Текст книги "Небылицы"

Автор книги: Александр Кауфман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– И как ты на нём выедешь? – осклабился Петя. – То-то. Ты вот что, товарищ старший лейтенант Серёга. Мозги-то мне не делай, я тоже законы знаю. Ты вообще сейчас находишься без ордера и без приглашения на моей частной территории. Разве не так? Так. Вот и не жужжи.

– Блин, Петь, а как я должен был реагировать не сигнал? – сдался старлей. – Позвонили, сказали, так, мол, и так, какие-то чуды-юды у него по участку ходят, металлюга какая-то стоит… Вот я и отреагировал по всей строгости закона.

– Под мою ответственность, товарищ старший лейтенант, – примирительно поднял руки Кирпич. – Под мою! Всё нормально будет! Погостят пару дней и улетят. А что документов нет – так они не знали. Не знали ведь, правда?

Пришельцы синхронно закивали.

Старший лейтенант Безруков ещё раз окинул взглядом странную компанию, зачем-то потянул носом воздух, небрежно бросил руку к форменной фуражке и отбыл. Перед этим, правда, он не забыл сделать селфи на фоне летающего блюдца, не очень-то и таясь.

– Служба у него такая, не обращайте внимания, – махнул рукой Петя. – Ну, ещё по одной? Только на этот раз без всяких расщеплений!

– Пётр, раз уж нам пришлось совершить посадку, нам требуется установить официальный контакт! – не сдавался Олег. – Товарищ старший лейтенант Безруков – представитель официальной власти вашей планеты?

– Ещё какой официальной, – хмыкнул Кирпич. – Официальнее некуда. Думает о себе невесть что, а самого сюда отправили, потому что тупой, как пробка. Начинал-то он в райцентре, да только даже на карман не мог нормально взять, я уж не говорю раскрыть чего-то. Вот и ловит здесь алкашей да тех, кто кур у соседей ворует. Мы, ребята, мне зубы-то не заговаривайте. Вы что, не уважаете меня?

– Уважаем, – ответил Игорь. Кажется, он не расщеплял. Во всяком случае, лицо его стало гораздо подвижнее, да и мрачная молчаливость пропала.

– Контакт нормальный хотите установить?

– Хотим, – кивнул Олег.

– Если уважаете и хотите установить контакт – пейте! – Кирпич, довольный тем, в какую хитрую словесную ловушку загнал пришельцев, опрокинул первым, закусив долькой селёдки.

Вечером пошли на танцы.

Кирпич, несмотря на вялые протесты, заставил гостей снять лётные скафандры и выдал лучшие вещи из своих запасов: Олегу – новый спортивный костюм и белые кроссовки с «Алиэкспресса», Игорю – цветастую рубашку, брюки и лакированные туфли. Сам Петя предпочёл скромную футболку с известным волком и фразой «Ну ты заходи, если чё» и потёртые, но фирменные джинсы, подаренные ещё женой. Игорь изрядно повеселел, Олег же, кажется, потихоньку расщеплял тайком от хозяина дома, сохранял серьёзность и талдычил про контакт и официальных лиц.

– Не ссы, братан, – широко улыбнулся Кирпич, – на танцы и глава администрации иногда заходит. Он, конечно, в возрасте уже, но так отжечь может, что молодые позавидуют. Там-то и поговоришь. Прыгай, гоним!

Залезли в старенькую «Ниву», латанную-перелатанную, выкрашенную баллончиком «под камуфляж». Автомобиль был предметом гордости Кирпича, на нём он ездил на охоту и любил говорить, что вылезал из таких мест, где любой современный внедорожник застрянет и погибнет. Проверить его слова не было никакой возможности, а если бы и была, вряд ли нашёлся бы чудак, прилюдно обвинивший Кирпича во лжи.

Мотор взревел, и «Нива» вырулила на разбитую просёлочную дорогу. Петя врубил музыку, раскрыл окно и голосил, что было мочи:

– Выпил цэ два аш пять о аш! Сел на ниву Ростсельмаш!

Гости, сначала испуганно сжавшиеся на заднем сиденье, немного осмелели и даже сдержанно гудели в такт музыке.

Возле клуба было не протолкнуться. Стояли кучками, курили, потягивали пиво – внутри было запрещено. На входе дежурил Костя, закодированный алкоголик, племянник главы администрации. На лице его одновременно отражалась вся гамма чувств от отрицания до принятия.

– Здорово, Костян! – протянул руку Кирпич. Они не то что бы дружили, но порой ходили вместе на рыбалку и состояли в приятельских отношениях. – Эти со мной. Под мою ответственность!

– Слышал уже, – мрачно кивнул Костя и окинул взглядом Олега и Игоря. – Вся деревня толкует, что гости у тебя. Ты за них платишь? Тогда сто пятьдесят.

Петя протянул бумажку и горку мелочи, и они вошли в клуб. По просьбе Гаврилова, местного полубандита, поставили «Белые розы». Ему редко отказывали – все знали, что «Белые розы» означают скорую отключку всегда пьяного Гаврилова, и проще было согласиться и потерпеть.

– Беззащитны цветы! Что с ними сделали! Снег! И морозы! – одиноко надрывался бандит посреди зала, театрально ломая руку и закатывая глаза к потолку. Из кармана кожаной куртки торчала рукоять пневматического пистолета.

– Такой он у нас, – виновато развёл руками Петя. – В принципе, безобидный. Мы его и не трогаем.

«Белые розы», ко всеобщему облегчению, закончились, и началась нормальная музыка – электроника, техно, дабстеп. Петя любил танцевать, и поэтому, махнув рукой и крикнув невразумительное своим новым друзьям, отдался безумному ритму.

Он самозабвенно дёргался под музыку, то оставаясь в полном одиночестве, то вплетаясь в хоровод молодых сильных тел. Здесь почти все были лет на десять-пятнадцать моложе Пети, но он ничуть не комплексовал по этому поводу. Напротив, он ощущал, с одной стороны, молодость своей души, а с другой – внутреннее превосходство над неопытной юностью. Парни почтительно расступались, когда он выполнял коронный номер – танцуя, проходил зал из конца в конец; девчонки хохотали, некоторые насмешливо, потешаясь над великовозрастным танцором, но многие кокетливо – особенно те, кто уже побывал в гостях. Кирпич наслаждался эйфорией, которую дарил ему клуб; если бы не глупые и жалкие естественные потребности вроде еды, сна и сортира, он бы проводил так вечность – ритмичные движения, смех, сверканье светомузыки, вспышки стробоскопа, хриплые звуки из стареньких колонок, шум и…

– Петя! Петя! Кирпич! – голос выдернул из экстаза и швырнул в дурно пахнущую реальность деревенского клуба. – Там твоего друга бьют!

– Чё? – набычился Петя, ещё не осознав до конца смысл слов, оглушённый музыкой и собственным великолепием.

– Друга твоего бьют! – лицо произносившего это парня было смутно знакомо. Чей-то внук? Бабки Мани?

– Бьют? Олега? Игоря? – наконец дошло до Кирпича. – Где?

– На улице! – прокричал вероятный бабманин потомок. – Ну, или собираются!

– Разойдись! – взревел Петя, расталкивая окружающих широкими плечами, и выскочил наружу.

Компания из десятка человек обступила Игоря, который пытался говорить что-то о контакте. Олега нигде не было видно. Кажется, пока никого не били, но тон разговоров был агрессивным и не предвещал ничего хорошего.

– Чё происходит, черти? – заорал Петя так, что услышали, наверное, на другом берегу реки. – Вы чё творите?

– Петя! Остынь! – старший, Васёк, повернулся к Кирпичу. – Давай без драк!

– Ты чё базаришь, пацан? – наседал Петя. – Я не вижу что ли, что вы хотели кореша моего тут замесить?

– Да он первый начал! – Васёк, хоть и в окружении прихвостней, откровенно трусил Кирпича, зная его суровый нрав. – Да он к моей девке…

– Я отрицаю! – вмешался Игорь подрагивающим, но твёрдым голосом. – Несмотря на внешнее сходство, наша физиология различна. Да и женские особи вашей расы не являются для нас привлекательными.

– Во, видишь, – вновь набычился Васёк, – он мою Люду стрёмной назвал!

– Кто кого стрёмным назвал, олух? – расхохотался Петя. – Ты что-нибудь за контакт можешь сказать? А за Глубокий Космос? Он может, ясно! Ты вообще что-то шаришь в Четвёртой Группе Внешних Взаимодействий? Сечёшь, что это такое? Галактический масштаб для тебя пустой звук? Или тебе пояснить за межзвёздное расстояние? А?

– Ладно, Петя, ладно, – Васёк, сражённый большим количеством новых слов, отступил, подняв ладони. – Ты не бузотёрь, хорошо? Мы просто поговорить хотели…

– Сначала пойми уровень официальных контактов, а потом говори, – бескомпромиссно отрезал Петя и повернулся к Игорю: – Капитан твой где?

– Выпил что-то из бутылки местного жителя и потерял чувства, – отозвался штурман. – Я его в машину отнёс. Кажется, острая интоксикация чужеродной органикой. Завтра придёт в себя.

– Погнали отсюда. Всё настроение испортили, черти, – кивнул Петя в сторону компании Васька и пошёл к «Ниве».

На обратном пути молчали. Олег сопел на заднем сиденье, Игорь, нахмурившись, сидел спереди.

– Приносим извинения за нарушение режима отдыха, – наконец прервал он молчание.

– Да ладно, мне и самому там надоело, – примирительно отозвался Кирпич. – Не мальчик уже, всю ночь танцевать не хочу. Сейчас выпьем по маленькой, и на боковую. Добро?

– Добро, – кивнул Игорь.

Дома Кирпич выковырял из холодильника остатки сала, колбасу, подсохший сыр, кинул в кипящую воду картошку в запятнанном мундире. Выставил на стол две рюмки, изощрённой формы бутылку.

– Лучшая! Чистая, как слеза! На яблоках настаивал! – гордо отрапортовал он. – По первой, пока картошечка варится?

Через полчаса пришёл старший лейтенант Безруков. Олега уже давно отнесли в койку, и он тихо сопел, периодически бормоча на неведомом языке. Кирпич включил на смартфоне «Ой, мороз, мороз» и тихонько пел, Игорь старался подпевать.

– …моего коня-а-а-а! – присоединился с порога Безруков.

– Заходи, Серёг, – махнул рукой Петя. – Какими судьбами?

– Сигнальчик тут поступил… – начал было лейтенант.

– Выпить что ли хочешь? – перебил его Игорь.

– Хочу, – признался лейтенант.

– Садись, – хозяин дома подвинул табуретку. – Знаешь, хорошо, когда душа поёт. Бывает – выпьешь, и в грусть впадаешь. Или, наоборот, буйный становишься, задираешь всех, на рожон лезешь. А когда душа поёт – такое опьянение самое лучшее. С него и голова наутро не болит. Как думаете, ребята?

– У меня тост есть! – шатко поднялся Игорь.

– О! Тост от инопланетного гостя! – расцвёл старший лейтенант. Кажется, он уже успел изрядно принять до того.

– Я предлагаю выпить за контакт! Считаю его состоявшимся! Вот, – штурман протянул рюмку к центру стола.

– За контакт! – присоединились остальные. Чокнулись тихо, чтобы не разбудить капитана.

Спектр

Я проснулся среди ночи. Что-то разбудило меня.

Скрип? Лёгкий, на пределе слышимости, стук в оконное стекло? Шум первых капель дождя по крыше? Ощущение тревоги тяжёлым осклизлым комом поселилось внутри и не хотело уходить. Наверное, вчера я выпил слишком много вина. Работа не шла, я откупорил бутылку, после – вторую… Вдохновения не дождался, зато сумел забыться сном сразу, без обычных потных переворотов в мятых простынях. В горле стоял ком, и я прочистил его; звук потонул в тишине дома.

Вдев ноги в мягкие разношенные тапки, я поплёлся в туалет, стараясь не наткнуться на разбросанные вещи. Да, моя берлога была захламлена, но лишь отражала мой извечный внутренний цикл хаоса и порядка. В периоды хаоса я таскал домой ненужные вещи и пытался выдавить из них хоть каплю вдохновения, днями лежал на диване, разглядывая сюрреалистичные потёки на потолке, питался консервами и хлебом, пил сырые яйца и тем выживал. При наступлении эры порядка я раскрывал все окна, впуская свежий воздух взамен затхлого, износившегося, беспощадно избавлялся от хлама, пил свежевыжатые соки, выходил на пробежки и радовался жизни. Мне сложно сказать, от чего зависит наступление каждого периода. Порядок часто совпадал с деньгами, но что было причиной, а что – следствием? Как бы то ни было, двойственность эта преследовало меня с раннего детства.

Моча оказалась густой, чуть ли не коричневой, что несколько испугало меня и усилило чувство тревоги. Может, я болен? Отказывает печень? Нет, моча связана с почками. Красное… было ли в ней красное? Была ли кровь? Я попытался рассмотреть остатки на стенках унитаза, но они были столь грязными, что попытка не увенчалась успехом. С досады я плюнул в водянистый зев сливного отверстия и нажал на рычажок. Ржавая вода подхватила плевок и мочу и унесла в далёкое путешествие по трубам. Через время они впадут в реку, уплывут дальше, на большие воды, кто-нибудь выловит из этой реки рыбу и продаст её ничего не подозревающему обывателю. Обыватель запечёт рыбу в фольге, с лимоном и укропом, и поставит на стол, и будет есть вместе с молекулами моей мочи, угощая восторженных домочадцев.

Мысль изрядно повеселила меня, и я решил, что неплохо бы выпить стакан воды и выкурить сигарету, раз настроение немного улучшилось, а спать пока не хочется. Найдя чистый стакан, я плеснул из-под крана, попутно удивившись тому, что вода перестала пахнуть ржавчиной. Испачканными краской пальцами я извлёк сигарету из мятой пачки и прикурил от трепещущего спичечного огонька. Дождался, пока спичка догорит, и выбросил её в пепельницу, только когда она обожгла мне пальцы.

Боль привела в чувство, помогла стряхнуть оцепенение. Осклизлый ком будто съёжился и притих, но не исчез совсем. Я не мог понять истинную причину тревоги. Что-то случилось? Кажется, нет. Моя берлога в порядке, ничего не пропало и не появилось. Второе пугало меня больше. Мне всегда казалось, что в таком хламе новые вещи начнут появляться сами собой, без моего ведома и участия. А может, уже начали. Вон та кукла без рук на подоконнике – когда я её принёс? Или это сделал кто-то из моих гостей? А свёрнутый в трубочку гобелен, изображающий Венецию – откуда? Я обнаружил его несколько недель назад и понятия не имел, как он там оказался.

Нет, не новые вещи меня нынче тревожили. В конце концов, их все ожидает одна и та же судьба – быть выброшенными, когда начнётся эра порядка. Но зудящее беспокойство не уходило; теперь оно надоедливым подкожным паразитом переползло на загривок и чесалось там.

Чтобы успокоиться, я решил что-то написать. В любом углу моей берлоги на расстоянии вытянутой руки всегда лежали блокнот, карандаш, уголь, лист бумаги, кисть, краски, что угодно. Идея могла озарить в любую секунду, и терять драгоценные мгновения на поиски пишущих принадлежностей означало упустить пойманную удачу. Как говаривала моя склонная к эзотерике подружка, нужные вещи всегда должны быть на расстоянии действия ауры, которое она оценивала в три метра или что-то около того. То же самое она говорила и о людях, намекая на постоянное место жительства в моей берлоге, но встретила недвусмысленный отказ и отбыла щекотать ещё чью-то ауру. Толковали даже, что сложилось, и теперь они неразлучны, почти как сиамские близнецы.

Окинув ищущим взглядом радиус ауры, я застыл. Увиденное не укладывалось в голове, я не верил глазам и потёр их, желая убедиться, что не во сне и не в галлюцинации. Подкожный паразит исчез – как оказалось, он зудел именно об этом. О простой глубокой миске на столе. Стеклянная, потёртая, она притягивала взгляд, я наощупь протянул руку и щёлкнул выключателем, стараясь разглядеть всё в деталях.

Вчера, между первой и второй бутылкой, мне стало скучно, и я принялся смешивать старые краски в этой миске, стараясь найти новое интересное сочетание для картин. Кажется, я плеснул туда из бутылки… Может, добавил что-то ещё? Кажется, да. Бросал ради развлечения разный мусор. Собрал пыль со стола? Не помню. А зря. Я подошёл ближе и наклонился над миской.

В ней покоилась масса странного цвета. Не красный. Не розовый. Не синий. Не голубой. Не зелёный. Никакой из тех, что были доселе известны человеческому глазу. Цвет был прекрасен, он вбирал в себя остальные цвета и их оттенки – ярость красного, теплоту бежевого, отрешённость синего, тревожность жёлтого, покой зелёного, выдержанность чёрного… И ещё десятки и сотни других свойств, оттенков и смыслов. Он был идеален. Он был золотым сечением в мире цветов, недостижимым эталоном, который сейчас покоился в простой миске у меня на столе. Я решил назвать его. Я дал ему имя – Цвет.

Обретя имя, Цвет будто заиграл новыми красками. Мне казалось, что он жил сам по себе, словно обладая разумом и даже волей, но не умея контактировать с миром. Я решил помочь ему.

Я взял лист бумаги и окунул в Цвет палец. Я нарисовал пальцем линию на листе. Это оказалось восхитительно. Я прильнул взглядом к линии и долго не мог отвести глаз. Она была идеальна – не ровная, с едва заметным искривлением посередине, там, где дрогнула рука. Искривление добавляло линии реальности, изюминки, перчинки, если можно так сказать. А главное – линия была наполнена Цветом, она буквально дышала им. На миг я ощутил, что через Цвет со мной будто говорит сам Создатель. Словно я постиг изначальную суть Вселенной, проник мысленным взором на триллионы лет назад, когда не было ничего, кроме вечной пустоты. И Цвета, которым была заполнена вечная пустота. Именно из него появились другие цвета, да и не только они – понятия времени, пространства, самого бытия зародились в Цвете и наполнялись им по сей день. А я сумел прорвать тонкую грань между мирами и впустить крошечную каплю Цвета в существующую реальность.

Осторожно, чтобы не спугнуть наваждение, я взял стопку листов, кисть и начал писать. Я писал всё, что мне приходило в голову, и с каждым мазком ощущал, как переполняюсь Цветом до краёв. Отныне мне не были нужны вода, еда и сон. Цвет заменял мне всё.

Остановился я только под утро, когда миска опустела наполовину, а листы, да и не только они – ещё и стулья, стены и всё остальное, до чего я смог дотянуться – украсились Цветом. С ужасом я осознал, что Цвет может закончиться. Судьба даровала мне шанс, а я так бездумно истрачу его? Я, наверное, впервые в человеческой истории открыл Цвет, мне отпущена лишь крошечная его доля, и я израсходую её для украшения мебели? Нет! Ни в коем случае! Я должен написать величайшие картины в истории. Не ради славы, конечно, а лишь для того, чтобы принести Цвет другим.

Я вновь подумал о том, что Цвет скоро иссякнет. Меня охватили тревога и даже паника. Но я смогу воспроизвести его! Я же видел его! Я его создал! Подбежав к шкафу с красками, я сгрёб всё, что там было, и принёс из ванной большой эмалированный таз, покрытый сеткой мелких трещин. Усевшись на пол, я принялся выливать краски в таз, смешивая их руками, пытаясь понять, как создать Цвет. Открыл бутылку вина, пачкая всё вокруг, вылил половину – не помогло. Вместо Цвета у меня получилась бурая жижа, пахнущая дешёвым пойлом. Такую продают в пластиковых бутылках под названием «алкогольный коктейль». Раздосадованный, я швырнул бутылку. Она покатилась, толчками сблёвывая на пол вино. Отрешённый, опустошённый, я откинулся назад, на кстати подвернувшуюся диванную подушку, и уставился в потолок. Вскоре я забылся странной дрёмой, состоянием между сном и реальностью, когда привычные звуки и ощущения приобретают странный пугающий смысл, вплетаясь в реальность сновидений.

На поверхность меня вырвал дверной звонок. Кого нелёгкая принесла? Глазок был давно залеплен жвачкой – постарались хулиганы, а мне было лень отрывать. Я отпёр, не глядя, и окинул взглядом гостей. Алекс и Лиза. Дружеское участие и женская забота. Как будто мне сейчас это нужно.

– Марк? – Лиза неуверенно посмотрела на меня. – С тобой всё в порядке? Ты странно выглядишь. Твой телефон выключен уже несколько дней. Мы волновались и решили до тебя доехать.

Алекс хотел протянуть мне руку для приветствия, но не стал делать этого, завидев мои вымазанные пальцы. Это маленькая деталь не ускользнула от моего внимания, и я криво ухмыльнулся.

– Марк? – Лиза вновь начала хлопотать. Алекс не произносил ни слова, лишь сверлил меня сочувственным взглядом.

– Со мной всё в порядке, – голос показался мне чужим. Сколько я уже не разговаривал с людьми? Неделю? Больше? – Спасибо за заботу.

– Может, тебе что-то принести? – Алекс впервые уронил тяжёлую фразу. Он всегда так разговаривал, словно не общался, а вываливал на собеседника чугунные чушки.

– У меня всё есть, – равнодушно ответил я, разглядывая их обеспокоенные лица. Они были блёклыми, серыми, ничтожными по сравнению с Цветом.

– Марк, нам нужно кое-что обсудить, – вновь оглушил меня Алекс. – Может, пригласишь?

– У меня не прибрано.

– Как будто мы не привыкли, – улыбнулась Лиза. – Марк, пожалуйста, давай мы пройдём и поговорим. Мы твои друзья. Нам звонили твои родители, они очень обеспокоены, рассказали, что ты говоришь очень странные вещи…

– Много пил, – коротко ответил я. – Теперь завязал, – о, скорее бы они ушли!

– Марк, нам правда нужно поговорить, – Алекс попытался войти, и я вдруг понял. Они хотят забрать Цвет! Они как-то узнали о его существовании!

– Отойди! – рявкнул я так, что Лиза и Алекс отшатнулись. – Хватит приходить в мой дом! Мне никто не нужен!

– Чем у тебя пахнет? – Алекс наморщил свою картошку и сделался просто смешон. – Резкий запах… Голова от него болит.

– И руки странным выпачканы… – Лиза разглядывали капли Цвета на моих пальцах. Не другую краску, а именно их – я видел это ясно. – Белёсое какое-то… Марк, ты что, варишь наркотики? – от «страшной догадки» глаза девушки округлились.

– Белёсым? По-вашему, это белёсое? – я ткнул рукой с Цветом прямо в их гнусные хари. Внутри меня клокотала злость, обида за Цвет, великий, всемогущий, всепоглощающий Цвет. – Белёсое? А? Говори!

– Оно и пахнет, кажется, – кивнул Алекс и переглянулся с Лизой. – Марк, мы уйдём, но знай, что твои родители уже обратились к психиатру и получили направление на твою принудительную госпитализацию.

– Если ты придёшь и поговоришь, попробуешь убедить, что ты нормальный, просто это творческое начало так себя проявляет, всё ещё можно откатить, – подхватила Лиза. – Если нет, то тебя увезут! С полицией! Марк, это не шутки. В законе есть соответствующие нормы… а достаточно посмотреть на тебя, чтобы понять – в этом случае их можно применить. Прости, но выглядишь ты и правда не очень.

– Значит, вы решили упрятать меня в дурку и забрать Цвет, – их «хитрый» план был для меня очевиден. Они думают, что я идиот и куплюсь на это? – Так? Себе или кому-то?

– Марк… Какой цвет? – осторожно поинтересовался Алекс, отступая назад и вновь переглядываясь с Лизой.

– Не цвет, а Цвет! – я мгновенно приходил в ярость от того, что люди не понимали простых вещей. Глупцы! Припёрлись со своей заботой! Кому она нужна, если я стою на пороге великого открытия… и даже шагнул за него? Белёсое на пальцах… Резко пахнет… – Да кто вы такие!

– Мы твои друзья, – начала было Лиза, но я перебил её:

– Я знаю, кто вы такие. Я не сумасшедший, клянусь. Вы Алекс и Лиза, мы общаемся ещё со школы, у вас весной свадьба, я всё помню, – я немного успокоился. Цвет давал мне сил, я чувствовал его даже спиной. – Просто сейчас у меня сложный период. Можете сказать, что я уходил в запой, но вышел из него. Скоро всё нормализуется…

– Марк, мы не можем отменить решение твоих родителей, это должен сделать ты, – развёл руками Алекс. – Иначе к тебе очень скоро приедут.

– Не достанут, – ответил я и захлопнул, наконец, дверь, чтобы не видеть больше серые лица. Я их обманул. Обвёл вокруг пальца. Они отстанут от меня ненадолго… Или нет? В любом случае, это неважно. Теперь я знаю, что Цвет хотят забрать. И понял, как этого не допустить.

Я повернулся к миске с Цветом. Он был прекрасен. Он давал мне сил. Притягивал, манил, звал к себе. Сзади стучали и пытались что-то прокричать через тонкий слой дверного металла, но я не слышал. О, я не позволю им провести меня. Не дам забрать Цвет. Он поможет мне. Древнее времени, пространства и бытия – что мне может быть страшно с Ним?

Я встал перед зеркалом с миской в руках и принялся украшать себя Цветом. Нарисовал линии на щеках и над бровями. Поставил точку на языке, покрасил мочки. С каждым движением я ощущал, что становлюсь сильнее.

Сбросил одежду.

Провёл измазанным в Цвете пальцем по шее, будто мне вскрыли горло.

Закрасил соски, нарисовал спираль на животе.

Мазнул Цветом по паху и почувствовал, что теперь любая женщина может быть только моей, стоит мне захотеть.

Покрасил подмышки.

Ягодицы.

Нарисовал линии на руках и ногах.

Подвёл веки. Накрасил губы.

Теперь я знал, что миру не нужны картины Цветом.

Миру нужен тот, кто будет править. Тот, кто обладает могуществом Цвета.

Миру нужен Я. Миру нужен Цвет во Мне.

Посмотрев на остатки Цвета в миске, Я запрокинул голову и покрасил Себя изнутри. Горло, желудок, кишечник; надеюсь, оно как-то достигнет и сердца, и лёгких, и мелких сосудов.

На дне миски остались лишь жалкие капли, но и они заключали в себе неслыханную мощь. Мощь, недоступную обычному человеку. Я был глупцом, когда хотел пустить Цвет на картины и дать их людям.

Я прошёл к кухонному шкафу и достал топорик для мяса и нож.

Пусть теперь хоть кто-то попробует сунуться ко Мне. Полиция, психиатры, Алекс, родители… Теперь они пыль по сравнению со Мной. Если полезут – с них Я и начну показывать миру Себя. Будущего властителя. Мессию Цвета. Пророка изначальной сути.

На лёгкие рези в животе я не обратил внимания.