Текст книги "Ксанта, Бука, Фома и я"

Автор книги: Александр Шалимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Шалимов Александр
Ксанта, Бука, Фома и я

Александр Шалимов

Ксанта, Бука, Фома и я

Я еще не очень стар, хотя, конечно, по иным временам, мне, пожалуй, пора бы и успокоиться... Я был мальчишкой, когда тут – в долине – бурились первые скважины. Готовые скважины запирали тяжелыми вентилями, а рядом вколачивали кол из неотесанной лиственницы и писали суриком на листе фанеры: "Осторожно, кипяток!"

Эти надписи я видел на выцветших фотографиях в альбоме отца: пустынная долина с редколесной тайгой, коричневато-пепельные склоны Камбального, буровые вышки, трубы, втиснутые руками геологов в камчатскую землю. Когда вентили чуть приоткрывали, трубы фонтанировали кипятком. Горячие ручьи стекали по затоптанному мху в сизоватую пенистую Паужетку...

Отец в молодости разведывал Паужетское месторождение природного пара, а потом строил первую на этой земле геотермальную электростанцию. Сначала она была совсем маленькой: давала ток нескольким консервным заводам. А потом разрослась. Помню, ее называли гигантом дальневосточной энергетики. Как давно это было? Давно и недавно. Всего – век человеческий...

А впрочем, что такое человеческий век? В дни моей юности – на круг семьдесят лет. А теперь... Когда мне исполнилось сто двадцать, врачи не позволили ехать в Гренландию. Но я всю жизнь отдал Крайнему Северу и Югу. И, черт меня побери, я не хотел сдаваться. Я не мог вообразить себя без работы. Она была необходима мне как воздух, – настоящая работа, рука об руку с крепкими людьми; суровые ветры, льды и долгие ночи с радугами полярных сияний. Выйдешь из теплого домика в ночь и слушаешь тишину льдов. А она особенная, эта тишина. Звенит в ней что-то далекое, томительное, волнующее, как ожидание вечной новизны. И пьешь морозный воздух, чистый, как прозрачный родник, обжигающе холодный, живительный. С каждым глотком сил прибывает. Разве можно человеку без этого?

Ну, а потом предложили ехать сюда... Управляющий Паужетским геотермическим заповедником и природным музеем на юге Камчатки!.. Это я-то – строитель Великой плотины на Лене и Берингова моста. Штат управления заповедника: один управляющий плюс восемнадцать киберов, преимущественно старой конструкции, некоторые требуют капитального ремонта. Вот так... Впрочем, Камчатский заповедник – это еще лучшее из того, что предлагали неугомонным ветеранам моего покроя. Конечно, я погорячился, покричал там, в бюро кадров, даже кулаком по какому-то электронному лбу постучал, а потом поехал... Так, посмотреть поехал... Как и что... Ведь я не был на Камчатке сорок лет. Интересно все-таки: был "гигант дальневосточной энергетики", а теперь – заповедник...

Прилетел сюда, в эту долину, которую помнил по старым фотографиям отца. Полдня бродил среди молчаливых домиков опустевшего поселка, по притихшим корпусам бывшей геотермальной электроцентрали. Почти век она освещала и обогревала добрую половину Камчатки.

День выдался сумрачный, и сумрачно было на душе.

"Нет, мы оба стали ненужными, – думал я. – Эта гигантская электростанция – детище моего отца. И я сам... Какой тут заповедник. Это кладбище. Пустырь "истории... И никому до него нет дела. Жизнь ушла отсюда навсегда. Конечно, теперь вулканическое тепло уже не используют, как в двадцатом веке. Чем тогда служил вулкан? Печкой, в лучшем случае паровым котлом. Теперь люди придумали штуки похитрее. Да и требования другие, сейчас сразу нужны миллиарды киловатт. Разве из одного вулкана вытянешь столько? Вот и пришлось идти глубже – в подкоровую зону. Бурят скважины глубиной в тридцать-сорок километров. Опускают в эти скважины термоэлементы и получают энергию. Такие скважины можно бурить где угодно...

На севере Гренландии, куда меня не пустили "по состоянию здоровья", сейчас бурятся четыре такие скважины. Вот это работка! Там строится энергоцентраль мощностью в сто миллиардов киловатт. Вторая на Земле, после Антарктической. И тоже – для уничтожения льдов. А тут...

Я с отвращением посмотрел вокруг. Мачта высоковольтной передачи возле центральных трансформаторов покосилась. Наверху у изоляторов свили гнезда какие-то шальные птицы. Стекла над дверью, ведущей в круглое здание диспетчерской, выбиты ветром... "Их придется вставить в первую очередь, мелькнуло в голове. – А то зимой нанесет снегу в диспетчерскую. Там электронный мозг, точные приборы..."

А впрочем, зачем? Кому теперь нужна эта старая электронная башка и покосившаяся мачта? Ведь ток уже не потечет по проводам. Птицы могут спокойно высиживать птенцов в гнездах у самых изоляторов...

Музей! Смешная идея... Для кого? Держу пари на свою старую трубку – с тех пор как станцию закрыли и улетел последний наблюдатель, нога человеческая тут не ступала...

– Здравствуйте, – послышался тоненький голосок у меня за спиной. – А мы вас ждали...

Я поспешно оглянулся. Девочка лет десяти в голубом комбинезоне с интересом разглядывала меня. У нее было очень милое круглое личико с заметно выступающими скулами, широкий нос, чуть раскосые карие глаза. На смуглых щеках алел яркий румянец – печать солнца и камчатских ветров. Капюшон комбинезона, отороченный пушистым белым мехом, был отброшен. В рыжеватых вьющихся волосах словно запутался ветер.

– Здравствуй, – сказал я, несколько озадаченный. – Во-первых, кто ты и откуда взялась, а во-вторых, кто мог здесь ждать меня?

– Я – Ксанта из поселка Серебристый Лебедь. А ждали вас мы все...

– Вот как! Интересно... Но что ты делаешь тут одна, в тайге? И где находится этот ваш поселок Серебристый Лебедь?

– Он внизу, у моря, в семи километрах отсюда. И здесь совсем не тайга, а бывшая вулканическая электростанция – Паужетская геотермальная энергоцентраль. – Девочка хитро прищурилась и добавила: – Разве вы не слышали про нее?

– Слышал кое-что... Так, значит, ты одна пришла сюда за семь километров?

– И совсем не одна, а с Букой.

– С Букой? Не вижу... И потом, кто он, этот Бука?

– Бука – мой друг. Он – американец. Прадедушка привез его с Алеутских островов, когда я была маленькой. Тогда и Бука был совсем крошечный. Он помещался в рукавичке. А сейчас, о-о... Сейчас, если он встанет на задние лапы, он будет выше вас.

– А, вот что! Понимаю... Однако это нехорошо с его стороны, оставлять тебя одну в таком пустынном месте.

– Он совсем не виноват. Я разрешила ему проведать Фому. Я здесь сегодня дежурная.

– Дежурная? Где же ты дежуришь?

– Здесь, на электростанции. Мы всем интернатом взяли над ней шефство до вашего приезда. Надо же, чтобы кто-нибудь присматривал за киберами. Мы передадим вам все в полном порядке. А потом будем вам помогать.

– Гм... Видишь ли, Ксанта... Впрочем, мы еще потолкуем об этом, чуть позже. Ведь мне надо хорошо подумать, все взвесить...

– Вы, наверно, уже подумали, когда летели.

– Ну, это было очень быстро. Из Петропавловска сюда всего полчаса полета. Скажи мне лучше, а что этот Фома – он постоянно живет тут?

– Да, он тут за главного сторожа, чтобы не приходили волки и дикие кабаны.

– Интересно! Неужели тут еще сохранились волки?

– Конечно. Они живут вон там – за Курильским озером. Там у них свой заповедник. Но они приходили сюда, и выли, и портили цветы. Теперь Фома их не пускает.

– Гм... Слушай, Ксанта, а почему бы этого Фому не назначить тут управляющим? Вот не знал, что он постоянно живет тут!

Ксанта внимательно посмотрела на меня. В ее взгляде мелькнуло что-то похожее на сомнение, – не шучу ли? Однако она сказала очень серьезно:

– Я думаю – Фома не справится. Нет, вы больше подходите...

– Спасибо... Пойдем все-таки к Фоме, поговорим с ним.

– Пойдемте, – тоненьким голоском сказала Ксанта.

Она повела меня по узкой, посыпанной красноватым песком дорожке в глубь поселка. Вокруг рыжевато-огненным ковром горели цветы – осенние цветы Камчатки: астры, хризантемы, георгины, сальвии. Густая поросль цветов почти в рост Ксанты. Девочка уверенно вела меня сквозь этот пестрый живой лабиринт. Мы обогнули одно здание, потом другое, наискось пересекли широкую поляну – цветник. Над нами была тайга в ярком осеннем уборе бледно-зеленые, почти прозрачные лиственницы, огромные мохнатые кедры, оранжевые березы, золотистые тополя, ярко-красные осины. А вокруг – буйный ковер осенних цветов, аккуратные, посыпанные песком дорожки, разноцветные домики поселка.

Местами кроны деревьев расступались, и высоко в бледно-голубом небе – в полдень ветер угнал тучи – блестели нити проводов, подвешенные на высоких ажурных мачтах. Лучи неяркого солнца пробивались сквозь осеннюю листву и заставляли вспыхивать цветными огоньками зеленые и розовые стекла на верандах. Было очень тихо. Лишь чуть слышно шелестели опавшие листья под легкими шагами Ксанты. Пахло осенним лесом. Это был удивительный запах горьковатой свежести, прелых листьев, грибов и хвои и еще чего-то, почти неуловимого, но странно знакомого и волнующего...

Мы все шли и шли. И мне уже начало казаться, что нет никакой Паужетки, нет старой геотермальной станции. Я в заповедном сказочном лесу своего детства. Маленькая лесная фея ведет меня куда-то... Не все ли равно, куда... Сейчас мы повстречаем доброго волшебника и начнутся чудеса...

Волшебника мы не встретили, но чудеса начались сразу, как только мы с Ксантой очутились на небольшой площади, расположенной, вероятно, в самом центре поселка. Площадь была вымощена квадратными плитами розоватого туфа. Плиты не прилегали плотно одна к другой, и между ними всюду пробивался ярко-зеленый мох. Это был удивительный геометрический узор, сотканный из сетки живой зелени и квадратов теплого розового камня. Посреди площади круглый бассейн, выложенный красноватым мрамором. Раньше тут был фонтан, но теперь он не действовал, и бассейн был пуст. За фонтаном поднимался памятник из серого гранита: худощавая, чуть сутулая фигура в широкополой шляпе и высоких сапогах, узкое лицо с бородкой клинышком, в левой руке геологический молоток. Я сразу узнал его. Я видел его живым на старинных фотографиях. В прошлом веке его называли "отцом вулканологии", созданной им науки о действующих вулканах. Конечно, он завоевал право стоять тут – в поселке вулканологов, у подножия вулкана, который он заставил служить людям. Но теперь... Разве не ирония судьбы – вечно стоять в покинутом людьми селении. Что говорит случайным посетителям этих мест его имя, высеченное на полированном граните?

– Знаешь ли, кто это? – тихо спросил я Ксанту.

Девочка подняла на меня удивленные глаза:

– Конечно. Это мой прапрапрадедушка. Папа говорил, что он, – Ксанта указала на памятник, – первым стал изучать камчатские вулканы. И он уговорил своих ровесников построить здесь поселок и вулканическую электростанцию.

– Ого, – сказал я. Я чувствовал, что должен был что-нибудь сказать.

– Каждый день мы приносим свежие цветы к подножию его памятника, продолжала Ксанта. – Мама рассказывала, что прапрапрадедушка очень любил цветы.

– Так значит, твои папа и мама тоже живут в поселке у моря?

– Что вы! В поселке у моря живут только дети, ну и, конечно, наши воспитатели и наставники. Серебристый Лебедь – детский поселок. А моя мама работает в Петропавловске. Она геолог, как и прапрапрадедушка. Папа – тоже геолог. Но сейчас он в командировке, там, – Ксанта подняла пальчик вверх. – Вечером будет видно, я вам покажу. Он на Луне. Изучает там вулканы. Он обещал мне привезти оттуда лунные камни.

– Вот как! Ты, наверно, тоже мечтаешь стать геологом?

– Нет, я еще не решила, – серьезно сказала Ксанта. – Понимаете, очень трудно выбрать. Все кажется таким интересным. В первом классе мы с Марой моей лучшей подругой – хотели быть капитанами космических кораблей. Во втором – Мара вдруг захотела стать океанологом, чтобы работать на дне Тихого океана. И я тоже захотела. Но потом мы узнали, что там всегда темно, и, понимаете, мы раздумали. Теперь Мара хочет научиться сочинять красивую музыку, а я – я еще думаю... Может быть, я буду работать на такой станции, как эта, только побольше...

– Таких станций теперь не строят, девочка.

– Я знаю. Я думала про новые, которые строят сейчас, например в Гренландии...

"Так тебе и надо", – мысленно сказал я самому себе и накрепко прикусил язык.

– А может быть, поеду сажать леса в пустынях Африки, – продолжала Ксанта, – или буду перевоспитывать диких животных, делать их умными и добрыми. Как Фома...

– Что – как Фома?

– Ну, Фома – он тоже... Вы увидите, – Ксанта вдруг захлопала в ладоши. – Смотрите, смотрите, – закричала она, – вот они идут к нам вместе с Букой!

Я оглянулся. Через площадь неторопливо шествовали здоровенный лохматый ньюфаундленд и большой бурый медведь. Ньюфаундленд был размером с годовалого теленка, весь белый, с черными пятнами на широкой лобастой морде и на массивных лапах. Приближался он с необыкновенным достоинством, бесшумно и мягко ступая по каменным плитам. Косолапый, ростом чуть поменьше пса, трусил за ним вразвалочку, опустив черный нос к самой земле.

Я невольно попятился и потянул за собой удивленную Ксанту.

– Не бойтесь, – сказала девочка, осторожно высвобождая пальцы из моей руки, – Бука не кусается. А Фома – его перевоспитали, еще когда он был маленьким медвежонком. Он очень добрый и все понимает. Подходите, не стесняйтесь – продолжала она, обращаясь к псу и медведю, которые остановились в нескольких шагах от нас. – Бука, поздоровайся с... – Ксанта взглянула на меня. В ее взгляде были вопрос и легкое сомнение.

"Как она сейчас назовет меня? Неужели дедушкой?.. Если не назовет дедушкой, тогда, пожалуй, останусь тут", – загадал я, а ей быстро-сказал:

– Меня зовут Филипп.

– Иди, Бука, поздоровайся с дядей Филиппом.

Я вздохнул с облегчением. Все-таки дядя, а не дедушка...

Но в этот самый момент здоровенный Бука подошел ко мне вплотную, легко поднялся на задние лапы и, положив передние мне на плечи, лизнул теплым шершавым языком в нос и в губы.

– Пшел! – вырвалось у меня. Сгибаясь под тяжестью огромного пса, я поспешно заслонился локтем от его широкой добродушной морды. Бука мимоходом лизнул меня еще раз в правое ухо и, видимо решив, что достаточно полно проявил дружеские чувства, освободил из своих объятий. Он присел у ног Ксанты и, не сводя с меня круглых янтарных глаз, принялся энергично подметать мохнатым хвостом чистые розоватые плиты площади.

Очевидно, теперь настала очередь Фомы. Он заковылял ко мне, помаргивая маленькими темными глазками и поводя влажным черным носом.

– Ксанта, – жалобно сказал я – Бука еще куда ни шло... Но, право, никогда в жизни я не целовался с медведем, даже с перевоспитанным. Не кажется ли тебе, что нам с Фомой достаточно ограничиться дружеским рукопожатием?

– Пожалуйста, – согласилась Ксанта. – Фома, дай лапу дяде Филиппу. И помни, ты должен во всем слушаться его. Он теперь твой главный начальник.

Фома одобрительно проворчал что-то и, присев рядом с Букой, протянул мне тяжелую когтистую лапу. Я пожал ее с глубоким удовлетворением.

– Ну вот вы и познакомились, – сказала Ксанта. – Я очень, очень рада... Как дела, Фома? Как твое ночное дежурство?

– Уффф! – сказал Фома и принялся тереться широкой коричнево-бурой головой о комбинезон девочки.

– Понимаю, – кивнула Ксанта. – Тебя опять обижали белки? Знаете, дядя Филипп, вам придется что-то придумать. Белки не дают покоя Фоме. Они кидают в него вылущенными кедровыми шишками. Шишки застревают в его косматой шерсти и очень мешают. Вот смотрите, сколько на нем шишек.

– Можно приспособить какого-нибудь кибера. Он будет вычесывать Фому, если Фома, конечно, позволит.

– Позволит, позволит! – закричала Ксанта. – Правда, Фома?

– Уфф! – сказал медведь, иронически поглядывая на меня.

– Вот видите... Фома знает, что для него полезно. А белок надо еще раз предупредить. Они ужасно непослушные. Некоторые даже прибегают в главную диспетчерскую и сорят там орехами.

– Ну, такое безобразие им придется прекратить, – решительно сказал я.

– Вот именно, – согласилась Ксанта. – Я знаю, – добавила она, – у вас с Фомой теперь будет полный порядок.

Потом мы вчетвером отправились осматривать геотермическую станцию. Ксанта показывала мне различные механизмы и объясняла их назначение. Фома кивал тяжелой коричнево-бурой головой, помаргивал маленькими глазками, время от времени одобрительно ворчал. Один Бука держался сдержанно. Он шел позади, опустив хвост, часто зевал, широко раскрывая розовую пасть. Он явно скучал. По-моему, он не любил техники.

Сначала мы пошли к буровым скважинам. Когда я бродил до городу один, я их не нашел. И немудрено... Ведь я искал торчащие из земли трубы с тяжелыми вентилями, как на фотографиях отца. Теперь скважины находились внутри красивых прозрачных башен. Башни были сделаны из стекла и металла и напоминали замок спящей красавицы. К каждой башне вели посыпанные песком, обрамленные цветами дорожки. А над прозрачными стрельчатыми крышами тихо покачивали темными мохнатыми лапами кедры. На кедрах целыми семьями жили неприятели Фомы – маленькие, легкомысленные, рыжевато-серые белки. Они и в нас пробовали кидать шишками. Только не попадали.

– Здесь было пятьдесят шесть скважин, – рассказывала Ксанта. – Они совсем неглубокие: пятьсот-шестьсот метров. Одна – самая глубокая, на краю поселка – два километра. Скважины пробурены до подземного парового котла. Ну, это, конечно, не настоящий паровой котел, а только древние лавы "вулкана Камбального. В лавах было много пустот, заполненных водой. Вода от вулканического тепла нагревалась и превращалась в пар. Пар по трубам поднимался наверх и вращал турбины электростанции. Вот это – одна из таких скважин. А сейчас мы пойдем на электростанцию...

– Подожди, Ксанта, – сказал я. – А что же, теперь эти скважины совсем не дают пара?

– Дают, но очень немного, – ответила девочка. – Сила пара ослабела, он уже не может вращать турбины. Некоторые скважины еще дают горячую воду. Она проведена по трубам в наш поселок. Мы купаемся в ней и плаваем в большом застекленном бассейне. Этой водой отапливаются все домики электростанции. Зимой здесь тепло. А когда приезжают туристы и спортсмены-лыжники, бывает очень весело. Они живут в этих домиках, катаются на лыжах, поднимаются к кратеру Камбального, ездят в электросанях на Курильское озеро. И мы тоже часто ездим туда.

– Значит, тут бывает много людей?

– Конечно! Это сейчас, осенью, гостей совсем нет. А летом и зимой, о, сколько бывает народу! Прилетают детские экскурсии из разных интернатов посмотреть вулканы и Курильское озеро и старую электростанцию. Приезжают студенты-энергетики, которые изучают историю техники, разные ученые, туристы, художники, писатели, приезжают даже космонавты – так, отдохнуть немного... Ведь у нас очень красиво, не правда ли?

– Да, конечно...

Ксанта долго рассказывала мне про историю Паужетской геотермической электростанции, – славную, почти вековую историю большого, настоящего труда, а я думал о том, как обманчиво первое впечатление. Вот до встречи с Ксантой, пока бродил тут один, я увидел лишь брошенный поселок в тайге, покосившуюся мачту и выбитое стекло над дверью диспетчерской, а тут течет своя жизнь – нужная, важная... Конечно, все вокруг – это уже клочок истории. Но разве история не помогает строить будущее? Мы черпаем сейчас электроэнергию из гигантских термоэлементов, опущенных в глубочайшие скважины, мы научились регулировать вулканы, сделали их безобидными факелами, которые зажигаем лишь в дни великих праздников... Достигнуть всего этого помогла и Паужетка, и эта электростанция, тепловая энергия Камбального вулкана, который верно служил человечеству целый век.

"Мы будем счастливы только тогда, когда осознаем свою, хотя бы и самую скромную, роль". Это сказал один из замечательнейших людей прошлого столетия – пионер авиации на самой заре ее развития, поэт, философ. Мне сто двадцать лет, но я отнюдь не считаю, что все позади. Почему бы не поискать счастья тут? Кажется, я смогу стать полезным... Нет, я просто убежден, что я здесь нужен.

– Это очень нехорошо, дядя Филипп, – услышал я голос Ксанты. – Ведь я уже пять минут тихонько читаю вам стихи про всякую чепуховскую чепуху, а вы киваете головой и говорите, что все правильно... "Слон побрил себе усы" – вы сказали: "Ну, конечно", а у слона даже усов не бывает... А потом, когда я прочитала, что "ракетой на Уран улетали раки", вы сказали: "Превосходно, значит так мы и сделаем"... – Голос ее дрогнул и прервался. – Зачем вы так, дядя Филипп?

Я очень смутился.

– Прости меня, Ксанта. Немного задумался. Со старыми людьми это бывает...

– А вы совсем и не старый, – сказала Ксанта, не глядя на меня. – Вам самое большее восемьдесят лет.

– Эх, девочка, если бы мне сейчас было восемьдесят! Но дело не в этом. Я хочу задать тебе один вопрос. Очень трудный вопрос. Скажи мне, как по-твоему, что для человека самое главное?

– Ну, это совсем просто, – улыбнулась Ксанта. – Самое главное для человека, чтобы он был счастлив. А для этого он только должен делать счастливыми других.

– Гм... Пожалуй, ты права, это действительно просто... Никогда бы не подумал, что все на свете так просто... Ну, что мы будем делать теперь?

– Теперь нам надо выпустить киберов. Наверно, им надоело сидеть выключенными. Пора им браться за работу.

Мы зашли в низкий стеклянный домик, похожий на оранжерею. Там рядами стояли смешные коротышки-киберы – целый взвод работяг; это они поддерживали порядок на территории поселка и энергоцентрали.

Ксанта приветствовала всех, как старых знакомых. Включая их по очереди, она одного похлопывала по блестящему никелированному плечу, другого гладила по отшлифованной яйцевидной голове, третьему шептала что-то в раструб звукоприемника. Включенные киберы начинали шевелиться, нетерпеливо притопывали маленькими лапками, расправляли похожие на грабли механические руки и деловито бежали по своим, очевидно хорошо им известным, делам.

Бука, сидя у входа в стеклянный домик, критически оглядывал каждого кибера, словно проверял, в порядке ли тот и готов ли к выполнению задания.

– А ты, маленький, иди собирать сухие листья, – говорила Ксанта очередному киберу, – их много там на дорожках. Ночью был сильный ветер. Теперь с каждым днем опавших листьев будет все больше... Ты пойдешь убирать пыль в домиках, – наставляла она следующего. – Хорошо убирай. Потом дядя Филипп все проверит. Вообще-то они знают, что им делать, сказала Ксанта, поворачиваясь ко мне. – Они все настроены. Просто я с ними разговариваю, чтобы им было веселее. Они скучают тут по ночам одни. А работы сейчас совсем мало. Когда работы мало, всегда очень скучно, правда, дядя Филипп?

Я кивнул.

– О, у тебя опять насморк, малыш, – обратилась Ксанта к очередному киберу. – Понимаете, дядя Филипп, этот малютка проверяет все трубы и краны. Вот у него каждый день много дела. Ему надо обежать весь городок. Наверно, он переутомился. Уже несколько дней у него из носика капает что-то. Вот видите?

– Наверно, со смазкой не в порядке, – сказал я. – Надо будет потом посмотреть.

– Так пустить его? – спросила Ксанта.

Но включенный кибер, не дожидаясь разрешения, выскользнул из ее рук и торопливо заковылял к выходу.

– А эти уже не могут работать, – грустна сказала девочка, указывая на целую группу киберов, сиротливо сбившихся в углу. – Они очень старенькие. Их настраивал еще мой прадедушка. Потом они разрегулировались. Вот этот, например, самый большой, если его выпустить, пробежит немного, попрыгает, перевернется и болтает лапками в воздухе. А он умел ремонтировать дорожки, счищал старую краску на стенах и наносил новую. И еще много чего умел... А вот теперь никто из наших наставников не умеет его самого починить. Мой прадедушка сумел бы, но он... – Ксанта тяжело вздохнула и умолкла.

– Значит, твой прадедушка работал тут?

– Да, он был управляющим заповедника, как теперь вы. Но весной доктор послал его лечиться в Москву. И дедушка больше не возвратился. Мама говорила, что из Москвы он опять уехал на Алеутские острова, но она не хотела сказать, когда он вернется. И с ним нельзя поговорить по видеофону... Я думаю, что мой прадедушка просто умер, – грустно закончила Ксанта и опустила глаза.

– Ну что за мысли, – возразил я. – Теперь люди живут долго. Прадедушка еще приедет. Пройдет годик-другой – и он вернется. Вот увидишь...

– Не знаю, – тихо шепнула Ксанта. – Ведь взрослые не всегда говорят нам правду... А мы уже не маленькие. Мы многое понимаем лучше, чем думают взрослые. Через год я и мои ровесники – весь наш класс – уедем из Серебристого Лебедя. Нас повезут далеко на запад, к подножию гор Тянь-Шаня. Там мы будем жить и учиться дальше, до окончания общей школы. А сюда приедет новая группа малышей.

– Значит, здесь у вас в Серебристом Лебеде – только школа первого круга?

– Да. Первые четыре класса. И мы с Марой сейчас в самом старшем. Второй круг мы пройдем в Средней Азии.

– И вам не жаль будет расставаться с Серебристым Лебедем?

– Жаль, конечно. Но там, куда мы поедем, тоже будет очень интересно. Человек не может оставаться всегда на одном месте.

– Ты права, Ксанта. Вот и я... Работал в Антарктиде, потом в Гренландии, а теперь...

– Я знаю, – шепнула девочка. – Нам рассказывала о вас наставница. И мы очень гордимся, что будем здесь вместе с вами. Вы расскажете нам о том, что видели и знаете? Не правда ли?

– Расскажу, если это будет вам интересно.

– О, очень!

Послышались мягкие шаги. В стеклянный домик неторопливо вошел Бука. Он осторожно нес в зубах уже знакомого мне сопливого кибера. Бука держал кибера за выступ кожаного воротника и всем своим видом выражал откровенное отвращение. Кибер вяло шевелил лапками. Из его длинного с раструбом носа в два ручья текло прозрачное масло. Бука положил кибера у наших ног, сел рядом и принялся посматривать то на нас с Ксантой, то на кибера. На кибера он глядел с явным неодобрением.

– О-о, – печально протянула Ксанта. – И этот совсем расхворался. Бука приносит только тех, которые не могут работать...

Приковылял откуда-то Фома, сел рядом с нами и тоже принялся глядеть на лежащего кибера.

Красноватые глазки кибера вспыхивали и пригасали. Наверно, ему было совсем нехорошо.

Я достал из кармана очки в старинной роговой оправе, которых теперь никто не носит, и трубку. Очки я нацепил на нос, трубку набил душистым табаком и закурил. Затянувшись несколько раз, я засучил рукава куртки.

– А ну, посмотрим, что с ним, – сказал я Ксанте. – Тащи сюда инструменты, помощница. Сейчас научу тебя лечить киберов от насморка.

Ксанта убежала, смеясь.

В сущности, все оказалось чертовски просто...

– До чего же хорошая штука – работа, – сказал я моим новым друзьям.

Фома кивнул косматой головой и удовлетворенно проворчал что-то. Бука не ответил. Но по его взгляду я понял, что и он совершенно согласен со мной.

А кибер лежал на полу стеклянного домика и с надеждой посматривал на всех нас.