Текст книги "Когда молчат экраны"

Автор книги: Александр Шалимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Шалимов Александр
Когда молчат экраны

ШАЛИМОВ АЛЕКСАНДР

КОГДА МОЛЧАТ ЭКРАНЫ

...И ваших детей

Наши правнуки встретят

На празднике пламенных чаш...

В. Бетаки. "Песнь Веды Конг"

– Пока не совсем понятно, что происходит с экспериментальными ракетами,-сказал профессор Таджибаев.– Как только скорость приближается к субсветовой,– теряем информацию. Экраны умолкают...

Он указал на матовые прямоугольники экранов.

– Ваши ракеты перестают существовать, коллега,– усмехнулся старый академик Кранц.– Перестают существовать как физические тела. При достижении критической скорости их масса превращается в энергию.

– Стоит ли возобновлять старый спор,– мягко возразил Таджибаев.– Все варианты расчетов показывают, что масса ракеты должна сохранять устойчивость не только при субсветовых, но и при сверхсветовых скоростях. Поэтому мы и строим фотонные ускорители, способные сообщать кораблю скорость, превышающую скорость света... Достигают ли наши ракеты такой скорости – другой вопрос. Экраны пока молчат. Но разве в последние годы не удалось доказать, что скорость света – совсем не такая постоянная величина, как, например, считалось в двадцатом столетии? Когда Высший Совет даст наконец согласие на отправку фотонной ракеты с людьми...

– Именно это я и считаю авантюрой! Экспериментальные фотонные ракеты с автоматами обошлись человечеству дороже хорошо оснащенной звездной экспедиции. Труд миллионов людей, колоссальные количества энергии израсходованы впустую. Мы не знаем судьбы исчезнувших ракет и, вероятно, никогда не узнаем. И вот теперь, еще ровно ничего не доказав, вы готовы рисковать жизнью людей... Вы фантазер, коллега, одержимый фантазер... На следующем заседании Совета я буду голосовать за прекращение экспериментов с фотонными ракетами.

– А я – настаивать на их продолжении,– тихо сказал Таджибаев.

* * *

Профессор возвратился с заседания Совета академии ночью. Сквозь прозрачный купол Главного пульта управления Юрий увидел, как вспыхнули в долине зеленые сигнальные огни ракетодрома. Потом серебристая сигара стратоплана скользнула на фоне зубчатого, покрытого снегом хребта вниз, навстречу разноцветной россыпи огней далекого поселка.

Юрий взглянул на матовые контрольные экраны. Они молчали. Глазки сигнальных ламп не светились. Стрелки приборов замерли на нулевых отсчетах. С тех пор как была потеряна связь с последней экспериментальной ракетой, гигантская обсерватория замерла в напряженном ожидании.

Огромные радиотелескопы, установленные на высочайшей вершине Зеравшанского хребта – ледяной пирамиде Чимтарге, день и ночь нацелены в бескрайние дали космоса – туда, где исчезли ракеты. Вся приемная аппаратура настроена так, чтобы ловить и расшифровывать только сигналы фотонных ракет. Сложнейшая система фильтров задерживает любые посторонние излучения, начиная от земных радиопередач и кончая потоками частиц, которые непрерывно шлет космос. Поэтому молчат экраны и не шелохнутся стрелки. От исчезнувших ракет нет известий.

Конечно, если бы там были люди, они могли бы что-то предпринять. Но там автоматы. Совершеннейшие автоматы, которые когда-либо создавались земными кибернетиками. Автоматы выполняют заданную программу. А каждая программа предусматривает конечное число операций. Перед непредусмотренной случайностью автоматы бессильны...

Юрий набросил легкую меховую куртку и через узкую дверь вышел на круглую террасу, окаймляющую прозрачный купол Главного пульта. Ночной воздух высокогорья был неподвижен и обжигающе холоден. Искрящаяся россыпь звезд казалась удивительно близкой. Юрий отыскал глазами большой крест Лебедя. Туда, к планетам голубой звезды 61 Лебедя, двадцать пять лет назад улетела Вторая звездная экспедиция. Астронавты стартовали с Земли в год рождения Юрия. Корабли Второй звездной были рассчитаны на обычное ядерное горючее, каким пользуются ракеты в пределах Солнечной системы. И сами межзвездные корабли мало отличались от межпланетных. Они были лишь гораздо больше по размерам и обеспечивали максимум удобств поколениям людей, которым предстояло смениться во время полета. Лишь правнуки астронавтов Второй звездной возвратятся на Землю. Связь с кораблями экспедиции давно утрачена, но это никого не тревожит. Так и должно было случиться. Двадцать пять лет назад радиоаппаратура еще не была столь совершенна, как теперь...

За последнюю четверть века созданы новые ракеты. На них уже можно осуществить путешествие к ближайшим звездным мирам одному поколению людей. И, вероятно, Третья звездная экспедиция, отправка которой запланирована через десять лет, возвратится на Землю раньше Второй.

"Годы, годы,– думает Юрий.– Даже и теперь на это нужен целый век человеческий. Конечно, Таджибаев прав... Путь в Большой космос должен быть иным... Задачу решат не межпланетные "тихоходы", а фотонные корабли, пожирающие пространство на субсветовых и световых скоростях. Только они сохранят человеку бесценное время и откроют пути в галактические дали... Время! Оно продолжает оставаться загадочным, как в древности... Загадочным и пока всесильным...

Если бы эксперимент с фотонными ракетами удался!.. Неужели скорость света – непреодолимый барьер, как считает академик Кранц, и дальше ничего нет?.. Таджибаев не мог ошибиться!.. Ведь абсолютных пределов в природе не существует... Они противоречат самой сути бесконечного развития... Значит... Значит, скорость света – только один из многих порогов. Рано или поздно человечество должно перешагнуть его... Двести лет назад у людей были хлопоты даже с преодолением звукового барьера скорости...

Что же все-таки решил Совет?.. А если на этот раз Кранц одержал победу?.. Он, конечно, великий ученый и человек – Артур Кранц. Первая и Вторая звездные – его детища. Им он посвятил себя без остатка, отдал всю энергию, весь свой огромный талант исследователя и конструктора космических кораблей. Отдал, зная, что ему не суждено узнать о результатах. Он очень стар и болен и, как все старики, немного консервативен. Прежде он не верил в успех опытов Таджибаева, но и не выступал против них. А теперь стал яростным противником. Он опасается, что продолжение экспериментов с фотонными ракетами задержит отправление Третьей звездной. Он уже возражал против старта их последней ракеты, но тогда Таджибаеву удалось убедить Совет..."

Три года Юрий работает в этих горах вместе с Таджибаевым. Неужели время истрачено впустую? Первая ракета должна была возвратиться два года назад. Она не вернулась. Послали вторую. Она тоже исчезла бесследно. И теперь третья... Может быть, дело в относительности времени? Может быть, Альберт Эйнштейн все-таки был прав?.. В двадцатом веке его теория господствовала в физике... Но потом, когда удалось понять физическую сущность гравитационного поля, многое в представлениях Эйнштейна было пересмотрено. Межпланетные полеты также не подтвердили зависимости времени от скорости движения. Однако она может существовать для субсветовых скоростей... Тогда стала бы понятной потеря связи с ракетами... Несоизмеримость времени! Для Земли фотонные ракеты уже мчатся сквозь космическое пространство будущего. Находясь на Земле, учесть несоизмеримость времени невозможно. Человек должен сам совершить путешествие на такой ракете. Когда он возвратится, станет известной поправка на время. Но год путешествия на фотонной ракете может оказаться равным и двум земным годам и тысяче лет.

"А это значит... Это значит, что наши ракеты могут вернуться гораздо позднее, чем мы их ожидаем,– думает Юрий,– например, когда никого из нас уже не будет в живых... И если лететь на такой ракете..."

Юрий смотрит вниз на блестящие петли автомагистрали. Они пустынны. Профессор задержался внизу в поселке. Пожалуй, это хорошо. Если бы их постигла неудача, Таджибаев приехал бы прямо в обсерваторию.

Полной грудью Юрий вдыхает морозный воздух и улыбается. Бросает взгляд на часы. Скоро одиннадцать... Значит, в Москве восемь. В восемь вечера по московскому времени он каждый день разговаривает по видеофону с Лю.

Лю – дочка Таджибаева. Собственно, ее зовут Леона, но для Юрия она просто Лю, его самый близкий друг и товарищ. Они любят друг друга. Раньше их называли бы "мужем" и "женой". Раньше было много ненужных слов и странных условностей...

Через год Лю окончит Академию кибернетики. Тогда они смогут подолгу жить и работать вместе. Лю мечтает расшифровать с помощью электронных машин таинственную письменность атлантов – древнейшего из культурных народов Земли. А может быть, если опыты Таджибаева окончатся успешно, Юрий и Лю станут участниками "Первой звездной Р" – первой экспедиции землян на фотонном космическом корабле. Они станут пионерами Большого космоса – первыми исследователями планет далеких солнц. И, кто знает, не там ли, на одной из неведомых планет, Лю сможет разгадать великую загадку атлантов, таинственных пришельцев из космоса, много тысячелетий назад обосновавшихся на Земле и передавших землянам частицу своих знаний...

Юрий возвращается в башню Главного пульта управления. Матовые экраны молчат, стрелки не изменили своего положения. Ленты самопишущих приборов неподвижны, Он сбегает по винтовой лестнице на несколько этажей вниз. Открывает дверь в свою лабораторию. Садится перед экраном видеофона. Сейчас этот экран тоже молчит, но стоит нажать кнопку... Юрий нажимает кнопку, и экран оживает. Стремительно сменяют друг друга десятки цветных кадров, слышны обрывки фраз, смех, музыка. Осторожно вращая рукояти настройки, Юрий отыскивает ту единственную волну, которая свяжет его с Леоной... Вот...

На экране возникает знакомая комнатка. Здесь, на двадцать шестом этаже огромного дома в юго-западном районе старой Москвы, живет Лю. Видна спинка низкого кресла, часть кремовой стены, окно. За окном белые корпуса Академии кибернетики. Лучи заходящего солнца отражаются на блестящих полусферах башен.

"Однако где же Лю? В комнате ее нет. Странно, что она опаздывает. Она точна и аккуратна, как каждый кибернетик".

Проходит три, пять, десять минут. Юрий продолжает сидеть перед немым экраном. Яркий прямоугольник окна в комнате Лю постепенно темнеет. В Москве заходит солнце...

Что помешало ей прийти? Юрий немного встревожен. Может, не ждать, а вызвать еще раз ночью? Он уверен, что так будет благоразумнее, и тем не менее не отходит от видеофона... И вдруг на экране что-то меняется. Юрий еще не видит Лю, но уже знает, что она появилась в комнате.

На какой-то миг изображение тускнеет, но Юрий не дает ему исчезнуть. Вот оно снова становится резким. Лю глядит с экрана. Рыжие пушистые волосы, темные брови, чуть раскосые блестящие глаза. В глубине зрачков притаилась смущенная улыбка. Губы приоткрыты. Леона чем-то взволнована, а может быть, просто торопилась...

Некоторое время они молча смотрят друг на друга. Юрий щурится – там, в Москве, лучи заходящего солнца упали на экран.

Лю первая нарушает молчание:

– Прости, что опоздала... Но я не виновата. Это Кранц... Зато я теперь знаю, когда приеду... Ровно через две недели. Пятого июня вечером встречай меня в Зах-матабаде. Ты доволен?

Он отрицательно трясет головой:

– Нет, это долго! Я приеду за тобой в Москву.

– Отец разрешит?

– Он уже обещал.

– А потом?

– Завтра все станет ясно. Может быть, освобожусь на месяц-полтора и поедем путешествовать. Куда-нибудь в Полинезию...

– Ой, постарайся освободиться, Юр. Дело в том, что я...– Она опустила глаза.– Я не буду стажироваться в вашей обсерватории. Во всяком случае этот ближайший год. Академик Кранц предложил мне пройти практику в кибернетической лаборатории его института в Алма-Ате.

– Кранц?

– Я просто не ожидала. И, разумеется, не могла отказаться. Декан сказал, что это большая честь для дипломантки академии... В начале августа я уже должна начать работу в Алма-Ате.

– Когда ты видела Кранца?

– Только что. Поэтому и опоздала. Два часа назад Кранц возвратился из Ташкента.

– Понимаю. Больше он ничего не говорил?

– Нет, а что?

– Так...

– Ты расстроен?

– Не знаю. Это очень неожиданно.

– Но ты понимаешь, что отказываться было глупо.

– Конечно... Впрочем, не понимаю, почему Кранц заинтересовался твоими атлантами.

– И я еще не понимаю. Но в его алма-атинской лаборатории самые совершенные электронные машины. Это как раз то, что мне надо. Ну, не хмурься, Юр. Мы будем почти рядом. Из Алма-Аты к вам полчаса полета...

– Да-да... Если хребет не закрыт облаками... Послышался легкий треск. На соседнем малом экране появилось лицо профессора Таджибаева.

– Прости, Лю! Вернулся твой отец и вызывает к пульту управления. Я дежурю сегодня.

– Тогда торопись. Но ты еще не сказал: у вас ничего нового?

Он отвел глаза в сторону:

– Пожалуй, ничего.

– Ты говоришь так, словно не очень уверен.

– Нет-нет! Пока ничего.

– А ваши экраны?

– Молчат по-прежнему. Спокойной ночи, маленькая Лю! И пусть время ускорит свой бег.

– Пусть время ускорит свой бег. На две недели... А потом пусть замедлит, Юр...

* * *

Таджибаев испытующе глядит на своего помощника.

– Ничего нового, профессор. Экраны молчат.

– Свяжись с нашим космодромом в Центральных Каракумах, дорогой. Узнай, в каком состоянии монтаж четвертой фотонной.

– Я разговаривал с ними вечером. Послезавтра начнут монтаж главного ускорителя.

– Пусть не начинают.

– Не начинать?! Значит...

– Ничего не значит. Корпус необходимо подвергнуть еще раз термической обработке. Десятикратной... С максимальной достижимой температурой и давлением.

– Терранит может не выдержать, профессор.

– Если не выдержит, в ближайшие годы старта не будет. А если выдержит,– в четвертой фотонной полетят люди.

– Когда?

– Ровно через год.

– Даже если ни одна из ранее отправленных фотонных ракет еще не возвратится?

– Даже и в этом случае, дорогой!

– Значит, победа?

– Совет дал согласие на... последнюю пробу. Если она окажется удачной, Третья звездная, вероятно, будет отправлена на фотонных ракетах. Если неудачной,– опыты с фотонными ракетами придется прекратить,– по крайней мере, до отправления Третьей звездной...

– Неужели на Земле так плохо с энергией?

– В ближайшие годы ожидать увеличения энергетических ассигнований на межзвездные полеты не приходится. Мы существовали за счет энергии, отпускаемой Кранцу. С приближением срока отлета Третьей звездной этот источник для нас закроют. Значит, надо либо форсировать работы и доказать, что эпоха ракет, приводимых в движение самыми быстрыми частицами вселенной – фотонами, уже наступила, либо признать поражение и отступить – временно отступить, открыв дорогу усовершенствованным звездолетам старой конструкции. При таком размахе работ излишков энергии на Земле в ближайшие десятилетия не будет. "Проблема номер один" – сейчас улучшение климата планеты... Она поглощает две трети всей энергии земных станций. А в ближайшие годы начнутся огромные работы по уничтожению льдов Антарктиды...

Кстати, я сегодня узнал, что и наш экспериментальный космодром в Каракумах доживает свой век. По Плану Великих Преобразований решено превратить Каракумы во внутреннее море. Представляешь, дорогой, через пять-шесть лет все работы там должны быть прекращены, люди переселены – и начнется подготовка к общему погружению Каракумской плиты. Геофизики рассчитывают опустить ее почти на километр. Хотят уплотнить подкоровое вещество мантии. Тогда в Каракумах возникнет внутреннее море с глубинами шестьсот-восемьсот метров. Это Каракумское море, вместе с целой системой подобных внутренних морей, должно изменить климат Центральной Азии.

Вот так, мой мальчик. В первую очередь надо сделать уютной родную планету. "Проблема номер два"-| межпланетные связи, освоение планет нашей Солнечной системы. Конечно, очень важное дело!.. А наши фотонные ракеты – часть, только часть "проблемы номер три": разведки межзвездных трасс. Так обстоит дело с энергетикой нашей эпохи. Неплохо обстоит, но и не так хорошо, как нам с тобой хотелось бы...

* * *

В курортном поселке на атолле Таэнга радио и видеофоны включались один. раз в сутки по вечерам и только на полчаса. Уэми – главный врач курорта полинезиец по происхождению – хотел создать у отдыхающих иллюзию отрешенности от стремительного бега жизни на шести континентах Земли. Он был убежден, что для полноценного отдыха необходимы и достаточны лишь тень пальмовой рощи, коралловый песок пляжа и голубые воды внутренней лагуны атолла.

На Таэнга все было организовано так, чтобы жизнь казалась простой и примитивной, как столетия назад. Маленькие домики с микроклиматизаторами и душевыми кабинами напоминали тростниковые хижины, крытые пальмовыми листьями. Правда, и тростник, и пальмовые листья, и яркие плетеные циновки на полу имитировались сочетаниями разноцветных пластмасс... Изысканные блюда, с точно подсчитанным количеством калории, изготовляемые сверкающими автоматами в подземной электронной кухне, подавались к столу на тарелках, напоминающих плоские перламутровые раковины.

Световые рекламы настойчиво рекомендовали обитателям курортного поселка не носить ничего, кроме купальников таэнга – самой простой, элегантной и гигиенической одежды, изобретенной аборигенами Полинезии еще в эпоху людоедства. Возле кафе, баров, спортивных и танцевальных площадок висели строгие предупреждения: "Вход разрешен только в купальниках таэнга". Единственным видом транспорта, допущенным на острове, были старинные велосипеды без моторов и легкие пластмассовые яхты, корпуса которых напоминали полинезийские пироги. Даже к соседнему острову, где находился ракетодром, отдыхающих увозили на медлительных белых электроходах, в других местах давным-давно отправленных в музеи.

Правда, местные шутники утверждали, что в подземном ангаре Таэнга хранится стремительный атомоход на подводных крыльях, покрывающий расстояние до соседнего острова за час с небольшим. Но этому мало кто верил...

С давних времен известно, что даже вполне почтенные люди, попадая на курорт, порой превращаются в беззастенчивых болтунов. Одни острят по каждому поводу, другие бранят все вокруг, третьи надо всем издеваются... А потом все требуют книгу отзывов и исписывают целые страницы в память о своем пребывании.

Механик с Марса, человек солидный и крупный ученый, оставил в книге отзывов на Таэнга запись в стихах. Старинным ямбом он объявлял, что с радостью возвращается на Марс и без малейшего сожаления покидает "райский остров Таэнга", где даже воздух и белый песок лагуны – ненастоящие...

Юрий и Леона листали книгу отзывов, дожидаясь вечерней радиопередачи.

– Признаюсь, у меня отпала охота писать что-либо сюда,-сказал Юрий.-Эта книга тоже какая-то "ненастоящая", как и весь курорт. Когда-то давно существовало понятие "бюрократия". Форма его с годами менялась, но сущность оставалась одна и та же. Она заключалась в доведении всего до абсурда... Здесь на Таэнга до абсурда доведено стремление заставить человека отдыхать. Я понимаю этого товарища с Марса. Его довели до того, что он заговорил стихами, Я тоже скоро начну писать стихи о тарелочках-раковинах, о цветах с нейтральными запахами. Бедные цветы? Их запахи стерильны. Из них искусственно изъято все, что может подействовать на человека возбуждающе или, наоборот, навеять грусть. Я устал дожидаться получасовой радиопередачи, как награды за хорошее поведение, устал от всевидящих электронных глаз с их вкрадчивыми советами: "не пора ли вам выйти из воды", "не пора ли вам уйти в тень", "не следует ли вам полежать на солнце"...

– Это все делается с самыми лучшими намерениями, Юр,– улыбнулась Леона.

– Вот это самое страшное, дорогая! И ты посмотри, что написал наш общий друг доктор Уэми в ответ на жалобу марсианина. "Стихи хороши, но: 1) на Таэнга риф, пляжи, океан, пальмы, воздух и солнечный свет являются абсолютно натуральными; 2) искусственная климатизация на пляжах не применяется; 3) бабочки, цикады и птицы, в основном, натуральные (большинство видов завезено из Австралии). Автору стихов рекомендовать успокоительные ванны и электронную климатизацию палаты, исключающую появление снов". Каково! Все-таки хорошо, что мы послезавтра уезжаем. А может быть, он и нас лишил снов, Лю...

– Нет. Вчера я видела во сне тебя... Но, пожалуй, мы все-таки напрасно выбрали этот ультрасовременный курорт. Ты не привык так отдыхать...

– А ты, Лю?

– Я не жалею об этих трех неделях. Здесь нет радио и газет и слишком много синтетиков, но зато здесь ' каждое утро нас встречал простор океана, и ласковое солнце, и легкие облака. И, засыпая, мы слушали звон цикад...

– Австралийских?

– Земных, Юр. Наших земных цикад, а не каких-нибудь чудовищ марсианской пустыни.

– Тебе нравится здесь?

– Не знаю... Но я так люблю океан... Пожалуй, океаны – самое прекрасное, что есть на Земле. Странно, правда? Мои предки были кочевниками пустынь, а я больше всего люблю океан.

– У тебя от твоих предков остались только глаза.

– И взгляд на природу, Юр... Опыт и история всех минувших поколений живут где-то глубоко внутри нас. Поэтому мы все такие разные. И это хорошо, не так ли?

– Разумеется... Не понимаю, однако, почему молчит видеофон.

– Ты уже весь там, на вашем космодроме в Каракумах,– с легким упреком сказала Леона.– или в Чимтаргинской обсерватории. Я не должна была так надолго отрывать тебя от твоей работы. Тебе уже скучно со мной...

– Прием из числа запрещенных. Разве мы не обещали друг другу...

– Разумеется... Прости! Это так... Голос минувших поколений... Я понимаю, тебе трудно теперь высидеть здесь после того, как сообщили, что терранитовый корпус вашей ракеты выдержал испытания. Вопрос о старте должен быть решен со дня на день... И может быть, как раз сегодня...

Вспыхнул экран видеофона. Появилось знакомое лицо диктора. Юрий поспешно придвинул кресло ближе к экрану.

В радиопередачи Центральной тихоокеанской станции, обслуживающей огромный курортный район экваториальной области Тихого океана, включались только известия особой важности. Чрезвычайное сообщение. Высшего Совета Народов было передано после краткого отчета о ходе строительства Великого термоядерного кольца Антарктиды – крупнейшей силовой установки, когда-либо возводимой инженерами Земли и предназначенной для уничтожения ледяного панциря Южного континента.

"Успешные испытания терранита,– торжественно читал диктор,– позволили внести изменения в планы исследований Большого космоса. Летом будущего года впервые в истории космической навигации с Земли будет отправлена фотонная ракета с людьми. Высший Совет Народов постановил..."

– Ну вот и все,– сказал Юрии.– Вот, решили... Он глубоко вздохнул и, дождавшись конца передачи, тихо добавил:

– Все-таки кое-что изменилось в мире за время нашего пребывания здесь... В официальных сообщениях тема звездных перелетов перекочевала с третьего на второе место. Работа твоего отца, Лю, становится проблемой номер два...

Леона, полулежа в плетеной качалке, молча глядела на темнеющий океан. Ее покрытое загаром тело казалось бронзовым в лучах заходящего солнца.

– А тебя могут пригласить для участия в экспедиции?– вдруг спросила она, и ее голос показался Юрию странно изменившимся и далеким.

Он ответил не сразу. Следил за полетом большого яркого мотылька. Мотылек приблизился и начал совершать стремительные круги вокруг ионного светильника, вспыхнувшего под тростниковым навесом.

– Кандидатов будет очень много,– сказал наконец Юрий.– И, разумеется, строжайший отбор... У каждого, кто захотел бы, шансы попасть в экспедицию невелики.

– А сколько человек могут полететь в вашей ракете?

– Лететь могло бы много. Но в первый полет едва ли пошлют больше трех-четырех. Обязанности остальных астронавтов будут выполнять автоматы.

– Ты лучше других знаешь новую систему ракет. И у тебя есть свидетельство пилота-космонавта.– Она сделала долгую паузу.– У тебя много преимуществ перед другими, Юр...

Он молчал.

– А ты хотел бы лететь?

– Вместе с тобой – да.

Она засмеялась.

– Триста лет назад это, кажется, называлось галантностью. Смешное слово, правда? В нем есть что-то искусственное, как в этом курорте... Нет, серьезно, ты хотел бы лететь?

– Вместе с тобой – да,– повторил он и закусил губы.

Она удивленно посмотрела на него:

– Но меня не возьмут... Даже в случае твоей настоятельной рекомендации. И потом, скажи, ты действительно считаешь полет на фотонной ракете настолько безопасным, что...– Она не кончила.

– Безопасность – понятие относительное, Лю,– он старательно подбирал слова.– Первый полет всегда остается... первым полетом... Всего предусмотреть нельзя... Но я думаю... мне кажется... для нас с тобой было бы безопаснее... нет – не то слово, было бы... лучше, понимаешь, лучше лететь вместе, чем одному лететь, а другому остаться...

– Не понимаю,-сказала она, заглядывая ему в глаза.– Ты считаешь, что ваши три ракеты, с которыми потеряна связь, они... вернутся?

– Я думаю, что они вернутся,– твердо сказал он.

– Папа тоже так думает... Но тогда объясни, почему они не вернулись в назначенный срок? Космическая навигация не допускает опозданий. Значит, расчеты были неточны, а в таком случае...

– Расчеты были точны. Однако в них не учтено возможное "несоответствие времени". Мы еще твердо не знаем, существует ли оно и как учесть его... Многое станет ясным по возвращении одной из фотонных ракет... Конечно, если "несоответствие времени" влияет на курс, ракета может затеряться в космосе. Автоматы в этом случае окажутся бессильны: введение поправки на время не предусмотрено их программой... Но если в ракете будет находиться человек, он сможет, даже не зная величины "несоответствия времени", ввести необходимые исправления в курс и рано или поздно найдет путь к Земле. Вот почему в четвертой фотонной должны лететь люди...

– А это "несоответствие времени" может быть велико?

– Не знаю... Никто этого не знает... Впрочем, если оно существует, то, вероятно, зависит от скорости ракеты.

– Оно имеет практическое значение?

– Если бы не. имело, вероятно, наши ракеты уже возвратились бы.

– Увы. Все эго гипотезы... Но ты не ответил на мой вопрос об участии в экспедиции – только твоем участии, Юр.

Он колебался:

– Ты задала трудный вопрос, дорогая... Разумеется, я хотел бы лететь. Но... Если бы ты попросила остаться,-может быть, я не стал бы настаивать на полете.

Она испытующе глянула на него и чуть отодвинулась.

– Но второго такого случая не представится. Вернее, второй полет будет обычным полетом по проторенному пути... Ты мог бы отказаться от единственного шанса?.. От участия в великом свершении... Ради меня?

– Тебя это удивляет?

Она рассмеялась:

– Нет-нет, я слишком хорошо знаю тебя. Иначе могла бы поверить... Значит, у тебя действительно нет шансов. Поэтому так легко из двух возможных ты выбираешь меня, хитрец...

Он сокрушенно покачал головой:

– Ты ловко уличила меня. Но скажи, а ты хотела бы лететь?

– Нет... И знаешь почему? Потому, что меня все равно не возьмут.

– Это верно... В составе первого экипажа будут только мужчины. Но если бы, если бы ты могла лететь?..

– Не знаю, не думала об этом,– она замолчала, отвернулась.– Не знаю... На Земле так много прекрасного и столько надо сделать... Не каждому дано прокладывать пути... в неведомое. А я так люблю нашу милую Землю. Всю ее... Этот океан и наши снежные горы, дни и ночи и рассветы над морем. И этих цикад, ты слышишь... А там,– она вздрогнула,– мрак, и холод, и пустота. Вечная пустота и тишина. Мне кажется, я не могла бы жить без синего неба над головой... Понимаешь, это трудно выразить словами. Наверно, я уж очень земная,– она улыбнулась и смущенно опустила глаза.

– Полет на фотонном корабле не означает разлуку с Землей навсегда,– тихо сказал Юрий.– Скорость этого корабля даст возможность исследователям Большого космоса снова вернуться на Землю. А участники Первой звездной, вспомни, ведь они принесли себя в жертву. Улетая, знали, что не увидят Земли...

– Я не могла бы так, Юр... Мне страшно подумать о разлуке с Землей даже на несколько лет. Я преклоняюсь перед работниками внеземных станций... И совсем не потому, что их жизнь полна опасностей, которых уже нет на Земле. Они нашли в себе силы расстаться с Землей надолго. По-моему, это высший героизм... А я на такое, кажется, не способна.

– Когда-то я спросил тебя, Лю, почему ты выбрала письменность атлантов. Тогда ты ответила шуткой. Дело конечно не в том, что они были пришельцами из космоса. Проблема атлантов и твоя любовь к Земле – как это совместить?

Она протестующе замахала руками:

– Я не шутила, Юр. Меня действительно больше всего интересует, почему они выбрали именно Землю. Наверно, они посетили множество миров, а выбрали Землю... Почему? Если удастся прочитать первые тексты, может быть, мы поймем...

– Когда-нибудь ты обязательно прочитаешь их.

– Не знаю. Это очень трудно. Ведь это символы неземного языка. Даже в эпоху поздней Атлантиды, о которой писал Платон, их, вероятно, уже никто не понимал. Но я буду стараться, очень стараться, Юр. И может быть, помощь академика Кранца...

– А я часто думаю, почему же все-таки он – старейший звездолетчик Земли заинтересовался твоими атлантами?

– Пожалуй, он просто хочет испытать совершенство своих новых электронных машин. Проблемой ранней письменности атлантов уже несколько лет почти не занимаются. Кибернетика оказалась бессильной. Кранц сконструировал новые, более совершенные устройства -для расчетов межзвездных трасс. Сейчас он проверяет их на решении всяких головоломных задач. Мои атланты для него – одна из таких задач, не больше...

– А может, он хочет узнать, на каких кораблях прилетели на Землю предки атлантов. Если они пришельцы с планет иного, солнца, у них, скорее всего, были фотонные корабли.

– Но, Юр! Ведь Кранц... не очень верит в успех опытов отца. Он считает фотонные ракеты слишком дорогими и... не очень надежными.

– К сожалению, не он один. И многие еще... Мне иногда кажется, что и ты тоже.

– Я слишком мало знаю, чтобы судить...

– Пока мы все мало знаем. Но существует еще внутренняя убежденность. В тебе ее нет. Что ж, может быть, ты окажешься права. Будущее покажет. Она запротестовала:

– Нет, нет, я не хочу этого... И я, конечно, не права, Юр. Я – маленькое слабое существо, недостойное своего великого отца и такого друга, как ты. Во мне нет ни твердости, ни внутренней убежденности. И я презираю себя за это. И, верно, поэтому требую от других так много... Я не знаю, кто прав – Кранц или мой отец. Я даже не уверена, нужны ли сейчас звездные экспедиции вообще. Но, мне кажется, я потеряла бы уважение к человеку, который мог принять участие в звездной экспедиции и сам отказался бы... Странно, да?