. Не зря в администрации работает. Язык подвешен будь здоров.

Грибов освободил локоть.

─ И как будет происходить сеанс? ─ спросил он, недобро разглядывая сутулого.

Тот водил букетом из горящих свечей из стороны в сторону, внимательно разглядывая дрожащие огоньки.

─ Пойдёмте, ─ велел Крыгин и первым прошёл за двери в коридор. ─ Сначала спальная комната и гостиная на первом этаже.

─ В ней меньше негативной энергии, ─ подал голос сутулый. – Разомнёмся.

Следующие минут десять он расставлял по углам свечи.

Дом уже успел выстыть, в просторной гостиной было холодно, гулял морозный воздух.

─ Обратите внимание на пламя, ─ бормотал вполголоса Крыгин. ─ Видите, оно тёмно-жёлтого цвета? Это значит, порча. Плохая энергетика скопилась.

─ И что он будет с ней делать?

─ Чистить, что же ещё?

Сутулый, словно услышав, содрогнулся всем телом, поднял к потолку длинные руки и затараторил хриплым голосом непонятно и неразборчиво. Что-то подобное Грибов видел в разных передачах про шаманов, оккультистов и прочих не слишком здоровых на психику людей. Ему тут же стало неуютно, захотелось выбраться на улицу. Но Грибов стоял и смотрел за тем, как сутулый прыгает по гостиной, размахивает руками, горбатится, хрипит, мотает головой. Свечи, расставленные по углам, погасли одна за одной, вытянув чёрные ниточки дыма вертикально вверх.

─ Давит что-то со всех сторон, ─ сказал Крыгин. ─ Раньше не было. Мы с супругой часто сюда заглядывали. Зоя Эльдаровна отлично гадала, судьбу смотрела. Чай пили с мёдом и с пышками. Замечательные пышки.

Сутулый задрал полы плаща, присел на корточки и коротко, с надрывом, взвыл.

─ Сейчас он расставит свечи, читая молитвы, ─ продолжал говорить Крыгин. ─ Потом, когда каждая из свечей соберёт частички порчи, он будет тушить огонь и разжигать так называемое очищающее пламя.

─ Чертовщина какая-то, ─ буркнул Грибов (хотя имел в виду определения более хлёсткие и матерные) и вышел из гостиной в коридор.

Оказалось, что в коридоре дышится легче, откуда-то тянет морозным сквозняком. В гостиной же действительно как будто давило что-то со всех сторон – сначала и не замечаешь, пока не выберешься.

– Чушь и чепуха, – пробормотал Грибов, тряхнув головой. Ему захотелось выпить и покурить. Причём именно в таком порядке. Он вспомнил, как укладывал холодные бутылки водки, оставшиеся после поминок, в погреб на заднем дворе.

Из-за двери снова хрипло взвыл сутулый специалист по порче. Показалось, что ему вторит какой-то другой вой, далёкий и едва слышный. Когда вой сутулого оборвался, второй продолжался ещё несколько секунд и только потом стих.

В это же время Грибов увидел, что за окном около лестницы кто-то стоит. Кто-то тёмный, едва различимый. Тень его расползалась по дощатому полу, накрыла горшок с фикусом, мелкую земляную крошку и желтые листья, рассыпанные вокруг горшка.

– Эй, вы кто? – спросил Грибов, делая шаг в сторону окна.

Наверняка, это был тот же человек, что наблюдал за ним в летней кухне. Бомж какой-нибудь, или очередной сосед, вроде надоедливого Антона Александровича. В деревнях, слышал Грибов, о личном пространстве и частной собственности вообще мало кто задумывался.

Чернота за окном стёрлась, будто стоящий там человек быстро ушёл. А вот тень его осталась, и она продолжила расползаться, покрывая пол тонкой плёнкой голубоватого инея. Грибов остановился, не понимая, что делать и как реагировать. Это же не фильм ужасов, чтобы вот так запросто начать орать и звать на помощь. Но и в реальной жизни такое случается, прямо скажем, не часто.

Он нащупал в кармане связку ключей, сжал её в кулаке, выставив между пальцев длинный офисный ключ. На всякий случай.

Тень добралась до плинтусов и поползла по стенам. Иней полз следом за ней. С инеем было что-то не так. Местами он будто обходил невидимые препятствия, оставляя тёмные провалы. И эти провалы напоминали то чьи-то следы, то отпечатки рук, то длинные извилистые царапины на полу…

Вот здесь действительно стало страшно.

Из-за спины донёсся вой сутулого. Грибов вздрогнул. Темнота, облепившая стены, вдруг оторвалась от старых обоев

Шлёп!

и густым желе обвалилась на пол вокруг фикуса. Она мгновенно впиталась в щели пола, слизав следом за собой иней, землю, осыпавшиеся листья, образовав на полу ровный тёмный квадрат. Тут же Грибов отчётливо увидел на этом месте дверь. Точно! Дверь в погреб или в подвал. Так просто никогда бы не заметил, но заметив – уже точно будешь знать, где он находится.

 Кадка с фикусом стояла на том месте, где должна быть ручка двери.

Вой за спиной оборвался. Раздались голоса, и кто-то начал звонко вышагивать по дому – то ли в гостинице, то ли над головой. Охваченный азартом Грибов даже не подумал возвращаться за Антоном Александровичем или сутулым. Он отодвинул тяжелую кадку с фикусом, увидел овальную дыру в полу, куда могла бы пролезть ладонь. Ухватился, потянул на себя. Доски пришли в движение, поддались легко и бесшумно, обнажая квадрат черноты с едва видными бетонными ступеньками, уходящими куда-то вниз.

Грибов присел на корточки, включил на телефоне фонарик, посветил. Белый луч вгрызся в кирпичные стены и щербатые ступени, но до самого низа не добил. Почему-то сразу захотелось спуститься и  разведать, что же такого могла скрывать в подвале тёща. Может быть, это очередная ведьмовская штука, о которой судачат все вокруг. Или закрутки с огурцами и помидорами. Или деньги в аккуратных пакетиках, скопленные за много лет честным трудом на ниве приворотов, снятия порчи и лечения чужой скотины…

Он сам не заметил, как осторожно перешагнул через первую ступеньку, одной рукой держась за шершавую стену, а второй подсвечивая себе путь фонариком. Чернота расступалась перед ним, рассыпая под ногами иней.

Воздух здесь был ещё холоднее, злее.

Через десять ступеней неожиданно возник странный неприятный запах. Грибов будто погрузился в него, как в бассейн с холодной водой.

Ещё несколько шагов.

Шлёп

Ступени кончились, стены раздвинулись, свет телефонного фонаря высветил бугристый земляной пол во всём том же инее. Иней был исцарапан, истоптан, смят и разбит. Виднелись отпечатки босых ног, ладоней, зигзаги, извилистые тонкие линии.

Воздух пришёл в движение, огорошив новым едким запахом. Так пахнет в общественных туалетах, где сто лет никто не убирался. В переполненных мусорных баках. В подвалах, где прорвало канализационную трубу.

Грибов вскинул руку с фонариков к носу. Луч света беспорядочно разрезал темноту, и из этой темноты в его сторону что-то прыгнуло.

3.

Он успел увидеть тонкое скуластое личико с чёрными впадинами вместо глаз, с распахнутым ртом и окровавленными зубами. А потом у него вышибли телефон из рук.

Кто-то взвизгнул по собачьи – особенно пронзительно в тесном замкнутом помещении. Грибова вдруг повалили на пол и принялись душить тонкими ломкими пальцами. Связка ключей вылетела из руки и со звоном куда-то улетела.

В нос забился едкий гнилой запах, будто мочу смешали с тухлыми яйцами и всё это вылили сразу на лицо. Грибов ударил, не глядя, раз, второй, в мельтешащую над ним темноту. Угодил во что-то мягкое, потом явно попал по подбородку. Хрустнуло. Хватка ослабла, и Грибов смог подтянуть руки к шее, хрипло закашлял.

На него снова налетели, неразборчиво колотя.

– Станешь таким… Дай только… До глаз!.. Никогда, никогда! – голос был женский, яростный. И – знакомый.

Острые когти вцепились в щеку, разодрали кожу до крови. Грибов снова ударил неведомо кого. Подался вперед, навалился на трепыхающееся, извивающееся, сопротивляющееся тело, подмял под себя. Нащупал крохотную голову, сальные длинные волосы, обхватил и несколько раз приложил её об землю. Клацнули зубы – его укусили за указательный палец. Потом ещё раз, больно до одури.

– Чтоб тебя! – прохрипел он, вскакивая.

Нападающая затаилась в темноте. Грибов слышал только прерывистое сипящее дыхание. Миазмы забивали ноздри. Нестерпимо хотелось глотнуть нормального свежего воздуха.

– Кто ты такая? – спросил Грибов, ощупывая взглядом темноту.

Конечно, ему никто не ответил.

─ Я ничего плохого тебе не сделаю. Давай… поговорим…

До него постепенно дошла вся нелепость и странность сложившейся ситуации. Неужели тёща действительно держала в подвале живого человека? То есть, тьфу, не мёртвого же.

Чернота перед его лицом сгустилась, а затем резко рассыпалась на миллиарды белых огоньков. Кто-то поднял телефон с включенным фонариком. Блики света отразились от зеркал, которые, оказывается, были развешаны на стенах. Грибов рефлекторно поднял руки к лицу. Из глаз брызнули слёзы, и уже в размытой и искажённой картинке он увидел девушку лет двадцати пяти, которая стояла в полуметре от него.

Это была та самая девушка, соседка, с которой он разговаривал минут двадцать назад!

Но как же сильно она изменилась.

Лицо у девушки было в бурых кровоподтёках, губы порваны, вокруг глаз – синяки. Вместо одежды на ней оказалась драная накидка. Запястья туго стянуты верёвкой. В одной руке она держала телефон, а в другой зажала связку ключей – его, Грибова ключей! – выставив между пальцев офисный тонкий ключ.

Девушка замахнулась.

─ Стой, дура! ─ рявкнул Грибов, прыгая в сторону. Места было мало, что-то звякнуло под ногой – жестяная тарелка, полная каких-то чёрных хлопьев, будто кошачьего корма. Он поскользнулся, взмахнул руками, будто собирался взлететь, и почувствовал, как что-то острое вспарывает ему кожу на шее, под подбородком.

Белый яркий свет заметался по подвалу, будто испуганная канарейка, и болезненно резал глаза.

─ Боль придаёт сил, запомни это! ─ зашипела девушка, выплёвывая слова вместе со слюной и кровью сквозь разорванные губы. Она оказалась совсем близко. Вонь исходила от этого давно не мытого6 запущенного тела. ─ Боль придаёт сил! Навсегда, слышишь? Ничего личного, прости.

Грибов заскулил, упираясь спиной в холодное зеркало. Взмахнул несколько раз кулаками, пытаясь защититься, отбить атаку. Следующий хлёсткий удар пришёлся по ладони. От боли закружилась голова.

─ Чтоб тебя, ─ выдавил Грибов.

Яркий свет телефонного фонарика впился в глаза. Зеркало под тяжестью спины прогнулось и как будто превратилось в желе.

Что-то тяжёлое опустилось Грибову на голову и вышибло из него дух.

Глава пятая

1.

Наташа почувствовала лёгкий удар по голове, когда сидела в школьной столовой. Будто кто-то аккуратно приложился к затылку ладонью. Не с целью сделать больно, а чтобы привлечь внимание.

Она обернулась, уже зная, что никого не увидит. Удар добрался до неё… из ниоткуда. Из густой черноты, куда время от времени проваливался этот мир. Через стол от Наташи сидели старшеклассницы во главе с Машей, о чём-то галдели, что-то обсуждал. Они могли, конечно, швырнуть в Наташу стаканчик или вилку (как делали это частенько, когда не до кого было больше докапываться), но им сейчас явно было не до этого – Маша что-то показывала подружкам в телефоне.

 В ушах заскрежетало и зазвенело, провернулись шестеренки старого невидимого механизма.

– Не сейчас, пожалуйста! – только и успела пробормотать Наташа.

Но её некому было услышать.

Ложка с недоеденным пюре выпала из рук, и звук удара исчез в стремительно подступающей темноте.

Растворилась столовая, пропали галдящие дети, выветрился запах макарон и супа харчо. Чернота казалась осязаемой и вязкой, будто свежая краска, которой закрасили мир вокруг.

Из черноты на неё кто-то смотрел. Наташа повертела головой. Бабушка говорила, что тех, кто здесь прячется, можно увидеть, если очень постараться. Если обладать навыками. Вот только она не успела рассказать все нюансы, хоть и очень старалась.

– Кто здесь? – спросила Наташа, зная, что голос звучит только в её голове. Даже губы не шевелились.

Чернота в одном месте пошла рябью, расплылась, обнажая белые чёрточки, линии и изгибы. Проявилось женское лицо с тонкими скулами и острым подбородком. Оно открывало и закрывало рот, наполненный такой же густой чернотой. Женщина беззвучно кричала. Это место поглощало её крик, пожирало его.

Рядом с женским лицом такими же штрихами небрежно нарисовалось другое – мужское, папино. Его легко было узнать. Папа тоже открывал и закрывал рот. Наташа невольно шагнула вперёд, протянула руку, чтобы дотронуться – папа оказался в опасности, его нужно было вытащить, нужно как-то протащить сквозь черноту! Но нужных навыков не оказалось, бабушка не учила. Чернота вокруг пришла в движение и сорвалась, как старое одеяло, вместе с кричащими лицами и острым ощущением несчастья.

Наташа поняла, что она не в школьной столовой, а в каком-то другом месте. Это была крохотная комнатка с низким потолком, с драными обоями, какими-то старыми шкафами, стоящими вдоль стен, с раскинувшимся на полу ковром и бархатными занавесками, развевающимися на ветру. Кольнуло холодом.

Перед Наташей стоял высокий и худой молодой человек – обнажённый по пояс, пьяный, с сигаретой в руке. Отец Маши, одноклассницы. Только ещё молодой, лет около тридцати.

Знания, как обычно, проявились сразу же. Будто кто-то засунул в голову Наташи флешку и сбросил всю необходимую информацию.

Его звали Олегом, он собирался с силами, чтобы продолжить… Что?

Капли пота собрались на его груди, под подбородком, на переносице.

За спиной Олега на разложенном диване лежала Машина мама – Лена. На вид ей было лет двадцать пять, не больше. Она была потная и обнажённая, пьяная и накуренная. Тушь размазалась под глазами тёмно-синими кляксами, губная помада яркими зигзагами пробежала по щекам и подбородку.

– Олежа, ну ты скоро? – спросила Лена после затяжки. Со словами из рта выплетался сизый дым. – Как там в фильме, а? «Я вся горю», и так далее!

– Секунду, погоди. Дай отдышаться.

Олег запустил правую руку в трусы. Закрыл глаза, подняв голову к потолку.

В углу мерцал старый монитор с выпуклым экраном, из колонок урчала какая-то попса. Олег двигал рукой в трусах, бормоча что-то себе под нос.

Наташа зажмурилась. Сигаретный дым лез сквозь веки и жёг ноздри.

– Давай без презика, – сказал из темноты Олег. – Я умею вынимать, когда надо. На раз, два, три. А то задолбался, никаких нормальных ощущений.

И всё разом стёрлось, хотя кошмар не закончился. Наташа знала, что ему ещё рано заканчиваться.

Она открыла глаза и снова увидела Лену – теперь уже одетую и трезвую, со скромным макияжем и тщательно замазанным синяком под левым глазом. Комната всё та же: прокуренная, дряхлая, неприятная.

Сквозь распахнутое окно пробивался яркий свет, косыми линиями рассекающий линолеум на полу.

– У тебя нет выбора, – сказала Лена, разглядывающая собственные руки, будто впервые их видела. Каждый пальчик, каждый заусенец. – Я не собираюсь делать аборт, сам знаешь. Предупреждала ведь. Не женишься – мой батя тебе башку оторвёт. Он из девяностых, у него понятия. Понимаешь?

Олег стоял тут же, в углу комнаты. Он просто кивал, ничего не говоря. Кивал, кивал, как китайская игрушка. Смотрел в пол.

– У нас будет свадьба, – продолжала мама Маши. – Папа подарит квартиру, все дела. Но ты в ней жить не будешь. Можешь катиться на все четыре стороны, главное о ребёнке не забывай.

– А если я захочу остаться с тобой? – негромко спросил он. – Если я правда тебя люблю?

– Мы трахались всего месяц, какая, блин, любовь?

– Самая настоящая. Мало ли. И ребёнка буду любить.

Будущий отец Маши поднял глаза, и Наташа увидела в его взгляде что-то такое, от чего захотелось громко завопить. Страшный был взгляд, безумный, наполненный густым сигаретным дымом.

– Я буду любить вас вечно, – сказал он хриплым голосом Цыгана.

Наташу вышвырнуло сначала в черноту, а потом в нормальный, настоящий мир, туда, где была школьная столовая и стоял запах еды.

 Она потеряла равновесие – поздно сообразила – завалилась на бок, роняя стул и сметая со стола тарелку со стаканом компота. Выставила перед собой руки, но это не помогло, ладони угодили во влажное, разъехались в стороны. Щекой приложилась к холодному полу и увидела Машу за соседним столиком – поймала её взгляд. Маша снимала произошедшее на телефон. Верные подружки, столпившиеся вокруг, хихикали и тыкали в сторону Наташи пальцами.

А Наташа вдруг поняла, что в растворяющейся черноте проступило множество мелких деталей.

Кое-какие были прорисованы четко и ярко, другие обведены желтыми, красными, зелеными красками и выведены в центр своеобразного бытия. А были такие эпизоды, которые прятались в тени, по углам мозаики, старались не попадаться на глаза, потому что знания о них не должны были открываться кому бы то ни было.

Если не обладаешь навыками.

От неожиданности Наташа заморгала, не понимая, что все еще смотрит на Машу, не видя ее взглядом. Потому что она различила среди темных, притаившихся деталей Машиного отца: к тридцати семи годам он выглядел спившимся стариком. Похудел настолько, что торчали ребра и позвонки. Сутулился, горбился и громко, часто кашлял. У него были тонкие длинные пальцы. Этими пальцами он зажимал Маше рот, водил ими по её тонкой шее, по плечам, залезал пальцами под лифчик и гладил там…

Наташе сделалось дурно.

– На что уставилась, балбесина? – спросила Маша, хихикая. – У тебя котлета уплывает, лови давай!

Она подошла ближе, продолжая снимать на телефон. Наташу обступили, кто-то протянул руку, чтобы помочь подняться.

А из-за спин девочек показался Олег. Он обнял Машу чуть ниже талии, взъерошил её волосы. Кончик языка показывался между гнилых черных зубов и дотронулся до мочки Машиного уха.

Выродок, мой выродок, – шепнул он, поскуливая от возбуждения. – Мамка нагуляла, а я, значит, виноват. Всю жизнь должен расплачиваться, да?

Маша не была его дочерью. Лена переспала еще с десятком парней за спиной Олега. То была шумная молодость богатой девушки, у которой есть влиятельный отец. Все выяснилось, когда Маше исполнилось девять. На её дне рождения напившийся Олег прижал жену к стене на кухне и, угрожая ножом, потребовал рассказать правду. Маша не была на него похожа, вдобавок на подбородке у неё была ямочка, а у Олега – нет. Почему он все это время вынужден терпеть под боком чужого ребенка? Чей-то выродок, получается, испортил ему жизнь?

– Выродок, – произнесла Наташа, разглядывая притаившегося Олега за спиной у Маши.

Он ухмылялся, продолжая облизывать её ухо. Глаза были заполнены сигаретным дымом.

– Что ты сейчас сказала? – Маша присела на корточки и цепко схватила Наташу за подбородок. – Ну-ка, блин, повтори!

Повтори, повтори, много-много раз!

Некто в обличие Олега, порождение черноты, схватил Наташу за волосы и медленно намотал прядь себе на кулак.

– Как ты меня назвала? – прошипела Маша и, не размахиваясь, ударила Наташу по щеке ладонью. – Повтори, говорю! Как ты меня, блин, назвала?

С девяти лет Олег стал называть Машу выродком. Сначала злобно и язвительно, потом с издевкой, а когда Маша выросла, превратилась в симпатичную девушку, слово это в его устах вдруг приобрело эротический оттенок.

Затаскивая дочь в угол ванной, между стиральной машинкой и раковиной, он запускал пальцы везде, куда мог дотянуться, облизывал Машину шею, плечи, щеки, грудь – ничего большего пока себе не позволял – и шептал: «Выродок, мой выродок! Ну надо же, свезло, так свезло». А Маша в такие моменты тряслась от страха, и тихонько молилась, в надежде, что отец остановится, не зайдет дальше, чем вообще возможно…

Еще один хлесткий удар по щеке вышвырнул Наташу в реальность. Из глаз брызнули слезы. Она заморгала, ища взглядом Олега, но того уже не было. Он остался в привычной черноте, где ему и место.

Маша схватила Наташу за ворот платья и рывком подняла. Затрещала ткань. Наташа увидела, как бежит по диагонали, роняя стулья, перепуганная классная руководительница.

– Ты откуда это?.. – зашипела на ухо Маша. – Ты знаешь, что я с тобой сделаю, если ты кому-то расскажешь? Я тебе горло перегрызу за выродка, поняла?

Кто-то встал между ними, принялся разнимать.

– Прости, я… – Наташа не успела договорить, потому что Маша вывернулась и ещё раз звонко ударила Наташу по щеке. Направила телефон, рассмеялась.

– Клёвое будет видео! – сказала она, ловя взглядом восхищенные взгляды подруг. – У этой дурочки ещё и припадки, прикиньте! Здорово же!..

2.

Надя проснулась от странного ощущения – будто её только что ударили по голове.

Она снова заснула на диване в гостиной, да ещё с пустым бокалом в руке. Как не уронила?

На журнальном столике стояла бутылка мартини, рядом с ней – пакет сока, яблочные дольки, тающие кубики льда в блюдце и пузырёк валерьянки. Как же без неё, да?

В затылке болело от удара. Она потёрла голову, пытаясь сообразить, что произошло. Наверняка заснула в неудобной позе, вот и заклинило что-то… Перед глазами всё ещё витали обрывки сна. Этот сон был неприятный, из прошлого. Такие сны походили на кошмар, потому что их не хотелось вспоминать.

Во сне Надя поссорилась с соседской девочкой, потому что та оторвала любимой Надиной кукле голову. Девочке просто нравилось портить игрушки. Она бегала с оторванной пластиковой головкой, держа ее волосы в кулаке, и кричала, что сейчас возьмет спички и устроит настоящий пожар.

Надя сначала пыталась девочку догнать, а когда поняла, что не получится, остановилась посреди пыльной дороги и неожиданно расплакалась. Это было невероятное, чудовищное ощущение бессилия. Во сне оно усилилось в тысячу раз, напомнило о том, как иногда бывает больно, если ничего нельзя сделать. Например, вернуть к жизни маму, чтобы успеть с ней помириться.

– Пожар, пожар! – кричала довольная девочка. – Это будет самый большой пожар в мире! А ты зальёшь его слезами, рёва-корова!

Наде хотелось ее убить. О, это стойкое ощущение всепожирающей ненависти!

Но вместо этого Надя побежала домой. Слёзы душили ее. Подкатила икота. Губы сделались солеными. Надя вошла во двор, уселась на лавочке и рыдала в голос, растирая слезы и сопли по щекам. Больше она ничего сделать не могла.

Из дома выскочила перепуганная мама, схватила Надю в охапку, прижала к себе. От мамы пахло мукой. Надя слышала, как тревожно бьется мамино сердце. Она подумала, что у ее любимой куклы никогда не будет сердца, потому что теперь нет головы, и заплакала еще сильнее.

Мама, ничего не спрашивая, завела ее в дом, а сама спустилась в подвал в коридоре. Его квадратную дверцу придавливал большой горшок с каким-то цветком. Когда мама отодвигала горшок и просовывала пальцы в овальное отверстие, Надя испугалась. Из подвала веяло холодом, чернотой и чем-то очень-очень страшным.

 Через секунду она уже сидела за столом в кухне, а мама поставила перед ней глиняную чашку и сказала: «Выпей!». Чашка была наполнена водой, а в ней плавали какие-то мелкие листики и веточки. От чашки пахло шоколадом и молоком, хотя Надя видела обрывки паутины на её боку и кусочки влажной земли, прилипшие к неровному ободу.

Икая и шумно втягивая сопли, он немного отпила. Даже во сне чувствовался вкус – вода была теплая и горьковатая.

– До конца выпей, – посоветовала мама. – И пока будешь пить, подумай о той дрянной девчонке, что бегает по улице с оторванной кукольной головой в руке.

Надя допила, четко представляя себе хамское лицо девочки. Девочка кричала «Пожар!», и у нее горели волосы. Должно быть, это было очень больно и неприятно.

С каждым глотком Надя успокаивалась. Сначала пропала икота, потом высохли слезы. На душе стало как-то спокойнее.