Текст книги "Сельва"

Автор книги: Александр Климов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Стараясь не шуметь, собираю вещмешок, кидаю в него несколько банок консервов, флягу с водой. Что еще?.. Оружие? Нет, никчемный груз. Я не Арвин, и если сельва возьмется за нас всерьез, то автомат не поможет.

Келин стоит на опушке и ждет меня.

Най держит Вако и с грустью говорит:

– Знаете, Буфи, я хотел бы быть таким, как вы.

Я понимаю, что он хочет сказать что-то очень для него важное, но смысл слов ускользает от меня. Надо сказать ему напоследок...

– Арвин. Тогда ты сказал, что сельва – гигантская мясорубка судеб. Нет, Сельва – это свалка. А мясорубка – на Эсте.

Входим в джунгли.

Солнце встает над верхушками деревьев.

Вако

Солнце встает над верхушками деревьев.

Арвин сдергивает шнурок и отпускает мои руки. На коже теперь наверняка останется красная полоса.

– Тихо, – говорит Най и протягивает мне сигарету.

Закуриваю и согласно киваю.

Вскоре просыпаются Брас и Пихра. Капрал разглаживает свой потрепанный комбинезон и, не умываясь, приступает к завтраку. Брас массирует грудь и с задумчивым выражением лица бредет ко мне.

Сейчас начнется!..

Брас подходит, зевает и непонимающе смотрит на место, где недавно лежала Келин. Затем он обводит взглядом поляну и мгновенно замечает отсутствие Илма.

– Где они? – шипит он, хватая меня за отворот куртки.

Я указываю на джунгли.

– Мерзавец, – рычит Брас. Чувствуется, что ему хочется меня ударить, но он не решается. Ситуация вышла из-под его контроля. Он просто не знает, кому теперь можно доверять.

Не спеша подходит Най.

– Оставь его, – говорит он. – Вако здесь не виноват.

– Это ты их отпустил? – спрашивает Брас.

Арвин молчит и отворачивается. Пихра отрывается от консервированного мяса и, узнав в чем дело, кричит:

– Ну и черт с ними. Все равно им конец.

Капрал прав. Куда можно уйти в сельве, да еще без оружия?

Хотя Илм мне нравился. Он напоминал мне одного сумасшедшего торговца жареными каштанами. Я был тогда мальчишкой. Подойдешь к решетке и смотришь голодными глазами, а торговец улыбнется и отвалит тебе горсть горячих каштанов. Без денег! Грузовик его потом сбил...

– Ладно, – говорит Брас с облегчением. Наверное, ему и самому не улыбалось пачкать руки в крови. – Остались настоящие мужчины! Деловые люди.

Арвин ухмыляется, как будто услышал самую большую глупость на свете.

– Надо решать, что делать с преследователями, – продолжает Брас.

– Организовать засаду и уничтожить, – рявкает капрал. – Не вести же их к Дереву!

Пихра на глазах подтягивается, словно очутился на параде отборных войск. Дичь почуял, старый пес.

Стрелять я тоже люблю. Стрелять весело! Правда, в людей никогда не приходилось...

– Ну что ж. Разумно, – соглашается Брас. – Берите Вако, Пихра, и приступайте к делу.

"Берите Вако!" Будто я вещь. Полкило сыра на прилавке в трактире! Обидно, клянусь летучей пиявкой.

Капрал берется за дело. На меня сыплются приказы и подзатыльники. Рублю деревья, натягиваю какие-то веревки, рою ямы, развешиваю сети.

Брас сидит на мешке, уставившись в тетрадку и шевеля губами. Арвин перенес вещи в кусты и теперь несет караул. Раза два он палит в болото, отгоняя чудовищ, похожих на обожравшихся крыс.

Глаза Пихры горят и того и гляди выскочат из орбит. Все эти вояки – с приветом. Дай только покомандовать, горло подрать. Охрана экспедиции как-никак! Любому поиску, уходящему в сельву, придается солдат с огнеметом. Жалованье, конечно, за счет организаторов экспедиции. Неплохое жалованье, между прочим...

Но все это пустяки по сравнению с моим золотом. Триста монет! Да на эти деньги можно весь кабак Тонца купить! Десять музыкальных автоматов расколошматить!

Только бы Брас не передумал из-за того, что я проворонил Келин и Илма...

Наконец все готово.

Рубаха у меня совсем мокрая. Тело искусано, расцарапано.

Засада вышла какой-то странной: поляна обтянута маскировочной сеткой, деревья вдоль единственной тропинки подрублены так, что держатся на честном слове. В ямах размещаемся мы с Арвином. Пихра и ботаник скрываются в ветвях деревьев.

Текут часы ожидания.

Солнце пошло на закат.

Келин Квинн

Солнце пошло на закат.

Целый день мы пробираемся через бесконечные болота, густые сырые джунгли.

Ни я, ни Буфи не представляем, в какой стороне находится поселок. Никому не приходило в голову замечать направление движения, и теперь даже солнце не может служить ориентиром.

Джунгли редеют, и перед нами открывается широкая величественная река. Мутные воды текут лениво и задумчиво, лишь иногда сплетаясь в водовороты, из которых торчат черные ветви затянутых деревьев.

– Буфи, – говорю я, стараясь не показать своего отчаяния. – Такой большой реки на нашем пути не было. Похоже, мы идем не в сторону поселка...

Илм устало опускается на ствол поваленного дерева.

– Какая разница, в какую сторону нам теперь идти, – отвечает он, протирая стекла очков. – К поселку мы можем выбраться только случайно. Я отдавал себе в этом отчет, когда предложил вам бежать. Главное, мы вырвались из рук Браса.

Как это ни странно – мне не страшно. Наоборот, впервые за много лет я испытываю чувство облегчения и свободы.

– Конечно, – пытаюсь подбодрить Буфи. – Мы ведь можем встретить охотника или лесорубов. Да... мало ли что может произойти в сельве!

– Да-да! – подхватывает Илм. – Ведь есть же такая хорошая штука везение.

К нам снова приходит хорошее настроение. Странно... Мы, взрослые люди, в глубине души уверенные, что никаких счастливых случайностей не существует, старательно обманываем себя и друг друга, и испытываем от этого радость.

– Ну что ж! – решительно говорит Буфи. – Попробуем построить плот и переправиться через реку.

Я смотрю на него – маленького, тщедушного, неуклюжего, и чувствую, как во мне поднимается теплое чувство к этому человеку. Конечно, он не сможет построить плот, но говорить ему об этом не хочется.

Илм бодрым шагом подходит к воде и крутит головой в поисках подходящих бревен.

Гляжу на его ноги и чувствую, как улыбка сползает с моего лица.

Бурая, в серых разводах прибрежная галька начинает шевелиться! Камни поднимаются и замирают в положениях, исключающих всякое понятие о равновесии. Они словно растут, раздуваются.

Еще мгновение, и их оболочки лопаются. Из трещин выползают тонкие оранжевые нити с зелеными коготками на концах. Они тянутся к ногам Илма, а тот ничего не замечает, погрузившись в планы строительства плота.

– Буфи! – кричу, указывая на опасность.

Биолог, словно очнувшись, несколько секунд глядит себе под ноги, а затем высоко подпрыгивает, бежит от воды. Оранжевые щупальца, лишившись добычи, обиженно извиваются.

Илм, запыхавшись, приваливается к стволу дерева и глубокомысленно изрекает:

– Никогда не надо забывать о коварстве сельвы!

Я понимаю, что ситуация совсем не подходящая, но ничего не могу с собой поделать и начинаю смеяться. Буфи непонимающе смотрит на свои разодранные сапоги и вдруг тоже заливается мальчишеским смехом.

Мы поднимаем свои вещмешки и идем вдоль реки. Теперь мне почему-то кажется, что еще придут дни, полные радости и света.

Они придут, не могут не прийти.

Капрал Пихра

Они придут, не могут не прийти.

Преследователи не бросят просто так свою добычу.

В ветвях удобно, но сыро. Маленькие жучки точат кору. В ушах стоит хруст, будто тысяча сладкоежек дорвалась до запасов вафель. Тоненькие салатовые змейки скользят по лианам, посматривая на меня рубиновыми бусинами глаз. Двухголовый тарантул поймал гигантскую саранчу. Поднимается суматоха. Головы не поделили добычу, и одна из них пытается укусить другую. Ну прямо, как мы...

Серая тень проносится над поляной и скрывается в листве. Успеваю заметить лишь загнутые желтые когти и длинный чешуйчатый хвост.

Ничего, скоро все это кончится. Дерево даст мне бессмертие. Восстановятся мои легкие, им уже не будет страшен чистый воздух Эсты. И я вернусь домой, к Марции, к детям. Как они там без меня?

Моя Марция – красавица. Черные глаза, статная, румяная... Как она обрадуется, когда я вернусь к ней. А мои малыши... Курчавые сорванцы! Они ведь меня очень любят. С какой гордостью они говорили приятелям: "Наш папа – капрал!" Я и сам был уверен, что делаю нужное дело. Молодой был. Дурак! А потом командир роты лейтенант-инструктор Торро научил меня уму-разуму. Хорошая наука. Я – здесь, а Торро – дома. Наверное, уже майор.

Заросли у тропинки вздрагивают. Нет, это не зверь. Я видел блеск металла. Сельва удивительна, но даже она не может сделать животное из железа.

С дерева хорошо видно, как напрягается фигура Ная. Он, конечно, тоже заметил подозрительный блеск. Вако жует сухарь и глядит совсем в другую сторону. Ему все нипочем. Счастливчик!

Наконец кусты раздвигаются, и из них высовывается голова в каске. Каска обтянута сеткой, из которой торчат стебли папоротника.

Голова остается довольна осмотром поляны. Она на мгновение исчезает, но вскоре появляется опять, уже вместе с туловищем здоровенного громилы в маскировочном комбинезоне. Крепкий парень! С таким один на один лучше не встречаться.

Детина проходит к кострищу и ковыряет золу сапогом. Углей нет, не на дураков напал.

Интересно, сколько ему платит господин Страд?

Постояв с минуту, он оборачивается и негромко свистит. Из зарослей вылезают еще трое. Молодцы – один к одному! Не хотел бы я попасть к таким в лапы. По виду – то ли гангстеры, то ли из военных. Нет, скорее профессиональные убийцы. Лица до глаз заросли щетиной, на поясах – тесаки и гранаты, за плечами – автоматические винтовки. А вот у одного... Да, это серьезно. Огнемет! Надеюсь, Най догадается, с кого начать.

Надо немного выждать. Вдруг в кустах остался кто-нибудь еще?

Нет, кажется, все!

Преследователи собираются в кружок и что-то негромко обсуждают.

Пора! Лучшего момента не будет.

Подношу руку ко рту и ухаю на манер феррианской совы. Верзила в комбинезоне поднимает голову, и в тот же момент раздается выстрел. Парень с огнеметом валится навзничь. На его груди расплывается красное пятно.

Молодец, Арвин!

Брас бьет длинными очередями. Вако и Най стреляют прицельно. Падает в траву еще один. Двое оставшихся бросаются к кустам, но всюду натыкаются на сетку.

Мышеловка! Так и было задумано.

Верзила первым соображает, что попал в ловушку. Отстреливаясь и петляя на манер зайца, он бежал к тропе. Пули шлепают по земле, вырывая длинные лоскуты дерна. Второй, обезумев от страха, начинает распарывать сеть тесаком. Пунктир автоматной очереди приближается к нему и наконец пересекает его тело. Тесак выпадает из рук, парень раскачивается, повиснув в сетях вниз головой.

Господи, упокой его душу!..

А верзила ловко уворачивается от пуль. Профессионал! Настоящий мастер спиной чует, когда надо отпрыгнуть, когда пригнуться.

Еще секунда, и он уйдет. Медлить нельзя. Ничего не поделаешь.

Целюсь и нажимаю кнопку огнемета.

Деревья у тропинки вспыхивают, как сухая солома, и падают, превращая дорожку в чадящий завал. Поляна объята пламенем. Оранжевые языки взметаются в небо, зажигая нависающие ветви деревьев.

И все же верзила уходит. Его черная фигура в комбинезоне с горящим рукавом исчезает в болотах...

Сверху падает пылающий сук. Взвивается столб искр.

Становится жарко. Пора уходить.

Арвин Най

Становится жарко. Пора уходить.

Джунгли пылают. В любой момент может начаться реакция. Под ложечкой опять оживает тонкий холодок страха. Словно на качелях, когда падаешь и чувствуешь, как сердце начинает парить в невесомости.

Капрал и Брас спрыгивают с деревьев. Там еще жарче, и лица их – цвета вареного мяса. Комбинезоны – хоть выжимай. У Пихры тлеет рукав, но он этого не замечает. Лен весь трясется.

Взваливаем на плечи вещмешки и спешим к воде.

– Стоп! – кричит Брас. – А где Вако?

Действительно, где Вако?

Скидываю мешок и бросаюсь назад, в беснующиеся оранжевые волны. Поляна залита огнем, будто в костер опрокинули ведро бензина. Копоть забивает легкие. Лианы скручиваются змеями и выстреливают фонтанчиками горящего эфира.

Кружится голова. Плевать!.. Огонь – это привычно. Он одинаков, что на Эсте, что здесь. Чего его бояться?

Вот и яма – черная ножевая рана на теле сельвы. Грязь бурлит и курится дымками. Пиявки пузырятся, превращаясь в каких-то рогатых броненосцев. Разбираться некогда.

Вако...

Вако лежит, откинувшись на бруствер, как на спинку кресла. Глаза открыты и смотрят куда-то вверх. Никогда не замечал, что они голубые... А на лбу – крохотное алое пятнышко.

И кто сказал, что пуля обезображивает человека? Иногда она возвращает ему потерянный облик. Пуля мудра, палец, нажимающий на курок, – глуп! Смерть разом смахнула с лица Вако все приметы слабоумия. Человек, как человек – опустошенный, как и все в нашем мире. Даже что-то мальчишеское проступает под жесткой щетиной.

Да, в сущности, он мальчишка и есть... Был...

Счастливчик Вако. Твой путь среди капканов закончился, а мне еще идти и идти.

Ты не боялся смерти. Наверное, и не подозревал, что смертен. И в этом была твоя сила. Ты не ждал гибели каждую секунду, именно поэтому твоя пуля оказалась шальной.

Огонь дышит в лицо. Поворачиваюсь и бегу обратно.

– Ну что? – спрашивает Брас.

Дотрагиваюсь указательным пальцем до его лба. К чему слова? И так кругом одни пустые фразы.

– Прими, сельва, душу его... – бормочет капрал, закатывая глаза. Гипноз смерти действует и на него.

Брас открывает рот, чтобы сказать что-нибудь, приличествующее моменту, но потом машет рукой и только плотнее натягивает противомоскитную сетку. Он тоже взволнован, и в этом проглядывается настоящее человеческое чувство, а не сожаление, что потерян надежный помощник.

Однако пора идти. Битва у безымянного болота закончилась полной победой искателей бессмертия. Гремите, трубы, бей, заслуженный полковой барабан! Вдолби в головы похитителям чужой жизни, что расправиться с кучкой наемных убийц куда проще, чем перехитрить сельву и самого себя.

Болото, заросшее исполинским папоротником, постепенно переходит в мелководное озеро. Трясины исчезают, зато приходится по грудь брести в теплой бурой воде. Мангры на корнях-ходулях срастаются в фантастический лабиринт. Парит. Тучи мошкары гудят над головами, сумрак, пропитанный запахом прели, настолько сер и безнадежен, что становится страшно.

Поверхность озера рябит от всплесков. Крохотные рыбки с выпученными глазами выпрыгивают из воды, распускают радужные крылья-плавники и, сорвав с ветки лист или ягоду, падают обратно. Капрал подхватывает одну из них на лету и тут же получает чувствительный электрический удар.

Сумрак сгущается. Кроны мангров сплетаются так плотно, что даже безжалостное тропическое солнце не может пробить их зеленый заслон.

– Стоп! – слышу вдруг я собственный голос. Со мной это часто бывает. Мысли витают черт-те где, а инстинкт самосохранения локатором прощупывает закоулки джунглей.

Возле черной замшелой коряги из воды выглядывает огромный желтый глаз. Он, как перископ подводной лодки, неподвижен, Брас и Пихра, раскрыв рты, уставились на глаз-гигант. Они, конечно, понятия не имеют, кому он принадлежит. Но я-то знаю, что под корягой притаился квиррл – феррианская жаба, для которой заглотить остатки нашей экспедиции все равно что чихнуть. Приходилось встречаться...

Вскидываю автомат и от бедра даю короткую очередь. Рев потрясает мангры, вода взлетает фонтаном. Впечатление такое, будто в озеро выпустили разъяренного кашалота.

Брас окаменел. Еще бы! Представление – первый сорт! Специально для деловых людей.

Квиррл всплывает вверх брюхом. Шесть лягушачих лап и прожорливая пасть размером с кузов самосвала. Вид жутковатый, но тревожит не это. Квиррлы появились давно, это не новое детище сельвы. Реакция запаздывает.

Выбираемся к берегу. Деревья расступаются.

"Подгоревший блин"!

До горизонта простирается угрюмая бурая равнина. Земля сухая и растрескавшаяся. Травы нет и в помине, лишь кое-где торчат обуглившиеся стволы деревьев. Меж кочек стелются ленты тугого серо-желтого дыма. Солнце печет вовсю, над равниной повисло белесое марево.

Да, это – "подгоревший блин". Так охотники называют торфяник, в недрах которого бушует пожар. Тонкая корочка земли едва прикрывает ямы, провалы, пузыри.

– Прекрасно! – ни с того ни с сего заявляет Брас.

– Что прекрасного вы нашли в "подгоревшем блине"? – с раздражением спрашивает Пихра. Он устал и поэтому зол.

– Мы не сбились с маршрута! – Брас сияет, рассматривая карту. Капрал пытается заглянуть в нее, но Лен проворно складывает лист и сует его в нагрудный карман. Пихра сплевывает и отходит в сторону.

– Что мы не сбились – это, конечно, хорошо, – замечаю я. – Но "подгоревший блин" – штука опасная. На торфяники даже зверье не забредает.

Брас растерян.

– Может... обойти?

С сомнением качаю головой:

– Обычно подземные пожары тянутся полосами на сотни километров. Это месяцы пути.

– Надо пробиваться, – бурчит Пихра, разгоняя ладонью облачко пыли, собравшееся над его головой.

Что мне сказать этим людям? Что переход через "блин" – почти верная смерть? Что кружной путь тоже гибель? Что Дерево помутило наш разум, а обратной дороги нет?

Разве что-нибудь изменится, если я скажу все это?

– Пойдем в связке, – говорю я и достаю из мешка бухту капронового шнура. – Я – первый. Брас – замыкающий. Капрал – посередине. Советую выкинуть лишнее из рюкзаков.

На землю летят банки консервированного мяса, пачки галет, кружки, котелки. Словно из цилиндра фокусника появляется колонна странствующих муравьев и, развернув боевые порядки, набрасывается на неожиданную добычу. Челюсти крошат металл, будто это бумага или картон.

Возникает небольшая перепалка. Брас категорически отказывается выбросить пакеты с аппаратурой для анализа нектара бессмертия.

– Пеняй на себя! – кричит Пихра. – Сорвешься – вытаскивать не буду!

Закуриваем на дорожку. Руки трясутся. Брас глотает таблетки; тоже, видно, нервишки шалят.

– Все! – бросаю окурок и втаптываю его каблуком в землю. – Тронулись.

Зеленый ковер обрывается, будто его обрезали бритвой. Наступаю на спекшуюся землю, и она рассыпается в прах. Осторожно, простукивая дорогу длинным шестом, веду связку к ближайшей кочке. Кочки – это островки безопасности. Это единственное место, где можно передохнуть и успокоиться.

Как щемит сердце! Кажется, его медленно зажимают в тиски. Оно трепещет – часто и мелко, как ночная бабочка, залетевшая в абажур.

Солнце палит нещадно. Пот застилает глаза. Нервы натянуты, как струна. Еще чуть-чуть – и лопнут.

Вступаем в полосу дыма. Серо-желтые ленты змеями оплетают тело, забираются в легкие. Пихра заходится в кашле. Он сплевывает сгустки крови, но приступ не прекращается.

И так – от кочки до кочки. Короткая передышка – и бесконечное ожидание, что вот-вот земля разверзнется под ногами. Щуп сотни раз уходит в пустоту. Приходится петлять. На полпути наст проваливается, и мы чудом успеваем выпрыгнуть из пылающей ямы.

До опушки леса остается всего несколько метров. Задул ветер. Пыль скручивается в тонкие дрожащие смерчи. Небо темнеет. Верхушки деревьев пригибаются к земле, роняя листья и тяжелые, налитые соком плоды.

Наверное, я на секунду ослабляю внимание. Так бывает, когда до конца опасного участка остается совсем немного. Напряжение спадает, и инстинкт самосохранения перестает срабатывать.

Так или иначе, я допускаю ошибку: не проверив путь, веду связку на какой-то подозрительно ровный участок.

Тонкая торфяная корка подламывается сразу, без предупреждающего треска. Я просто обнаруживаю, что подо мной пустота. Лечу в нее и чувствую, как волосы встают дыбом.

Спасает меня шест. Он ложится на края ямы, и я повисаю на нем, как гимнаст на трапеции. Пальцы впиваются в дерево. На секунду оборачиваюсь и вижу, как под капралом расходится земля. Еще мгновение, и он тоже полетит в провал. Брас, свалившись мне на голову, довершит дело...

Мозг молниеносно находит верное решение: повисаю на одной руке, а другой выхватываю тесак и перерубаю шнур.

Мне еще рано умирать! А за тех, кому не повезло... Я все равно не смогу им помочь.

Вовремя! Едва лезвие пересекает прочную нить, остатки наста проваливаются, и Брас с Пихрой падают в яму. Треск, грохот, жуткий крик где-то там, внизу...

Меня прошибает холодный пот. Конец!

Сбрасываю вещмешок и некоторое время вишу, собираясь с силами. Потом подтягиваюсь и медленно выползаю из западни. Тело тяжелое, как пушечное ядро. Пытаюсь подняться, но ноги не слушаются. На четвереньках добираюсь до провала, догадываясь, что увижу внизу.

Заглядываю в яму и не могу сдержать возгласа изумления: метрах в трех от края, вцепившись в уступ стены, висит капрал, а ниже раскачивается на шнуре Лен Брас. Уступ осыпается, и скоро они свалятся в пылающий торф.

– Эй! – кричу, свесив голову с обрыва. Пихра поворачивается и смотрит на меня. Брас, похоже, без сознания: он болтается, как заяц в силке. Ничего удивительного. Удушливый желтый дым, клубясь, поднимается вверх. Где-то в глубине мерцают пурпурные пятна углей.

Снимаю с себя остатки шнура, делаю петлю и набрасываю ее на плечи капралу.

– Давай! – кричит тот.

Тяну изо всех сил, но все впустую.

– Пихра! – ору в клубы дыма. – Руби связку! Двоих мне не вытащить.

Снизу доносится кашель и хриплый голос:

– Тащи обоих! Браса я не оставлю!

– Ты что, рехнулся?! – Я не верю своим ушам. – Погибнете вместе!

Молчание.

Чудеса!.. Пихра спасает жизнь какого-то Браса. Никогда бы не поверил. Кто угодно, но только не капрал! Хотя... Не от сладкой же жизни он угодил в сельву? Может быть, в каком-то уголке его огрубевшей души сохранилось сострадание, привязанность, жалость? Они дремали до поры до времени и вот проснулись. Сельва как-то незаметно меняет нас. Можно было ожидать, что появится злость, а рождается добро...

Не знаю, как долго я тащил эту проклятую веревку. Бросить капрала и Браса я уже не мог. Не имел права, если хотел остаться человеком.

Наконец над краем ямы появляется синее лицо Пихры. Губы почернели. Они судорожно хватают воздух. За Пихрой показывается Брас. Как он не задохнулся от дыма, болтаясь над огнедышащей пропастью?

Мы валимся на землю, и тут вздувшееся фиолетовое небо разражается тропическим ливнем. Изломанные столбы молний уходят в джунгли. Под тяжестью воды прогибается и рушится тонкая корка "блина". Огонь вступает в борьбу с влагой. Небо застилает тугой черный дым.

Грохот и ослепительные вспышки.

Лен Брас

Грохот и ослепительные вспышки.

Словно из морской пучины, выныриваю из забытья. Легкие забиты булавками, виски сдавлены раскаленными клещами. Тяжелые холодные капли бьют по лицу. Стараюсь поймать их губами, но не могу.

Была яма, огонь, дым. Куда все это исчезло? Да и было ли это? Побывать в аду и вернуться?

Кто это рядом? Най. Пихра. А это? Сельва... Все еще сельва.

Меня поднимают, куда-то несут. Вещмешок оттягивает плечи. Да снимите же его! Ноги. Почему они не слушаются?

Листья бьют наотмашь, шипы впиваются в лицо. Кровь течет, а боли нет.

Как сыро, холодно. Меня трясет. Наверное, внутри у меня моторчик. Най, скажи, что у меня в груди?

А кто такой я?

Я – это человек без лица и имени. Я отдал их сам, добровольно. Ради чего? Ради того, чтобы чувствовать себя человеком, чтобы не унижаться перед теми, кого презираю.

Путь наверх. Труден этот путь, труднее всех дорог сельвы. "Учись, сынок, – говорил отец. – Сожми зубы и учись. Труд безземельного крестьянина – это рабство". И я учился. Грузил ночью вагоны, учился днем.

Нет, иллюзий не было. Я быстро понял, что путь наверх – то же рабство: чтобы подняться на ступеньку, надо скинуть свое достоинство в пролет.

Судьба не дала мне покровителей, талантов, денег. Она в избытке наделила меня лишь одним – упрямством и желанием подняться над своей средой.

Так я и взбирался. Как калека по пожарной лестнице.

Там, где другие летели, я полз. И мудрость посетила меня. "Служи – и обгонишь тех, кто обогнал тебя, – сказала она. – Будь псом и получишь кость".

И я служил. Где другие крали, я был честен. Когда друзья предавали друзей, я хранил верность.

Самую грязную работу поручают тем, кому доверяют. Чем больше верности, тем больше доверия. Чем больше доверия, тем грязнее работа.

"Ты пойдешь в сельву".

"Да, шеф!"

"Ты найдешь Дерево Жизни".

"Да, шеф!".

"Ты уничтожишь всех, кто встанет на твоем пути. Ты возьмешь себе другое имя".

"Да, да!"

"Тебе сделают пластическую операцию",

"Да".

Боже!

Какая боль в груди...

Арвин Най

Какая боль в груди...

Я задремал, и какой-то жучок, прорезав ткань комбинезона, впился мне в тело. Отдираю насекомое и забрасываю его далеко в кусты.

Рассвет сер и размыт. Так бывает только после многочасового тропического ливня. Тишина такая, будто в уши тебе затолкали по рулону ваты. Только капли – тук, тук, тук – прыгают с листа на листок. Верхушки деревьев тонут в тумане, прижимающем мир к земле.

В такое утро хочется быть счастливым, таким же мягким и спокойным, как этот идущий ниоткуда свет.

Поднимаюсь с мешка и передергиваю плечами. Прохладно. Пихра спит, разметавшись, уткнув лицо в складки плаща. Ни дать ни взять работяга-лесоруб, застигнутый в лесу непогодой.

С удивлением замечаю, что не испытываю к капралу неприязни. Наоборот, видится мне в нем что-то знакомое, доброе...

Брас тоже спит. Кулаки прижаты к груди, тело выгнулось. Натерпелся вчера, бедняга. Столько пережить, и все ради чего?

Нет, пожалуй, он не спит... Тело не поднимается в такт дыханию.

Мертв! Рука его холодна, как камень.

Сердечный приступ.

Неужели те, кто послал его, не знали, что у него больное сердце? Знали! Конечно, знали. Хотя кого сейчас интересует Брас? Он все глотал, глотал свои таблетки, стараясь оттянуть неизбежное, выполняя приказ тех, кто за глаза называл его псом.

На плечо мне ложится тяжелая рука капрала. Со сна он не может понять, что произошло, и таращит мутные глаза на скрюченное холодное тело Лена Браса.

– Он умер, – говорю тихо.

Капрал вздрагивает.

– Что за странные люди мы с гобой, Арвин, – говорит он каким-то хриплым, чужим голосом. – Вынесли, наверное, больше, чем кто-либо, а сердечный приступ нас не взял... Может, джунгли ставят над нами опыт? Может, они хотят вернуть нам те душевные качества, которые мы с тобой почти потеряли?

Наверное, Пихра прав. Заколдованный круг. Сельва не хочет убивать нас. Она играет, развлекается, давая нам возможность самим отыскать свою судьбу в ее трясинах.

Нагибаюсь и вытаскиваю из кармана Браса сложенный вчетверо лист карты.

– Ему она больше не понадобится, – говорю я и чувствую, как в голосе появляется оттенок неуверенности и вины. – А Дерево, быть может, вернет двум отверженным радость жизни.

Капрал понимающе хлопает меня по плечу.

Заворачиваем тело Браса в плащ.

Похороны устраиваем по обычаю феррианских лесорубов. Капрал ловит первую попавшуюся лиану-удавку и прижимает ее к земле. Пропускаем в петли плаща тонкие, но прочные воздушные корешки. Лиана натягивается и медленно ползет вверх, поднимая брезентовый сверток к вершинам деревьев. В нужный момент подрубаю стебель. Растение дергается и замирает.

Все!

Теперь до человека без имени и лица не доберутся обитатели джунглей. Он будет долго раскачиваться над поляной, где остановилось его сердце.

Гляжу на страшный маятник.

К горлу подкатывает тугой комок.

Капрал Пихра

К горлу подкатывает тугой комок.

Надо держать себя в руках. Горько. Не знаю уж как, но я успел сродниться с этими людьми. Раньше внимания не обратил бы, а теперь...

Пора идти. Проклятая огненная яма проглотила все наши вещи и оружие. Пропал мой верный огнемет. Пришлось бросить, иначе сам бы остался в горящем торфе.

На двоих – один автомат Браса. Два тесака, вещмешок...

Развязываю тесемки. Сверху идут пласты грязного белья. А вот галеты! Это хорошо! Три банки мясных консервов. Прекрасно! Пробирки, колбочки, какой-то хитрый аппарат... Это Брасу надо было для исследования Дерева Жизни. Нам с Арвином пробирки не понадобятся. По глотку бессмертия – и начнется новая жизнь!

Ну вот, кажется, и все. На минуту снимаем шлемы, а затем, не оглядываясь, идем в сельву.

Входим в лес и тут же попадаем в облако мошкары. Она настолько мелка, что умудряется пролезть сквозь ячейки москитной сетки. Дорога тяжелая: ноги поминутно вязнут в грязи. Спина Ная – в темных пятнах пота. Он дышит со свистом, прорубая коридор в переплетенных колючих зарослях. Из листвы выползают крошечные салатовые змейки и, стрельнув взглядом, бесшумно исчезают. Скорпионы бормочут о чайных розах.

– Капрал, – раздается голос Ная. – Ты никогда не рассказывал, как попал в сельву.

Я не отвечаю. О таких вещах не принято болтать. Хотя почему бы и нет? Мы же теперь вроде как братья. Одной веревочкой связаны. Да и вернется ли кто из нас в поселок?

Как же это произошло? Подробностей теперь и не припомнишь. Жизнь моя текла спокойно и ровно, и так же незаметно я оказался на самом дне.

Меня вполне удовлетворяла гарнизонная служба на одной из военных баз в предместье столицы. Была, конечно, и стрельба, и марш-броски, и муштра до тумана в глазах. Эста – местечко тоже не из спокойных, но пока за это платили, я был доволен. Намыкавшись с новобранцами, я возвращался домой, где меня встречали Марция и двое курчавых ребятишек, похожих на меня, как две капли воды.

Я был счастлив.

В один из дождливых осенних вечеров меня вызвал командир нашей роты лейтенант-инструктор Торро. Он был раздражительным и грубым, ко, когда хотел, мог очень ловко прикинуться добряком.

– Пихра, – сказал он, постукивая золотой зажигалкой по поверхности крашеного деревянного стола. – Я уже давно присматриваюсь к вам и с удовлетворением могу отметить, что вы дельный, толковый парень.

Я, кажется, покраснел от удовольствия.

Черт побери, каким же болваном я был!

– Так вот. Мне очень обидно за вас. Такой способный человек и так мало зарабатывает. Это просто несправедливо. На днях я увидел ваших ребятишек, и – не обижайтесь, пожалуйста, – мне показалось, что они одеты хуже своих сверстников. Правда, может быть, мне это просто показалось?..

Я опять покраснел, на сей раз от стыда. Лейтенант был хитер. Он знал, в какое место надо бить Пихру, чтобы тот сломался.

Удовлетворившись моим подавленным видом, Торро заметил:

– Хочу предложить вам небольшое дело, в котором мне потребуется помощник. Он у меня был, но... теперь место вакантно.

Я быстро сообразил, что речь идет о Тройо – молодом франтоватом капрале-приемщике оружейного склада, найденном несколькими днями раньше на одной из пустынных улиц столицы с пулей в голове.

А дельце действительно оказалось простым и прибыльным. Я просто создавал на складе излишки неучтенного оружия, манипулируя ведомостями и накладными. Автоматы, патроны, гранаты и даже небольшие безоткатные орудия – все шло в дело. В определенные дни к складам подъезжал армейский грузовик с номером, замазанным грязью, я отгружал товар, и машина уходила. Куда поступало оружие, Торро не объяснял, но несложно было догадаться, что получателями его являются гангстеры, преступные синдикаты, многочисленные военизированные группировки, ратовавшие за "твердую руку" в управлении государством.