Текст книги "Аспекты духовного брака"

Автор книги: Александр Гольдштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

О литературной эмиграции

Радость в связи с исчезновением литературной эмиграции, радость, оправдываемая благими намерениями, не только неприлична, но и вредна. Демократическое сознание, воспитанное в ненависти к имперскому характеру культуры, безрассудно пытается его подорвать и тем самым лишить глубины сложный, включающий очаги диаспоры состав русской словесности. Вновь набрала силу малоаппетитная идея единства литературы: не так важно, где находится писатель – в Москве, Нью-Йорке, Берлине (подтекст такой, что жить надо в Москве, но об этом, щадя эмигрантов, говорят не всегда), важно, что сочиненное им вольется в общую реку – «вернуться в Россию стихами». Между тем имперской литературе, какой и надлежит быть русской словесности, подобает тяготеть к иноприродности, ина-ковости своих проявлений. Необходима поддержка очагов литрассеяния не как частиц и клеточек общего тела с начальниками в московских издательствах и журналах, а в качестве самостоятельных организмов, использующих тот же язык, но с особыми целями, продиктованными особыми же геолитературными нуждами. Культура империи выказывает мощь в тот момент, когда ей удается выпестовать полноценный омоним, выражающий чужое содержание средствами материнского языка. Исходя из собственной, подчеркиваю, собственной выгоды, культура остывшей империи должна сказать пишущим по-русски украинцам, немцам, казахам, киргизам, узбекам (если они еще не бросили своего гиблого дела) и в первую очередь израильтянам как самому многочисленному отряду: ваша литература не русская, а русскоязычная, и это хорошо, именно это сейчас мне и требуется. Она существует, она исполнена смысла.

Добивайтесь максимального удаления от метрополии языка, развивайте свое иноземное областничество. Вы мне нужны такими, вы дороги мне как лекарство от автаркической замкнутости. В этом моя корысть, мое эгоистическое, оздоровительное к вам влечение, любовь к дальнему, разгоняющая застоявшуюся кровь. Изложенное – не утопия, так в период после колоний англичане относятся к индийским писателям английского языка, французы – к франкоречи-вым авторам Магриба.

В эту секунду в городе Лоде, куда перебрался я из-за дороговизны тель-авивских квартир (десять лет, все 90-е годы, прожито в тебе, Тель-Авив), подметальщик-грузин, сморщенный, сумасшедший старик, обращается к поодаль играющим смуглым детям и начинает им хрипло, с подъемом рассказывать про технику, космос, ракеты, а они смеются, хихикают, ничегошеньки не понимая.

Эпилог

«Пасха прошла. Он дождался первого же ясного утра, когда, казалось, само солнце чудесно манило его; тогда он рано утром вышел из дому, что было у него в обычае, – но на этот раз для того, чтобы не возвращаться. С восторгом и бьющимся сердцем спешил он по узким улочкам старого города; он чувствовал, как будто сейчас, перепрыгнув через все окружающее, он прыгнет в самое небо. На перекрестке ему встретилась одна престарелая родственница. „Куда ты так спешишь, братец, – спросила она, – не на рынок ли за овощами?“ – „Да, да“, – в задумчивости воскликнул Иосиф и, дрожа от радости, выбежал за городские ворота.

Но когда прошел он немного полями и огляделся вокруг, светлые слезы брызнули из его глаз. „Не воротиться ли мне?“ – подумал он. Однако он шел все дальше, словно бы земля горела у него под ногами, и все плакал, и все бежал, как будто хотел убежать от своих слез. Так промелькнули мимо многие незнакомые деревни, многие незнакомые лица; вид незнакомого мира снова придал ему мужества, он почувствовал себя сильным и свободным; он был все ближе, и наконец – милосердное небо! какой восторг! – наконец он увидел пред собой башни великолепного города».

Вильгельм Генрих Вакенродер. Сердечные излияния отшельника – любителя искусств.