Текст книги "Орлы и звёзды"

Автор книги: Александр Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

* * *

– …Я наблюдал сегодня за вашими тренировками.

Мне не понравился тон, которым Илья произнёс эту фразу, потому ответ мой был лаконичен и сух:

– Я заметил.

– Ответь, Глеб, только ответь честно: весь этот бег по брёвнам, прыжки через ямы, лазанье по заборам – это так необходимо для подготовки дружинника?

– Это называется полоса препятствий, – сказал я.

– Что? – переспросил Терентьев.

– Брёвна, заборы, ямы – это называется полоса препятствий.

– Хорошо, – кивнул Илья. – Полоса препятствий – это обязательно?

– Для того чтобы подобрать из грязи власть, которую вот-вот уронит Николашка, – не обязательно, а для того, чтобы удержать власть в руках, – просто необходимо.

– Вот сразу видно, что ты не большевик, а всего лишь сочувствующий, – рассердился Илья. – Если народ возьмёт власть в свои руки, то уже никакая сила её из них не вырвет.

– Так я с этим и не спорю. Просто прольётся гораздо меньше пролетарской крови, если руки, о которых мы с тобой говорим, будут тренированными для боя.

– А мы, большевики, крови не боимся. За свободу – и чужой не пожалеем, и свою до капли отдадим!

– Тогда давай вообще прекратим обучение дружинников раз, по-твоему, это настолько вторично! – вскипел я.

– А я разве что-то подобное сказал? – удивился Илья. – Тренировки для молодых парней дело полезное. Чем глупостями заниматься пусть лучше по твоей полосе бегают. Ты, главное, не загоняй их до смерти.

«О чём вы, товарищ Терентьев? Какая смерть, если почти все бойцы до общевойскового норматива не дотягивают, я уже не говорю о спецназовском», – это я так подумал, а вслух сказал другое:

– Не волнуйся, Илья, кроме синяков да шишек ничего хлопцам не грозит. Ты же заметил, на полосе одна молодёжь.

– Ага, – усмехнулся Илья, – почтенных отцов семейства даже тебе не под силу туда загнать.

– Было бы надо – загнал бы, будь покоен, – уверил я Илью. – Только ни к чему это. С них занятий по тактике да рукопашному бою с лихвой будет.

– А со стрельбой как обстоят дела? – поинтересовался Терентьев.

– А что стрельба? – удивился я. – Они почти все охотники, из своих ружей стрелять умеют. Тех, у кого со стрелковой подготовкой хуже всех, я на охоту отправил, пусть там поупражняются. Так что в карьере стреляют только те, кому по штату револьверы да винтовки положены.

– Жаль, что винтовок у нас всего четыре, – вздохнул Илья.

– Конечно, жаль, – согласился я. – Я их за лучшими стрелками закрепил, и создал из них две снайперские группы.

– А как обстоят дела с формированием твоей группы? – спросил Илья.

Я лишь неопределённо пожал плечами, ибо говорить о чём-либо конкретном было пока ещё рано.

* * *

Непростая задача отобрать из не нюхавших пороха парней тех, кто не только надёжно прикроет спину в бою, но и по первому твоему приказу примет смерть. А уж обучить их хотя бы азам спецназовской науки за столь короткий срок почти нереально. Тем не менее, с отбором в свою личную гвардию я не спешил. Следил за работой парней на полосе препятствий, отмечал количество подтягиваний на турнике, учил рукопашному бою и говорил, говорил, говорил – с каждым из претендентов по нескольку раз.

Наконец настал день, когда перед неровным строем я задал вопрос: кто хочет стать бойцом отряда особого назначения? Вызвалось семнадцать человек. И уже в этот день я провёл первый тест. Выстроил болезных на дальней границе карьера, засёк по карманным часам время, скомандовал: – За мной, бегом! – и, не оглядываясь, побежал в степь. Остановился через двенадцать минут. Повернулся. Рядом никого не было. Вздохнул и пошёл собирать отряд. Первая дюжина попавшихся на пути стала слушателями вечерних курсов «Краповый берет». С учётом того, что все парни работали, ни о какой полноценной подготовке не могло идти и речи. Так – азы. Но меня волновал не столько уровень подготовки бойцов, сколько уровень их вооружения. Если для Красной гвардии маленькой железнодорожной станции хватало охотничьих ружей, четырёх винтовок да дюжины наганов, то моим бойцам требовалось что-то иное. Нечто, похожее на мой «Тигр».

А что, это была неплохая идея! Вечером я показал «Тигр» Илье. Тот не скрывал восторга.

– Какое отличное оружие! Вроде бы и охотничье, но и для уличного боя подойдёт как нельзя лучше. Ты его из Америки привёз?

– Да нет, с Камчатки. Там мне его подарил один ссыльный. Утверждал, что первоначальные чертежи этого ружья нарисованы были рукой, чуть ли не самого Мосина! Тот так и не довёл дело до конца. Что-то ему помешало. Уже на Ижевском заводе один из его учеников доработал-таки чертежи. Но в массовое производство ружьё так запущено и не было. Было изготовлено всего лишь несколько карабинов, один из которых ты сейчас держишь в руках.

Илья внимательно посмотрел мне в глаза.

– Понимаю, понимаю. Хочешь предложить наладить производство «Тигра» у нас в мастерских?

– А что, это невозможно?

– Так сразу и не отвечу. Если доверишь, покажу завтра одному мастеру. Послушаю, что он скажет.

– Бери!

На следующий вечер Илья вернул мне карабин. При этом был хмур и причину выдал сразу.

– Ничего не выйдет. Мастер говорит, что тут какие-то особые заготовки нужны, каких у нас в мастерских нет. На стороне достать можно, но выйдет накладно. Короче, карабин он изготовить берётся, но выйдет это не меньше двух сотен за ружьё. Сам понимаешь, для нас это дорого.

– А если я добуду деньги – оружие изготовите?

Илья внимательно посмотрел на меня.

– Будут деньги – будет разговор!

* * *

Я закончил подсчёты и задумчиво уставился на бумагу. Оружие, экипировка (ребят-то надо будет приодеть), билеты до Петрограда, прочие расходы. Как ни крути, а тысячи две надо иметь. Если оставить деньги только на прокорм, то сотни три у меня есть. Ладно, пару сотен вытрясем из партийной кассы. Остальные полторы тысячи надо где-то брать. И где, как не у каинских купчиков? Осталось придумать, как заставить кого-то из них сделать добровольное пожертвование. «Гоп-стоп» или, по-революционному, «экс» я отверг категорически. Для маленького Каинска слишком много шума. И тогда я решил использовать технологию, хорошо зарекомендовавшую себя в том времени, откуда я прибыл. Оставалось найти подходящую кандидатуру. И такая нашлась. Клеймёнов Пётр Фомич. Достаточно богат. Достаточно умён. Достаточно образован. Все эти три достоинства позволяли надеться на то, что господин Клеймёнов согласится добровольно расстаться с нужной для меня суммой. В Каинск я прибыл хорошо загримированным и подобающе одетым для представителя англо-российской компании, коим я и представился. Клеймёнов принял меня в кабинете. Вышел из-за стола, протянул руку.

– Чем обязан, господин… – он ждал, что я представлюсь, но услышал нечто иное.

– Моё имя, учитывая цель моего визита, не имеет ровным счётом никакого значения.

– Что вы хотите этим сказать? – выгнул бровь Клеймёнов.

– Я хочу сказать, что намерен предложить вам обменять полторы тысячи рублей ассигнациями на несколько дельных советов.

Надо сказать, что держался он молодцом. Лишь слегка побледнел и стал осторожно пятиться к столу.

– Вы сумасшедший? – спросил он слегка растеряно.

Я отрицательно покачал головой и достал из кармана наган.

– Никоим образом. Я вполне нормален. Настолько, что без раздумья нажму на курок, если вы немедля не прекратите пятиться к столу, – у вас там кнопка? – или предпримете другие необдуманные действия.

Надо думать, что господин Клеймёнов всерьёз опасался лишь сумасшедших. После моих слов он, хотя и замер на месте, но лицо его приобрело нормальный оттенок, а в голосе прозвучало скорее любопытство, чем испуг.

– Так вы грабитель?

– К чему такая прямолинейность? – укорил его я. – Я действительно хочу обменять информацию на деньги, а это, – я качнул наганом, – всего лишь сигнал для вас вести себя разумно.

Клеймёнов пожал плечами.

– Хорошо. Я вас слушаю.

– Начну с предсказаний. В дальнейшем, после того как исполнится первое, вы более серьёзно станете относиться к последующим. Очень скоро, в самом конце декабря будет убит Распутин. – Клеймёнов слегка побледнел. – К весне следующего года в России произойдёт революция, которая положит конец правлению Романовых. Власть перейдёт к представителями либерально настроенной буржуазии. Но удержать её им не удастся. Уже к концу года власть перейдёт к народу. При этом неизбежно прольётся кровь. Будут ли это ручейки или кровавые реки потекут по русской земле – я не знаю, но для вас это в любом случае будет означать полный крах. В вязи с этим несколько советов. В начале следующего года в Петрограде будет ощущаться серьёзная нехватка продовольствия. Если вы подсуетитесь, то революцию, конечно, не предотвратите, но лично для себя заработаете гораздо больше денег, чем отдадите мне сейчас. И второй совет. Не позднее середины будущего года бегите из России куда подальше.

Клеймёнов не сводил с меня внимательного взгляда.

– Вы закончили? – спросил он.

– Да.

– Допустим, что я поверю во всё то, о чём вы сейчас говорили, – произнёс он. – Но если я откажусь платить, вы меня убьёте?

– Зачем? – рассмеялся я. – Не заплатив, вы всё равно не сможете в полной мере воспользоваться полученными сведениями.

– Это ещё почему? – удивился Клеймёнов.

– Да потому, что в этом случае на ваши предприятия обрушатся многочисленные беды. Может случиться пожар, или вас обворуют приказчики, или что ещё. Я пока не придумал, но придумаю, можете мне поверить. Я вас разорю.

– Легко ли это будет сделать из тюрьмы, – заметил Клеймёнов.

– Какой тюрьмы? – удивился я. – Даже если вы вызовите полицию, что вы мне предъявите? Перескажите им наш разговор. Так я от всего откажусь, а свидетелей нашей беседе нет. А вот сами вы, чего доброго, можете сойти за сумасшедшего. Револьвер? Так у меня есть право на ношение оружия.

Я очень надеялся, что этот блеф у меня прокатит. Для пущей убедительности я убрал наган. Клеймёнов, не спуская с меня глаз, спятился к столу и засунул руку под столешницу. Послышались шаги. Я страдальчески поморщился и укоризненно покачал головой. А про себя подумал: «Неужели я ошибся?» Вошёл служащий и застыл в почтительной позе.

– Влас Егорович, голубчик, выдайте этому господину полторы тысячи рублей, – распорядился Клеймёнов. – Расписку я уже получил.

* * *

Как только был изготовлен последний шестой «Тигр», я устроил своему войску крайнюю проверку. Увёл ребят подальше в степь, где, в стороне от чужих глаз, пять дней гонял их по полной программе. Там я окончательно определился с шестёркой, а по возвращении на станцию объявил дату отъезда. Моё решение многими было встречено с явным облегчением. В первую очередь – Тимохой, который всё ещё ревновал меня к Варе. Илья Терентьев тоже, я думаю, вздохнул с облегчением. Пока я командовал боевой дружиной, мой авторитет вырос многократно, и он всерьёз опасался конкуренции.

Теперь, подпирая спиной перегородку, разделяющую на секции вагон третьего класса, я всё реже вспоминал Каинск-Томский и всё чаще задумывался о том, что ждёт меня в Петрограде. Я не боялся идти навстречу любым опасностям, ибо тыл мой надёжно прикрывала шестёрка преданных бойцов, готовых идти за мной до конца.

Глава восьмая

МИХАИЛ

Господина полковника я встретил стоя, засунув руки в карманы халата. Уже не того, в котором был внизу – другого, с карманом без дырки, но и без пистолета. Оба браунинга (мой и Войновского) были теперь у Львова, а револьвер, не говоря уже о маузере, был для кармана великоват. Впрочем, без оружия я оставался недолго. Полковник, как вошёл, так сразу вернул мне пистолет. Я небрежно опустил браунинг в карман, абсолютно не сомневаясь в том, что он разряжен. Я и сам на месте полковника не стал бы рисковать. Львов сел в кресло подле журнального столика и жестом предложил мне занять другое. Губы полковника тронула лёгкая улыбка.

– О трупе можете забыть, он вас больше не побеспокоит.

Я тоже слегка растянул уголки губ, давая понять, что шутка до меня дошла. Полковник же, напротив, перестал улыбаться и смотрел на меня изучающе, этаким взглядом-рентгеном. Я, чтобы угодить полковнику, сделал вид, что немного этим смущён, чем вызвал на его холёном лице самодовольную улыбку.

– Ну-с, милостивый государь, – бархатным голосом произнёс Львов, – вы уже выбрали себе кодовое имя?

– Да, господин полковник. С вашего позволения, пусть это будет Странник.

Этот псевдоним я выбрал в память о прошлой жизни. Странник – таков был мой сетевой ник. Разумеется, полковнику я об этом не сказал. Мой выбор не встретил с его стороны никаких возражений.

– Странник так Странник, как вам будет угодно. Итак, милейший Странник, я добился вашего перевода в своё подразделение с целью поручить весьма необычную миссию. В основу этого решения легли три факта вашей биографии: ваш высокий профессионализм, ваша склонность к авантюрам, ваш университетский диплом. Кстати, не поможете мне решить одну задачу? Полковник что-то быстро написал в блокноте, вырвал лист и протянул мне вместе с карандашом. Посмотрев на бумажку, я внутренне усмехнулся: мне предлагалось взять производную от функции. Забавно. Недоучка – полковник ведь покинул университет после второго курса – экзаменует недокандидата. Я быстро написал ответ, и протянул листок полковнику, будучи уверен, что этим проверка и кончится. Но не тут-то было. Мне пришлось решать задачи из области матанализа и высшей алгебры, а потом мы прошлись по курсу элементарной физики. Наконец Львову это надоело, – мне самому это надоело ещё в самом начале – и он принял экзамен.

– Оставим это, – сказал он, сминая исписанные бумажки. – Теперь, Странник, я коротко изложу вам, чем занимается вверенное мне подразделение…

И какой же фигнёй с точки зрения любого нормального полицейского занималось ведомство, возглавляемое «его высокоблагородием». От чистой мистики до вполне реальных масонов, идолопоклонников и сектантов всех мастей. Поначалу я, честно говоря, слушал вполуха. Просто прикрылся маской заинтересованности и параллельно думал о том, как мне повезло. Теперь я был практически уверен в том, что Войновский относился к той редкой категории агентов-инициативников, работающих, как правило, не за деньги, а за какой-то иной интерес. Работая в режиме краткого оперативного контакта, они редко попадали в обычную картотеку. А уж с учётом саботажа, который организовали Львову его коллеги, вряд ли он имел на Войновского что-то, кроме справки-объктивки с кратким изложением анкетных данных агента и описанием его деяний. Так что до того момента, когда полковник узнает, что «я» это не «он», пройдёт достаточно времени. Меж тем в речи полковника проскользнуло упоминание реки Тунгуски. С этого момента я стал слушать со всем вниманием. Ведь это я в студенческие годы с усердием опровергал известную кометную теорию тунгусского феномена И. С. Астаповича. Тогда мне не хватило аргументов. А у полковника, они, возможно, были. Он несколько раз упомянул о некой папке, хранящей уникальные материалы, те, которые науке, коею я имел честь когда-то представлять, известны не были. Что и не удивительно, если учесть, что папка хранилась в жандармском управлении, и наверняка погибла в пламени пожара в 1917 году. Стоп! Но теперь-то год 1916. И тут есть над чем поразмышлять…

Тем временем полковник закончил вводную часть и перешёл к части технической. Со словами: – Ну-с, а теперь сделаем-ка мы вам новые документы, – полковник стал доставать из портфеля бланки и коробочки с печатями и штемпельными подушками. Меня, как опера, пусть и из другого времени, такое развитие событий ничуть не смутило. Изготовление временных документов прикрытия для агента руками его куратора – дело вполне обычное даже для 2010 года, а уж для 1916, надо полагать, тем более.

– И что же мы для вас придумаем… – протянул Львов, готовясь заполнять бланк.

Тут меня охватило непреодолимое желание использовать своё собственное имя. Я набрался наглости и произнёс:

– Господин полковник, если позволите, я хотел бы использовать собственную заготовку.

Львов с интересом на меня взглянул.

– Давайте послушаем, что вы там напридумывали.

– Пусть будет: Жехорский Михаил Макарович, уроженец Выборгской губернии Великого княжества Финляндского, дворянин.

– На дворянство потянуло? – съязвил полковник. – А, впрочем, для нашего дела это даже лучше. Вот только род вы выбрали старинный, хоть и обедневший, по плечу кольчужка-то?

Глядя на моё обиженное лицо, полковник поспешил добавить:

– Ладно, ладно, Жехорский так Жехорский. Где вы его откопали-то, никак «Бархатную книгу» читывали?

Я утвердительно кивнул головой.

– А герб сможете описать?

Я счёл за благо изобразить растерянность. Нечего блистать большим умом перед начальством.

– Ну, как же, – пожурил меня полковник. – Свой герб дворянин должен помнить. Ладно. Слушайте и запоминайте: на червлёном щите золотая змея, кусающая свой хвост.

Когда документы были готовы, полковник сложил принадлежности обратно в портфель и сказал:

– А теперь перейдём непосредственно к вашему заданию. Сначала небольшая преамбула. Я, знаете ли, в чертовщину не очень-то верю. Думаю, что всякая чертовщина это или просто обман, или непознанный наукой феномен. Так вот. Не так давно попал к нам в подразделение один артефакт. Как попал, откуда, про то вам знать не обязательно. Только это зеркало, да то самое, огромное на подставке, в которое вы сейчас смотритесь. По слухам, принадлежало оно самому графу Калиостро, и было оставлено им в России во время поспешного бегства. И приписывают этому зеркалу способность переносить человека из одного времени в другое. Вот только как это работает, никаких сведений нет. Скажите ерунда? Я и сам так думал. Но только как-то обедал я с Распутиным и обмолвился об этом зеркале. Старец пожелал самолично взглянуть на него, а когда взглянул, то страшно побледнел, зашатался и второпях покинул комнату. Мне потом сказал, что видит в этом зеркале силу огромную, а государю, сказывают, именно после этого посещения выдал пророчество: «Не будет меня – не станет и Вас». Так-то! Вам, Странник, вменяется в обязанность быть при этом зеркале хранителем и, одновременно, разобраться в принципе его действия, если таковое, конечно, имеет место быть. Из дома прошу надолго не отлучаться. Питаться советую в ресторане. Есть тут неподалёку весьма даже приличный. А сегодня ужин от меня в подарок. И как раз из того самого ресторана. Я распорядился доставить. Ждёт вас внизу.

Полковник направился к двери. Я на правах хозяина отправился его провожать. Проходя мимо накрытого стола, из чистого озорства предложил:

– Не отужинаете со мной?

Полковник наглость стерпел, лишь окатил меня холодным взглядом.

– Благодарю, но я, сегодня, уже отужинал. Честь имею! Да, чуть не забыл. – Полковник извлёк из кармана и высыпал на столик горсть патронов от браунинга.

ОЛЬГА

Вот уж не думала, что когда-нибудь превращусь в затворницу. А так хотелось побродить по Питеру. Я ведь здесь впервые. Хотя, так даже лучше. То, что рядом с домом, я изучить успела – остальное остаётся на потом. Вот окажусь в своём 1916 году, тогда и поброжу. В том, что я там окажусь и притом в самом ближайшем будущем, после той психологической обработки, которой подверг меня «преподобный» Игнат, более сомнений у меня нет. Следуя его же совету, я избавилась от всего, что может хоть как-то изобличить меня как попаданку (Ну и словечко, Господи прости!). Сняла с себя всё, включая нижнее бельё, и отдала Игнату Степановичу. После моего перехода это наденут на безымянный труп, который вместо меня сгорит в «Мерседесе» рядом с таким же ряженым под Михаила. Как подумаю, что мои любимые трусики наденут чёрт знает на чью попу… Брр! Даже представлять не хочется. Теперь я ношу то, что носили женщины в начале прошлого века. Всё это принёс Игнат Степанович. Говорит, что сейчас это вновь входит в моду. Ну, не знаю. Одно радует – сплошной шёлк. А поверх длинное серого цвета платье с глухим воротом. Я теперь даже от макияжа отказалась. Так, на всякий случай. Здесь мне красоваться не перед кем, а ТАМ что-нибудь придумаем. На улицу я теперь выхожу редко. Исключительно ради выгулять Герцога. Братьев-сектантов, которые таскают мне еду, псина переносит с трудом, а о том, чтобы даться им руки и речи не идёт. Телевизор почти не смотрю. Как-то стало неинтересно. Зато много читаю, в комнате, где зеркало. Я теперь и живу в этой комнате, чтобы не пропустить момента, когда Мишка, наконец, соизволит за мной явиться. В те минуты, когда меня здесь нет, в комнате дежурит один из людей Игната Степановича. Они теперь установили надо мной круглосуточную опеку.

Календарь худеет на глазах, год на исходе, да и Мишкин отпуск давно истёк. Телеграмма, которую я дала от его имени на службу с просьбой о продлении отпуска по семейным обстоятельствам, большого выигрыша во времени не даст. Его скоро станут искать всерьёз. Вчера уже кто-то звонил в дверь – я не подошла. Телефоны, наверное, уже давно оборвали наши родственники. Думаю, что так, хотя проверить не могу: городской я отключила, а сотовый выкинула. Мне нечего ответить. Представляю, что о нас все подумают, когда мы «погибнем» в автокатастрофе. Впрочем, тут я уже ничего исправить не могу. Думаю только об одном: лишь бы Мишка пришёл раньше, чем спецназ начнёт штурм квартиры.

МИХАИЛ

Как это треклятое зеркало работает, я знаю. Скажу больше, испытал это на себе и даже с успехом. А вот как оно выбирает момент, когда включиться, вот этого я никак понять не могу, хотя прыгаю вокруг подкидыша Калиострова уже который день. И с чего Львов решил, что физику с этим разобраться будет легче чем, скажем, чукотскому шаману? Нет, безусловно, определённая закономерность в работе этого магического устройства – а что, по-моему, очень точное определение? – присутствовать должна. Вот только в магии я ни ухом, ни рылом, а элементарная физика тут пасует. Был бы рядом знакомец Войновского Никола Тесла, он может чего и накопал. Помнится, великий был затейник. Ну вот, опять был! Никак не могу привыкнуть, что это я буду, а те, кто был, включая Теслу и Распутина, они есть, живут и здравствуют. Хотя, Распутину уже недолго осталось. Скорее бы перетащить сюда Ольгу, а то сижу возле зеркала, как на привязи, а часики-то тикают. И каждая минутка приближает меня к тому моменту, когда ворвётся в эту комнату полковник Львов с пистолетом наперевес и скомандует: «Руки вверх, самозванец!» Ну, это будет чуть позже, а сейчас пойду, заварю чайку.

Я сидел на кухне, пил чай с баранками, – знатные тут, я вам скажу, баранки! – когда по полу прошла какая-то вибрация, я её реально ощутил через ноги. Началось? Выскочил из-за стола и побежал к лестнице. Так и есть! Сверху из-под двери пробивается белый свет. Перепрыгивая через ступеньку, мчусь наверх. Зеркало в комнате источает яркий белый свет. Но, главное, на раме появилось углубление для ключа. Вытаскиваю на ходу ключ из ворота и тычу им в углубление. Не попадаю, но ключ сам встаёт на место. Тут же в зеркале появляется комната, но не отображённая, а, как бы, я смотрю на неё с той стороны. Ольга спит на диване, укрывшись пледом, Герцог лежит у её ног. Устремляюсь к ним – не тут-то было! Не пускает меня зеркало дальше рамы. Тогда кричу: «Оля, проснись!», – но звук моего голоса тоже, кажется, не проникает в тот мир. Засада! Сколько будет открыта дверь, я не знаю, и как пробудить Ольгу не ведаю. Выручил Герцог. Проснулся, вскочил и начал беззвучно лаять. Это для меня беззвучно, а Ольга, та сразу проснулась, села на диване и таращится на меня. Отчаянно машу ей рукой, давай, мол, сюда. Поняла, вскочила, ухватила Герцога за ошейник и ко мне…

ОЛЬГА

Разбудил меня собачий лай. Открываю глаза – Ёшкин каравай! Зеркало светится, в раме стоит Михаил, открывает по-рыбьи рот и машет руками. И, главное, смотрит на меня, как на дуру непонятливую. А я понятливая, только спросонья. Наконец, до меня всё дошло. Вскакиваю с дивана, хватаю Герцога за ошейник и к зеркалу. Ошейник-то на Герцоге тоже старинный, Игнат Степанович постарался. За шаг до рамы псина упёрлась всеми лапами. Слава богу, пол паркетный, дотащила я Герцога до зеркала. Михаил посторонился, и я ввалилась в раму, а со мной и Герцог. По инерции пролетели мы ещё несколько шагов, и чувствую я спиной, что сзади происходит что-то неладное…

МИХАИЛ

Когда Ольга и Герцог проскочили мимо, послышался звук колокола, только какой-то дребезжащий, как будь-то колокол треснутый. Я на всякий случай отпрянул от зеркала. Вижу, оно вбирает в себя источаемый доселе белый свет. Потом свет исчез, а зеркало всё пошло трещинами. Бог с ним, потом разберёмся! Поворачиваюсь к Ольге, а та тут же виснет у меня на шее и начинает осыпать лицо поцелуями. Честно говоря, никак не ожидал такого от Ведьмы.

НИКОЛАЙ

Не знаю, кто мне ворожит, но, видимо, на нелегальном положении побыть не придётся. А ведь настроился уже. Как вернулся с военно-врачебной комиссии, так и начал Фролу глазки строить, мол, пора, а то на фронт загребут. А он про предписание давай спрашивать. Вот, думаю, дурья башка, какое тебе предписание, когда я за ним ещё не ходил? Ну, и вслух примерно то же самое сказал. А он смотрит укоризненно, зачем про фронт говоришь, если в предписание не заглядывал? А чё в него смотреть, когда и ежу понятно, что годен я безо всяких ограничений? Ежову, говорит, может и понятно, а мне, товарищ, сначала бы на бумажку глянуть. Тут меня тоска взяла. Если он теперь такой бюрократ, то, что с ним будет, когда до власти дорвётся? Однако делать нечего. Встал сегодня утром, собрался и потопал за предписанием. Вот тут-то чудеса и начались. Сам начальник госпиталя, ещё третьего дня с радостным видом пророчивший мне окопы, сегодня с недовольной миной сообщил, что Окружная военно-врачебная комиссия не утвердила решения госпитального начальства и признала меня ограниченно годным к воинской службе. Вследствие чего, я направляюсь для продолжения службы в мастерские Запасного автомобильного бронедивизиона в качестве младшего мастера-механика. Ну и за каким лядом мне при таком раскладе переходить на нелегальное положение? Бегом в канцелярию за документами, пока не передумали. Гляжу в проходное свидетельство и глазам не верю. Оказывается, я полностью удовлетворён в вещевом имуществе. Поскольку х/б третьего срока носки, раздолбанные сапоги да порыжевшие от времени шинель с папахой никакого удовлетворения у меня не вызывали, помчался я к каптенармусу. И кто бы сомневался! В ведомости напротив моей фамилии, какая-то сволочь – и я даже знаю, какая, – успела проставить крестики. А ведь там мне, как лицу связанному с ремонтом техники, полагалась и кожаная куртка, и брюки… Короче взял я эту тыловую крысу – и хрен с ним, что унтер! – за грудки и страшным голосом – откуда он у меня только взялся? – объяснил, что если он немедля не выдаст мне всё, что положено, то вытрясу я из него его поганую душу и ничего мне за то не будет, поскольку после фронта я весь из себя заслужено-контуженый и на то у меня справка имеется. Душу не душу, а положенное мне казённое имущество я из него вытряс. Переоделся во всё новое, что не вошло, запихал в сидор и отправился по новому месту службы.

Если честно, то насчёт того, что я не догадывался, кто приложил руку ко всем этим чудесам, – я имею в виду мою ограниченную годность – так это больше для красного словца. Без товарища Матвея со товарищи тут точно не обошлось.

Мастерские, по сути, представляли собой один из цехов Путиловского завода и располагались вблизи рабочих казарм. Войдя в открытые высокие ворота, я увидел два бронеавтомобиля разной степени разобранности, возле которых копошились рабочие, а стоявший поодаль военный что-то рассматривал на большом листе то ли ватмана, то ли синьки, водя по нему пальцем. Подойдя поближе, я обнаружил, что пребывает военный в чине фельдфебеля, потому радостно гаркнул:

– Господин фельдфебель, дозвольте обратиться!

Подняв голову, фельдфебель не сразу сфокусировал на мне взгляд из-под маленьких очёчков на толстом мясистом носу. Наконец рассмотрев, кто орёт ему под ухо, совсем не по уставу спросил:

– Тебе чего, хлопец?

– Господин фельдфебель, рядовой Ежов прибыл из госпиталя для дальнейшего прохождения службы после ранения!

– Ну, чего ты орёшь, – поморщился фельдфебель, – здесь тебе не плац. А доложиться должно начальнику мастерских, его благородию инженеру Полосухину. Ступай в конец цеха, там контора за перегородкой, не заблудишься, – и, покачав головой, добавил: – Экий горластый, ещё б работал так, как горло дерёт.

Постучав в фанерную филёнку двери, табличка на которой гласила, что за ней находится сменный инженер, я тут же получил разрешение войти. В небольшом кабинетике за столом, заваленном бумагами, рулонами чертежей и разными железками, сидел немолодой мужчина с чеховской бородкой и в таком же пенсне, в зелёном мундире военного чиновника с серебряными узкими погонами, на которых виднелся один просвет без звёздочек, что свидетельствовало о чине титулярного советника и соответствовало армейскому капитану.

– Чем обязан, молодой человек? – тихим голосом спросил чиновник, не выпуская из пальцев карандаш, которым он до того, видимо, делал какие-то пометки.

– Ваше благородие, дозвольте доложить! Рядовой Ежов прибыл для дальнейшего прохождения службы после ранения!

– А… да-да! Мне телефонировали о вас. Вы один? Мне обещали в штабе округа, что пришлют ещё специалистов. Совершенно некому стало работать, всех квалифицированных рабочих мобилизовали по прошлому году…

Фрол, когда я, испросив краткосрочную увольнительную, забежал за вещами, посмотрел на меня с усмешкой.

– А ты, я вижу, передумал переходить на нелегальное положение?

Я досадливо подёрнул щекой.

– Ты, чем зубы скалить, лучше скажи, через кого мне связь держать?

– Не боись, без связи не останешься, – снова усмехнулся Фрол. – А пока служи – не напрягайся. Кто надо – о тебе знает. Когда будет надо – подойдёт и передаст привет от товарища Матвея. Ну, бывай, что ли? – И крепко пожал мне руку.