Текст книги "Звезды против свастики. Часть 1"

Автор книги: Александр Антонов

19-май-40. Битва за Британию

Ощущение было неприятным. Впервые хозяин Альпийской крепости, что вознеслась на неприступной скале в сотне километров от Мюнхена, чувствовал себя в горном убежище незащищённым. И, что самое обидное, опасность исходила не от врага. Гитлер смотрел в разгорячённые глаза своего заместителя по партии, слушал безумную речь Гесса, и не понимал, как ему следует поступить? И ведь угораздило его остаться на открытой террасе с этим психом один на один. Ближайший охранник шагах где-то в тридцати, а низкий парапет, за которым пропасть, совсем близко, шагах в пяти. Способен ли этот сумасшедший наброситься на него и утянуть за собой в бездну? Вряд ли. Но рисковать не хотелось.

Гесс истолковал колебания Гитлера по-своему.

– Доверьтесь мне, мой Фюрер! – воскликнул он. – Я сумею убедить англичан, в чьих жилах течёт та же кровь, что и у нас, в целесообразности заключения мирного договора, по которому каждая из великих наций остаётся при своих интересах!

Гитлер поймал себя на мысли, что слова Гесса больше не кажутся ему такими уж безумными.

– А как же Черчилль? Ты ведь понимаешь: пока он у власти, я не могу пойти на переговоры.

Лицо Гесса озарилось надеждой, он уловил перемену в поведении Гитлера и поспешил с заверениями:

– Он подаст в отставку, мой Фюрер! Я сумею убедить англичан, что это тоже в их интересах.

«В конце концов, что я теряю, если разрешу этому самоубийце сунуть голову в пасть британскому льву?» – подумал Гитлер.

– Хорошо, – сказал он. – Коли так уверен в успехе – лети. Но помни: в случае провала миссии я от тебя отрекусь, а в Рейхе ты будешь объявлен сумасшедшим.

– Так вот для чего ему понадобились уроки пилотирования… – задумчиво произнёс Геринг, после того, как Гитлер ознакомил его и Геббельса с замыслами Гесса.

– То есть он действительно может долететь до Англии? – уточнил Гитлер.

– Вполне, – кивнул Геринг.

– Тогда пусть летит, а ты, – обратился Гитлер к Геббельсу, – готовься дискредитировать Гесса, коли в том возникнет необходимость.

* * *

В конце весны 1940 года Уинстон Леонард Спенсер Черчилль (пока не сэр, но калач в политике уже весьма и весьма тёртый) сменил проворонившего Гитлера Чемберлена на посту премьер-министра Великобритании.

* * *

9 мая 1940 года на квартире Жехорских собрались одни попаданцы. Исключение сделали только для Евгении, которая, став женой Михаила, была посвящена в их историю.

Взглянув на накрытый стол, Глеб с беспокойством обратился к Ольге:

– Как у нас дома с продуктами?

– Да вроде нормально… – осторожно ответила введённая в недоумение женщина. – А что?

– А то, что ежели чего не хватает, то в нашем гастрономе не купишь, – назидательно произнёс Глеб. – Видишь, Шеф все продукты скупил.

– Васич! – шумно выдохнула Ольга. – Ёшкин каравай! Иди ты со своими шуточками, напугал!

– Ага, тебя напугаешь, – загоготал Глеб, – так я и поверил!

«Эк их отпустило-то, – подумал Николай, который наблюдал за друзьями с добродушной улыбкой. – А, с другой стороны, где ещё расслабляться, как не в кампании старинных друзей?»

– И что тут происходит? – раздался за спиной любопытный голос. Михаил, закончив инспектировать кухню, появился на пороге залы.

– Да вот Васич сетует, что ты весь гастроном скупил, – пояснил Николай.

– Завидует? Это нормально! Гости дорогие, прошу к столу!

Наблюдая за тем, как разливается по хрусталю коньяк и раскладываются по фарфору закуски, Михаил крикнул в сторону кухни:

– Женечка, тебя ждём!

– Иду! – откликнулась Евгения, и через несколько секунд действительно предстала перед гостями, гордо внеся в залу огромный живот. – Гуся в духовку заряжала, – пояснила она, занимая место за столом, – прислуга ведь на сегодня отпущена. – Евгения взяла в руку фужер с лимонадом: – Я готова!

Михаил поднялся с места.

– Други мои! Традицию собираться в этот день за праздничным столом мы перенесли из того, теперь уже очень далёкого от нас мира. За Победу!

Евгения отметила, с каким особым чувством произнёс муж слово «Победа», как просветлели лица друзей, в едином порыве сдвинувших над столом рюмки в торжественном и – или ей это показалось? – печальном звоне. Жене нравилась эта компания, когда собиралась именно в таком составе. Тогда над столом постоянно витал ореол какой-то таинственности, а её саму не покидало чувство сладкого страха (Евгения сама придумала такое определение, не уверена, что сделала это верно, но ничего другого на ум не шло). Вот и теперь Мишук провозгласил тост за какую-то таинственную победу, и все, кроме неё, его поняли.

– А что за победа? – не утерпевши, шёпотом спросила Евгения у Ольги.

У той в глазах появилась столь несвойственная крайне решительной женщине растерянность, Ольга напряглась, подбирая слова, но в дело вмешался Михаил.

– Позже, Женечка, чуть позже, – тихо, только для неё и Ольги произнёс он, и тут же провозгласил очередной тост:

– А теперь, уже по здешней традиции, давайте выпьем за то, чтобы никто, кроме нас, во всей великой и необъятной стране никогда не отмечал этот праздник!

В голове у Евгении, казалось, лопнул пузырёк от шампанского, хотя пила она по-прежнему лимонад. Милый Мишук! Он принял посылаемый её сознанием сигнал SOS и тут же поспешил на помощь. Приобнял за плечи и обратился к почтенному собранию:

– Други мои! Женечка первый раз отмечает с нами этот день. И хотя она посвящена в обстоятельства нашего появления в этом мире, про День Победы я ей пока не рассказывал. Так что вы ешьте и, не побоюсь этого слова, пейте, а я тем временем кратко введу жену в курс дела.

Такой страшной сказки Евгения в своей жизни ещё не слышала. А ей-то, самонадеянной дурёхе, казалось: после того, что произошло с Юлией, она не понаслышке знает, что такое настоящий ужас. Но оказалось, когда нечто подобное творят с целой страной – это во сто крат страшнее.

Евгения не заметила, что постепенно в рассказ Михаила свою лепту стали вносить и все сидящие за столом. Честно говоря, Женя с удовольствием утопила бы обуревавшие её чувства в коньяке, но поздний срок беременности исключал алкоголь. К своему огорчению, она оставалась трезвой. Чего нельзя сказать о сказителях. Когда Михаил водрузил флаг Победы над поверженным Рейхстагом, заметно осоловевшая Ольга предложила:

– А давайте «нашу»!

Нашей в этой кампании и только в этот день считалась песня, которую так любили петь пережившие Великую Отечественную войну их матери и отцы. Правда, с той поры в каких-то куплетах поменялись слова, а какие-то и вовсе забылись…

 
Редко, друзья, нам встречаться приходится,
Но уж коли довелось,
Вспомним, что было, выпьем, как водится,
Как на Руси повелось
 
 
Выпьем за тех, кто неделями долгими
В мёрзлых сидел блиндажах
Дрался на Ладоге, дрался на Волхове,
Не отступал ни на шаг!
 
 
Выпьем за тех, кто командовал ротами,
Кто умирал на снегу,
Кто в Ленинград пробирался болотами,
Горло ломая врагу!
 

Женя слушала, как сидящие за столом старательно вытягивают мелодию, и молчала, она ведь не знала слов. А хоть бы и знала… Комок в горле, и слёзы, собравшиеся у набухших век, вряд ли позволили ей произнести хоть слово и не разрыдаться. «Господи, что же у них там творилось?» – думала она. – Ведь это за её родной Питер, зачем-то переименованный в ТОМ времени в Ленинград, умирали герои этой песни. Умирали, но победили!

 
Встанем и чокнемся кружками стоя мы,
В братстве друзей боевых
Выпьем за мужество павших героями,
Выпьем за славу живых!
 

Песня смолкла, и Ольга наклонилась к промокавшей платком глаза Евгении:

– Ну, теперь поняла, что за победа?

– Нет, – помотала головой Женя. – Не понимаю, как вы могли, как вы посмели победить такой ценой?!

За столом установилась оглушительная тишина, как на фронте, перед началом артподготовки. Потом Михаил каким-то глухим голосом спросил:

– Что ты имеешь в виду? Поясни!

– Поясняю! – Евгения вскинула голову. – Напомните мне: каковы потери на полях сражений?

– Считай, что сопоставимы, – ответил Глеб.

– Но с нашей стороны всё равно больше? – За столом промолчали. – Ладно. А каковы потери среди мирного населения.

– У немцев что-то порядка 1 500 000, – сказал Ёрш.

– А у нас.

– Почти 27 000 000…

– И из этих 27 000 000 каждый десятый мой земляк, житель Петрограда? Как вы могли допустить, чтобы вас гнали аж до самой Волги и Каспийского моря, в то время как Петроград три года оставался в блокаде?!

– Ленинград.

– Что?

– Тогда он назывался Ленинград, – повторил Михаил. – И не нас тогда гнали, впрочем… тут ты права – нас. Теперь ты понимаешь, что означает наш второй тост?

– Понимаю, – вздохнула Евгения. – Извините, ребята.

– Ну что ты, – успокоила её Ольга, – тебе простительно задавать такие вопросы.

– А что, есть кому не простительно? – удивилась Евгения.

– Есть, но не в ЭТОМ времени. И давайте закроем тему. Обсуждать это ЗДЕСЬ – только душу травить! – Глеб налил и резко выпил.

– А ТАМ, думаешь, уже обсуждают? – спросил Николай.

– Наверняка! – убеждённо боднул головой Глеб. – Если не дети, то внуки и правнуки всегда пытаются оправдать поражение отцов и дедов!

– И чёрт с ними, – махнул рукой Николай. – Главное, что тогда фашизм вырвали с корнем!

– А теперь? – спросила Евгения. – Война тоже будет?

– Война уже идёт, – напомнил Глеб. – И наше участие в ней предопределено. Только побеждать мы в этот раз намерены малой кровью!

– А ты уверен, что у вас получится?

– Уверен – мало, Женечка, убеждён!

……………………………………………………………

Из сообщений ТАСС. 1 мая по согласованию с норвежским правительством на территорию северной Норвегии введены финские войска. 10 мая германские войска перешли границы Нидерландов, Бельгии и Люксембурга. 14 мая голландская армия прекращает сопротивление, боевые действия ведутся на территории Франции. 26 мая прижатая к Ла-Маншу крупная франко-британская группировка начинает эвакуацию из Дюнкерка. 28 мая бельгийская армия прекращает сопротивление. 30 мая в районе Тромсё устанавливается демаркационная линия, разделяющая германскую и финскую зону оккупации.

…………………………………………………………….

19-июнь-40. Битва за Британию

– Полетишь на «Святогоре» прямо над Германией, – сказал в конце напутствий Александрович, – и путь сократишь, и должный эффект на британцев произведёшь. – Александрович сделал паузу, чтобы не вязать одно с другим, и совсем по-свойски спросил: – Как Женя?

– А то ты не знаешь? – вздохнул Жехорский, – Со дня на день родит…

– Так ей вроде не впервой… – начал Александрович, но по выражению лица Жехорского быстро определил, что шутка не катит, и пообещал взять роды под личный контроль. Ничуть этим не успокоенный Жехорский покинул кабинет президента, добрался до автомобиля и велел шофёру ехать прямиком «к Грауэрману».

Женю Михаил отвёз в элитный роддом ещё вчера вечером: чего ей одной на сносях дома сидеть? И переговорили обо всём тоже загодя. Теперь посидели, держась за руки, повздыхали, каждый о своём. Потом Михаил встал, сказал, виновато глядя на жену:

– Пора.

– Летишь сегодня? – спросила Женя.

Ни спрашивать об этом, ни, тем более, отвечать на подобный вопрос, нельзя. Но в данный момент спокойствие Жени для Жехорского дороже каких-то там гостайн, и он ответил без утайки:

– Только заеду домой за вещами – и сразу на аэродром.

Ох, уж мне это пресловутое «смеркалось». Однако когда машина Жехорского въехала в Кубинку, именно смеркалось. Для пущей безопасности лететь решили ночью.

В неспешных подмосковных сумерках вид шестимоторного «Святогора» (по три ТВД на крыле) Жехорского впечатлил. Подумалось: «Рядом с этой махиной «Невский», верно, смотрится как истребитель возле бомбовоза». Но рядом с дальней рулёжкой иных самолётов не было, сравнить, стало быть, не с чем, и мысль, не найдя подтверждения, обиженно растворилась.

До трапа Жехорского провожал лично Чкалов. Авиационное соединение, которым командовал прославленный ас, по-прежнему называли «чкаловским полком», хотя, по правде сказать, оно (соединение) по размерам могло поспорить с авиадивизией. Но что прижилось, то прижилось, а мысль «по чину ли командовать полком генерал-лейтенанту авиации?» приходила разве что в самые дотошные головы.

Экипаж, выстроившийся возле трапа, был под стать самолёту: целых семь человек. Во время представления, когда прозвучала фамилия второго пилота «гвардии старший лейтенант Абрамов», Жехорский лишь глазами поздоровался с крестником.

Настоящий сюрприз ждал внутри. Там оборудовали настоящий пассажирский салон! Глядя на улыбающиеся симпатичные мордашки двух стюардесс, Жехорский едва удержался от соблазна протереть глаза.

Вскоре после набора высоты второй пилот попросил разрешения покинуть кабину. Экипаж заулыбался, а командир вместо уставного «разрешаю» или «отставить» сказал иное:

– А мы всё ждём, когда же тебе надоесть характер держать? – Глянул на вытянувшееся лицо молодого офицера и добродушно добавил: – Да иди уж, обнимись с крёстным! Полчаса тебе хватит?

– Так точно! – машинально ответил Глеб, осторожно переступая через вытянутые ноги бортмеханика. Он искренне недоумевал: откуда у них в городке всё всем про всех известно? Вот и про дядю Мишу старший лейтенант Абрамов, помнится, не распространялся. Однако недоумение сие объяснялось очень просто: не был лейтенант Абрамов женат. А был бы, как большинство членов экипажа, то через жену узнавал бы и не такое. Офицерские жены – сила великая! Особливо по части сбора и распространения интимной информации.

… – А я, честно говоря, был уверен, что полечу на бомбардировщике!

– Ну, что ты, дядя Миша! – рассмеялся Глеб. – В нашем «хозяйстве», по счастью, не один «Святогор». Помимо пассажирской модели есть и разведчик, ну, и бомбардировщики, конечно.

– А на какой высоте мы летим?

– Сейчас на высоте 8 000 метров, – ответил Глеб, – но после пересечения границы сменим потолок.

– Полетим выше? – уточнил Жехорский, – а насколько?

– Чтобы ни зениткой, ни самолётом не достали, – уклонился от прямого ответа Глеб. – Ладно, дядя Миша, мне пора. Будем пролетать над Берлином, мы тебя оповестим!

Видно, он основательно задремал, раз стюардессе пришлось его слегка тормошить.

– Да… Что?

– Подлетаем к Берлину, товарищ Действительный государственный советник.

– Спасибо! – Жехорский прильнул к иллюминатору.

Внизу ничего, кроме темени. Но вот впереди показались и стали набегать огоньки. Сначала немного, потом всё больше и больше, пока, наконец, внизу не раскинулся переливающийся огнями ковёр.

«Никакой светомаскировки, – подумал Жехорский. – Они ничего не боятся. Надолго ли?»

* * *

Сэр Уинстон Леонард Спенсер-Черчилль премьер-министром был начинающим, но политиком прожжённым. До начала аудиенции, которую он назначил посланнику президента СССР, оставалось несколько минут, хватит, чтобы выкурить сигару и ещё раз обдумать сложившуюся ситуацию. После капитуляции Франции, растерзавший за считанные месяцы Западную Европу и Скандинавию зверь хищно скалил клыки по ту сторону Ла-Манша. Казалось, ещё немного, и он (зверь) кинется в воды «Английского канала», или перелетит по воздуху, и обрушится всей до сей поры несокрушимой мощью на Британский острова. Чего скрывать, многих, включая министра иностранных дел лорда Галифакса, это пугало, многих, но не его! Британия всё же не Франция. Это блюдо фашистскому зверю не по зубам – подавится!

Однако неожиданный прилёт Гесса слегка озадачил сэра Черчилля. Он так и не пришёл пока к определённому выводу, что это: действительно попытка достичь мира и понимания между Британией и Германией, или сумасбродная выходка психа-одиночки? В конце концов, джентльмены так переговоры не ведут!

Другое дело – Госсекретарь Жехорский. Прилетел на самом могучем в мире самолёте – Черчилль не утерпел, взглянул на это чудо из окна автомобиля, – притом перелёт совершил прямо над Германией, лишь из тех соображений, что так короче. Такая демонстрация мощи впечатляла. К тому же между Великобританией и СССР, после того как на союзную территорию отошла большая часть польских войск, существовало тайное соглашение о том, что лагеря, в которых содержатся польские военнослужащие, будут отличаться от обычных лагерей для интернированных. И пока русские придерживаются этого соглашения. Распорядок дня в лагерях для польских солдат мало чем отличается от распорядка дня обычных военных лагерей. Более того, польские солдаты иногда получают в руки оружие, чтобы не утратить навык обращения с ним, правда, под присмотром русских инструкторов. И всё же – Черчилль поморщился – русские не лучшие союзники для Британии, так установилось веками, а что может быть выше традиций? Только высшая целесообразность! Что ж послушаем, что русские имеют нам предложить…

– … И, наконец, СССР готов поставить в Британию большую партию зенитных орудий, вместе с польской прислугой.

– А как насчёт истребителей? – спросил Черчилль.

– Увы, – развёл руками Жехорский. – Истребители не относятся к военной технике, предназначенной исключительно для обороны. Боюсь, Финляндия наложит вето на такие поставки.

– Но ведь финская армия, заняв часть норвежской территории, препятствовала продвижению германских войск в Северную Норвегию?

– Тем не менее Финляндия официально по-прежнему остаётся торговым партнёром Германии.

– Хорошо, господин Госсекретарь, – кивнул Черчилль, – правительство Его величества рассмотрит ваши предложения. Один вопрос. Вы сказали про польскую прислугу для зенитных орудий. У поляков так много зенитчиков?

– Нет, господин премьер-министр, – улыбнулся Жехорский. – Просто в нашем распоряжении имеется достаточное количество комплектов польской формы!

Между Великобританией и СССР было подписано секретное соглашение о совместном противодействии распространению фашизма.

Рудольф Гесс был объявлен в Германии сумасшедшим.

И жизнь, и слёзы, и любовь…

Машаня сопротивлялась отчаянно. Однако сил у девушки всё же поменьше, чем у крутившего ей руки мужика. И они (силы) уже стали её оставлять, а липкий животный страх, тот, наоборот, рос, и противный голосок его становился всё слышнее и отчётливее: «Ну, разве ж тебе, деваха, с этаким бугаём справиться? Потрепыхаешься ещё немного, а потом возьмёт товарищ майор своё, то есть твоё, сокровенное, не для него бережённое». Эта мысль Машаню и добила. Если до того она лишь губу кусала, то теперь хлынули из глаз слёзы, которые, как известно, сил в борьбе не придают. Знал о том и майор, потому и расплылось его потное лицо в довольной улыбке. Только рано он радовался.

Слетела под могучим ударом с петель дверь, раздался рык разъярённой тигрицы: «Ах, ты, паскуда!», и опустилась на затылок майора рукоять наградного пистолета, враз избавив его от сознания, а, стало быть, и от похоти. Потому и не вспомнил он потом, как сдёрнули его с кровати на пол, где прикрывалась руками едва не изнасилованная им девушка, как два здоровых спецназовца с трудом оттащили от его тела генерал-лейтенанта Абрамову, но та успела изо всей силы пнуть его в причинное место, чем нанесла мужскому достоинству непоправимый урон.

– Сиди! – Сталин махнул рукой Судоплатову, который попытался вскочить, как только увидел, что председатель ГКО вышел из-за стола. – Я буду вставать, садиться, ходить по кабинету, курить трубку – ты ведь не куришь? Молодец! – а ты сиди…

Сталин отошёл к окну, чуть отодвинул занавес, что-то высматривая. Не поворачиваясь к Судоплатову, спросил:

– И что мы со всем этим делать будем?

Поскольку Судоплатов выжидательно молчал, Сталин повернулся к нему и, усмехаясь в усы, пояснил:

– Я имею в виду новоиспечённого евнуха майора Шарабарина и генерал-инспектора ГКО Абрамову, которая его этим евнухом и сделала.

– А что тут поделаешь? – пожимая плечами, ответил Судоплатов. – Врачи говорят: этого не исправить.

Шутка была рискованной, но Сталину пришлась к душе. Он улыбнулся и одобрительно кивнул:

– Это хорошо, я бы сказал, правильно! Не сделай этого Ольга Владимировна, я бы самолично этому мерзавцу яйца оторвал! Но… – Сталин посмотрел на Судоплатова, – насколько я понимаю, Абрамова жаждет продолжения экзекуции?

– Так точно! – с трудом удержавшись, чтобы не вскочить, ответил Судоплатов.

– А вот этого мы никак не можем допустить, – взмахнул рукой с трубкой Сталин, – учитывая, кто является дядей шкодливого майора. Вы со мной согласны, товарищ Судоплатов?

На этот раз генерал-майор оказался на ногах.

– Согласен, товарищ Сталин!

– Вот и хорошо. – На рябом лице образовалась хитрая улыбка. – А раз согласны – вам и карты в руки. Поговорите с Ольгой Владимировной. Вы ведь хорошо знакомы? Убедите её оставить майора в покое, в обмен на то, что мы спустим служебное расследование на тормозах. Она ведь как-никак тоже изрядно виновата. Я бы и сам с ней поговорил, но не могу. Я ведь качал Машеньку вот на этом колене. – Сталин похлопал себя по ноге. – И кроме как пристрелить негодяя, я ничего другого Ольге посоветовать не могу.

Судоплатов стоял молча, ожидая, когда его отпустят. Сталин, не дождавшись каких-либо комментариев со стороны генерала, так и поступил.

– Вижу, вы всё поняли, – сказал он. – Идите, работайте…

«Неужели?..» Ольга напряглась, когда её автомобиль блокировали одновременно две машины. Но когда из первой вышел Паша Судоплатов и, улыбаясь, направился в её сторону, немного расслабилась.

Судоплатов открыл дверцу:

– Здравия желаю, Ольга Владимировна! Разрешите присесть?

– Здравствуй и ты, Павел Анатольевич, – усмехнулась Ольга. – Отчего же не разрешить? Разрешу! Присаживайся…

Судоплатов устроился на сидении рядом с Ольгой, потом похлопал шофёра по плечу.

– Иди, погуляй!

Шофёр безропотно вышел из машины.

Ольга проводила его взглядом, после чего обратила его к Судоплатову.

– Теперь говори, чего тебе из-под меня надо?

– Узнаю «Маму-Олю», – улыбнулся Судоплатов. – Мы ведь вас так меж собой называли. То по шёрстке погладит, то супротив неё причешет!

– Ладно врать-то, – добродушно усмехнулась Ольга. – Никогда вы меня так не звали. Меня никто, кроме как «Ведьмой», за глаза и не кликал. Переходи уж к делу, Лис (Лис – курсантская кличка Судоплатова).

– К делу, так к делу, – согласился Судоплатов. – А дела у нас, Ольга Владимировна, прямо скажу, аховые. Покалеченный вами офицер грозится рапорт по инстанции подать.

– Чего?! – взвилась Ольга. – Он на меня?! Да это я на него рапорт подаю, сгниёт, паскудник, в тюрьме!

– Разве что в соседней камере, – заметил Судоплатов.

– Как? – не сразу поняла Ольга, а когда до неё дошло, страшно удивилась. – Ты это серьёзно?

– В определённом смысле, – вильнул лисьим хвостом Судоплатов. – Ваш проступок вполне могут квалифицировать, как превышение допустимой самообороны, я уж не говорю о превышении служебных полномочий.

Пока Ольга не находила слов от возмущения, Судоплатов этим скоренько воспользовался:

– Если бы вы, Ольга Владимировна, Шарабарина просто повязали на месте преступления, то, может, оно и вышло бы по-вашему…

– Может?! – возмутилась Ольга. – Ты сказал, «может»?!

– Я поговорил с майором, – глядя перед собой и как бы не замечая её возмущения, произнёс Судоплатов, – и он утверждает, что Жехорская была с ним по доброй воле. Погодите, Ольга Владимировна! – чуть ли не прикрикнул Судоплатов на вновь трепыхнувшуюся Ольгу. Потом уже спокойным тоном продолжил: – Лучше подумайте, что будет, если начнётся служебное расследование. Тем более, майор утверждает, что тому, я имею в виду якобы добрую волю Жехорской, есть свидетели. Такое вам надо? А если к этому добавить, чей Шарабарин племянник…

– Так вот откуда ветер дует! – саркастически усмехнулась Ольга.

– И оттуда тоже.

Взглянув на насупившуюся Ольгу, Судоплатов перешёл к заключительной части беседы:

– В общем, есть мнение разойтись вам миром, пока история не получила широкой огласки. На данный момент в неё посвящены шесть человек. Я, вы, Жехорская, Шарабарин, и два моих офицера, которых я выделил по вашей просьбе (о Сталине ни гу-гу). Эти двое, выполняя мои инструкции, сразу поместили майора в отдельное помещение, где, сменяя друг друга, его и охраняют. Так что пока всё, можно сказать, шито-крыто.

– А я, мама-Оля, согласна, что так будет лучше, – сказала Машаня, выслушав Абрамову. – Жаль только, что этот мерзавец, как ни в чём не бывало, останется преподавать в спецшколе.

– Что ты такое говоришь, дочка? – удивилась Абрамова. – Как это останется преподавать? Отправят его в какую-нибудь глухомань, это мне Судоплатов твёрдо обещал. Правда, – вздохнула Ольга, – звёздочку на погоны ему тоже добавят. Так положено! – пресекла она удивлённый взгляд Машани. – Ладно, ну его, этого Шарабарина, расскажи-ка лучше, как ты вообще в этой спецшколе оказалась?..

Как, как… Характер надо меньше показывать – если коротко. А если длинно…

Спортсменка, молодогвардейка («Молодая гвардия» – молодёжная организация партии эсеров), наконец, просто красавица! Добавьте к этому квартиру в центре Питера и отца Секретаря Госсовета СССР, и что мы имеем в сухом остатке?..

Майор Шарабарин закрыл папку с делом, и мечтательно прищурился, что твой кот на крынку со сметаной. Нет, любезный дядюшка, мы и без твоей помощи до таких вершин дойдём, какие тебе и не снились!

Нелюбовь к родственнику Виталий Шарабарин впитал с молоком матери, его (дяди) родной, на минутку, сестры. Чёрная кошка пробежала между родственниками ещё в приснопамятном 1917, когда пламенная большевичка Лиза окончательно расплевалась со своим мягкотелым братом-меньшевиком Иннокентием, который позже осел под крылышком у Плеханова в РСДП (Российская социал-демократическая партия). А Лизавета на пару с мужем Аристархом Шарабариным пустилась в далеко не безопасное для неискушённых душ путешествие по коридорам власти, где они, в конце концов, и заблудились. Или, если выражаться более конкретно, приблудились к троцкистам, каким-то боком участвовали в мятеже 1920 года, серьёзным репрессиям не подверглись, но карьеру загубили. Отсюда прогрессирующее недовольство жизнью, властью, и друг другом. Тяжко взрослеть промеж нытья и брюзжания – не оттого ли Виталик вырос сволочью и приспособленцем? А может, всё-таки гены?.. Родителей, правда, молодой Шарабарин любил, зато всех остальных считал не более чем компостом на грядке, где взрастало его будущее благополучие.

Дядю Иннокентия в семье не вспоминали ровно до того момента, как о его существовании напомнили газеты. По мере того, как крепла социал-демократия в развитых странах, увеличивался вес обеих входящих в Социнтерн союзных партий: эсеров и эсдеков. Но если входящих в правящую коалицию эсеров на Западе считали чисто российским продуктом, то эсдеков относили к партии западноевропейского толка. Держать такую партию среди жёсткой оппозиции становилось всё более не комильфо. Было принято решение предложить эсдекам несколько серьёзных постов, в том числе два в союзных комитетах. Один из постов в Комитете по иностранным делам СССР занял как раз Иннокентий Исаков. У старших Шарабариных это назначение вызвало бурю негодования. Виталий, к тому времени капитан спецслужб, попытался деликатно объяснить родителям, что коли поблизости образовалась такая внушительная куча компоста, то неча изливать по поводу её появления потоки жёлчи, лучше с ней задружиться и начать потихоньку перетаскивать на свою грядку, но куда там. Родаки упёрлись – это, мол, принципиально! Чертыхнувшись (про себя, разумеется), Виталий оставил стариков в покое. Стариков, но не затею извлечь из дядиного возвышения пользу!

Обладая средним умом, но большой мужской харизмой – если кто понимает, что это такое, – Виталий просочился-таки в дядин дом, однако закрепиться на достигнутом рубеже не сумел. Молодая дядина жена, которую Виталий определил как жертву для своей харизмы, на грани грехопадения покаялась перед мужем, и «паршивцу» было отказано в доме. Впрочем, до того, в управлении, где служил Виталий, укоренилось мнение, что у капитана Шарабарина где-то наверху есть мохнатая лапа. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы очередная звёздочка не пролетела мимо погон. А вслед за ней прилетела настоящая полноценная удача. Случилось майору Шарабарину в порядке надзора проверять работу «смотрящего» от ГБ за Петроградским госуниверситетом. Просматривая дела студентов, определённых в кандидаты для вербовки, майор наткнулся на дело Анны-Марии Жехорской.

«Это самая свежая, – похвастался «смотрящий», – совсем недавно перевелась к нам из Москвы».

Вперив в коллегу ужасающий взгляд, медленно поднимался из-за стола Шарабарин, опираясь на кулаки. По мере того как сам он рос «смотрящий» в ужасе вжимался в стул становясь все ниже и ниже. «Ты что, охренел?! – зловещим шёпотом поинтересовался Шарабарин. – Ты каким местом думал, когда намечал к вербовке дочь Секретаря Госсовета СССР? Ты что, не понимаешь своей тупой башкой: за неё не только тебя, всех нас порвут на британский флаг!» – «Я… – проблеял гебист» – «Ты – головка от ДВС! – вскричал майор. – И больше ты никто! Твоё счастье, что я первым увидел ЭТО, – майор ткнул пальцем в дело. – В общем, так. Я эту папку изымаю, чтобы уничтожить, тебе я столь ответственное дело поручить не могу. На твою же долю остаётся грамотно промолчать о содеянном, ты понимаешь, вошь тифозная?!» – «Так точно», – заикаясь через букву, пролепетал «смотрящий». – «Надеюсь, что «так», – кивнул Шарабарин. – А ещё больше надеюсь, что «точно»!»

Папку майор сжёг сразу после того, как определился с местом на своей грядке, которое уготовил для Анны-Марии Жехорской.

* * *

Размолвка с отцом, глупая ссора с Глебом… Машаня убегала от чёрных мыслей, погрузившись с головой в учёбу. Вот и теперь она, не разбирая дороги, мчалась с кучей книг в библиотеку. Столкновение с неожиданно возникшим препятствием было разрушительным. Книги полетели на пол, а самой Машане не дали повторить их путь лишь подхватившие её сильные руки. Красавец в штатском, в котором Машаня без труда различила военного, смотрел на неё с обезоруживающей улыбкой. Не на ту напал!

– Пустите меня! – Машаня сердито вырвалась из чужих рук, присела на корточки, стала собирать книги.

Мужчина присел рядом, подавал книги.

– Спасибо! – Машаня выпрямилась, голос девушки звучал сердито.

– Анна-Мария Жехорская?

«А голос у него ничего, приятный» – Да.

– Майор государственной безопасности Шарабарин. – Перед носом изумлённой Машани возникли раскрытые корочки, в которые она и не пыталась вглядеться. – Мне нужно с вами поговорить.

«Интересно, он в курсе, с кем разговаривает?» – Хорошо. Только я сначала отнесу книги в библиотеку, потом у меня ещё две пары, ну а затем я вся ваша!

– Хорошо, – кивнул майор. – Я подожду.

«Видимо, всё-таки знает. Тогда ещё интереснее…»

* * *

«Да он меня вербует! – поняла, наконец, Машаня. Он. Меня. Офигеть!»