Текст книги "Под волнами Иматры"

Автор книги: Александр Лавров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

А. Лавров
Под волнами Иматры

Глава 1

На Иматре

Был одиннадцатый час тихого июньского вечера, когда небольшой и почти пустой поезд стал у платформы станции Иматра. Шел он со стороны Выборга и был в тот день последним из всех, подходивших по железнодорожной ветви от Антреа к обоим водопадам.

Совсем не ко времени холода или, быть может, некоторые совсем особые события, происходившие в то время в Финляндии, распугивали туристов, поэтому мало кто заглядывал в знаменитое местечко, обыкновенно привлекающее дикою красотой своего водопада многочисленных путешественников. Поезда приходили пустые, в местных отелях всегда, даже зимой, переполненных чуть ли не до тесноты, почти все комнаты были свободны. Хозяева жаловались на плохие дела, кельнеры чуть ли не с навязчивостью апраксинских торговцев зазывали и тащили к себе немногих приезжих.

Из вагона первого класса подошедшего поезда вышел среднего роста молодой человек, с усталым, грустным, отражавшим одновременно и физическую, и душевную муку, лицом. С ним не было никакого багажа; он держал в руках только один зонтик, да через плечо была перекинута дорожная сумочка. Ни саквояжа, ни чемодана, ни чего-либо такого, что обыкновенно берут с собой в дорогу путешественники, с ним не было.

Выйдя из вагона, он с положительно беспомощным видом оглянулся по сторонам.

– Если вам нужен ночлег, – подошел к нему кельнер, – то мы можем предложить вам…

Приезжий словно обрадовался.

– Да, да! пожалуйста! – торопливо и отрывисто сказал он. – Вы говорите по-русски?

– О да! здесь это необходимо, – пожал плечами кельнер, – на Иматре бывает столько русских… Прошу вас! Коляска ожидает у схода с платформы… У нас туристам предоставляются все удобства…

– Ваша гостиница далеко? – как будто испуганно спросил приезжий.

– О нет! Всего несколько шагов… Наш отель – ближайший к станции.

– Тогда не нужно экипажа. Я хотел бы пройти к водопаду сейчас же. Далеко до него?

– Прислушайтесь! – улыбаясь, ответил кельнер.

До станции ясно доносился какой-то грохот. Словно сотни паровых машин были пущены в ход на колоссальной фабрике. Их стук обращался в один немолчный гул, издали похожий на отчаянный рев скрытого где-то недалеко гигантского чудовища.

– Это водопад? – спросил приезжий.

– О да! Мы здесь привыкли к нему, и нам этот шум не мешает… Но приезжающие в первый раз, в особенности дамы, всегда не то чтобы пугаются, нет, но все-таки Иматра действует на их нервы.

Эти слова кельнер говорил уже на ходу. Приезжий покорно шел за ним. Без возражений сел он в небольшую колясочку. Сытая лошадка легко взяла с места.

Кельнер пошел рядом.

Гостиница, действительно, была очень недалеко – всего несколько шагов от вокзала. Не стоило бы и садиться в экипаж, особенно путешествующему без багажа.

Минуты через три лошадь уже стала у двухэтажного деревянного домика с большой, выходившей в густой сад верандой.

– Прошу вас взглянуть на комнату! – пригласил кельнер, приоткрывая входную дверь на крыльцо.

Приезжий вошел.

Из зала и веранды доносились смех и голоса.

– У вас много туристов? – спросил он.

– Нет, начало лета очень плохое, – ответил кельнер. – Но прошу вас взглянуть на комнату!

– Мне все равно, отведите какую хотите, – последовал ответ, – я пройду к водопаду…

– В таком случае один вопрос. Вы намерены пробыть у нас несколько дней?

– Я, вернее всего, уеду завтра… С которым поездом – не знаю.

Кельнер удивленно взглянул на гостя.

– Разве вы не пожелаете взглянуть на Малую Иматру? – спросил он. – Малая Иматра также красива.

Приезжий как будто смешался.

– Не знаю… нет! – заговорил он. – Впрочем, может быть… Посмотрю.

– Все туристы посещают непременно обе наши Иматры, – наставительно сказал слуга, и, указывая жестом на книгу записей прибывающих, лежавшую на столе под двумя ярко горевшими лампами, освещавшими также зеркало, сказал:

– Покорно прошу вас расписаться…

– В чем? – растерянно спросил приезжий.

– Ваше имя, отчество, фамилия, откуда изволили прибыть…

– Неужели это необходимо?

– Да. Этого требуют полицейские правила. Запись в книгу избавляет туриста от некоторых других формальностей. Покорно прошу вас.

Сказано это было так настоятельно, что только и оставалось, как повиноваться. Приезжий наклонился над книгой, взял перо и, как бы в раздумье начал вертеть его в руках. Кельнер пристально смотрел в зеркало, где отражалось бледное, истомленное лицо незнакомца с глубоко запавшими глазами, заострившимся носом и скулами, как будто готовыми прорвать желтую, воскового оттенка кожу на лице.

Через плечо незнакомца кельнер увидел, как тот после раздумья отчетливо вывел в записной книге: „Алексей Николаевич Кудринский, из Петербурга“.

– Вот и все, – улыбнулся кельнер, – угодно посмотреть комнату? Мы отведем вам номер три, окна в сад. Две с половиной марки: постельное белье, свечи, наша прислуга… Позволите оставить за вами?

– Да, да, пожалуйста… Но я все-таки пройду к водопаду, укажите мне, как пройти…

– Это недалеко. Вам нужно идти все по шоссейной дороге, свернуть влево, потом прямо: вы тогда выйдете к мосту через Вуоксу, там Иматра. Заказать на ужин не желаете-ли чего?

– Мне все равно… Приготовьте чай…

Кельнер поклонился.

– Номер вашей комнаты третий, – сказал он уже вслед уходившему Кудринскому, – мы вас будем ожидать. Звонить не нужно: мы обыкновенно ожидаем, пока соберутся все наши гости.

Кудринского уже не было. Кельнер пожал плечами, еще раз посмотрел на запись в книге, покачал головой и отправился к хозяину с докладом о поразившем его внимание туристе.

Между тем Кудринский шел указанной ему дорогой. Было уже одиннадцать часов, но северная белая ночь, опустившаяся над этим клочком земли, не скрыла его в этом белесоватом полумраке.

Шоссе, по которому шел Алексей Николаевич, было широкое, гладко утрамбованное, чисто выметенное. От пешеходной дороги оно отделялось длинным рядом невысоких, окрашенных белой краской столбов. Ряд чистеньких, с мезонинами, домиков легкой постройки, окруженных небольшими, аккуратно рассаженными садиками, уже был погружен в ночное безмолвие. Весь поселок был объят первым сном, только неутомимый водопад-чудовище ревел, да где-то неподалеку заливался певец белых ночей соловей.

Кудринский шел очень медленно, едва-едва передвигая ноги. Пройдя несколько сажен, он останавливался и отдыхал. Тяжелое дыхание вырывалось тогда с легким хрипом из его груди. Отдохнув, он снова начинал шагать…

Рев водопада все приближался и приближался, теперь уже отчетливо слышались в нем стук и грохот сотен гигантских машин, работавших с неимоверной скоростью. Шоссе круто завернуло влево, обходя засаженную высокими деревьями поляну. Затем, извернувшись новою излучиною, шоссе шло, вытянувшись совсем прямо, к высокому мосту, сгорбившемуся над какой-то, еще невидимой, пропастью.

Иматра теперь уже чувствовалась, хотя ее еще не было видно. Мозглый, сырой холод разливался в воздухе, побеждая ароматную теплоту летней ночи. Сырость какая-то, совсем особенная, пробиралась к живому телу, проникала через поры под кожу, мозглила мышцы, мускулы, даже кости, вызывая неприятную дрожь… Весь воздух здесь был напоен ею, и казалось, что даже в самые знойные дни этот мозглый холод мог уничтожить жар раскаленного солнца, вызывая такую же невольную, физически неприятную дрожь.

Взойдя на мост, Алексей Николаевич обернулся направо, вверх по течению Вуоксы: под его ногами бешено неслись белые облака водяных клубов. Вдали было покойно, виднелась обыкновенная река с сильным течением, ближе к мосту волны входили в береговые теснины. Здесь Вуокса падала вниз с уступа и мчалась вперед с головокружительной быстротой. Вплоть до моста, словно белый покров был наброшен рукою какого-то титана на всю эту мчавшуюся водную массу. Здесь Вуокса все-таки не была еще узка, и берега не сильно стискивали ее в своих холодных объятиях. То тут, то там на белом покрове, будто глаза этого ревущего чудовища, чернели камни. Мчавшиеся волны с безумной яростью кидались на них, но в тот же миг отскакивали назад, разбившись, обдав всю поверхность облаками водяной пыли и, поглощаемые настигавшими волнами, смешавшись с ними, снова кидались на камни и снова с грохотом, стоном, безумным хохотом и визгом разбивались о них и побежденные в неравной борьбе, с позором отступали и обтекали неприступный утес тысячами журчащих струй.

Кудринский стоял и смотрел как очарованный на эту неистово-живую массу. Он чувствовал, что не может оторвать глаз от дикой картины. Его трясла лихорадка, мозглая сырость проникла до самых костей. Кудринский трясся всем телом, но не уходил: его ноги словно приросли к доскам моста, и он весь ушел в созерцание.

Да, перед ним была жизнь, титанически бессмысленная жизнь, в этом бессмысленно-быстром движении чувствовалась величайшая неразумная сила, необузданная еще человеческим разумом. Она была всесокрушающая, но человек все-таки не боялся ее: на левом берегу, над мостом, почти на обрыве, у самых безумно мчавшихся волн, стояла маленькая избушка, очевидно, мостового сторожа. Он, уже старик, жил со своею женою там, среди этого непрерывного адского грохота.

Несколько раз выходили они – Кудринский замечал это, – но на водопад ни тот, ни другая, не обращали никакого внимания: он не существовал для них – они к нему привыкли. Никакой прелести не подмечал их взгляд в этой дикой картине, грохот водопада не мешал им разговаривать, смеяться, жить, как живут тысячи тысяч человеческих существ.

Вид подобной жизни, по соседству с жизнью совсем иною, привел в себя Алексея Николаевича. Очарование на мгновение исчезло, он встряхнулся и повернулся спиной к Иматре. Тогда с левой стороны моста он увидел перед собой такую же, но более узкую белую ленту, мчавшуюся вперед с еще более бешеной скоростью, чем та, на которую он только что смотрел в своем неподдельном восторге.

Он перешел на другую сторону моста и взглянул вниз с высоты. Сперва его ничего не поразило: внизу, у него под ногами, только клубилась сплошная белая пена. Вуокса за мостом сдавливала водопад: она здесь уже была шириной с обыкновенный проток, канал, но вовсе не река. Берега ее поднимались здесь над уровнем воды значительно выше и казались искусственно сложенными чьими-то гигантскими руками. Мелкие базальтовые глыбы лежали довольно правильно, образовывая высокие, красноватые, словно кирпичные, стены. Расщелины между скалами-кирпичами запорошены были черной землей, местами поросшей мхом. Чернота и прозелень казались жилами и мускулами на чьем-то огромном, гигантском теле без рук, без ног, без головы, но все же живом теле. Во все стороны из жил-расщелин – и прямо, и вкось, и вкривь – торчали жидкие сосны, поросшие только сверху ветвями. Чудовище словно ощетинилось ими, а некоторые деревья склонялись совсем к белой ленте водопада и только-только не падали в нее. Тут уже чувствовалась дикость и глушь: всякая живая жизнь только испортила бы общее впечатление этой картины.

К сожалению, кинув взгляд на кипящие перед мостом волны, Алексей Николаевич пошел с моста обратно. Шел он уверенной походкой, как бы прекрасно зная месторасположение водопада и его берегов.

Спустившись с моста, он подошел к калитке, от которой по откосу, почти отвесному, спускалась вглубь, на самый берег крутая деревянная лестница. Приотворив калитку, Кудринский на мгновение остановился, тень промелькнула по его лицу, губы как-то странно дрогнули, словно какое-то волнение внезапно овладело им. Он снял шляпу, отер выступивший, несмотря на холод, пот на лбу и тяжело-тяжело вздохнул…

– Да, нужно… неизбежно! – совсем тихо прошептал он. – Тут ад кромешный… в ад… из ада в ад!…

Победив внезапное волнение, он ровным, твердым шагом спустился с лестницы, даже не держась за ее перильца, и смело подошел к краю водопада. Иматра встретила его здесь оглушительным ревом: снизу она была совсем не тем, чем казалась с моста.

Вблизи это дикое чудовище чувствовалось еще более: сдавленное берегами оно будто рвалось из их гранитных объятий. Здесь была уже не белая пелена водяных брызг и пены, здесь Иматра являлась во всей своей дикой красоте. Масса воды остервенело неслась на левый берег, вслед ей катилась, ревя и визжа, новая масса. Первая, с размаха ударившись о скалы, со стоном отскакивала от них и сверху обрушивалась на догонявших. Начиналась дикая борьба!

Отступавшие и погоня – сплетались в один огромный клубок, стараясь взаимно преодолеть стремление друг друга. Никто из них не успевал победить. На борющихся с трепетом налетала третья, отбитая от правого берега водяная масса, поднимала их, бросала со страшной силой о правый берег. Там все три разбивались снова и с отчаянным стоном жались к правому берегу, будто жалуясь ему и ища защиты. Но там опять ждало их новое поражение. Удар – и миллиарды брызг рассыпались, отбитые от правого берега отчаянные безумцы, и погибали бесследно в новых массах, с новым остервенением кидавшихся то вправо, то влево, бессмысленно боровшихся друг с другом и погибавших все в новых и новых волнах…

Кудринский шел по берегу, не отрывая глаз от крутящихся и пенящихся волн. Иногда ему казалось, что водяные массы принимают вполне определенные формы. Вдруг под белой пеленой появлялась образовавшаяся из брызг и пены гигантская голова старика с длинной бородой, седой и развивавшейся. Видны были, или, вернее, чувствовались глубоко запавшие глаза под густыми нависшими бровями, заостренный нос и полуоткрытые губы со скрывавшимися за ними клыками. Словно дух водяной поднял свою голову, чтобы поглядеть на дикую работу своих рабов-волн. Миг – голова исчезала, все перемешивалось, переплеталось, пена поднимала туманную завесу в клубах, и когда она ниспадала, вырисовывалась то дикая дева, то могучий конь, то водяной. И масса звуков, иногда стройных и осмысленных – пение, ясный стон, хохот, вопль – сопровождали эти призраки, выраставшие из хаоса, чтобы сейчас же, менее чем через мгновение снова погибнуть в нем…

На обоих берегах было безлюдно-тихо. Гул водопада заглушал шелест сосен. Никого не было видно: ночь уже наступила, и все живое спало крепким, сладким первым сном.

Алексей Николаевич дважды прошел по берегу до того места, где Иматра заметно успокаивалась. Вуокса там текла уже сравнительно тихо, змеясь только отдельными струями, крутившимися лишь в одиночку, но не сливавшимися и не вступавшими между собой в безумную борьбу.

Пройдя дважды путь, в третий раз Кудринский остановился на середине его, склонившись над деревянным парапетом, выдвигавшимся далеко вперед над самой кипенью бесновавшихся водных масс.

Голова молодого человека кружилась от этого неистового, дикого движения. Непреодолимая мощная сила тянула его за парапет. Ревущее чудовище открывало ему свои объятия. А белая летняя ночь своим нежащим сумраком окутывала и бешеный водопад, и уныло торчащие скалы, и сосны на них, и этого одинокого, склонившегося над ним человека…

Глава 2

Загадка

Слуга, привезший в гостиницу Кудринского, спать не ложился. Новый постоялец, уходя к водопаду, сунул ему в руку столь щедрую подачку, что даже привыкший к обильным чаевым финн почувствовал к этому русскому необыкновенное почтение и решил дождаться, пока он вернется со своей прогулки.

Он прикорнул на деревянном диване в передней и забылся чутким сном, каким обыкновенно засыпают люди, спящие лишь урывками – только тогда, когда это бывает возможным.

Хлопанье калитки прервало его забытье. Слуга встрепенулся, но дремота все еще владела им, так что он еле-еле мог разомкнуть глаза.

В полусумраке передней вырисовывалась перед ним мужская фигура, стоявшая в самых дверях.

– Пожалуйста, я дожидался вас… – засуетился кельнер, – ключ от третьего номера у меня. Я провожу.

– Не нужно! – послышался ответ. – Могу я сейчас нанять лошадь?

Кельнер с большим недоумением поглядел на говорившего. Голос ему показался несколько иным. Звуки его были тверды, тогда как слуга ясно помнил, что тон голоса гостя, принятого им с вокзала, был дрожащий, болезненный. Однако мысль о том, что голос не тот, промелькнула и исчезла в одно мгновение: кельнер ощутил в руке крупную монету.

– Я хочу видеть Малую Иматру на восходе солнца, – не допускающим возражений голосом продолжал гость, – а поэтому должен отправиться немедленно…

– Но так поздно!… – пробормотал слуга.

– Что ж такое? Я заплачу, – было ответом.

– Не знаю, попробую…

– Не „не знаю, попробую“, а разбудите вашего кучера и как можно скорее подайте экипаж.

Новая монета, подтвердившая это решительное приказание, подействовала, наконец.

– Хотя это и трудно, почти невозможно, – отвечал, кланяясь, кельнер, – но я постараюсь.

– А я заплачу вдвое, втрое, черт возьми! – воскликнул гость. – Да идите же вы…

– А вы где изволите быть?

– Я подожду в саду…

Кельнер побежал исполнять неожиданное приказание. Подачка, как всюду в мире, так и здесь, действовала магически. И десяти минут не прошло, как запряженный в одну лошадь экипаж был уже подан. Заспанный, зевающий во весь рот кучер, поднятый со сна ожиданием щедрейших чаевых, вертелся на козлах, дожидаясь, когда сядет нежданный ночной пассажир.

А тот ожидал в саду, опершись головой о ладонь правой руки, локоть которой опирался на садовый столик. Поза эта изобличала состояние крайней задумчивости, в которую погружен был этот человек. Только появление кельнера привело его и себя.

– Экипаж подан! – доложил тот.

– А, хорошо! – последовал быстрый ответ. – Сколько я вам должен?

Слуга замялся.

„Совсем будто другой стал этот турист! – даже плечами пожал, думая про себя, кельнер. – Тот мямлил, а этот…“

– Ну, в чем дело?

– Я не знаю, как нам считать за комнату.

– Что еще? Почему не знаете?

– Вы изволили занять помещение, но не воспользовались им!…

– Это уж мое дело! За помещение я заплачу… Вот, довольно вам за все?

С этими словами говоривший протянул крупную финскую ассигнацию.

– Помилуйте, вам следует сдача! – засуетился слуга, увидав деньги.

– Разделите с вашим кучером… Итак, я еду… Может быть, вернусь к вам, может быть, прямо по железной дороге возвращусь в Петербург. Прощайте!

Он легко вскочил в одноколку.

– Еще, прошу извинения, всего только одно слово, – остановил его слуга.

– Что такое?

– Я позабыл вашу фамилию, имя и отчество… Чтобы отметить по книге, мне нужно вспомнить их.

– А! Меня зовут Алексей Николаевич Кудринский! Слышите: Алексей Николаевич, по фамилии Кудринский, из Петербурга. Запомнили? Ну, пошел!

Кучер, видевший, с какой щедростью Кудринский давал на „чай“, пробудился совсем и живо тронул лошадь. Одноколка задребезжала колесами по шоссе.

Слуга остался на крыльце и долго смотрел вслед удалявшимся. Видимо, какая-то мысль беспокоила его. Он не смог, впрочем, разобраться в своих впечатлениях и, наконец, энергично махнул рукой в ту сторону, где за поворотом шоссе скрылся экипаж.

– Фамилия и имя те самые, которые записаны, – пробормотал он, – какое мне дело о чем-либо думать? Разве я не получил более, чем следует? Почаще бы таких гостей! Пойду, задремлю немного, а то всем нам скоро подниматься придется…

Он побрел внутрь гостиницы, и скоро приют туристов погрузился в тихий сон.

Однако тишина продолжалась очень недолго. Первые лучи восходящего солнца застали всех в гостинице, кроме, конечно, гостей-туристов, уже на ногах.

Закипела обычная повседневная жизнь!

В каморке под лестницей мальчишка-прислужник начищал сапоги немногих постояльцев. Проснулись горничные. Зевая и потягиваясь, они набирали воду в кувшины, чтобы разнести их по первому требованию по номерам. Изредка уже раздавались звонки, призывавшие прислугу.

Словом, день начинался так же, как начинался он вчера, третьего дня, неделю, месяц, год тому назад.

Позднее всех поднялся Иоганн Ивинен, тот кельнер, который накануне чуть не до половины ночи провозился с приезжим, выказавшим столь эксцентрично свой восторг пред красотами Иматры. Он поднялся в тот день с трудом. Голова его болела и была тяжела, как свинцом налитая. Почему-то – Ивинен и сам не мог понять, – вчерашний гость не выходил у него из головы, и первым же вопросом Иоганна, как только им пошел к своим товарищам, было:

– Карл Ситонен возвратился?

Ситонен был конюх, уехавший с ночным гостем на Малую Иматру.

– Нет еще, – отвечали Ивинен, – это ты его услал?

– Да, очень щедрый гость… Карл, вероятно, будет рад!

– А ты, Иоганн?

– Я получил все, что мне следовало, – наставительно отвечал он.

Более его не беспокоили расспросами: он и то уже разговорился больше, чем всегда. Все товарищи Ивенена знали, что он не скуп на слова только с хозяином, да и с наиболее щедрыми прибывающими туристами.

Ивинен несколько раз повторил в это утро свой вопрос о Карле. Он не беспокоился за него, но нельзя сказать, чтобы любопытство не мучило его. На его взгляд, с ночным гостем произошла необъяснимая, странная метаморфоза. Не мог же поздороветь и окрепнуть человек за два-три часа, проведенных над Иматрой. Бесспорно, красив этот уголок, производит он чарующее впечатление, но этого слишком мало, чтобы почти моментально восстанавливалось здоровье болезненных людей, а из расслабленных, еле передвигающих ноги они превращались бы в бодрых, веселых, настойчиво-жизнерадостных.

Озадаченный Ивинен только головой покачивал. Он и сам не находил ключа к загадке, а между тем он был налицо.

Наконец Ситонен вернулся. По его лицу, на котором так и расползалась довольная улыбка, Ивинен понял еще прежде, чем тот успел сказать ему хотя одно слово, что ночная поездка на Малую Иматру была более чем удачной для Карла.

– Отвез? – очутился около Карла Ивинен, раньше, чем тот успел соскочить с одноколки.

Карл утвердительно кивнул головой.

– Не заметил ли ты чего-нибудь? – последовал вопрос.

– О да, заметил! – отвечал Карл, подводя лошадь и экипаж под навес конюшенного сарая.

– Что заметил?

– Что нам совсем не следует заниматься политикой… Родина – великая мать, но когда эти русские так щедры, как никто в мире, то и великой матери-родине, и ее бедным сынам очень хорошо!

Ивинен досадливо махнул рукой.

– Я не о том тебя спрашиваю, Карл, – воскликнул он, – ты скажи мне, не заметил ли ты чего особенного в этом твоем пассажире, которого ты отвозил на Малую Иматру.

– Я заметил десять марок, потом еще пять марок, которые принадлежали русскому, отвезенному мною на Малую Иматру, а теперь стали моими. Скажи мне, Иоганн, были ли у тебя туристы, даже из соотечественников, более щедрые, чем этот русский господин?

Очевидно, ничего более нельзя было добиться от парня, восхищенного щедростью ночного гостя.

– Что делал твой пассажир, когда ты привез его на Малую Иматру? – переменил систему вопросов Ивинен.

– Он там любовался водопадом, когда его осветили лучи солнца.

– А потом?

– Потом он мне сказал: „Вот вам пять марок, приобретите на них себе всякого удовольствия. Отвезите меня на Вуоксениску на Сайменском озере, и возвращайтесь к себе домой, а я вернусь по железной дороге“.

– Стало быть, он отпустил тебя?

– Да, иначе бы я не был так скоро здесь.

– А сам остался там?

– Остался там! – как эхо, повторил Ситонен и, закурив трубку, принялся распрягать лошадь.

Иоганн задумчиво покачал начавшей седеть головой.

Какие-то смутные, странные подозрения закрадывались в его душу. Щедрость, доброта для него вовсе не были нормальным явлением. Если совершенно незнакомому человеку дают большие деньги, стало быть, дают за что-нибудь. Даром раздавать из своего кармана направо и налево никто не будет. А может быть, за то, что дали теперь, после потребуют столько, что исполнение потребованного окажется совсем невыгодным, – тогда что? Конечно, теперь отказываться от полученного уже поздно. Нужно только иметь в виду все эти обстоятельства и заранее обдумать их. Так рассуждал Ивинен.

Когда стрелки на стенных часах приблизились к восьми, Иоганн оставил работу и быстро натянул свой выходной сюртук с прошивками и позументом.

– Куда это? – спросил его управляющий, заметив, что Ивинен направляется к выходу.

– На вокзал! – ответил тот.

Когда Ивинен явился на станционную платформу, поезд уже приближался. Иоганн стал в таком месте, с которого ему можно было видеть все вагоны. Поезд был невелик – всего четыре вагона, включая и багажный. Когда он промчался мимо Ивинена, тот заметил, что он был пустой.

– Никого, кажется? – спросил Иоганн у заспанного обер-кондуктора, когда тот шел с рапортом к дежурному по станции.

– Кто же оттуда бывает? – пожал тот плечами. Разговаривать было некогда. Ивинен, однако, не успокоился и прошел по всем вагонам. Они были пусты. Когда он сошел с последнего вагона на платформу, ему встретился один из кондукторов.

– Послушай! – остановил его Иоганн. – Ты не заметил на Вуоксениске туристов?

– Нет, – было ответом. – Впрочем, погоди. Сегодня ночью отсюда приехал кто-то! Да! Чего ты спрашиваешь? Ваш же Карл Ситонен его привез.

– Я потому и спрашиваю. Он обещал вернуться сюда с вашим поездом.

– А что? Разве он вам не заплатил?

– Нет, заплатил за все и очень щедро.

– Так чего же тебе заботиться о нем?

– Я сказал, что он заплатил щедро, и пробыл бы у нас дольше.

Дребезжащий свисток обера прервал их беседу. Разговаривавший с Ивиненом кондуктор вскочил на площадку вагона и крикнул, когда поезд уже тронулся.

– Твой турист, Иоганн, к тебе не вернется. Он отправляется в Выборг по шлюзам. Я это знаю. Прощай пока!

Последние слова донеслись уже издали – поезд успел отойти. Ивинен еще с минуту постоял на платформе и, покачав в раздумье головой, побрел обратно к себе в гостиницу.

Там только и разговоров было, что о щедром ночном госте.

На Ивинена, как только он появился, кинулись со всевозможными расспросами. Однако он не особенно охотно отвечал на них, предпочитая отмалчиваться до поры до времени. Зато Карл Ситонен просто удержу не знал. Он подробно описывал внешность щедрого гостя, его физиономию, костюм, манеры. Ивинен, угрюмо молчавший сам, чутко прислушивался к болтовне приятеля, взглядывая на него исподлобья. Какое-то непонятное ему самому удивление росло в его душе. Он слушал Карла и положительно не верил своим ушам.

– Ты его сам видел? – наконец не выдержал он. Карл с изумлением взглянул на товарища.

– Кого – его? – спросил он.

– Этого русского туриста!

– Да что ты! – засмеялся Ситонен. – Ведь ты сам же отправлял меня с ним.

– Мало ли что отправлял! На свете в наше время все может быть. Поехал с одним, приехал с другим… Что же тут особенного!

– Ну, уж ты… Что же, его подменили, что ли?

Ивинен пожал плечами.

– Не знаю, – сказал он, – говорю, на свете в наше время все может быть.

Снова жизнь вошла в свое обычное русло. Толки о щедром русском хотя и продолжались, но уже не с такою горячностью.

Утро наступившего дня прошло у товарищей Ивинена в больших хлопотах. Приближался полдень. Иоганн почистился, переоделся и собрался на вокзал к поезду, приходившему около этого времени из Выборга. Карл заложил уже свой экипаж и готов был поехать, как только выйдет из гостиницы Иоганн. Наконец тот покончил со своими сборами и вышел на улицу. Оба финна добрались до вокзала, как всегда, молча. О чем им было разговаривать, когда все уже было давным-давно переговорено? Ивинен с обычным своим бесстрастным видом вошел на платформу и начал расхаживать по ней. Вдруг он заметил, что все на станции – и ее начальник, и агенты, и жандарм, и дежурный полицейский – засуетились, заволновались, забегали как-то совсем особенно, так, как они не суматошились никогда, даже перед приходом поездов с особенно важными лицами. Задумавшийся Ивинен сначала не обратил никакого внимания на эту суматоху, не имевшую, казалось, никаких видимых причин. Мало ли от чего суматошатся люди? Только крик Карла заставил Ивинена вздрогнуть и обернуться.

– Иоганн, – кричал Ситонен, – слушай! Где твои уши! Поди сюда скорее…

Ивинен лениво подошел к приятелю.

– Что еще? – спросил он.

– Как что! Разве ты не слыхал? – указал кнутом Карл на платформу. – Водопад выбросил тело…

Иоганн так и присел от такой неожиданной вести.

– Как? Тело? – восклицал он, не понимая в чем дело. – Какое? Чье?

– Ну вот! Чье! Тело человека, труп… Да ты отчего так побледнел? Смотри, поезд идет…

Ивинен кинулся на платформу. На прибывшем поезде оказались гости. Что говорил им Иоганн, он и сам не понимал в эти минуты. Вероятно, с языка у него срывались обычные заученные фразы, но мысли его были далеко.

„Тело, труп, наш гость, так быстро выздоровевший! – отрывочно думал он. – Да что же это такое! Да как это может быть?… Что же мне делать теперь?“

Последний вопрос всего более волновал Ивинена. Внутренний голос ему подсказывал, что он должен непременно рассказать о своих подозрениях, но в то же время осторожность и боязнь впутаться не в свое дело удерживали его…

Устроив своих новых постояльцев, он сейчас же отпросился у управляющего и опрометью бросился к тому месту, где собралось уже все население местечка. Труп был выброшен Иматрой на правый берег, как раз у того места, где адское стремление водопада как будто несколько стихает. Он лежал на глыбах прибрежных камней. Это была бесформенная масса изломанных, перемолотых костей, обескровленных и измочаленных мускулов, изорванной в лохмотья одежды. Иматра сделала свое адское дело. Ничего человеческого не было в этой бледно-кровавой груде останков недавно живого существа. Кругом стояли люди, смотрели молча, и каждый ясно понимал, что никогда никому не удастся узнать, что произошло в эту ночь – преступление или несчастная случайность…