Текст книги "Существо"

Автор книги: Александр Машков

Соавторы: Александр Мфшков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Существо

…Этот недостроенный дом я приметил недавно. Вернее, он тут торчал с незапамятных времён, но обратил внимание на него я недавно, когда начал думать, где сделать это самое, чтобы никто не помешал. Что именно? Да покончить с собой!

Эта мысль появилась у меня, благодаря одному сайту, где хорошо описывалось, ка это сделать. «Вас достали одноклассники, родители? Есть прекрасный способ избавиться от этого!»

Чтобы вы не подумали, что я какой-то дурачок, которому надоело жить, я взял с собой тетрадку, где немного напишу о себе, своих проблемах… Не исключаю, что кто-нибудь ещё и пнёт мой хладный труп. Нет, я не маньяк-убийца, не насильник, не педофил, я почти нормальный человек. Потерпите.

Взобравшись на пятый этаж, я устроился на балке, прикинув, как это будет выглядеть.

Нормально! Внизу торчит арматура, битые кирпичи, ещё какие-то твёрдые вещи. Сейчас

я привяжу верёвку вот за эту балку, выступающую наружу…

Закинув верёвку, протянул её подлиннее, я хотел свой будущий дневник привязать за свободный конец. Чуть не свалился! Даже ноги задрожали от страха!

Справившись с собой, я обернул несколько раз верёвку вокруг балки, потом занялся устройством петли. На сайте был рисунок, я срисовал его, и сейчас спокойно сооружал «галстук». Думаете, я забыл мыло? Нет, выбрал самое ароматное, земляничное!

Сделав петлю, я разделся. До трусов. Сначала напишу, почему я собрался завершить свой жизненный путь, потом разденусь окончательно.

Не хочу выглядеть вонючим, в этом самом, хотя я сегодня поставил себе клизму. Два раза.

Аккуратно сложил одежду на краю, уселся сверху, свесив ноги, посмотрел вниз, накинул петлю на шею, немного затянул, чтобы не мешала.

Теперь, если кто-то появится, я спрыгну. Перерезав верёвку, меня уронят на арматуру. Всё! Теперь можно спокойно переходить к своей исповеди.

«Репортаж с петлёй на шее»

Помните такую повесть? Я не читал, но название мне понравилось. Это про меня.

Начну с самого начала.

Родители мои очень красивые и здоровые люди, занимались спортом: мама лёгкой атлетикой и акробатикой, папа тоже… Всего не упомнишь. Решили они пожениться, и поженились. Папа хотел мальчика, мама хотела девочку. Собственно, получили они, то, что хотели, и мальчика, и девочку. Меня. Два в одном. Урод, как говорит папа, «существо».

Даже в свидетельстве о рождении написано: «пол не определён».

Странно всё это, я же не бесполый, наоборот, во мне сочетаются оба признака.

Наверно, если бы папа и мама хотели кого-то одного, я бы был давно или мальчиком, или девочкой, но они заспорили, потом решили, что я сам должен решить, кем быть.

А мне было хорошо вдвоём… Внимание! Я ещё и шизофреник! Почему? Потому что у меня раздвоение личности. Во мне живут два человека, брат и сестра.

Мы редко бываем вместе, в основном кто-то из нас верховодит, другой временно уходит на второй план, но не засыпает надолго.

Я хорошо учусь в школе, почти на одни пятёрки. Наверно, благодаря своему неуёмному любопытству, тем более, нас двое, а память одна.

Как это получилось?

Начал я копаться в интернете, ответа не нашёл, но для себя решил, что мы с сестрой сиамские близнецы. Однояйцевые. Только срослись с самого начала, начали делиться, и застопорилось что-то.

А может, я себя успокаиваю, и я, действительно, настоящий урод.

В древнем мире таких, как я, считали богами, в одних местах, в других считали дьявольским отродьем, и сразу сжигали. Вместе с родителями. Сейчас оставляют помучиться: у нас гуманное общество! Хорошо, что я прочитал насчёт отродья, а то посчитал бы себя истинным!

Помните, была легенда, что когда-то люди представляли из себя одно целое, а потом их разделили пополам, и теперь половинки ходят по свету и ищут друг друга?

А я цельный! Мы с сестрой иногда играем в шахматы, она хорошо играет, и мысли свои прячет от меня. Я не умею. Всё, что я думаю, сестра узнаёт моментально.

Так вот, что-то я отошёл от темы.

В детском саду я был самым счастливым человеком. Мне завидовали и девочки, и мальчики. Когда играли в докторов, выбирали пациентом меня, долго лечили и изучали моё тело, раздевая меня догола. Раздевались сами и сравнивали. Больше я походил на мальчика, если не поднимать писюн. Под ним находилась складочка вместо яичек, как у девочки. Мальчики заглядывали и туда, но ничего интересного не находили. Пытались сравнивать с девчонками. Некоторые не отказывались. Обычное детское любопытство!

Я радовался жизни, меня любили все, родители во мне души не чаяли.

Дело в том, что я весьма недурен собой даже сейчас, в двенадцать лет, а тогда был вообще ангелом. Видел фотографии. У папы на руках.

Когда я пошёл в школу, меня записали как мальчика, моей сестре приходилось терпеть мальчишечью форму, но это мелочи. Дело в том, что меня водили к врачу, сделали УЗИ.

Выяснилось, что я истинный гермафродит. Это значит, что у меня полностью сформированы мужские и женские половые органы, и надо скорее определяться с полом.

Потому что, если не вывести яички из брюшной полости, то я буду бесплоден.

Это, если я мальчик. К тому же лет в тринадцать начнёт расти грудь. На кого я буду похож?!

Когда папа нарисовал мне такие ужасы, я решил стать мальчиком, но воспротивилась мама, и заплакала сестра. Она сказала, что умрёт, если я решусь на такую операцию. Лучше отрезать мой писюн.

Но я привык уже к нему! Как я буду писать?! Как девочка, объяснили мне.

Я ведь думал, что только внешние органы определяют пол, а когда узнал, сколько желёз мне хотят удалить, надолго задумался. Пришло стойкое сознание, что я, как мальчик, растворюсь в сознании сестры, то есть, как она говорит, умру.

Теперь я боялся сказать родителям, и, тем более, врачам, о своём двойственном сознании, меня могут с радостью отправить в психушку, или, уже без моего согласия, определить пол, просто бросив жребий. Был уже такой вариант.

Тем более, сестра у меня решительная, уже собиралась дать согласие, несмотря на мои мольбы.

Это, когда мама решилась на запрещённый приём и показала мне, когда я был девчонкой, фотографии красивых голеньких девочек.

Хотя я и был за сознанием, но тоже видел! Красиво! Слюна закапала…

Почти согласились, но умирать мне тогда не хотелось, и мы пообещали подумать.

Папа показал нам фотографии красивых мальчиков, которые выглядели, почти как я.

Сестра внутри меня долго плакала, считая, что папа победил, потому что папа рассказал, что будет, если я откажусь удалить женскую сущность.

Страшные вещи рассказал мне папа. Он сказал, что, как только это произойдёт, я сам кинусь к нему в ноги, умоляя прекратить эти муки.

Пожалев сестру, я обещал подумать. Ничего не происходило, я уже было успокоился, в школе было всё хорошо, до пятого класса, когда ребята начали интересоваться своей половой принадлежностью.

Друзья у меня начали растворяться, меня стали дразнить гермиком.

Остался у меня один друг. Когда он родился, оказалось, что лежал он у мамы как-то неправильно, и грудная клетка оказалась поперёк… То есть рёбра с боков сжаты, а спереди и сзади оказались выпуклыми. Сзади горб, спереди клюв…

Смотреть на него было неприятно, хотя был он необычайно добр, в себя не замыкался, и дразнить его не решались. Вообще класс у нас был дружным, ребята и девчата миролюбивыми. Подумаешь, обзывают! Что делать, если это правда.

Интересно, а если я сейчас сделаю себе операцию, я что, должен, или должна буду штаны снимать, чтобы доказать, что я уже нормальный человек?!

Подумав, я решил, что ничего не изменится. Разве что переехать. Сейчас! Разбежался! Кто я такой, чтобы родители всё бросили и поехали в неизвестном направлении?!

Тем более что родители не успокоились и подарили мне сестрёнку. Взяли бы, да мальчишку ещё сотворили, а меня бы сдали в приют для уродов! Вздыхаю, подёргав за ошейник.

Но ничего подобного, к сожалению, не произошло. Сестрёнку мою назвали Лена, она подросла и стала кошмаром моей бывшей спокойной жизни.

Что Лена хотела, то мне и надо было делать. Лена захотела, чтобы я был её сестрой. Мама с радостью купила мне девчачьи платья, шорты, блузки. Я наряжалась в них без протестов, всё же я была девочкой. Иногда. Но Лена не хотела ждать, когда я буду девочкой. Когда я объяснил, как это происходит, чтобы договориться, она быстро всё уяснила, и начала требовать, чтобы я одевался девочкой, когда я мальчик, и наоборот.

Я не сопротивлялся, негодуя в душе: неужели нельзя пойти мне навстречу? Я же не против! Сказать это я боялся, потому что Ленка обещала пожаловаться родителям. Я боялся собственных родителей. Папа уже брезговал мною, называл меня существом, или «оно». Вот ремня дать не брезговал, причём, не стесняясь снять с меня штаны. Ленке показывал. Думал, так меня пронять. Но я не из стеснительных, хотя детский сад и остался в кошмарном далеке, я ещё помнил, как меня рассматривали такие девочки. Пусть смотрят, мне не жалко.

Только Ленка оказалась не промах. Она повторяла издевательские прозвища, которыми меня награждал папа. Мама не защищала меня. Говорила, что сам виноват.

Я покорно сносил всё это, привык, что ли? Бьют, значит, любят. Моя покорность, по-моему, ещё более злила моих родителей. Они надеялись вывести меня из равновесия, и, наконец, определиться, кем мне быть. Но я уже не поддерживал разговоров на эти темы.

Мы очень сдружились со своей сестрёнкой, что внутри меня и, если в детстве ещё ругались, то теперь полюбили друг друга.

Как я уже говорил, учился я хорошо, почти на отлично, как ни старалась Ленка мне помешать. Тут родители были на моей стороне, укрощали злую девочку.

Ко всему можно привыкнуть, если бы к нам в класс не пришёл второгодник Тютюнов, по прозвищу Тютя. Сначала он привязался к Захарке, тому самому уроду, моему последнему другу. Я вступился, и тогда мои бывшие друзья сказали Тюте, что я наполовину девочка.

– Да ты что! – восхитился Тютя, с интересом рассматривая меня.

С этого дня Тютя никого не задевал, встречаясь со мной, ласково улыбался.

Недолго я был в недоумении. Оказывается, всё это время он договаривался с ребятами, чтобы не случилось осечки…

И вот, в один, никак, для меня, не прекрасный день, меня завели на пустырь.

Ребята беззлобно шутили, а я видел, как блестят их глаза, как дрожат их руки. Кстати, девчонки тоже были. Если бы я знал, что меня ожидает, я, наверно, сбежал бы. Знал бы, где упасть…

Хотя, подловили бы в другой раз.

Словом, привели меня на пустырь, скопом набросились, и я, не успев удивиться, оказался совершенно голым и распятым на траве. Меня держали за ноги и за руки по двое.

Тютя подошёл, расстегнул ширинку и достал свой аппарат. Потом встал передо мной на колени.

Наступила мёртвая тишина. Все смотрели на Тютю с его напрягшимся стволом.

В этой тишине я спокойно сказал, пожалев плачущую сестру:

– Давай, Тютя, приступай. Только после, вам придётся меня убить, иначе сдам вас всех за групповое изнасилование, включая девчонок.

– Мы – то здесь причём?! – возмутились девчонки.

– Сообщницы! – пояснил я. Между прочим, я читал уголовный кодекс.

Тютя сплюнул: – Вот гад! Такой кайф обломал!

Он встал, и своим ботинком врезал мне между ног. Не знаю, почему, но у меня хлынула кровь.

Откуда-то изнутри.

Ребята тоже собрались, и, разочарованные неудавшимся действом, разошлись, оставив меня истекать кровью.

Может, мне повезло бы остаться там, но прибежал Захарка, ничего не говоря, разделся, стянул с себя майку и затолкал её мне между ног.

– Держи! – крикнул он, помогая мне сесть, – Подожди, сейчас сбегаю в аптеку!

– Захарка! Ты бы оделся! – сумел выдавить я из себя. Смотреть на голого Захарку без слёз было невозможно. Захарка натянул рубашку, убежал.

Вернулся он нескоро, но я так и не решился встать с места.

Как ни странно, принёс Захарка прокладки, тампоны, назначение которых я ещё не знал, да и не знаю, честно говоря, перекись водорода, йод, вату и бинты. Что он собирался бинтовать?

Захарка принялся врачевать мою рану…

Он снова уложил меня на мою одежду, промыл мне рану, отчего я чуть не завопил, обработал кусачим йодом, и заткнул тампоном.

Я бы знать не знал, как это всё сделать, хоть и наполовину девочка, а вот Захарка сумел.

Потом он признался, что от страха за мою жизнь, ну и ещё мама у него медсестра, и Захарка иногда дежурит с ней в больнице. Захарку там никто не стесняется.

Немного отдохнув, я, с помощью Захарки, оделся, добрался до дома. Ничего никому не сказал.

Захарка просветил меня, что надо будет делать, я последовал его совету, заворачивая окровавленные предметы в газету. Так я избежал ненужных вопросов.

Так почему я оказался здесь? С петлёй на шее? Папа сказал мне сегодня, что завтра поведёт меня в частную клинику, где не нужно согласие ребёнка и обоих родителей. Папа уже заплатил первый немаленький взнос, и завтра мне надо идти на обследование.

Внутри у меня всё сжалось, сестрёнка заплакала навзрыд. Я успокоил её, как мог, потом залез в компьютер, отыскал этот сайт, на который выходил ранее, и мы решились. Всё равно, даже если сделают операцию, отношение ко мне не изменится. Родители уже привыкли видеть во мне козла отпущения. Я не думал о том, что когда – нибудь я вырасту, смогу жить без них. Я хочу счастливо жить сейчас. А если жить нельзя, значит, надо умереть!»

Мне показалось, что кто-то рядом ходит, подкрадывается ко мне. Я резко повернулся, и сорвался с балки...

Схватившись за верёвку, я пытался удержаться, болтая ногами в поисках опоры, но руки скользили, а под ногами была пустота. Петля затягивалась на моей шее. Через секунду я потерял сознание.

Медленно я приходил в себя. Сквозь кровавую пелену я с трудом увидел кого-то, кто внимательно смотрел на меня. Я дышал, хотя было больно, видел, хотя в висках бухали молотки.

– Ну, ты как? – спросил меня кто-то.

– Нормально… – просипел я, когда кровавая пелена рассеялась.

Передо мной, на корточках, сидел мальчишка, внимательно меня рассматривая.

– Зачем ты в петлю полез? – поинтересовался он. Я махнул рукой, отворачиваясь.

– На сайте нашёл? – не отставал мальчик. Я пригляделся. Мальчик был, наверно, моего возраста, может, постарше на год.

– Ну и нашёл, – прохрипел я, – чего ты влез, что тебе надо?

Мальчик хмыкнул:

– Благодарности от тебя я не ждал, но и хамства, тоже.

– Ладно, извини, – пробормотал я.

– Ты мне можешь объяснить?

– Могу, – согласился я, – только тебе будет неприятно.

– Согласен, от радости в петлю не лезут. Кстати, ты не откажешь мне, если я попрошу на память твой галстук? Говорят, счастье приносит.

Я нащупал на шее петлю, растянул и снял, с удивлением увидев, что верёвка обрезана. Как же он меня вытащил?

– Нелегко было, – согласился мальчик, сматывая петлю и засовывая в свой рюкзачок, – Позволь узнать твоё имя?

– Сашка… – горло всё ещё болело.

– Женька, – представился мальчик.

– Жень, смотай, пожалуйста, верёвку. Если уж не повесился, надо вернуть маме.

– У тебя есть мама?

– У меня есть и папа, и сестра.

– Так какого же чёрта…

Я, с трудом, поднялся. Что мне терять? Мой спаситель должен знать! Я снял трусы и показал, что меня сюда привело.

Женька смотрел с загоревшимися глазами:

– Какой ты счастливый, Сашка! У тебя есть выбор!

– У меня нет выбора! – сказал я, начиная одеваться.

– Как это? – не понял Женька.

– Потом, как нибудь… – засмущался я. Наготы тела я не стеснялся, а вот наготы души… – А почему ты сказал про выбор?

– Потому что у меня нет выбора.

– Какой тебе ещё нужен выбор? – удивился я, – Ты мальчик, да ещё очень симпатичный. Что тебе ещё?

– Ты был со мной откровенен, я буду тоже.

Женька расстегнул джинсы, спустил их до колен, затем приспустил трусы. Когда он выпрямился, я увидел, что Женька не мальчик.

Дав мне полюбоваться своей красотой, Женька оделся.

– Так ты девочка, или мальчик? – не понял я.

– Физически девочка, – нехотя ответил Женька, – Фактически, мальчик.

– Как это?! – отвесил я челюсть. В моём случае всё понятно, по крайней мере, для меня, а вот Женька поставил меня в тупик. Теперь я уже был не уверен, что, сделав себе операцию, буду соответствовать выбранному полу.

«Что ты об этом думаешь? – спросил я сестрёнку, – Ты поняла что-нибудь?»

«Ничего я не поняла!» – надула губки Саша. Да, мы долго думали, какое ей дать имя, и решили оставить одно на двоих.

– Если хочешь, я расскажу тебе, как я оказался здесь. Может, тебе будет легче.

– Расскажи, – согласился я, уже полностью одетый. Я тоже был в джинсах, рубашке и куртке. Хоть и май, вечером было довольно прохладно.

– Сейчас я живу у бабушки, – начал Женька, – Мама уехала к отцу.

Немного помолчав, Женька продолжил:

– Понимаешь, я всегда хотел быть мальчиком, пошёл в секцию бокса, одевался, да и одеваюсь мальчиком, голос мальчишеский, сам видишь. Вот только папа всегда был против. Он смеялся надо мной, обзывался всегда. Наконец, потребовал от меня немедленной смены имиджа.

Папа всегда был не прочь выпить, а в тот день я не обратил внимания, что папа пьян. Вроде держался неплохо… Я ему дерзко сказал:

– Ты возьми, и отрежь своё хозяйство! Каково тебе будет?!

– Ах ты, сволочная девчонка! – закричал он, хватая меня за воротник, – Сейчас ты узнаешь, как грубить отцу! – Отец кинул меня на диван, снял с меня штаны, у себя выдернул ремень, и стал хлестать меня по голой заднице. Потом перестал, сказав, что докажет, что я девчонка. Я понял, что он имеет ввиду, когда он уже начал входить в меня… Не знаю, откуда взялись силы, я вывернулся из рук здоровенного мужика, потерял и трусы, и шорты, убежал на кухню. У папы все ножи были небывалой остроты.

Я схватил нож и приставил к своей сонной артерии. Взбешенный отец забежал на кухню, я надавил на шею, побежала кровь.

– Ещё шаг, и я перережу себе артерию! – воскликнул я. Пока папа приходил в себя, вошла мама…

– Он что, не родной тебе? – спросил я, поражённый Женькиным рассказом. Тот пожал плечами:

– Теперь уже не знаю. Знаю только, мама его очень любит. Сначала ругалась, увезла меня сюда. Потом успокоилась, и уехала назад, к мужу. Теперь живём с бабушкой вдвоём, на её пенсию. Иногда мама присылает переводы. Немного.

Женя помолчал, потом сказал: – Пойдём, провожу тебя, – мы собрались и пошли.

– Жень, – вспомнил я, – А как ты здесь оказался?

Несмотря на сумерки, я увидел, как Женя покраснел.

– Я давно за тобой хожу, – признался он, – Ты мне нравишься, я хотел с тобой дружить.

У меня внутри стало тепло, сестрёнке тоже Женя понравился.

– Женя, – сказал я, решившись, – я тоже расскажу тебе как – нибудь самую сокровенную свою тайну.

– Если тайна, можешь не говорить, – великодушно разрешил Женя. Моя сестрёнка возмутилась, и обещала, когда будет её очередь, всё про меня ему выложить.

«Что ты имеешь ввиду?» – удивился я. «Меня от друзей скрываешь, стесняешься, что ли меня?»

«Ничего я не стесняюсь. Примут за сумасшедшего!» «Женька не такой!» «Узнаем получше, всё расскажем, по очереди!» «Ладно, согласна».

Когда уже почти стемнело, мы подошли к нашему дому, тепло попрощались, и Женя ушёл.

А я поплёлся домой, гадая, что меня там ждёт.

А ждал там меня папа.

– Где шлялся? – сердито спросил он меня, – Я тебе что сказал? Готовиться к завтрашнему осмотру. А ты?.. – Папа взял меня за подбородок, приподнял, вгляделся и закатил мне оплеуху. Я говорил, что у меня родители спортсмены? Вот я и полетел в угол прихожей, зарывшись там в каком-то тряпье.

Ничего не понимая, смотрел я на папу.

– Ты что сделал, мерзавец? – зашипел он, – Как я теперь тебя поведу к врачу?! Сделал вид, что вешался?! Сволочь! – Он пнул меня, потом поднял за воротник, приблизив моё лицо к своему.

У меня потекла кровь из носа. Тогда папа швырнул меня в дверь ванной: – Иди, умойся!

Познакомившись лбом с твёрдой дверью, я снял куртку, с опаской посмотрел, не стоит ли папа в прихожей, вернулся, повесил куртку, снял обувь. Потом отправился мыться. На двери увидел пятно крови и, пока никто не увидел, поспешно стёр его рукавом.

– Не закрывай дверь! – приказал папа, – Ещё придумаешь чего… – Папа зашёл в ванную, изъял все режущие и колющие предметы. Зря он это. Мы с Женькой дали друг другу слово, что, как бы тяжело ни было, не делать то, что чуть не сделал я.

Залез в ванну, не закрывая дверь, под любопытными взглядами Ленки, помылся. Кровь перестала бежать. Посмотрел, что там, с шрамами внизу живота. Всё ещё больно. Вспомнил Женьку, и мне стало его жалко. Мне доставалось, но никто не посягал на меня, кроме Тюти, да и тот пока присмирел. Наверно, придумывает новую каверзу.

За ужином мы сидели втроём, Лена уже поела, не дождавшись меня. Теперь она в нашей комнате играла с куклами. Наказывала их ремнём, перед тем, как уложить спать.

– Ты видела, мать, наш сынок сегодня имитировал, что вешается, чтобы не идти на обследование перед операцией!

– Какой операцией? – удивилась мама.

– Э-э-э… – смутился папа, – Я договорился в частной клинике, завтра надо было лечь на обследование…

– Ты хотел её оперировать без моего согласия?

– Ну, мама, пока на обследование.

– Она будет девочкой!

– Но у тебя уже есть девочка!

– Неважно.

Наступила тишина. А я вспомнил Женю.

– Папа, – тихо спросил я, вяло ковыряясь в своей тарелке, – почему ты меня ни разу не изнасиловал?

Раз, другой, и я сам бы побежал в клинику…

Папа сделался бледным, как мел. Потом встал, и вышел. Мама помолчала, потом швырнула в меня мою тарелку. Каша оказалась на мне, хорошо, остыла!

– Дрянь! – воскликнула мама, влепив мне пощёчину, – Дрянь, дрянь! – мама била меня по щекам, пока снова не разбила мне нос. Брезгливо вытерев руки салфеткой, она бросила её мне в лицо и вышла успокаивать папу.

Я умылся под краном на кухне, потом пробрался в свою комнату, прихватив свой рюкзачок.

В своей комнате я взял школьную форму, шорты, футболку, упаковал всё это в рюкзак.

– Ты куда это? – подозрительно спросила Ленка.

– Хочу погулять перед сном, – ответил я.

– Врёшь!

– Я вернусь, Лена, куда я денусь?

– А вдруг денешься? С кем я буду играть?

– Что, тебе, с мамой плохо?

– Плохо! Хочу с тобой!

– Успокойся, Лена, я скоро вернусь.

Но Ленка не поверила, она проследовала за мной.

В прихожей я тихо оделся, и уже взялся за ручку двери, когда Ленка закричала:

– Папа, мама! Сашка уходит!

– Куда уходит? – появился папа. Он уже не был белым, он был красным. Мама, наверно, накапала ему коньяку.

Папа схватил меня за рюкзак, потянул на себя и швырнул в дверь. Дверь у нас крепкая, папа начал бить меня головой об дверь, пока я не догадался скинуть рюкзак. Потом я сел прямо на пол, и, роняя злые слёзы, спросил: – Что я вам сделал? Зачем вы меня мучаете? Отпустите меня!

– Отпустить тебя? Чтобы позорил нас: сбежал из дома, дескать, замучили родители – изуверы?!

Папа стал бить меня ногами по рёбрам. Я только вздрагивал, потому что босой ногой не так больно, как в ботинке. Ботинок я тоже испытал.

На этот раз прибежала Ленка и загородила меня: – Не трогай её!

– Кого её?! – зарычал папа, – Я сделаю из него пацана!

– Хватит, отец, – вмешалась мама, – убьёшь, тебя посадят, останусь одна!

– Ладно, пропыхтел папа, – будь, по-твоему!

– Раздевайся, иди, учи уроки, и поиграй с Леной, – сказала мама, расстёгивая мой рюкзак и вынимая из него верёвку…

– Что это? – спросила мама.

– Верёвка, – пожал я плечами.

– Вижу, что верёвка! Ещё и обрезана! Ах, ты дрянь! – мама хлестнула меня верёвкой по лицу. Я покорно стоял на месте, закрыв лицо руками, чтобы не выхлестали глаза.

– Вешаться вздумала?! Дрянь!

Наконец, мама устала и отпустила меня заниматься уроками. Я взял свой рюкзак, потащился в свою комнату. Завтра уйду, подумал я, утешая Сашу, которая плакала от боли. Дело в том, что боль мы чувствовали одинаково, хоть и в полусонном состоянии. Однако Саша проснулась, и плакала навзрыд.

«Успокойся, сестрёнка, – утешал я её, – завтра мы уйдём отсюда, попросимся к Женьке…»

«Ты не понимаешь! – плакала Саша, – Женьке самому нечего есть!» «Придумаем что-нибудь. Или хочешь под нож?» «Не хочу», – буркнула Саша, всхлипывая.

Я выложил из рюкзака учебники, разложил на столе, открыл дневник.

– Тебе больно, Саша? – вдруг спросила Ленка.

– Что ты, Лен, папа пошутил, – ответил я, трогая языком желвак на губе и на щеке.

– Ну и хорошо, – вздохнула Ленка, – Ты же не уйдёшь?

– Не уйду, Лена, сегодня уже никуда не уйду…

– А завтра?

– Завтра мне в школу.

– А после школы?

– Видно будет.

– Возвращайся, Саша, я буду ждать.

– Ладно, Лен, жди.

Утром, несмотря на привычку к побоям, всё тело болело. Ныли рёбра, не давая глубоко вздохнуть, нос распух, губы раздуло. Умывшись, я пришёл на кухню, позавтракать.

Мама наложила мне каши, села напротив, тоже позавтракать, пока папа боролся с сонной Ленкой, пытаясь её умыть.

– Посмотри на себя! – укорила меня мама, – На кого похож! Явно сегодня ты на девочку не похожа.

Ну и ладно. По крайней мере, сегодня отец не потащит тебя в больницу. Придумал, тоже. Сегодня будем жребий тянуть. Ты тоже. Две одинаковые спички будут означать решение.

Мама помолчала.

– Отведёшь Лену в садик, потом в школу. Нигде не задерживайся... Вот что ты скажешь, когда тебя спросят, кто тебя так отделал?

– Успокойся, мама, никто не спросит, никому до меня нет дела.

– Ну и хорошо. Сегодня, я думаю, определимся, наконец, с тобой.

– Мама, – решился я, – ты, вот, хочешь, чтобы я был девочкой. А я стану мальчиком. Ты не будешь меня любить?

Сначала мама снова хотела побить меня, потом задумалась, и ничего не сказала, наверно, ещё не решила. А я подумал, что ничего не изменится. Я и сейчас больше мальчик, а, благодаря Ленке, в девочку наряжаюсь, тоже, когда чувствую себя мальчиком. Мама хочет поиграть с девочкой, а я в это время... Когда я девочка, хочу приласкаться к маме, Ленка заставляет надевать мальчишескую одежду, иначе расскажет, что у меня раздвоение личности.

Дождавшись Ленку, повёл её в детский сад. Сегодня Ленка была молчаливой и задумчивой, не пыталась никуда сбежать, чтобы я погонялся за ней, не обзывалась нехорошими словами. Она крепко держала меня за руку, наверно, что-то поняла.

Когда все спали, я собрал пакет, в который положил свою и Сашину одежду. Не всю, так, чтобы не бросалось в глаза, что шкаф пустой.

Перед уходом мама проверила мой рюкзак, ничего не сказала. Ленка тоже следила за мной, но я всё же умудрился запихать пакет в свой рюкзак. Я всё равно уйду. Если Женька меня не примет, пойду, куда глаза глядят. Если Женька откажется от меня, то и клятва будет недействительна.

«Саша, ты не боишься?» – спросил я сестру. «С тобой я ничего не боюсь. Только не покидай меня».

Я мысленно усмехнулся, приласкал сестрёнку, и пообещал, что мы будем жить счастливо, но не долго, и умрём в один день. Сестрёнка на мою шутку надулась.

– Саша, – обратилась ко мне Ленка, когда прощались у ворот детского сада, – Пообещай, что никуда не уйдёшь!

Я промолчал, отводя глаза.

– Ну! – требовательно сказала Ленка. Если бы она не напирала, я, может быть, и промямлил что-нибудь, но Ленка опять стала прежней врединой, поэтому я решительно посмотрел ей в глаза, и сказал: – Ничего я тебе обещать не буду! Иди в группу! – и ушёл, не оглядываясь.

В школе на меня бросали заинтересованные взгляды, хихикали между собой, но ничего не спросили на счёт моего помятого лица.

Только Тютя, мерзко усмехаясь, поинтересовался, когда я опять буду девочкой. Я ничего не ответил, повернувшись к нему спиной, и он ударил меня сзади по рёбрам.

В глазах вспыхнуло, я упал на колени. Ребята радостно заржали, и я услышал Женькин голос:

– Что вы над человеком издеваетесь?

Ребята изумлённо замолкли, а я постарался как можно быстрее встать, чтобы не позориться перед Женей.

– А ты кто такой?! – возмутился Тютя, – А ну, вали отсюда, пока тоже не получил!

Женя ничего не ответил, он сразу засветил Тюте в лоб. Тютя без звука упал навзничь, и не проявлял признаков жизни.

–Аут! – сказал Женька, и начал считать: – Один, два, три...

На счёте «девять» Тютя зашевелился и попытался встать. Никто не спешил ему помочь.

– Так будет с каждым, – предупредил Женька примолкший народ, – кто полезет на моих друзей!

– Смотри, парень, – предупредил Женьку один из моих бывших лучших друзей, Мишка Серков, – он гермик, будешь с ним дружить, сам замараешься!

– Это кто же вас этому научил? – с презрением спросил Женька, – Уж не это ли дерьмо? – пнул он Тютю. – Тогда слушайте меня: кто дружит с дерьмом, сам, для меня, дерьмо! Пошли, Саша.

Перемена была длинная, было время поговорить.

– Кто это тебя? – заботливо спросил Женя, – этот?

Я отрицательно покачал головой, и, собравшись с духом, спросил:

– Женя, можно, я у тебя немного поживу? – как в омут бросился, с замиранием сердца ожидая ответа.

– Так это предок тебя?!

– Ага... Предки.

– И мама, тоже?! – вскричал Женя. Я кивнул.

– Тогда, конечно! У меня своя комната, кровать широкая... – Женя почему-то засмущался, – Если стесняешься, раскладушку поставим...

– Это ты, по-моему, стесняешься, – невесело посмеялся я, – А мне нечего стесняться, у меня сестрёнка есть, она всё про меня знает, да и ты видел вчера...

– Я так рад! – облегчённо вздохнул Женька,– Наконец-то у меня появился настоящий друг! – Женя даже обнял меня за плечи, и прижал к себе. Невероятно, но мне стало очень легко и радостно от такого простого жеста.

А ведь всего год назад, у меня была куча товарищей, мы вместе играли в футбол, я водился и с девочками. Никого тогда не удивляли мои перепады настроения. Почему, интересно, так меняются люди с возрастом? Бывшие друзья смотрят на тебя, как на прокажённого. Почему? За что? Я ведь тоже человек! Был бы заразный...

– Не забудь отправить маме СМСку, – напомнил мне друг. А я и забыл! Искали бы меня везде, потом опять бы всыпали. Впрочем, я не уверен, что избежал расправы.

Я достал свой телефон, и отправил СМСки маме и папе, сообщив, что я жив и здоров, хочу пока пожить один, привести свои мысли в порядок, определиться со своим положением.

Может, отстанут, хотя бы на день, другой, тем более что на шее след от верёвки ещё был виден.

Несмотря на мой побитый вид, учителя вызывали меня к доске. Им нравились мои содержательные ответы, с удовольствием они ставили мне пятёрки. На вопрос, что у меня с лицом, я отвечал: «бандитская пуля». Всем было ясно, что говорить я не хочу.

Однако под конец занятий я был отловлен директрисой.

– Что, Саша, опять досталось? Скажи, кто тебя?

Я молчал.

– Тютюнин? – я отрицательно покачал головой.

– Значит, отец, – я отвернулся.

– Может, заявишь? Отстанут от тебя? – я поражённо уставился на директора: мне и в голову не приходило, что можно пожаловаться на собственных родителей. Повеситься, да, сбежать из дома, да, но заявить в полицию?! Я потряс ничего не понимающей головой:

– Как это?!

– Ну, как, приходим с тобой в полицию, пишешь заявление, я подтверждаю, что ты неоднократно подвергался насилию со стороны родителей, и тебя отправляют в интернат.