355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Шалимов » Окно в беснонечность » Текст книги (страница 1)
Окно в беснонечность
  • Текст добавлен: 22 сентября 2016, 03:30

Текст книги "Окно в беснонечность"


Автор книги: Александр Шалимов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Шалимов Александр
Окно в беснонечность

Александр Шалимов

Окно в беснонечность

– Как вам удалось снять этот фильм, профессор? Многие кадры создают иллюзию подлинной натуры... Хотя бы та кошмарная сцена, когда ночное чудовище пожирает маленького дикаря...

Профессор Сатаяна наклонил голову и вежливо улыбнулся:

– Ваш вопрос прозвучал лестным комплиментом, мсье Валлон. Однако я должен внести маленькую ясность. Все это именно, как вы изволили сказать, натура. Никаких э... э... трюков. Все именно так и было.

– Но это невозможно!

– Извините. Постараюсь убедить вас, что возможно. И не скрою, я надеюсь на вашу помощь.

– Что именно вы имеете в виду? Рекламу фильма?

Сатаяна сделал пренебрежительный жест маленькой пухлой рукой:

– Увы, я пока не думаю предавать его гласности...

– Напрасно. Фильм может иметь ошеломляющий успех. Он принес бы славу и деньги.

– Благодарю. Но речь пойдет о другом. Совершенно о другом. Мне надо внести некоторые конструктивные изменения в аппаратуру. Я имею в виду аппаратуру для видеомагнитной записи. Нужны большие скорости...

– Это не проблема.

– Увы, для меня проблема. Нужны очень большие скорости записи.

– Например?

– Сотни тысяч кадров в секунду.

– Сотни тысяч?

– А еще лучше миллионы, даже сотни миллионов.

– О-о, это фантастика, профессор.

– Многие инженеры считают такие скорости фантастикой. Пока считают... Но при одной из ваших телевизионных студий, мсье Баллон, есть отличное конструкторское бюро, и я думал, что, например, инженер Жак Эстергом...

– Вы его знаете?

– Слышал... о его работах.

Франсуа Баллон – один из крупнейших кинотелевизионных магнатов Запада испытующе глянул на собеседника. На круглом коричневато-желтом лице профессора Сатаяны не дрогнул ни один мускул. Та же застывшая вежливая улыбка, лишь в глубине глаз, за толстыми стеклами очков, настороженное ожидание.

"Без сомнения, для него очень важен мой ответ, – размышлял Баллон. Странно, биохимик и известный психиатр интересуется техникой кино и телевидения. А этот фильм – жуткая фантасмагория кошмаров, рядом с которой любой современный боевик ужасов – наивная детская сказка. Я сорок лет связан с телевидением и кино, но я даже не подозревал, что на пленке можно запечатлеть такое... Невероятная реальность... Как он снимал этот фильм?.."

– Жак Эстергом – талантливый конструктор, – сказал наконец кинопромышленник. – Я очень ценю его. Он немало сделал для усовершенствования аппаратуры, особенно в области объемного изображения... Но ваши требования, профессор... Такой орешек не по зубам даже Жаку.

– Объемность изображения – это как раз то, что мне необходимо, – быстро прервал Сатаяна. – Объемность изображения и скорость... Очень большая скорость... Извините, что перебил вас.

Франсуа Баллон пожал массивными плечами.

– Я же сказал... И кроме того, господин профессор, буду откровенен: если я и сочту возможным позволить Жаку Эстергому заняться решением интересующего вас вопроса – частичным решением, разумеется, ибо речь может идти только о некотором увеличении уже достигнутых скоростей видеозаписи, – я должен буду знать цели этой работы: вашу цель, профессор, и... мою цель. Другими словами, что это может принести фирме, фирме Франсуа Баллона?

– Я ждал этого вопроса, – кивнул Сатаяна, продолжая вежливо улыбаться. – Ответом на него является фильм, который вы только что видели. Очень высокие скорости съемки дадут вам возможность, при моей некоторой помощи конечно, без большого труда и затрат создавать фильмы, подобные увиденному. И уверяю вас, их стилистическое и сюжетное разнообразие будут несравненно более богатыми, чем в случае, если бы на вас работал миллион талантливых сценаристов. Вам вообще не понадобятся больше сценаристы, режиссеры, операторы, даже актеры, не понадобятся статисты, декорации, дорогостоящие выезды для натурных съемок. Ваши фильмы будут сниматься в небольшой уютной лаборатории со штатом всего в несколько человек, потом... опытный монтажер, озвучивание – и можно печатать копии. Впрочем, я полагаю, что и проблему озвучивания удалось бы в дальнейшем значительно усовершенствовать, то есть удешевить, выражаясь коммерческим языком.

"Кажется, я напрасно потерял время, – подумал Франсуа Баллон. – Сейчас он попросит у меня денег на усовершенствование его собственной аппаратуры, и я прикажу секретарю проводить его... Сколько раз давал себе слово не связываться с маньяками... А фильм занятный... Может, он захочет продать его?.. За этот фильм ему можно было бы заплатить..."

Валлон поднял глаза к потолку, прикидывая, сколько можно заплатить за фильм профессора Сатаяны.

– Разумеется, – продолжал после короткого молчания профессор, – наше соглашение мы должны будем сохранять в тайне. В строжайшей тайне... И Жак Эстергом...

– Насколько я понимаю, – с легким раздражением прервал Валлон, – мы еще ни о чем не договорились. Кроме того, вы не полностью ответили на мой вопрос. Вы забыли сказать о себе. Какова ваша цель?

Зубы Сатаяны блеснули в ослепляющей улыбке:

– Мы, ученые, очень скромны, уважаемый мсье Валлон. Я полагаю, что моя маленькая цель не представит для вас интереса.

– Гм... А ваши условия?

– Никаких условии, мсье Валлон. Только просьба, чтобы Жак Эстергом занялся усовершенствованием интересующей меня аппаратуры.

– Ну, а прочие условия?

– Никаких...

– Значит, если я вас правильно понял, вы собираетесь сделать подарок фирме Валлон и Кь?

– Вы слишком любезны, мсье Валлон, оценивая таким образом мое скромное предложение. То, что вы изволили назвать подарком, – "отходы производства", не более.

– Отходы производства?

– Да... Отснятый материал, из которого в ваших студиях будут монтировать фильмы, я стану передавать вам после соответствующего... изучения... Другими словами, ценные для вас кадры вы будете получать после того, как для меня они окажутся ненужными. А в необходимых случаях я буду оставлять себе копии.

– Не понимаю...

– Вы хотите сказать, что вам остается неясным источник материалов, мсье Валлон... Фильм, который здесь только что продемонстрирован, – это видеозапись биотоков мозга... одного человека. Очень больного человека. Он находится под наблюдением в моей клинике. Несколько лет назад он... помешался... Обычная семейная трагедия, мсье Валлон. С тех пор он находится у меня. Случай весьма интересный. Речь идет о раздвоении, а точнее – о "растроении" личности. Мы пробовали помочь ему, используя токи высокой частоты, и неожиданно получили четкие видеосигналы его собственных биотоков. Их удалось записать, и вы их видели.

– Но... это отнюдь не похоже на бред сумасшедшего. Это страшно, но тут есть своя логика, смысл...

– Это часть записи лишь одной стороны его "я", мсье Валлон. Одной из трех. Личность каждого из его "я" в общепринятом понимании вполне нормальна. Мы воспринимаем как безумие нарушения взаимосвязей внутри их комплекса, определяющего личность данного человека, либо, при раздвоении личности, беспорядочное смешение взаимосвязей, относящихся к разным комплексам. Впрочем, все это слишком сложно для краткого объяснения... Отдельные видеосигналы мозга удавалось получать и раньше, не только у больных, но и у здоровых людей. Это были короткие вспышки, своего рода случайные кадры какой-то непрерывной, но не расшифровывающейся ленты. По-видимому, дело в огромной частоте модуляций. – Для нормального мозга она особенно велика. При заболеваниях частота затормаживается, и видеосигналы фиксировать легче. При этом четкость их увеличивается, особенно для тех связей, которые имели непосредственное отношение к заболеванию.

– Другими словами, профессор, вы предлагаете мне в качестве материала для кино и телевизионных фильмов бредовые видения ваших пациентов.

– Не совсем... И лишь в качестве первого шага, мсье Баллон. На первую пробу... Если Жаку Эстергому удастся усовершенствовать аппаратуру, – а я надеюсь, что он это сделает, – мы сможем получать непрерывные записи видеосигналов мозга любого, практически каждого человека. И тогда вы откроете миллионам ваших кинозрителей подлинный внутренний мир человека истинный, неповторимый, страшный...

– А каждый ли захочет раскрыть свой внутренний мир? Я имею в виду нормальных, свободных людей.

– Право, у вас нет оснований для беспокойства, дорогой мсье Валлон. Предложение при всех обстоятельствах будет превышать спрос. Люди, мечтающие заработать любой ценой, проститутки, преступники, всякого рода подонки общества... Не забывайте, внутренний мир каждого из них неповторим и никогда ни одним видом земного искусства не был раскрыт до конца. А вы, мсье Валлон, вашими фильмами раскроете его. Вы покажете людям подлинного человека без грима, тайн, без какой-либо внутренней цензуры...

– Вы полагаете, мне разрешат демонстрировать такие фильмы?

– Все будет зависеть от искусства ваших монтажеров... Разумеется, придется более жестко ограничивать возраст зрителей. Но это уже мелочи.

– А вопросы этики, морали? Не забывайте, я – католик...

– Но это не мешает вам, однако, быть кинопромышленником, мсье Валлон. Разве девять десятых продукции ваших студий не противоречат тому, что вы называете моралью и этикой? По существу ничто не изменится. Только вместо более или менее удачных подделок вы станете торговать подлинниками. И разнообразие подлинников будет бесконечным. Никто не посмеет обвинить вас в повторении, штампах...

Профессор Сатаяна замолчал. Франсуа Валлон покусывал жесткие седые усы, испытующе поглядывая на собеседника. На лице Сатаяны застыла вежливая улыбка.

"Кажется, он слишком известный ученый, чтобы его можно было заподозрить в мошенничестве, – думал Валлон. – Однако, с другой стороны..."

– Насколько я вас понял, профессор, – сказал он вслух, – это ваше открытие может иметь значение не только для... телевидения и кино, не так ли?

– Разумеется, – закивал Сатаяна. – Оно представляет большой интерес для всех отраслей науки и практики, занимающихся человеком как таковым, включая полицию, церковь, органы разведки, армию... Представьте себе, насколько упростился бы допрос преступников, шпионов, военнопленных. Я уж не говорю о контроле за лояльностью граждан. Ведь видеосигналы мозга совершенно "объективны", если в данном случае можно применить этот термин.

– Но разве человек не в состоянии как-то управлять ими?

– Нет... При записи видеосигналов человека попросту усыпляют. Я пробовал записывать видеосигналы и в состоянии бодрствования, но запись получается двойной – информацию, закодированную в глубине нервных клеток, глушит информация, отдачей которой человек может сознательно управлять. У людей с сильной волей скрытую информацию извлечь вообще не удается, если не применять специальных средств...

– Скажите, профессор, а вы не пробовали обращаться в военное ведомство?

Впервые за все время разговора Сатаяна отвел глаза:

– Видите ли, мсье Валлон, всю свою жизнь я предпочитал не иметь дела с военными... И я не хочу, чтобы мое открытие – если, конечно, его можно назвать открытием – слишком быстро стало использоваться в тех целях, в каких его захотят использовать военные. Это одна из причин, по которой я вынужден настаивать на самой строгой секретности. И... кроме того, насколько мне известно, в военном ведомстве сейчас нет такого инженера, как ваш Жак Эстергом.

– Возможно. – По лицу Франсуа Баллона промелькнуло что-то похожее на улыбку. – Жак Эстергом действительно очень талантлив. Золотая голова... Вероятно, кое-что он смог бы сделать для вас... Однако, господин Сатаяна, я не дам вам сейчас окончательного ответа... Нет... Ваше предложение интересно, пожалуй оно даже заманчиво, но я должен подумать, взвесить. Я посоветуюсь с экспертами...

– Но, мсье Баллон... – быстро прервал Сатаяна.

– Нет-нет, я понимаю. Наш с вами разговор будет сохранен в тайне. Я дам окончательный ответ... через неделю. Но и в случае положительного решения прошу иметь в виду, что инженер Жак Эстергом сможет заняться вашей аппаратурой лишь через полтора-два месяца. Сейчас у него важная и срочная работа.

– Очень жаль, но у меня нет иного выхода.

– Итак, через неделю. Еще одно: мне нужен ваш фильм – этот сегодняшний или любой другой в том же роде. Разумеется, без права копирования. Назовите любую сумму залога.

Сатаяна пренебрежительно махнул рукой:

– Ничего не надо. Достаточно вашего слова. Фильм можете оставить себе.

Баллон поднялся из-за стола. Высокий, широкоплечий, он был на две головы выше Сатаяны. Провожая профессора до дверей кабинета, он наклонил крупную седую голову к самому уху Сатаяны и тихо сказал:

– Извините меня, но я прежде всего коммерсант. Не скрою, мне было бы легче решать, если бы я точно знал... круг, так сказать, ваших интересов в этом деле, помимо усовершенствования записывающей аппаратуры, которое, может быть, сделает Эстергом.

Сатаяна поднял голову и, глядя в упор киномагнату в глаза, ответил без улыбки:

– Даже рискуя обидеть вас, уважаемый мсье Баллон, я не смогу сказать вам ничего, кроме того, что уже сказал. Меня интересует некоторая часть информации, скрытая в самых глубоких тайниках подсознания. Эту информацию пока никому извлечь не удалось, но по всем признакам она существует, должна существовать... Прощайте.

К величайшему удивлению Франсуа Баллона, Эстергом вначале ответил категорическим отказом на предложение сотрудничать с профессором Сатаяной.

– Тебя не интересует сама проблема, – поднял седые брови Баллон, – или боишься, что не решишь ее?

По худому, смуглому лицу Жака Эстергома пробежала судорога.

– Мне не нравится Сатаяна, – отрезал он и отвернулся.

– Я наводил справки, – возможно спокойнее сказал Франсуа Баллон. – Его считают крупным ученым, хотя круг его интересов некоторым кажется странным.

– И мне не нравится то, над чем он работает, – добавил Эстергом, не глядя на шефа.

– Ты имеешь в виду фильм?

– Фильм – чепуха! – Эстергом резко сдернул очки в массивной роговой оправе и, подслеповато щурясь, принялся протирать стекла. Его тонкие, нервные пальцы чуть заметно дрожали. – Разве дело в фильме, – тихо добавил он, снова надевая очки.

– Тогда в чем же?

Эстергом молча пожал плечами.

Франсуа Баллон чувствовал, что спокойствие готово покинуть его.

– Фирма заинтересована только в фильмах, – сказал он, чеканя слова. Все остальное нас не касается, Жак.

Эстергом вдруг отрывисто рассмеялся. У него был очень неприятный, резкий, какой-то хрустящий смех, и Франсуа Баллон снова подумал, до чего ему антипатичен этот худой, желчный, длиннорукий человек с тонким лицом аскета, обрамленным узкой черной бородкой. "Если бы он не был так поразительно талантлив", – с горечью подумал Баллон.

– Вы понимаете, какое оружие мы дадим этому Сатаяне, усовершенствовав его аппаратуру? – Пронзительный взгляд Эстергома теперь буравил сквозь толстые стекла очков лицо шефа. – Для него практически не будет тайн. Личность каждого, повторяю – каждого, он сможет проанатомировать до сокровеннейших глубин. Внутренний мир человека перестанет быть внутренним миром. Над каждым нависнет угроза, что его в любой миг могут вывернуть наизнанку, обнажив такое, в чем не всякий найдет силы признаться даже самому себе.

– Тебя это смущает?

– Бьюсь об заклад, вы не найдете человека, которого это не смущало бы. Представьте на миг себя в такой ситуации.

– Но при чем здесь я?

– А разве вы окажетесь в лучшем положении, чем все остальные? Достаточно будет втайне установить портативную записывающую аппаратуру в вашей спальне... Или представьте, что вы заболеваете, вас везут в госпиталь и там один из ассистентов Сатаяны незаметно записывает вашу энцефалограмму с помощью усовершенствованной мною аппаратуры.

– Сатаяну интересует совершенно другое, – пробовал защищаться Баллон. Он говорил мне...

– Неужели вы думаете, что он сказал бы вам правду?

– В конце концов, если мы откажемся, он найдет кого-то другого.

– Сомневаюсь, – процедил Эстергом, насмешливо скривив тонкие губы. Задача неимоверно сложна даже для меня. Думаю, что в ближайшие годы никто, кроме меня, ему не поможет.

– Однако ты очень скромен. – Валлон не мог отказать себе в удовольствии съехидничать.

– Я – реалист, не более, – презрительно усмехнулся Эстергом.

– Значит, ты отказываешься? – голос Баллона прозвучал почти вкрадчиво.

– Я хотел бы, видит небо – я хотел бы отказаться... – Эстергом почти прокричал это, хрустнул сплетенными пальцами, прижал их к груди и опустил голову. – Я хотел бы, – повторил он шепотом, не поднимая глаз. – И я предупредил... Но в конце концов, что такое я?.. Вы, конечно, правы, шеф. Не я – гак другой... Не сегодня – так через год, через пять лет, через столетие. Все равно это окно рано или поздно распахнется. Разве так важно, кто именно распахнет его?.. Я поступлю в соответствии с вашим желанием, шеф, – неожиданно успокоившись, добавил он.

– Я так и думал, – кивнул Франсуа Валлон, все еще удивленный той болью, которая прозвучала в словах его инженера. – Завтра я попрошу вас встретиться с профессором Сатаяной и договориться о деталях, – продолжал Валлон после короткого молчания. – Вы будете держать меня в курсе всех дел. А в случае необходимости мы всегда сможем прекратить нашу помощь. К тому же, если пригрозить ему разоблачением... Думаю, что преимущества в наших руках, Жак.

– Возможно, шеф, – холодно ответил Эстергом, откланиваясь.

Прошло несколько месяцев. Работа по усовершенствованию аппаратуры для клиники профессора Сатаяны продвигалась крайне медленно. Во всяком случае так считал сам профессор. Мягко, но решительно он отвергал одну за другой модели, которые предлагал Эстергом. В конце одной из встреч, когда Сатаяна объявил, что очередная, модель его не удовлетворяет, инженер вспылил:

– Мне надоела игра "втемную", профессор, – объявил он. – Речь шла об увеличении скорости видеомагнитной съемки. Не так ли?

Сатаяна улыбнулся и кивнул.

– Превосходно, – продолжал Эстергом. – Аппаратура, сконструированная за последние месяцы в моей лаборатории, дает возможность увеличить скорость в сорок – пятьдесят раз.

– Этого недостаточно, – улыбаясь, заметил Сатаяна.

– Но такие скорости, насколько мне известно, еще не применялись никогда и нигде. Самую стремительную мысль, трансформированную в образы, можно записать по алиментам при таких скоростях.

– Мне этого недостаточно, – повторил Сатаяна.

– В таком случае я должен присутствовать при ваших... экспериментах, решительно заявил Эстергом. – Может быть, тогда я пойму, чего от меня хотят.

– Еще больших скоростей. И только.

– Каких же именно?

– Этого я не знаю.

– Я должен присутствовать при экспериментах, – твердо сказал Эстергом. – Иначе я отказываюсь продолжать работы и сегодня же поставлю об этом в известность шефа.

– Постарайтесь увеличить скорость съемки еще... раз в десять.

– Вы шутите, профессор.

– Ну хоть в пять!

– Я должен знать, что у вас получается при достигнутых скоростях.

– Почти ничего из того, что меня интересует.

– Я должен видеть сам. Только тогда я, может быть, что-то придумаю...

Сатаяна перестал улыбаться.

– Вы знаете, с каким материалом я сейчас работаю? – спросил он, испытующе поглядывая на своего собеседника.

– Да, – ответил Эстергом. – Сейчас вы работаете с безумцами, а хотели бы работать с нормальными людьми, то есть с более или менее нормальными.

– Вот именно. – На лице Сатаяны снова появилась улыбка.

– Но с нормальными людьми вы уже пробовали экспериментировать, не так ли?.. При помощи той аппаратуры, которую я вам доставлял в последние месяцы.

– Нет...

– Да, профессор. И вот на одном из таких экспериментов я должен присутствовать. Это в ваших же интересах.

– Это невозможно.

– В таком случае я прекращаю работу.

– Вы не сделаете этого.

– Сделаю, и уверяю вас, не найдется силы, которая заставила бы меня поступить иначе...

Сатаяна внимательно посмотрел на инженера.

– Хорошо, – вдруг сказал он просто. – Пусть будет по-вашему. Постараюсь объяснить вам, в чем дело, на... живом материале. Разумеется, это будет один из... пациентов моей клиники. Что же касается экспериментов на более или менее нормальных людях... Надеюсь, вы поймете, дорогой мсье Эстергом, почему я не хотел бы увеличивать число лиц, имеющих отношение к такого рода исследованиям.

– Ничего нет легче стереть потом магнитную запись.

– Конечно, конечно... Итак, если вы свободны, завтра вечером... Например, в десять?

– Свободен.

– Превосходно. Буду ждать вас в клинике.

Когда Эстергом появился в психиатрической клинике профессора Сатаяны, в лаборатории патологической нейрологии все было готово для эксперимента.

Молчаливый ассистент в белой шапочке, белом халате и белых туфлях на мягкой подошве встретил Эстергома в пустом, ярко освещенном холле. Предложив инженеру переодеться в небольшой кабине, он жестом пригласил его следовать за собой. Они долго шли по пустым, тихим коридорам. Справа и слева тянулись ряды одинаковых белых дверей. Все двери были закрыты.

В конце одного из коридоров оказалась широкая лестница. По ней спустились на несколько этажей вниз и попали в еще более длинный коридор. И снова – вереницы закрытых дверей и полнейшая тишина. Ассистент шел молча. На белом, чуть пружинящем пластике не было слышно даже шороха шагов. В конце коридора – новая лестница и опять коридор, похожий на предыдущие, потом еще и еще...

"Кажется, большая часть клиники сооружена под землей, – подумал Эстергом. – Холм расположен на уровне первого этажа, а мы спустились этажей на десять вниз. Тут не помешал бы лифт..."

– К сожалению, мы лишены возможности пользоваться лифтами, – сказал вдруг провожатый, словно угадав мысли Эстергома. – Моторы создают помехи.

– Их можно было вынести за пределы здания, – возразил инженер.

– Так и сделано. Но сейчас лифты выключены.

– Значит, там, за этими дверьми?.. – Эстергом вопросительно глянул на провожатого.

– Там... лаборатории и... они...

– Пациенты профессора?

– Да...

– Это похоже на... тюрьму...

– В определенной степени... пожалуй... Многие из них опасны.

– Но почему такая тишина?

– Тишина... – ассистент едва заметно усмехнулся. – Если бы вы знали, что творится за многими из этих дверей. Тут очень хорошая звукоизоляция.

– А случается, что некоторые... выходят отсюда? – Эстергом почувствовал в голосе неприятную хрипоту и вынужден был откашляться.

– Конечно, – сухо ответил провожатый. – Каждый из них обязательно выйдет отсюда... Но вот мы и пришли...

Он указал на одну из дверей, которая тотчас же бесшумно раздвинулась.

Эстергом увидел круглый, ярко освещенный зал. Посреди на высоком, похожем на операционный, столе неподвижно лежала человеческая фигура, закрытая до подбородка белой простыней. Бритая голова. Очень бледное, изможденное лицо. Глаза закрыты. Синеватые губы плотно сжаты. Вокруг стен зала тянулись пульты с контрольной аппаратурой, рядами кнопок, шкал, экранов, световых табло. Над головой человека, лежавшего на столе, свисало с потолка большое блестящее полушарие. Оно напоминало фасетчатый глаз гигантского насекомого. В стороне на мягком шарнирном постаменте стоял белый ящик, похожий на съемочную телевизионную камеру без объектива. Возле находился большой экран. От блестящего полушария к ящику тянулись тонкие нити проводов. Это и была аппаратура для ускоренной видеомагнитной записи – последняя модель, законченная совсем недавно Эстергомом и забракованная вчера профессором Сатаяной. Сам профессор в белой шапочке и белом халате сидел напротив экрана и приветливо улыбался Эстергому. Кроме профессора в лаборатории находилось еще двое ассистентов, одетых подобно провожатому Эстергома во все белое.

– Вы точны, – сказал Сатаяна, поднимаясь навстречу Эстергому. Познакомьтесь, это мои помощники, они будут ассистировать при эксперименте.

Инженер молча поклонился.

– Прежде чем начать, должен еще раз предупредить вас: это рабочий эксперимент... Все, чему вы можете стать свидетелем... э-э... не подлежит разглашению. Вы не должны рассказывать об этом никому. Даже... извините меня, вашему уважаемому шефу. – С губ Сатаяны не исчезала улыбка, но глаза буравили Эстергома испытующе и настороженно.

– Меня интересуют только качество и устойчивость видеосигналов, возразил инженер. – Все остальное меня не касается.

– Я имею в виду именно видеосигналы, – кивнул Сатаяна. – Их устойчивость и... содержание. Этот человек, – Сатаяна указал на стол в центре зала, – был ученым. Довольно известным... Он занимал высокие посты в академической иерархии... К сожалению, на данной стадии эксперимента мы еще не овладели отбором информации. Ваша аппаратура принимает и расшифровывает только отдельные, наиболее сильные импульсы мозга. Они в определенной степени случайны, ибо, повторяю, этот человек болен... Неизлечимо болен с точки зрения возможностей современной медицины, мсье Эстергом. Я не знаю, что именно удастся сегодня извлечь из клеток его мозга. Может быть, какие-то кадры покажутся вам... странными...

– Как его имя? – быстро спросил инженер. Ему показалось, что вопрос заставил переглянуться ассистентов Сатаяны.

– Уверяю вас, теперь это не имеет значения, – мягко сказал Сатаяна. Его имя – больной. Один из многих больных моей клиники. Я, кажется, упоминал о "растроении" личности... Он считает себя одним из жрецов фараона Эхнатона, а иногда... дикарем – обыкновенным дикарем... Примерно эпохи раннего палеолита... Значительно реже сознание возвращается к нему настолько, что он осознает, кем был в действительности и где находится сейчас... Тогда он производит впечатление вполне нормального человека.

– А теперь?

– Теперь он усыплен. Эксперименты я провожу над спящими.

– Но кем он был... перед усыплением?

– Это тоже не имеет значения... Клетки его мозга содержат информацию, так или иначе сопряженную со всеми тремя состояниями. Можно получить видеосигналы любой из его ипостасей и даже какие-то иные, с ними непосредственно не связанные... Человеческий мозг – бесконечность, в которой мы еще почти не умеем ориентироваться...

– Однако уже протянули к ней руку.

– Благодаря вашей аппаратуре, мсье Эстергом... С ее помощью я надеюсь проникнуть в лабиринты этой бесконечности. Хотя бы сделать первые шаги...

– Кажется, вы их делали и без помощи моей аппаратуры.

– О, то было блуждание в темноте. Лишь теперь забрезжил свет. Слабый свет в непроглядной тьме бесчисленных поколений, предшествующих нашему с вами... Да-да, бесконечный лабиринт пространства и времени закодирован в сгустке живой материи, который мы называем человеческим мозгом. Когда удастся проникнуть в тайники этого кода, о... можно будет узнать многое, почти все...

Эстергом удивленно взглянул на профессора. Улыбка исчезла с лица Сатаяны. Взгляд его был устремлен куда-то поверх головы инженера, пронзительный взгляд неподвижных расширенных зрачков... Эстергом внутренне содрогнулся. Мелькнула мысль, что он имеет дело с безумцем. Губы Сатаяны продолжали шевелиться. Он шептал что-то, но слов уже нельзя было разобрать. Вдруг он тряхнул головой, словно прогоняя какое-то видение, и смущенно улыбнулся:

– Извините, я, кажется, размышлял вслух. Со мной это бывает... Если не возражаете, мы приступим. Прошу всех приготовиться... Внимание... начали...

Последующие несколько часов показались Эстергому кошмарным сном, в котором реальные ощущения, слова и образы сплелись с фантастическими видениями какого-то иного, неведомого и жуткого мира в запутанный, липкий клубок...

Когда фасетчатое полушарие опустили к самой голове человека, лежавшего на столе, и подсоединили пучки электродов к его лбу, затылку и вискам, на большом матовом экране, соединенном с записывающим устройством, вспыхнул свет. Сначала по экрану медленно поплыли бесформенные разноцветные пятна и полосы. Потом движение их ускорилось. Они приобрели объемность, начали свиваться в цветные спирали. Спирали вращались все быстрее. Глаз уже не успевал схватывать изменения окрасок и форм. Ассистенты склонились над неподвижной фигурой, чей мозг был сейчас объектом этого странного эксперимента. Сатаяна, сжав тонкие губы и не отрывая напряженного взгляда от экрана, вращал рукоятки настройки прибора. По экрану продолжала беззвучно разливаться вакханалия форм и красок.

Прошло несколько минут. Движение объемных цветных пятен и спиралей все ускорялось, краски, сливаясь, теряли яркость, блекли, пригасали. Теперь на экране стремительно метались языки перламутрового пламени. Иногда среди них возникали какие-то контуры, но тотчас же сменялись иными и исчезали, прежде чем глаз мог распознать их. Сатаяна неуловимым движением пальцев продолжал регулировать настройку. На мгновение ему удалось удержать на экране какой-то образ – Эстергому показалось, что это было женское лицо, но изображение тотчас исчезло, поглощенное перламутровым пламенем. Сатаяна бросил быстрый взгляд на инженера, словно говоря: "Вот видите. Ускользает... Нужна иная скорость..."

Его лоб и лицо покрылись мелкими каплями пота.

Снова мелькнул какой-то образ и исчез, прежде чем Эстергом успел понять, что это было. Потом еще и еще... Пламя на экране поглощало их раньше, чем они проявлялись... Это было похоже на ускользающее воспоминание. Словно тот, на столе, мучительно пытался припомнить что-то и не мог. Эстергом посмотрел в сторону стола. Человек лежал неподвижно. Бледное лицо было спокойно. Глаза закрыты. Если бы не пляска перламутрового пламени на экране, отражавшая работу мозга, можно было бы подумать, что этот человек мертв...

Взгляд Эстергома не ускользнул от внимания профессора. Сатаяна нахмурился, что-то сказал ассистентам. Эстергом не понял слов, а возможно, Сатаяна воспользовался языком, незнакомым инженеру. Один из ассистентов переступил на шаг и заслонил собой лицо спящего.

Прошло еще некоторое время. Картина на экране не менялась. Перламутровое пламя слепило. Эстергом почувствовал легкое головокружение и отвернулся от экрана.

– Сегодня не получается, – тотчас услышал он голос Сатаяны. Придется...

Конца фразы Эстергом снова не понял.

Один из ассистентов молча взял шприц и вонзил иглу в руку спящего повыше локтя. Человек на столе не шевельнулся, но экран вдруг ярко полыхнул и погас.

– Вот так, – сказал Сатаяна. – Может быть, удастся ухватить хоть что-нибудь...

Он снова принялся манипулировать с рукоятками настройки. Экран медленно осветился. Теперь с экрана глядело юное женское лицо, искаженное гримасой дикого ужаса. Что видели эти залитые слезами, вылезающие из орбит глаза?

Эстергом отшатнулся... Голова на экране затряслась, и рот женщины раскрылся в безмолвном крике невыразимой боли. Если в воспаленном мозгу, из которого Сатаяна вырвал сейчас этот образ, звучал и крик женщины, этого уже было достаточно, чтобы сойти с ума. Поле зрения сместилось, и Эстергом понял, почему так кричала женщина. Ее пытали огнем... На мгновение Эстергому показалось, что он чувствует запах обгорающей человеческой кожи. Он задрожал и отвернулся.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю