Текст книги "Николай I"

Автор книги: Александр Шеллер-Михайлов

Тайныя общества

Вотъ какова была общественная атмосфера, которая окружала молодую гвардію, возвратившуюся съ военныхъ походовъ по Западной Европы. Картины рабства, неуваженія къ правамъ личности, презрѣнія общественныхъ интересовъ невольно вызывали въ ней сравненіе съ иной болѣе благоустроенной общественной и культурной жизнью западно-европейскихъ государствъ. Возбужденное общество напрасно ждало отъ правительства реформъ. Пропасть между обществомъ и правительствомъ дѣлается все глубже и глубже. (Движеніе принимаетъ революціонный характеръ.) Понятно, какую массу горечи, какое возмущеніе вызывали русскіе порядки въ людяхъ, прошедшихъ только что всю Европу и участвовавшихъ въ событіяхъ, рѣшавшихъ и освобожденіе европейскихъ національностей отъ иноземнаго ига. Только на родинѣ они оказывались безсильными сдѣлать что нибудь для блага русскаго народа. Возбужденная мысль напряженно старается объяснить и разъяснить причины неустройства горячо любимой родины. Изученіе и примѣръ западно-европейскихъ государствъ ясно показываетъ путь къ измѣненію настоящаго положенія вещей: революція.

При Александрѣ массонскія ложи были терпимы правительствомъ и поэтому пріучали русское дворянство къ составленію тайныхъ обществъ. Эти тайныя общества составлялись очень легко, характера революціоннаго сначала совершенно не носили. Хотя члены тайныхъ обществъ и собирались на засѣданія, но сами были не только извѣстны всему обществу, но даже и полиціи. Участіе въ этихъ тайныхъ обществахъ не было до 1822 года запрещено даже чиновникамъ. Только лишь въ 1822 году было указомъ велѣно отобрать у чиновниковъ показанія о принадлежности ихъ къ тайнымъ обществамъ и взять отъ нихъ подписку съ обѣщаніемъ впредь въ таковыя не вступать. Члены такихъ тайныхъ обществъ большей частью были офицеры арміи и гвардіи. У нихъ бывалъ обыкновенно общій столъ. Послѣ обѣда обыкновенно устраивались у нихъ чтенія, завязывалась оживленная бесѣда о положеніи Россіи, о ея общественныхъ язвахъ, тяжеломъ положеніи народа и солдатъ. Эти общества благотворно вліяли на своихъ членовъ, заставляли ихъ вдумчиво относиться къ положеніи Россіи и къ своему собственному поведенію. Должно быть никогда до тѣхъ поръ, да и послѣ не царили въ гвардіи такіе нравы какъ тогда. Такъ офицеры Преобженскаго и Семеновскаго полковъ совершенно отмѣнили съ общаго согласія тѣлесныя наказанія.

Офицеру, позволившему бы себѣ по отношенію къ солдату не только прибѣгнуть къ физической силѣ, но даже употребить бранное слово, пришлось бы тотчасъ же оставить службу. Мало по малу такія отдѣльныя общества разширялись въ болѣе обширныя тайныя общества.

Такъ 1816 г. въ Петербургѣ подъ руководствомъ Николая Муравьева и князя Трубецкого образовывается общество подъ названіемъ Союза Спасенія или «истинныхъ и вѣрныхъ сыновъ отечества». Своею цѣлью оно ставитъ себѣ задачу: «содѣйствовать въ благихъ начинаніяхъ правительства и искорененіи всякого зла въ управленіи и въ обществѣ». Расширившись, въ 1818 году «Союзъ Спасенія» принимаетъ новый уставъ, на манеръ нѣмецкаго Тугендбунда (общества, подготовившаго національное возстаніе противъ французовъ) и названіе «Союза Благоденствія».

Общество въ новомъ своемъ видѣ ставитъ уже себѣ не только вышеупомянутую довольно неопредѣленную цѣль – содѣйствовать благимъ начинаніямъ правительства – но рѣшается добиваться конституціоннаго порядка. Въ 1821 году Союзъ Благоденствія распадается, и на его мѣстѣ образуются два новыхъ тайныхъ общества: Южное и Сѣверное.

Сѣверное общество, сосредоточенное главнымъ образомъ въ Петербургѣ, въ главѣ котораго стоялъ Рылѣевъ, стояло за ограниченную монархію, въ то время какъ Пестель и руководимое имъ Южное общество, главная квартира котораго находилась въ Тульчинѣ Под. губерн., стояли за республиканскій образъ правленія. Тайное общество принимало все большее число членовъ и такимъ образомъ становилось все затруднительнѣе самое существованіе общества. Александръ прекрасно зналъ о недовольствѣ, царившемъ въ странѣ и въ арміи, зналъ о существованіи тамъ тайныхъ обществъ и подумывалъ принять противъ нихъ болѣе или менѣе энергичныя мѣры [5]5
  Свидѣтельствомъ этого служитъ собственноручная записка Александра, найденная послѣ его смерти: «Есть слухи, писалъ Александръ, что пагубный духъ вольномыслія или либерализма разлитъ или, по крайней мѣрѣ, сильно уже разливается между войсками; что въ обѣихъ арміяхъ, равно какъ и въ отдѣльныхъ корпусахъ, есть по разнымъ мѣстамъ тайныя общества или клубы, которые имѣютъ притомъ секретныхъ миссіонеровъ для распространенія своей партіи.»


[Закрыть]. Исполненію этого намѣренія помѣшала ему смерть. Александръ умирая не оставлялъ прямыхъ наслѣдниковъ. Такимъ образомъ наслѣдовать по праву долженъ былъ старшій его братъ Константинъ.

Константинъ Павловичъ былъ живымъ воплощеніемъ своего отца какъ по наружности, такъ и по характеру. Впрочемъ онъ былъ еще болѣе безобразенъ, чѣмъ Павелъ. То-же калмыцкое лицо, что и у Павла, вызывавшее въ его дѣтскіе годы различные пикантные догадки, еще болѣе оттѣняло это сходство.

Что касается его характера, то Массонъ еще въ концѣ 18 столѣтія писалъ слѣдующее: «Er ist der würdige Sohn seines Vaters: dieselben Sonderbarkeiten, dieselbe Heftigkeit, dieselbe Härte, dieselbe Unruhe. Er wird nie so viel Bildung und Geist haben, aber er verspricht ihm zu gleichen, ja sogar einst zu übertreffen in der Kunst, ein Dutzend armselige Automaten in Bewegung zu setzen.» (Онъ достойный сынъ своего отца: тѣже странности, та-же запальчивость, та-же суровость, то-же безспокойство. Онъ никогда не будетъ имѣть столько образованія и ума, но онъ обѣщаетъ сравняться съ нимъ и быть можетъ когда-нибудь превзойти его въ искусствѣ привести въ движеніе дюжину несчастныхъ автоматовъ.) Константинъ былъ съ дѣтства мученіемъ для своихъ близкихъ. Екатерина желала дать своему внуку широкое образованіе. Константинъ отказывался, однако, чѣмъ то ни было заниматься, кромѣ военныхъ упражненій. Екатерина, въ 1796 году, женила Константина на принцессѣ Юліанѣ Саксенъ-Кобургской.

«Je plains d'avance son épouse» (заранѣе соболѣзную о его супругѣ), писалъ еще до женитьбы Растопчинъ. Дѣйствительно невыносимый характеръ Константина доставилъ его женѣ, извѣстной подъ именемъ Анны Ѳедоровны, много горя. Самъ Константинъ, вспоминая объ этомъ времени, говаривалъ: «молода была – янычаръ была». Послѣ убіенія Павла, Анна Ѳедоровна возвратилась обратно въ Германію и больше въ Россію не являлась. Впрочемъ Константинъ вознаграждалъ себя за свое вынужденное вдовство довольно щедро, и его похожденія принимали иной разъ видъ скандаловъ. Лишь величайшей настойчивостью Константину удалось добиться въ 1820 году развода.

Послѣ назначенія своего намѣстникомъ въ Польшѣ, Константинъ поселился въ Бельведерѣ, миленькомъ павильонѣ, который выстроила себѣ въ очаровательной мѣстности, недалеко отъ Лазенокъ (любимая резиденція послѣдняго польскаго короля), нѣкая француженка, съ которой Константинъ состоялъ въ нѣжныхъ отношеніяхъ. Къ этому жилищу Константина никто не приближался безъ страха. Въ 1820 году Константинъ познакомился съ очаровательной дочерью одного польскаго помѣщика Іоанной Грудзинской, былъ ею очарованъ и рѣшился жениться на ней. Александръ далъ брату на это разрѣшеніе. Константинъ былъ повѣнчанъ съ Грудзинской, причемъ она получила титулъ княгини Ловичъ. Вмѣстѣ съ княжескимъ достоинствомъ ей былъ присвоенъ въ Россіи титулъ свѣтлости. Устроивъ свое домашнее счастье, Константинъ пожелалъ привести въ ясность свое отношеніе къ престолонаслѣдію. Еще 1801, послѣ мартовской трагедіи, Константинъ сказалъ полковнику Николаю Александровичу Саблукову:

«Ну хорошая это была каша».

«Хорошая дѣйствительно каша» – отвѣчалъ Саблуковъ – «и я весьма счастливъ, что къ ней не причастенъ.» «Это хорошо, другъ мой» – сказалъ Константинъ, при чемъ присовокупилъ: «послѣ того, что случилось, братъ мой можетъ царствовалъ, если хочетъ, но если бы престолъ достался мнѣ когда-нибудь, то я, конечно, никогда его не приму. (Après ce qui est arrivé, mon frère peut regner, s'il veut; mais si le trône me revenais, jamais, je ne l'accepterais pas.) Послѣ женитьбы намѣреніе отказаться отъ престрола созрѣваетъ окончательно у Константина и 1822 г. отказъ этотъ принимаетъ офиціальный характеръ, причемъ, однако, отреченіе рѣшено было держать въ тайнѣ. Актъ о назначеніи Николая наслѣдникомъ рѣшено хранить въ Успенскомъ соборѣ. Списки съ него должны находиться также въ Совѣтѣ, Синодѣ и Сенатѣ. Николаю дѣлаются только намеки обо всемъ случившемся, офиціально же его не извѣщаютъ и до самого восшествія его на престолъ. Николай продолжаетъ занимать довольно скромную для наслѣдника русскаго престола роль дивизіоннаго генерала.

Таково было положеніе вопроса о престолонаслѣдіи, когда получилось въ Петербургѣ извѣстіе о смерти Александра. Смерть Александра, по всей вѣроятности, была послѣдствіемъ болѣзни, которой Императоръ страдалъ въ послѣднее время, однако, этому долго не вѣрили какъ въ Россіи, такъ и въ Западной Европѣ, помятуя хорошо еще о тѣхъ временахъ, когда по выраженію Таллейрана, русскіе государи умирали отъ другихъ болѣзней. Къ письму съ извѣстіемъ о смерти Александра баронъ Дибичъ присовокупляетъ:

„Съ покорностью ожидаю повелѣній отъ новаго нашего законнаго государя, императора Константина Павловича.“

Очевидно, что даже самыя близкія къ Александру лица не знали объ отказѣ Константина отъ престола.

По полученіи извѣстія о смерти Александра Николай, а за нимъ весь дворъ и гвардія присягнули императору Константину. Въ Варшаву къ Константину былъ посланъ рядъ курьеръ и нарочныхъ съ докладомъ къ новому императору. Посмотримъ, что происходило въ это время въ Варшавѣ.

Константинъ получилъ двумя днями раньше отъ императрицы въ Петербургѣ, извѣстіе о смерти Александра, съ вышеупомянутымъ обращеніемъ Дибича къ нему, какъ къ законному Императору. Несмотря на это онъ рѣшилъ остаться при своемъ прежнемъ намѣреніи. Очевидно, положеніе Русскаго Самодержца, и связанная съ нимъ перспектива, умереть такъ, какъ умеръ Павелъ, не прельщали его. А быть можетъ, впрочемъ, онъ и не надѣялся мирно занять престолъ, зная, что его ненавидѣли въ войскѣ не меньше, чѣмъ самаго Николая. Какъ бы то ни было онъ принесъ присягу на вѣрность Николаю и заставилъ войско поступить также. Больше двухъ недѣль братья уступали другъ другу престолъ, хотя несмотря на просьбу Николая, Константинъ отказывался пріѣхать въ Петербургъ и тамъ отказать офиціально отъ престола.

Воцарившееся междуцарствіе повело къ тому, что почти что забыли даже своевременно похоронить Александра. На запросы, дѣлаемые изъ Тагонрога къ цесаревичу, получался отвѣтъ: обратиться за распоряженіями отъ кого слѣдуетъ въ Петербургъ. Въ Петербургѣ же ждали повелѣній изъ Варшавы.

Въ сущности не знали даже гдѣ находить Императора, которому присягнула вся Россія; иные думали, что Константинъ на дорогѣ въ Таганрогъ, другіе полагали, что онъ отправился въ Петербургъ. Неопредѣленное положеніе мѣстности дошло до того, что, напримѣръ, къ генералу Михайловскому Данилевскому, командовавшему въ то время въ Кременчугѣ бригадой, пріѣхалъ отъ корпуснаго командира, генерала Рота, жандармъ съ циркулярнымъ предписаніемъ отъ главнокомандующаго, спрашивавшаго, не извѣстно ли бригадному начальству мѣстопребываніе Императора Константина, и не проѣзжалъ ли государь въ Таганрогъ, и по какой дорогѣ. Съ подобнымъ вопросомъ жандармъ долженъ былъ объѣхать расположеніе всего третьяго корпуса. „Такимъ образомъ“ – Пишетъ Данилевскій – „россійскаго самодержца отыскивали посредствомъ военной полиціи“.

Наконецъ 12-го октября Николай рѣшается вступить на престолъ. Извѣстія о заговорѣ доставлены предателями и Николай Павловичъ пишетъ Князю Петру Михаиловичу Волконскому: „Воля Божья и приговоръ Братній надо мной совершается! 14-го числа я буду Государь или мертвъ.“ Къ горькому сожалѣнію всей Россіи оправдалось первое предположеніе Николая, и смерть настигла не Николая, а первыхъ мученниковъ русской революціи: Пестеля, Рылѣева, Муравьева-Апостола, Бестужева-Рюмина, Каховскаго, позорная смерть на виселицѣ.

Посмотримъ, что происходило въ то время въ средѣ членовъ тайныхъ обществъ, и къ какимъ рѣшеніямъ они пришли.

„Болѣе года прежде сего“ – пишетъ Бестужевъ въ своемъ описаніи первыхъ начинаній декабристовъ послѣ 27 ноября – „въ разговорахъ нашихъ я привыкъ слышать отъ Рылѣева, что смерть Императора назначена обществомъ эпохой для начатія дѣйствій оного, и когда я узналъ о съѣздѣ во дворцѣ, по случаю нечаянной смерти царя, о замѣшательствѣ наслѣдниковъ престола, о назначеніи присяги Константину, тотчасъ бросился къ Рылѣеву. Рылѣевъ, оказалось, совершенно ни о чемъ не зналъ. Число членовъ общества, находившихся въ Петербургѣ, было не велико, однако, рѣшено было вечеромъ собраться. „Съ сей минуты“, передаетъ Бестужевъ, „домъ Рылѣева сдѣлался сборнымъ пунктомъ нашихъ совѣщаній, а онъ душой оныхъ.“ Вопросъ о рѣшительныхъ дѣйствіяхъ дискутировался и Рылѣевъ произносилъ свои вдохновенныя рѣчи. Однако, несмотря на успѣхъ пропаганды и прибытіе новыхъ членовъ, у заговорщиковъ не было большихъ надеждъ на успѣхъ. Никто не могъ ручаться за цѣлый полкъ. Ротные командиры, члены тайнаго общества, могли расчитывать въ самомъ лучшемъ случаѣ только на свои роты.

Въ упомянутыхъ уже нами запискахъ Н. А. Бестужевъ объ этомъ пишетъ:

„Часто въ разговорахъ нашихъ сомнѣніе насчетъ успѣха выражалось очень положительно.

Не менѣе того мы видѣли необходимость дѣйствовать; чувствовали надобность пробудить Россію. Рылѣевъ всегда говаривалъ: «Предвижу, что не будетъ успѣха, но потрясеніе необходимо. Тактика революціи заключается въ одномъ словѣ: дерзай, и ежели это будетъ несчастливо, мы своей неудачей научили другихъ.»

Эта неувѣренность въ успѣхѣ, заставила многихъ, въ томъ числѣ избраннаго впослѣдствіи диктаторомъ князя Трубецкаго, высказаться противъ рѣшительныхъ дѣйствій. Большинство все же надѣялось увлечь за собой по крайней мѣрѣ часть гвардіи, тѣмъ болѣе, что Николай былъ ненавидимъ въ военныхъ сферахъ. Насколько мнѣніе ихъ было обосновано видно изъ разговора, происходившаго между Петербургскимъ Генералъ-Губернаторомъ Милорадовичемъ и Принцомъ Евгеніемъ Вюртембергскимъ о возможности.

Послѣ вступленія на престолъ Николая Милорадовичъ сказалъ, что сомнѣвается въ успѣхѣ, такъ какъ гвардія не любитъ Николая. «О какомъ успѣхѣ вы говорите?» возразилъ ему удивленный принцъ. Престолъ долженъ перейдти къ Николаю, если Константинъ будетъ упорствовать въ своемъ отреченіи. При чемъ тутъ гвардія?

«Совершенно справедливо», отвѣчалъ графъ, «имъ не слѣдуетъ имѣть голоса, но это обратилось у нихъ уже въ привычку, почти въ инстинктъ.»

Такъ рѣшено было дѣйствовать.

«Насъ по справедливости назвали бы подлецами» – писалъ впослѣдствіи въ своихъ запискахъ декабристъ Пущинъ – «если бы мы пропустили нынѣшній единственный случай.»

Вліяніе, хотя не рѣшительно, имѣло на это рѣшеніе, обнаруженное предательство нѣкоторыхъ лицъ, состоявшихъ въ близкихъ отношеніяхъ съ нѣкоторыми членами тайнаго общества.

Предателей этихъ было четыре:

Шервудъ, Майборода, Комаровъ и Ростопчинъ. Шервудъ и Майборода, ставши предателями, предложили правительству свои услуги въ качествѣ шпіоновъ. Шервудъ былъ возведенъ въ дворянское достоинство и ему былъ пожалованъ титулъ «Вѣрный».

Какъ у насъ ведется и до сихъ поръ высшія награды домомъ Романовыхъ даются царскимъ любовникамъ, любовницамъ, предателямъ и шпіонамъ, щедро былъ награжденъ и Комаровъ и назначенъ впослѣдствіи губернаторомъ въ Симбирскъ.

Впрочемъ впослѣдствіи какъ Комарову, такъ и Шервуду очень не посчастливилось. Оба были выгнаны со службы. Очевидно, даже для царскаго правительства, какъ не трудно достигнуть такого совершенства, они оказались черезчуръ большими негодяями. Ростовцевъ предалъ съ большой изысканностью и съ мелодраматическими сценами. Написавъ доносъ, онъ пошелъ на обѣдъ къ князю Оболенскому и передалъ ему при этомъ копію съ письма своего Николаю Павловичу и переданный имъ ему же списокъ заговорщиковъ.

«Здѣсь» – пишетъ Герценъ – «мы должны обратить вниманіе на одно историческое различіе: Незабвенный Іюда Искаріотъ предалъ послѣ вечерней трапезы, Ростовцевъ же сначала выдалъ своихъ друзей и лишь послѣ ѣлъ съ ними. Различіе, какъ мы видимъ, существенное!» Затѣмъ Ростовцевъ былъ назначенъ по просту въ генералъ-адьютанты.

И такъ заговоръ рѣшенъ. Наступаетъ по словамъ Николая «роковой день» 14 декабря. Мы не станемъ описывать подробно всѣмъ извѣстное пораженіе этого событія. Около 2000 солдатъ собралось на Сенатской площади и построилось въ каре. Среди солдатъ виднѣлось, какъ описываетъ самъ Николай, нѣсколько «фрачниковъ гнуснаго вида».

Послѣ неудачной атаки кавалеріи, пущена была въ ходъ артиллерія, и мятежники были разбиты на голову. Теперь послѣ 9 января часто сравниваютъ мужественное поведеніе Николая I 14 декабря съ поведеніемъ Николая II въ такое значительное кровавое воскресенье. На самомъ же дѣлѣ оказывается, что Николай Первый былъ не храбрѣе Николая Послѣдняго и причины, побудившія его только послѣ долгаго колебанія пустить въ дѣло оружіе далеко не были боязнью пролить невинную кровь. Впрочемъ предоставимъ ему самому слово:

«Выѣхавъ на площадь» – пишетъ Николай – «желалъ я осмотрѣть, не будетъ ли возможности, окруживъ толпу, принудить къ сдачѣ безъ кровопролитія. Въ это время сдѣлали по мнѣ залпъ; пули просвистали мнѣ черезъ голову и, къ счастью, никого изъ насъ не ранили; рабочіе Исакіевскаго собора изъ-за забора начали кидать въ насъ полѣнами, надо было рѣшиться положить сему скорый конецъ, иначе бунтъ могъ бы сообщиться черни, и тогда бы окруженныя ею войска стали бы въ самомъ трудномъ положеніи.»

«Я согласился», – продолжаетъ Николай – испробовать атаковать кавалеріей. Конная гвардія первая атаковала по эскадронно, но ничего не могли произвести и по темнотѣ, и отъ гололедицы, но въ особенности, не имѣя отпущенныхъ палашей; противники въ сомкнутой колоннѣ имѣли всю выгоду на своей сторонѣ и многихъ тяжело ранили, въ томъ числѣ ротмистръ Веліо лишился руки. Кавалергардскій полкъ равномѣрно ходилъ въ атаку, но безъ большаго успѣха.

Послѣ неудавшихся попытокъ сломить мятежниковъ, Николай совершенно растерялся.

Тогда пріѣхавшій только-что изъ Варшавы Толь довольно грубо сказалъ ему: «Государь, прикажите очистить площадь картечью или откажитесь отъ престола. Лишь тогда Николай отдалъ приказъ двинуть артиллерію, хотя затѣмъ всю жизнь не могъ простить онъ Толю этой фразы. Михаилъ Бестужевъ съ московцами спустился на Неву, желая идти по льду въ Петропавловскую крѣпость и занять ее. Ледъ не выдержалъ, образовалась полынья и масса солдатъ потонула. Артиллерія продолжала осыпать ядрами мятежниковъ. Возможность дальнѣйшаго сопротивленія исчезла. Уцѣлѣвшіе солдаты бросились на Васильевскіе и имъ оставалось только сдаться. Участь возстанія была рѣшена.

Судъ надъ декабристами

Послѣ того какъ возстаніе въ Петербургѣ было сломлено окончательно, послѣ того какъ на югѣ Муравьевъ-Апостолъ долженъ былъ сдаться Роту, возставшимъ нечего было ждать милости отъ Николая. Злопамятный, мелкій, трусливый характеръ Николая совершенно былъ чуждъ того рыцарскаго духа, который приписываютъ ему придворные и офиціальные историки.

«Pas de miséricorde pour ceux-là» писалъ онъ Константину.

Николаемъ была назначена такъ называемая слѣдственная комиссія. Въ эту комиссію вошли слѣдующія лица: Великій Князь Михаилъ Павловичъ, военный министръ Татинцевъ, петербургскій военный генералъ-губернаторъ Голенищевъ Кутузовъ и генералъ-адъютанты Бенкендорфъ, Леватовъ и Потоповъ.

Николай готовился страшно отомстить своимъ врагамъ.

Посмотримъ какъ велось слѣдствіе.

Безспорно, что многіе изъ подсудимыхъ приводились къ государю для допроса со связанными руками назадъ веревками. Нѣкоторыхъ декабристовъ вели даже по улицамъ со связанными руками. Такъ, напримѣръ, капитанъ-лейтенанты: Торсонъ и Николай Бестужевъ препровождены были во дворецъ въ подобномъ видѣ. Въ уцѣлѣвшихъ запискахъ бывшихъ декабристовъ этотъ печальный фактъ подтверждается самымъ положительнымъ образомъ. Затѣмъ бывали случаи, что государь повелѣвалъ нѣкоторыхъ заковывать въ кандалы; въ подобномъ положеніи инымъ приходилось оставаться болѣе или менѣе продолжительное время, смотря по степени ихъ дальнѣйшаго упорства; къ такому испытанію нужно еще присоединить соотвѣтственную пищу, посѣщенія священника, назидательныя увѣщанія, сырой казематъ, угрозы пытки со стороны нѣкоторыхъ членовъ комитета, строгое одиночное заключеніе и проч. Само собой разумѣется, что декабристы не могли одинаковымъ образомъ выдержать удручающаго вліянія обстоятельствъ, одни пали ранѣе, другіе держались долѣе. Подъ вліяніемъ физическаго и нравственнаго гнета писались показанія, въ которыхъ подсудимые при первыхъ допросахъ отказывали комитету; иной разъ проявлялось даже съ избыткомъ раскаяніе.

Николай Бестужевъ въ своихъ воспоминаніяхъ пишетъ:

«Комитетъ употреблялъ всѣ непозволительныя средства: въ началѣ обѣщали прощеніе; впослѣдствіи, когда все было открыто, и когда не для чего было щадить подсудимыхъ, присовокуплялись угрозы, даже стращали пыткой. Комитетъ налагалъ дань на родственныя связи, на дружбу; всѣ хитрости и подлости были употреблены.»

Такія же страшныя картины слѣдственной обстановки оставили фонъ-Визинъ и баронъ Розенъ.

По словамъ фонъ-Визина: «Обвиняемые содержались въ самомъ строгомъ заточеніи, въ крѣпостныхъ казематахъ и безпрестранномъ ожиданіи и страхѣ быть подвергнутыми пыткѣ, если будутъ упорствовать въ запирательствѣ. Многіе изъ нихъ слышали изъ устъ самихъ членовъ слѣдственной комиссіи такія угрозы. Противъ узниковъ употребляли средства, которыя поражали ихъ воображеніе и тревожили духъ, раздражая его то страхомъ мученій, то обманчивыми надеждами, чтобы только исторгнуть ихъ признанія. Ночью внезапно открывалась дверь каземата; на голову заключеннаго накидывали покрывало, вели его по коридорамъ и по крѣпостнымъ переходамъ въ ярко освѣщенную залу присутствія. Тутъ, по снятіи съ него покрывала, члены комитета дѣлали ему вопросы на жизнь и смерть, и не давая времени образумиться, съ грубостью требовали отвѣтовъ мгновенныхъ и положительныхъ; царскимъ именемъ обѣщали подсудимому помилованіе за чистосердечное признаніе, не принимали никакихъ оправданій, выдумывали небывалыя показанія, будто бы сдѣланныя товарищами, и часто даже отказывали въ очныхъ ставкахъ.

Кто не давалъ желаемыхъ ими отвѣтовъ, по невѣдѣнію происшествій, о которыхъ его спрашивали, или изъ опасенія необдуманнымъ словомъ погубить невинныхъ, того переводили въ темный и сырой казематъ, давали ѣсть одинъ хлѣбъ съ водой и обременяли тяжкими ручными и ножными кандалами. Послѣ того, могли признанія обвиняемыхъ, вынужденныя такими насильственными средствами, почитаться добровольными? Часто они были не истины, и показанія нѣкоторыхъ обвиняемыхъ, упавшихъ духомъ, содержали въ себѣ вещи, несбыточныя и до того нелѣпыя, что человѣкъ въ здравомъ умѣ и съ полнымъ сознаніемъ никакъ не могъ бы наговорить такого вздора во вредъ себѣ и товарищамъ.»

Подъ конецъ для характеристики инквизиціоннаго характера этого слѣдствія приведемъ еще только показанія барона Розена.

«Припомните» – пишетъ онъ – «какъ содержались по этому дѣлу арестанты въ крѣпости, ихъ казематы; надѣвали наручники, кандалы; на нѣкоторыхъ и то и другое одновременно, уменьшали пищу, безпрестанно тревожили сонъ ихъ, отнимали послѣдній слабый свѣтъ, проникавшій чрезъ амбразуру крѣпостной стѣны въ окошечко съ рѣшеткой частого переплета, желѣзныхъ пластинокъ и согласитесь, что эти мѣры жесточе испанскаго сапога британскаго короля Іакова II и всѣхъ прочихъ орудій пытки. Пытка при Іаковѣ нѣсколько минутъ, часовъ, иногда въ присутствіи короля, а наша крѣпость продолжалась нѣсколько мѣсяцевъ.»

Комитетъ рѣшилъ предать верховному уголовному суду 121 человѣкъ. Изъ нихъ принадлежали къ сѣверному обществу 61, къ южному 37, къ обществу соединенныхъ славянъ 23.

Пять подсудимыхъ были приговорены къ смертной казни. Эти пять были: Павелъ Пестель, Кондратій Рылѣевъ, Сергѣй Муравьевъ-Апостолъ, Михаилъ Бестужевъ-Рюминъ и Петръ Каховскій. Остальные по смягченію приговора были приговорены къ болѣе или менѣе продолжительнымъ каторжнымъ работамъ и ссылкѣ въ Сибирь.

На ночь на 13 Іюля, на валу Петропавловской крѣпости устроенъ былъ помостъ съ висѣлицей. Туда были приведены осужденные и послѣ совершенія надъ всѣми обряда разжалованія, было приступлено къ исполненію приговора надъ осужденными къ повѣшенію.

Рылѣевъ, Сергѣй Муравьевъ-Апостолъ и Михаилъ Бестужевъ-Рюминъ сорвались съ петель, причемъ одинъ изъ нихъ сказалъ: «Чортъ побери, у насъ въ Россіи даже повѣсить какъ слѣдуетъ не умѣютъ.» Несмотря на то, что по закону въ такомъ случаѣ слѣдуетъ помилованіе ихъ повѣсили еще разъ. Тѣла были скоро сняты и погребены неизвѣстно гдѣ.

14 Іюля на сенатской площади отслужено было «какъ бы въ очищеніе», по словамъ Бенкендорфа, «этого мѣста отъ посрамившихъ его злодѣяній и вмѣстѣ съ тѣмъ въ поминовеніе павшихъ 14 Декабря жертвъ чести и своего дѣла», благодарственное молебствіе.

Но и даже тогда нашелся священникъ, не принимавшій участіе въ очистительномъ молебствіи.

Протоіерей Мысловскій въ то время въ черномъ облаченіи служилъ въ Казанскомъ соборѣ панихиду. Случайные богомольцы слыхали произнесенныя Мысловскимъ имена: Сергѣя, Павла, Михаила, Кондратія, Петра. Это были имена 5 повѣшенныхъ декабристовъ.

Возстаніе 14 Декабря подавлено, потоплено въ крови. Участники возстанія тяжело поплатились за свое самоотверженіе, за свою горячую любовь къ родинѣ. Николай празднуетъ торжественно свою побѣду и ѣдетъ въ Москву короноваться. Начинается тридцатилѣтнее царствованіе «труднозабываемаго», по мѣткому выраженію Герцена. Николай былъ по натурѣ своей тиранъ и ярый поклонникъ абсолютизма. Цѣлью своей жизни Николай поставилъ сдѣлаться неограниченнымъ властелиномъ Россіи и безпощадно подавлялъ всякую оппозиціонную и революціонную попытку. Подавлять революціи не только въ Россіи, но въ всей Европѣ – было какъ бы жизненнымъ призваніемъ Николая I. Цѣпь шпіонская и полицейская тѣсно обхватила несчастную Россію. Знаменитое третье отдѣленіе и не менѣе знаменитый начальникъ его Бенкендорфъ безраздѣльно господствовали во всѣхъ отрасляхъ правленія. Бенкендорфъ, звѣрь въ образѣ человѣка, былъ правой рукой Николая, пока его не столкнулъ Клейнмихель, Аракчеевская креатура, и не заставилъ 1844 подать въ отставку. Мѣсто Бенкендорфа занялъ графъ Орловъ, котораго Николай третировалъ иногда какъ мальчишку, но который, говоритъ одинъ нѣмецъ, сосредоточиваетъ въ своихъ рукахъ власть большую, чѣмъ какой-нибудь первый министръ; всѣ власти дрожали передъ третьимъ отдѣленіемъ и не одинъ чиновникъ, какъ высоко онъ ни былъ бы поставленъ, и не одинъ помѣщикъ, какъ богатъ и знатенъ онъ бы не былъ, не чувствовалъ себя въ безопасности отъ всемогущаго начальника третьяго отдѣленія.

Современная наука казалась Николаю совершенно излишней роскошью и въ особенности начиная съ 1848 г., Николай наложилъ на прессу и университеты желѣзные оковы. Закрытъ былъ доступъ въ Россію заграничной прессы. Министръ народнаго просвѣщенія Тишковъ, былъ человѣкъ совершенно въ духѣ Николая; немногимъ лучше были князь Ливенъ и послѣдовавшій за нимъ Уваровъ. Уваровъ въ 1833 устроилъ въ Кіевѣ университетъ, но постарался препятствовать свободѣ преподаванія и окончательно убилъ всякую охоту къ занятіямъ какъ у профессоровъ, такъ и студентовъ. Студенты университетовъ – какъ описываютъ современники – въ особенности провинціальныхъ, пьянствовали, играли и занимались удалыми приключеніями, драками съ полиціей, съ кузнецами и другимъ рабочимъ народомъ. Даже въ Петербургѣ не рѣдко мертвецки пьяные студенты валялись по улицамъ. Николай довелъ учащуюся молодежь до послѣдней степени униженія, закрылъ польскіе университеты, уничтожилъ въ Россіи окончательно слѣды умственнаго движенія.

Въ Казани профессоръ государственнаго права читалъ свои лекціи по своду законовъ, изъ свода онъ выбралъ тѣ статьи, которыя ему были нужны и читалъ ихъ безъ всякаго измѣненія въ текстѣ, какъ законоучитель выбираетъ буквально слова катехизиса. Вставить свое слово ему запрещалось, онъ могъ внести ересь въ чистоту идей русскаго государственнаго права. Съ этой цѣлью профессоромъ государственнаго права сдѣланъ былъ полякъ, удаленный въ Казань по политической неблагонадежности. Распоряженіе оправдывалось его неблагонадежностью. Послѣ 1848 даже Уваровъ, безпрекословно подчинявшійся всѣмъ капризамъ Николая, показался ему черезчуръ либеральнымъ и долженъ былъ выидти въ отставку. Уваровъ былъ въ особенности уязвленъ сатирой, написанной на него въ 1835 году Пушкинымъ, посвященной имъ наслѣднику Уварова князю Юсупову: «На выздоровленіе Лукилиса». По этому поводу Пушкина позвали къ Бенкендорфу. «Вы написали на Уварова сатиру!» сказалъ ему грозный начальникъ третьяго отдѣленія. «Нѣтъ, это я написалъ на Васъ» отвѣтилъ ему Пушкинъ. Бенкендорфъ былъ повергнутъ въ совершенное изумленіе. «Помилуйте, тамъ сказано, что не буду больше красть казенныя дрова. Развѣ я краду казенныя дрова?» «А Уваровъ крадетъ развѣ казенныя дрова, что онъ принялъ это на себя?» Бенкендорфу пришлось замолчать, но съ тѣхъ поръ ненависть Уварова не знала никакихъ границъ и надо полагать, что онъ былъ или составителемъ анонимныхъ писемъ, послужившихъ поводомъ къ дуели Пушкина съ барономъ Д'Антеса, или по меньшей мѣрѣ имѣлъ весьма близкое отношеніе къ ихъ составителямъ. Къ этой придворной камарильи относятся извѣстныя слова Лермонтова:

 
А вы, надменные потомки
Извѣстной подлостью прославленныхъ родовъ,
Пятою рабскою поправшіе обломки,
Игрою счастья обиженныхъ родовъ!
Вы жадною толпой стоящіе у трона
Свободы, генія и славы палачи!
 

Еще хуже обстояло дѣло съ русскимъ просвѣщеніемъ во времена Тиронскаго-Тихматова и Норова. Во времена Норова сдѣлались популярными слова князя Меньшикова: «Прежде просвѣщеніе тащилось у насъ какъ лѣнивая лошадь, но все же шло на четырехъ ногахъ, теперь идетъ оно на трехъ да еще съ норовистой лошадью».

Во времена Николая жили или начали свою литературную дѣятельность славнѣйшіе русскіе поэты и писатели: Пушкинъ, Лермонтовъ, Грибоѣдовъ, Достоевскій, Некрасовъ, Гончаровъ, Бѣлинскій, Тургеневъ, Герценъ, Огаревъ, Коромаровъ, Гоголь, Кольцовъ и многіе другіе второстепенные. Имъ приходилось дѣйствовать при ужасныхъ цензурныхъ условіяхъ. Цензура не пропускала не только идеи, на даже намеки на нихъ. Такіе писатели какъ Бѣлинскій, Некрасовъ должны были писать и разбирать повѣсти или стихи. «Какое ужасное положеніе» – говоритъ Некрасовъ – «всякій человѣкъ, который имѣетъ сказать что-нибудь общесту, долженъ непремѣнно выработать изъ себя художника.» Стономъ стонала Русь подъ желѣзной рукой Николая. Все же тридцатилѣтнее царствованіе почти все прошло въ непрерывныхъ войнахъ и усмиреніяхъ россійскихъ бунтовъ и подавленіи европейскихъ революцій. Въ своей собственной семьѣ Николай былъ такимъ же деспотомъ, какимъ онъ былъ и на тронѣ. Николай считалъ бракъ своей старшей дочери Маріи съ однимъ изъ Богарне мезальянсомъ и терпѣть не могъ ея мужа. Послѣ смерти мужа Марія вышла замужъ за Графа Стречанова. Другая дочь Ольга безумно любила Князя Александра Ивановича Барятинскаго, блестящаго гусарскаго офицера. Николай сослалъ его на Кавказъ и Барятинскій несмотря на свою храбрость долго оставался у него въ немилости, дочь свою же выдалъ за несимпатичнаго ей Вюртембергскаго наслѣдника.