Текст книги "В прошлом веке… (СИ)"
Автор книги: Александр Дунаенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
Трупный яд Венички Ерофеева, релятивизм и свальный грех
Переписка с друзьями-писателями из Оренбурга по поводу выхода в свет книги моих рассказов «На снегу розовый свет…». (Екатеринбург, Средне-Уральское книжное издательство, 2006 г).
Н. Корсунов – А. Дунаенко
Союз писателей России.
Оренбургская областная общественная писательская организация.
Уважаемый Александр Иванович!
С Вашей книгой ознакомился известный российский писатель, лауреат многих Всероссийских литературных премий Пётр Николаевич Краснов. Как увидите из его рецензии, он резко отрицательно отнёсся к Вашему творчеству. Я тоже прочитал Вашу книгу и, увы, полностью разделяю мнение рецензента. Безусловно, Вы человек не без «божьей искры» но талант свой направили по ложному пути. И Вы, и Ваши поклонники глубоко заблуждаетесь, полагая, что с русской классической литературой покончено: она стряхнёт вас со своих ног, как грязь, и пойдёт дальше столь же славно, как и прежде, во имя великой духовности и нравственности в человеке.
Вы уже «большенький», и потому ничего не советую, ни к чему не призываю.
Председатель правления Н.Корсунов.
П. Краснов – А. Дунаенко
Отзыв на книгу А. Дунаенко «На снегу розовый свет…» (17а.л.)
Уж очень широк (русский) человек, не мешало бы сузить – примерно так можно выразит своими словами эмоциональную досаду Достоевского. Но вообще-то у «Человека», как понятия духовного, диапазон не так уж и велик, это остров, со всех сторон окружённый своей же необъятной животной стихией…
Как остаться человеком, хотя бы и не с прописной буквы? Сдаётся, это главный вопрос человеческой культуры вообще, и ответ она давала всегда в виде схожих систем табу, завершённых две тысячи лет назад Нагорной проповедью Христа. Выводы достаточно просты: не заходи далеко со своего «острова», на отмелях «душевной» жизни ещё можно побарахтаться, а дальше – пучина, погибель для человека…
Автор хочет доказать, что умеет плавать в этой жиже? Ходить по этому зыбуну, «яко посуху», и возвращаться назад? Мнит себя разведчиком этих «глубин»? А не получится так: два раза нырнул – один раз вынырнул? Чаще всего так он и бывает.
А с другой стороны, так ли уж нужны эти столь опасно добываемые «секреты» читателю и в открытой именно публикации? Каждый о своей трясине-пучине сам частью знает, частью догадывается – есть ли нужда выносить это на поверхность, делать фактом дневного сознания и, более того, обсуждения, публичности? И, главное, что нам даст это выставление исподнего, преодоленье и пре-ступление табу – большую свободу греха, рационализацию половых отношений и превращение любви в секс, мощный рывок рыночной сексиндустрии? Похоже, что так, другого что-то не видно. В познании человека это даже не тупик, а регресс, попятный ход, перенос «горячей» проблематики человека из ноосферы в зоосферу. Ну, «заголились» до непотребности, а дальше куда? Только в свальный грех, в извращенчество.
Менее всего хочется в чём-то переубеждать такого «продвинутого» умельца и его фанаток из предисловий. Самое слабое место автора – его цинизм, переполняющий его же якобы «светлый мир». Самоотравление в таких случаях неизбежно, «вкусненький» трупный яд Венички Ерофеева давно уже, по всему судя, в крови Дунаенко, и здесь стоит разве что посожалеть о его авторских возможностях, бывших когда-то, можно предполагать, неплохими – до соблазна, до зацикленности на сексе. И зря поклонницы «обвиняют» дунаенкову «заголенку» (в отличие от «обнаженки» художников и скульпторов – настоящих, разумеется) в интеллектуализме. «Физиологическая психологичность» – пожалуй, умение на среднем уровне владеть словом – несомненно, юморок грязного колера – да. Интеллектуальность же (истинная, полная, а не компьютерная «считалка», духовность – это нечто совсем другое; и с чего это они, раздвинуто-продвинутые, порешили, что и сами они – интеллектуалки? Интеллект – это не одни только умственные способности, а прежде всего совесть, стыд как защита частички божественного в себе, высшего. И если «местечковый менталитет в традициях Шолохова» уже недоступен их пониманью, непостижим, то лучше бы нашей люмпен-интеллигенции о нем и вовсе не упоминать.
Логика цинизма такова, что обратного хода из него считай что и нет. Вместе с релятивизмом во всем, с безбрежной половой и прочей толерантностью это, как ни странным покажется автору, вполне обустроенный им для себя тупик. Конечно, он может продолжать в том же духе и с тем же, крепчающим год от года, душком, и в нынешних читателях нехватки не будет, в потребителях, вернее; но что-нито стоящее, «выше пояса» он уже вряд ли напишет, для этого ему пришлось бы слишком усиленно притворяться и налегать на свою «технику», мастеровитость, а этим в серьезной литературе мало кого обманешь. Работа на разложение, на порок мстит прежде всего самому «работничку» – по-евангельски: горе тому, через кого соблазн входит в мир… Иронизмами тут, как ни крути, не отделаешься.
Да, пишет А.Дунаенко вполне профессионально, не без игровой затейливости, даже изощренности. Но секции «секс ради секса» в организации нашей нет и надежд на ее возникновение не предвидится.
Литконсультант П.Краснов
А. Дунаенко – Н. Корсунову
Уважаемый Николай Фёдорович!
Спасибо, что так оперативно отреагировали на мою просьбу дать оценку книге «На снегу розовый свет…». Вернее, просьба была принять меня в Союз писателей России. Потому что я книгу написал. Ну а Вы, как я думал, прочитав эту книгу, над моими вымыслами слезами умиления обольётесь и, не откладывая дела в долгий ящик, примчитесь ко мне в Слюдяное с фотографом, на белом лимузине, чтобы прямо на месте принять меня в ряды избранных. Чтобы было у меня удостоверение, что я Писатель. А то у нас тут в районе без удостоверения, просто за книжку, никто не верит.
Простите, грешен, я уже представлял себе этот белый лимузин, который задним бампером упирается в магазин, что у нас на одном краю села, а капотом – в мой дом, который стоит на другом конце.
Но – не случилось, не сбылось. Мне не только не нашлось места в калашном ряду Союза писателей России, но незатейливыми своими историями вызвал я у этих писателей гнев и осуждение.
Особенно нового для меня в этих филиппиках не было. Но вот что озадачило: столь щедрый на всяческие отрицательные определения отзыв на книгу написал Ваш, Николай Фёдорович, литконсультант Пётр Краснов. Другой же Ваш консультант, Юрий Плотников, пятнадцать лет назад дал моим рассказам совершенно противоположную оценку. Литконсультант Союза писателей Казахстана Юрий Плотников. В то время в Союзе писателей Казахстана Вы занимали высокую должность и наверняка хорошо его знаете.
Юрий Плотников, собственно, всю эту кашу с книгой и заварил. «Книгу! – стал он кричать, прочитав „Принцессу, дочь короля“ – вам нужно книгу издавать!». Дал почитать мои рассказы сатирику Медведкину (да, да, тому самому, которому путь в литературу открыл великий Райкин). Медведкин хохотал, обещал написать к книге предисловие.
Тут и Вы можете снисходительно улыбнуться, как Вы умеете: смеялись, мол, тёртые литературные волки над мальчишкой из провинции. Ан нет. Рукопись приняли в издательство, присвоили ISBN, поставили в план. Тираж ещё был обозначен какой-то, по нынешним временам, совершенно немыслимый. Потом, как водится, откладывали, переносили издание с квартала на квартал. Потом я забрал у них рукопись, потому что знакомые кооператоры пообещали выпустить книгу в считанные дни у нас, в Актюбинске.
А кооператоры меня обманули.
Так вот что я думаю, Николай Фёдорович. Вот ведь кто-то из Ваших консультантов не прав! Кто-то, мягко говоря, не разбирается в предмете, который ему доверили. Или Юрий Плотников, тот, что был в Алма-Ате, при Союзе писателей. Или – этот, оренбургский, Пётр Краснов, лауреат и дипломант.
Как хотите, а я почему-то больше верю Плотникову.
Получил я рецензию, и будто меня на тридцать лет назад в прошлое вернули.
Тогда тоже, году эдак в семьдесят шестом, устроила мне выволочку консультант из Союза Советских писателей О.Прохорова. Из самой Москвы пришёл пакет с гневными отповедями. Я ещё подумал: их что, этих консультантов, этих советских писателей, где-нибудь злят специально, чтобы они так с людьми разговаривали? Подолгу им кушать не дают? Держат в холодной ослизлой камере, и, может быть, сверху на них писают?..
А ведь я тогда тихий был. Совсем ещё белый и пушистый. Никаких там сексов, развратов и, этой, как там, у Краснова – «заголенки».
Ну, вот пара строчек из того прошлого:
Рассказ «Про Клима»:
«По-видимому, клопы расположились на теле Клима очень аккуратно, так, чтобы никого из них он не мог придавить. Клим не прогонял их. Ему нравилось, когда по утрам они собирались все вместе, единой семьёй и, по-товарищески, стараясь не потеснить соседа и не примять лапки друг другу, размещались на поверхности всего тела Клима. Если Клим спал, они устраивались у него и на веках, но только он просыпался, насекомые тут же, с готовностью, сбегали, разыскивали другие свободные участки тела и рассаживались там…».
В приложении к обязательному пакету ругательств, О. Прохорова сказала, что пишу я не то, что нужно, или, как уже спустя тридцать лет Вы, Николай Фёдорович, ещё раз подтвердили, что «талант я свой направил по ложному пути».
Вот сейчас я понимаю, как ей всё-таки было трудно точнее сформулировать в чём, собственно, заключается моя «неправильность». Образ врага был размыт, неясен. Всеми фибрами О. Прохорова чувствовала, что тут, с этим Дунаенко, что-то нечисто, но обвинить в чём-то конкретно улик явно не хватало.
В этом смысле Вашему Петру Николаевичу повезло, конечно, больше. Я стал писать об отношениях мужчин и женщин. А между ними всегда столько всего происходит, что образ врага – вот он: ну, во-первых, сама Женщина. А с ней – ну, это практически, неизбежно – секс, разврат, ну и, конечно, извращения всякие.
Я, конечно, уже предполагал, что ничего хорошего от Вас не услышу. Вот это: «Хе-хе! Ха! Ха!», ещё не видя самой книги. «Много, мол, вас сейчас развелось… писателей…». А потом, раскрыв наугад: «О! ЧЛЕН! Да я и читать её не буду!». Я тогда подумал: – А вдруг бы пришёл не я, а кто-нибудь другой. И было бы там написано, к примеру: «Но, к счастию, проворный Гавриил, Впился ему в то место роковое (Излишнее почти во всяком бое), В надменный член, которым бес грешил…».
Вот бы не повезло парнишке! Но вслух я начал оправдываться: «Вы посмотрите дальше, там не только, про член, там и про другие… органы…». Не помогло…
Вообще, прочитав Ваши рецензии, Ваш категорический и безоговорочный мне отлуп, как кандидату в члены (фу, ты, слово-то какое поганое! Ещё хуже то, на что оно в своей двусмысленности намекает… Представляю, какое чувство омерзения Вы испытываете, вынужденные прикасаться каждый день к этой гадости) да… в члены Союза писателей России – прочитав, я запутался. Я подумал: про чью это книгу Вы такое написали? Может, Вы чего напутали? Попалась к Вам в руки книга какого-то развратника, маньяка, дыбила, ну, Вы к нему – по всей строгости. А потом, по ошибке, письмецо с такими злыми словами мне и отправили…
Вот я опять рассказы свои просматриваю… «Нелюбимая»… Ну, где же тут секс:
«Выдержанно, я чуть расстегнул мокрую твою блузку, и больше в тот день у нас не было ничего.
И даже потом, когда было, я не любил, не полюбил тебя. Я любил других, а к тебе приходил через годы и месяцы, как будто впереди была целая вечность, и мы не умрём никогда, и в любой момент я могу прийти к тебе, к нелюбимой…»
Вот и всё. Опаснее в этом рассказе мест нет. Если Ваше воображение распалилось только от одного слова «было», то ведь это восприятие Ваше сугубо личное, индивидуальное.
И страшное слово ЧЛЕН, порочащее Вашу действительность, в рассказе ни разу не употреблялось.
А вот сцена из рассказа «Арбуз»:
«Среди лопухов, прямо на песке, острым сучком, я разорвал на куски арбуз, красное, сочное корейское чудо. Это был самый вкусный арбуз в моей жизни. Мы с Алиской окунали лица в хрустящую сахарную мякоть, не прожевав, целовались. Излишки сока текли по Алиске, я их собирал губами – и не было никаких излишков. Я кружил её на руках, я отнёс Алиску к тёплому ручью и там целовал, целовал, целовал. Импортные плавочки совсем растворились в воде, я увлёк Алиску на берег.
Никто не мешал. Ни бабка. Ни мороз. Ни одинокий путник. Я самовыражался, как мог. Даже Алиска мне не мешала. Мне бы остановиться… Забыл, что это мы для них, а не они для нас. Я выпил Алиску залпом…».
Где тут секс, Николай Фёдорович? В слове самовыражался? Выпил?
И где Вы с Петром Николаевичем тут грязь нашли?
Почему-то «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына вспомнился. В советском концлагере показывали для заключённых фильм. То ли «Свадьбу с приданым», то ли «Свинарку с пастухом». Какое-то партийно-целомудренное, идеологически выдержанное, кино. Так вот. После просмотра весь пол в зрительном зале оказался забрызганным спермой.
Никак нельзя предугадать, как твоё слово отзовётся.
А то ещё у кого-то из античных авторов забавный был описан эпизод. Во время всенародного праздника, Дня богини Венеры, решили по традиции, эту самую Венеру, в виде статуи, по улицам пронести. А какой-то шалун, улучив минутку, подобрался к статуе поближе, прильнул к ней и постарался получить своё мужское удовольствие. С одной стороны, его будто бы и понять можно: Венера женщина красивая, всё при ней, да к тому же, ещё и голая. Ну, подумаешь – из мрамора. У каждого свои недостатки.
Оно ведь, не всякому человеку доступно откровение, что изображение обнажённой женщины на картине, высеченное из камня, или же её описание в художественном произведении не обязательно направлено на немедленную мастурбацию. И некому подсказать иному пытливому искусствоведу (восполнить ему пробел в воспитании), что ежели сдержать в себе первый порыв, слегка остыть, охолонуть, то можно в себе и какие-то другие чувства обнаружить…
Возможно, доселе совсем ещё и не изведанные…
И вот у меня сомнения.
Может быть, Вы, Николай Фёдорович, как и обещали, и правда, ничего из моих рассказов так и не прочитали, доверились профессиональному литератору Краснову? Потому что одушевлённый читатель обязательно остановился хотя бы на статье об Амантае Утегенове. Он (Амантай) живёт от Вас в двухстах километрах. Не захотелось ли Вам встретиться с ним, просто поболтать, попросить выступить перед Вашими оренбургскими поэтами?
«Кто я?
Цивилизация белка?
Или плевок случайный?..»
«Я одинок, как запятая
В конце стремительной строки…»
Не впечатлило?
В Вашем окружении, что? – полно таких поэтов? Или захлестнул, засосал уже Вас безнадёжно «местечковый менталитет» и всё, что за глухими воротами Вашего Областного Союза – во внешнем мире – жалкий лепет дилетантов и графоманов?
…Да и какой-нибудь из моих рассказов должен же был задеть, царапнуть у Вас хотя бы одну струнку?
А ведь и получилось (если Вы, правда, читали книгу), что все рассказы показались Вам на одно лицо, как китайцы, и, действительно, всё время только одну струнку и задевали.
Я всматриваюсь в свои рассказы, перечитываю, наверное, уже в сотый, в тысячный, раз. Ну, не нахожу я в них того, что вызвало в Вас такую бурю возмущения.
Простите, Николай Фёдорович, но, кажется, временами Вы выпадаете, перестаёте чувствовать собеседника. Что ли от величия своего? Оттого ли, что в Оренбурге Вы – признанный прогрессивной общественностью, классик? Что сам Михаил Александрович Вас, в гроб сходя, благословил?
Ведь вся эта риторика, все речевые штампы, шаблоны, с помощью которых Вы с Петром Николаевичем объясняли мне мою несостоятельность, – они хороши для выступления на собраниях, для митингов. Чтобы, указывая на меня пальцем, пудрить кому-нибудь мозги.
Возможно, для доклада где-нибудь на Съезде Советских писателей.
Вы вообще-то понимаете, хотите ли понимать, о чём мы с Вами разговариваем? Вы меня слушаете? Слышите? Любите ли Вы женщин? Смеётесь ли, когда Вам рассказывают анекдоты? Или – только над «приличными»? Типа: «Возвращается муж ночью домой из командировки, заходит к жене в спальню, а там – ничего интересного»?.. Что? Всё равно не смешно?
Как Вы вообще относитесь к устному народному творчеству, к фольклору? Не тянет ли запретить, отредактировать, выступить в печати с суровым осуждением? Или фольклор отдельно – литература – отдельно? Ваша литература?
Не бросает ли Вас в холодный пот оттого, что в снах приходится иногда видеть такое, из-за чего литературный критик Ваш, Пётр Николаевич, если бы узнали, то никогда бы больше не подали Вам руки?..
Пробовали ли Вы работать над собой, чтобы Вам никогда не снилось ничего такого?..
Кто для Вас Пьер Паоло Пазолини – пошляк, режиссёр порнофильмов, или Великий Мастер? Какая половина тела – верхняя или нижняя включается у Вас при просмотре его работ? (Хотя по части выше-ниже пояса, опять простите, это не к Вам, хоть Вы и подписались, а к Петру Николаевичу).
Видели ли Вы «Империю чувств» Нагиса Ошимы?
А как Вам фильмы Киры Муратовой, где нет-нет, да и проскользнёт «заголенка»?..
Или Вы уже мессия и у Вас – миссия?.. Вразумлять, воспитывать, указывать единственно правильный в литературе путь?..
В Журнале «Гостиный двор», в № 18 за 2005 г., Вы опубликовали статью «На родной земле». Вступление – чуть ли не плач по Союзу Советских писателей. «Кое-кто хочет забыть, принизить…». Ну, понятно – был он Вашим кормильцем, с ним связаны Ваши лучшие годы. Но что хорошего было в Вашей советской литературе? Кастрированной, дистиллированной, а потом ещё – отфильтрованной. Если и появлялось что-нибудь приличное, вроде «В Окопах Сталинграда», «Чевенгур», «Один день Ивана Денисовича», так оно, если не сразу, то через время становилось антисоветским. В 70-х годах прочитать «Мастера и Маргариту», «Театральный роман» можно было только в сброшюрованных страничках из «Нового мира», а за хранение «Роковых яиц», «Собачьего сердца» сажали в тюрьму.
Язык советской литературы был более всего приспособлен для контактов с властью (уж каких, пусть там Пётр Николаевич пофантазируют) и, таким образом, к русской классической литературе, если и имел отношение, то неприлично опосредованное. Писалось всё с оглядкой на партию, которая себя называла мудрой и на органы, которые называли себя справедливыми.
Советский писатель – успешно мимикрирующая особь. С уходом коммунистов из власти совписы быстренько сменили вывеску и уже не с красными флагами, но – с хоругвями пошли в новую жизнь. Теперь уже – как Союз писателей России.
И, что забавно, даже картины современной жизни им удаётся складывать из пазлов сталинской эпохи.
И как-то это всё ладненько, без скрипа, увязывается с рассуждениями о Нагорной проповеди.
Скажите, Николай Фёдорович, а в Вашей организации креститься с КГБ в один день начали? Или чуть позже – по сигналу?
Вы среди прочих находились в своём Советском Союзе писателей, как в палате, где чистый, обработанный ультрафиолетовыми лучами, воздух. Не настоящий. Но это – Ваш воздух. Вы к нему привыкли и хотели бы заставить всех дышать воздухом Вашего литературного морга, безжизненной этой дрянью.
И – кто не с Вами – тот против Вас.
У Вас – Шолохов, Симонов «и сотни других».
У меня – Мандельштам, Булгаков, Пастернак, Ахматова, Платонов, Довлатов, Высоцкий, Хармс, Бродский, Гумилёв, Аронзон, Бунин, Цветаева, Домбровский, Солженицын, Венедикт Ерофеев – писатели, не имеющие никакого отношения к советской литературе. Но это – Русская литература. Да, именно та, которая, как Вы верно изрекли, «пойдёт дальше столь же славно, как и прежде, во имя великой духовности и нравственности в человеке». Но вот кого при этом она будет отряхивать с ног, решать не Вам. Простите, Николай Фёдорович, но не тот у Вас уровень. Не тот масштаб.
Я понимаю, Вам уже под 80. Но Вы продолжаете руководить писательской организацией. И – ничего не знаете, да и знать не хотите о современной литературе. «Хе-хе! Ха-ха!» сказали вы, услышав от меня о существовании в Интернете сайта Проза. ру.
Да, конечно, Вы выше этого. И Вам ничего не говорят имена О.Петров, Борис Гайдук, Сергей Алхутов, Фурта Станислав, Scriptor, Анна Прудская. Вы не знаете о поразительной прозе Владислава Ивченко, Вам наплевать на то, что Европа читает книги автора Прозы Андрея Геласимова – у Вас в Оренбурге свой писательский хутор, где живёте Вы со товарищи, подобно русским староверам в Латинской Америке. Без телевизоров и Интернета. Утюги – на угольях. А из электроприборов – только лампочка Ильича.
Поднимите веки! На дворе не только другое лето – там качественно новое поколение. Не пуганное. Молодые юноши и девушки – они уже в двадцать лет перечитали множество книг, названия которых нам с Вами и не снились. Они знают языки, их кругозор не ограничен рамками марксистской философии, книжками советских писателей о цементе, бесполой любви и вечной битве за урожай.
Ваш литконсультант походя, уничижительно отозвался о женщинах, написавших предисловия к моей книге.
«Фанатки из предисловий… и с чего это они, раздвинуто-продвинутые, порешили, что и сами они – интеллектуалки?»
«Раздвинуто-продвинутые» – это у него смешной юмор такой. Очень чистого колера фразочка. Почти, как у самого Петросяна.
Живой же человек. Тоже иногда сострить хочется.
Наверное, всё-таки, у Петра Николаевича какие-то комплексы по отношению к женщинам. Что сделали они ему? Или – не сделали?
Иначе откуда такая озлобленность? Да и мысль, слегка усложнённая, вызывает у него раздражение.
Вот я совершенно спокойно отношусь к тому, что во многом женщины, нас, мужчин, превосходят. Уж так устроил Господь, и нам нужно к этому подстраиваться, не теряя лица.
У нас ведь с Петром Николаевичем, как я смею догадываться, даже музы выглядят по-разному.
У коллеги она в «исподнем». На которое, если взглянуть при дневном свете, сделать «фактом дневного сознания», то, по осторожному предположению, волосы могут встать дыбом.
Но ейное «исподнее» скорее может стать непреодолимым препятствием на пути к совершению греха, потому и творчество в этом смысле выглядит у Петра Николаевича абсолютно безукоризненным.
У меня же Муза – в красивом белье, не чужда лёгкой косметики. От неё приятно пахнет…
Конечно, что тут потом напишешь…
А «фанатки»… Вы знаете, мне было очень приятно, что книгу «На снегу розовый свет…» украсили предисловия женщин, которых так, с присущей ему деликатностью, назвал мой литературный судья.
Александра Валаева, Лара Галль, Милла Синиярви – это цвет Прозы. ру.
Лара Галль – «Королева Прозы 2005 г».
Если на страничку Лары собрать все звания и награды, которые присуждались ей в Сети, то страничка просто лопнет.
Допускаете ли вы, Николай Фёдорович и Петр Николаевич, что литературные способности Лары отмечались кулуарно, компанией пэтэушников?
Уверен, что если бы за парту посадили писать сочинение Петра Николаевича и Лару, то «известный российский писатель и лауреат» просто бы «не потянул».
Снизойдите, Николай Фёдорович – загляните на Прозу к нам, убогим. Поучаствуйте в форумах. Выскажитесь. Выдайте пару абзацев. Догадается ли кто по одним Вашим текстам, что Вы – классик? Без дополнительных пояснений, что Вы – Член Союза, Председатель и прочая?..
Ну вот. Вроде, как и всё. Извините, если что не так.
Никого «раздвинуто-продвинутым» в ответ не обозвал. На чём кто зациклился, постарался оставить без внимания. Если мои оппоненты хотят, то я даже могу согласиться с тем, что и словом я не владею и юморок у меня так себе.
В общем, ударили меня по правой щеке – подставляю левую.
С уважением – тоже оренбургский писатель -
Александръ Дунаенко.
P.S. Жаль, что мы с Вами, Николай Фёдорович, на память не сфотографировались. А вдруг, я – будущая слава и гордость Оренбургщины?
Вы бы потом, листая семейный альбом, хвалились внукам и правнукам: – Вот, мол, тут я – и Михаил Александрович Шолохов. А тут я – и Александр Иванович Дунаенко. Ну, да, тот самый. Мы с ним когда-то переписывались…
Послесловие
Вот я заметил одну особенность своих рассказов, которая, хоть это может показаться и странным, мне льстит.
В своём большинстве у тех читателей, которым они нравятся, очень высокий показатель IQ. Выше, и иногда намного выше, чем у меня самого. Виктор Ганчар, Константин Смольников, Анастасия Галицкая, Виктор Винчел… Мне интересно с ними общаться, читать их произведения. Кроме литературной одарённости, это ещё и высокообразованные люди. На сегодняшний день они – «мои университеты».
Выбравшись из своей деревушки, притащился я за четыреста километров в Оренбург в надежде встретиться с собратьями по перу, испытать радость живого общения.
Встретился. Испытал. Живого общения больше не хочу. Хочу обратно в Интернет, на Прозу.
А насчёт книги. И – сурового ответа мэтров и корифеев оренбургской литературы…
Нет, конечно, дело тут не в эротике, которая в разной мере (конечно, чего уж тут отпираться) присутствует в большинстве рассказов сборника «На снегу розовый свет…».
А как же в других, где эротики нет?
Я ещё хотел поспорить, привести примеры. Потом вдруг себя остановил. Зачем? Ведь смысл рассказов моими критиками просто не усваивается. Мы с ними пишем, говорим, живём на разных языках. И в разных странах.
Чего я хотел? Чего ожидал от правопреемников Союза советских писателей? Кто для них я? – Выскочка из глубинки, взявший на себя смелость, нет – наглость назвать себя писателем!
Но – не понимать Венедикта Ерофеева?! Не слышать, не почувствовать его текстов?!
Человека. Личность.
Писателя, к имени которого прикасаться нельзя, не помыв прежде руки.
И ещё попытаться швырнуть камнем в его бессмертие?..
Они его физически ненавидят за гениальность.
За инакомыслие.
За то, что на его фоне их просто нет.
