Текст книги "Старик"

Автор книги: Александр Иванин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Да, глаза, – встрепенулся охранник. – Я такого ужаса в жизни не видел. В глаза смотрел человеку, которому голову отрезали, а такого не видел. Не было у меня такого в жизни.

– Убирать их надо, а то скоро дети из школы пойдут. Напугаются, или еще что похуже случится, – забеспокоился старик.

Милиция все не ехала. Но появился микроавтобус охранной фирмы. Приехал замдиректора и какой-то человек в военной форме без знаков различия, с ними было два вооруженных охранника.

Трупы на газоне накрыли черной пленкой и огородили участок импровизированным заборчиком из строительных поддонов. В помощь охранникам председатель ТСЖ прислала двух дворников и недовольного электрика.

Скрученных хулиганов закрыли в техническом подполье. Там клетка из арматуры была типа обезьянника, в ней раньше строители свой хлам хранили, а теперь как камеру решили использовать. Непробиваемого наркомана оставили там же, в приямке. Вроде как он сам решетку поднял и спрыгнул туда. А загрызенный охранник, к счастью, живым оказался, только умом повредился, на всех кидаться стал. Его связали и вместе с Владиком отправили на микроавтобусе в больницу.

Появившийся охранник с замом и незнакомым полувоенным остались дожидаться милиции. Председатель ТСЖ крутилась возле них, кудахча как квочка на яйцах.

Медсестра повела трясущегося словно желе композитора в его квартиру.

Только сейчас старик понял, что фифа исчезла.

Жила она на самом верхнем этаже, в двухэтажной квартире с большими лоджиями, зимним садиком и террасой на крыше. Во всех четырех домах-близнецах была только одна такая квартира. Сами хоромы принадлежали странному лысоватому мужику за сорок с совершенно бесцветным лицом. Утром он уезжал около десяти часов в сопровождении водителя и двух охранников, а вечером около десяти возвращался с той же обслугой. Старик был уверен, что, если увидит его без охранников и в обычном тренировочном костюме или свитере, – ни за что не узнает. О нем было известно только то, что фамилия его Петров. Кем ему доводилась фифа, старик не знал.

– И куда эта мамдель делась? – забурчал старик. – Убегла, как только жареным запахло. Вот так упадешь на улице, и все перешагивать тебя будут.

Чоповский зам потребовал от него рапорт, а полувоенный долго и тщательно объяснял ему, что и как нужно говорить милиции, а чего не нужно говорить. Потом председатель ТСЖ его долго расспрашивала о том, что произошло.

Вдруг в дверь опять забарабанили. Старик в испуге бросил взгляд на экран. Ох, слава богу. Приехала Роза Марковна – мать композитора Лернера.

Розу Марковну старик любил. Тучная и безмерно энергичная дама всегда появлялась как торнадо, неизменно поднимая вокруг беспорядочную суету. Сноху она грызла хуже хорька в курятнике, а двух внучек буквально душила своей необъятной любовью. Возникал один вопрос: как она успела за такое короткое время добраться сюда из Звенигорода, куда ее отправили в подмосковную ссылку?

– Где мой мальчик? Что случилось? На него напали? Федор Ефимович, дорогой мой, скажите, что тут произошло? Миленький, что с моим мальчиком? Вы же его знаете, он так заботится о моем больном сердце, он мне опять будет тайны делать. Но неизвестность меня ножиком терзает. Скажите мне, что случилось? Мне врач звонила, какая-то молоденькая девочка. Не томите, что с ним?

– Не беспокойтесь, пожалуйста, Роза Марковна. У нас тут хулиганы…

– Ой, ой, ой! Мое сердце! Я чувствовала, я знала, добром это не кончится. Он жив? Скажите, его сильно убили?

– Хулиганов обезвредили охранники. А он…

– Вот несносный мальчишка. Я же говорила, что он всегда сует нос не в свое дело. Зоей Космодемьянской себя почувствовал. Он же такой правдолюб да еще горячий, как мамина каша. Всегда ему достается за других. Да-да-да. Ему рядом нужен друг и советчик. Я сегодня же возвращаюсь к нему. И теперь он не отвертится.

– Его за палец укусили.

– Откусили палец?

– Нет. Просто укусили.

– Собака? Бешеная собака?

– Нет, хулиган укусил. Здоровый, в смысле не больной, хулиган-наркоман.

– Наркоман? Божечки! Я вылечу своего мальчика!

Не дождавшись лифта, Роза Марковна затопала вверх по лестнице. В каком виде она доберется до третьего этажа? Что она доберется, старик нисколечко не сомневался. Роза Марковна была доброй женщиной, очень доброй, пусть даже по-своему, но только от нее старик получал ту искреннюю доброту, которой ему так не хватало. Каждый раз, когда приезжала, она угощала его котлетами, тефтелями, печеньями, салатами. Пусть это даже было то, что не съели ее сыночек со снохой и внучками и что жалко было выбрасывать. Но все было по-домашнему вкусным и свежим. Хотя дело было совершенно не в этом. Она всегда интересовалась его здоровьем, искренне сопереживала его суставам и повышенному холестерину, а давление и гипертония были ее любимейшей темой. Теплое участливое внимание к одинокому старику – вот что было важно. Только это было самым ценным в его одинокой жизни. Самым ценным после дочери, которой он не видел уже больше десяти лет, и внуков, которых он никогда не видел вообще, кроме как на фотографиях.

Утихшее было броуновское движение в подъезде возобновилось. И началась какая-то нездоровая суета.

Появились люди с сумками и баулами. Было похоже, что начался массовый переезд или все собирались уехать пожить на дачу, а может, в путешествие или турпоход. Все четыре лифта двигались непрерывно. Старик выкрутил болтик из рычагов автоматического доводчика двери, чтобы не сломали, и распахнул дверь настежь. Другие что-то выспрашивали и выясняли у отъезжающих. Появились еще охранники, уже с ружьями.

Старик вежливо здоровался с жильцами. Но по растерянным, испуганным или напряженным лицам он понимал, что разговаривать с ними не стоит.

Вернулась фифа. Она вела себя так, будто ничего не произошло.

Около четырех подъехал здоровенный тонированный Cadillac Escalade, из него выкатился армянин Казарян. Он всегда выходил прямо около подъезда, а в паркинг водитель ехал уже без него. Он единственный, кто никогда не спускался на подземную парковку.

– Здравствуйте, Тамар Саркисович.

Казарян растерянно кивнул ему и зачем-то положил в окно стодолларовую купюру, но потом вернулся от лифта и забрал ее.

Сегодня с ним тоже было что-то не то. Сверкающий огнями, как новогодняя елка, «кадиллак» остался у подъезда, да и Казарян шел молча. Обычно он вышагивал, шумно решая все свои бизнес-вопросы по телефону громко, на весь двор. Он орал в трубку так, что, наверное, собеседники могли услышать его и без телефона. Каждый божий день он шел из дома в машину и из машины домой, оглушая весь двор своими важнейшими телефонными беседами. Говорил он на армянском, на русском и на корявейшем английском, перемежая свой диалог толерантным русским матом. Старик слышал, как над ним украдкой потешались подростки, особенно над его английскими разговорами. На английском он говорил что-то особенно смешное.

Казарян со всеми вел себя или надменно, или заискивающе, а со стариком всегда разговаривал подчеркнуто уважительно – тем он и ему нравился. Еще Казарян до умопомрачения любил своих толстых детей, засыпая их подарками и заграничными поездками.

Казарян спустился вниз минут через пятнадцать вместе со своим семейством: маленькой тихой улыбчивой женой и тремя закормленными отпрысками. Обычно шумные и эмоциональные, дети вели себя странно тихо.

Черный «кадиллак» сорвался с места и исчез.

Уже после половины пятого приехала жена композитора с дочками. Она не стала спрашивать старика о том, что тут произошло, а сразу прошла в лифтовый холл. Увидев там очередь, потащила детишек на лестницу. Его удивило, что от композитора до сих пор не вернулась медсестра.

Глава 2
Заразное бешенство

Милиция так и не приехала. С улицы доносились выстрелы и завывание сирен. Подъезжала «скорая».

Старик по-прежнему смотрел свой бесконечный сериал про жильцов этого дома. Сегодня сериал ему не нравился: возникало гнетущее впечатление. Он прекрасно помнил начало войны, хотя был тогда еще ребенком. Сначала была какая-то напряженная бравада, все говорили о том, что две недели, ну месяц – и Гитлера поганой метлой отправят в его Берлин. А время все шло и шло, а Гитлер все не выметался и не выметался. Наступила холодная страшная зима. Тогда он почувствовал вокруг страх и какую-то унылую безысходность. Сейчас вокруг происходило то же самое. По крайней мере, внутреннее ощущение было таким же.

За трупами убитых хулиганов так никто и не приехал. Похоже, что до происшедшего убийства никому и дела не было. Ни милиции, никого из официальных властей за весь день старик не увидел.

Сериал продолжился очень плохо. С улицы опять звучали выстрелы. С лестничной клетки донеслись дикие крики, как будто кого-то режут живьем. Крик не только не прекращался, а нарастал и приобретал новые обертона и оттенки. Слышался топот нескольких пар ног. Происходило нечто действительно ужасное.

С лестничной клетки выскочила жена Лернера. Стоящие в лифтовом холле жители прижались к стенам. Вся растрепанная, без пальто, с кровавыми пятнами на одежде женщина бежала, не разбирая дороги. На одной руке она несла младшенькую девочку, а второй тащила за шиворот старшую. Жена Лернера с дико выкаченными из орбит глазами проскочила через вестибюль и живым тараном ударилась, не снижая скорости, в подъездную дверь. Магнитный замок был заперт, и женщину аж отбросило обратно. Не сговариваясь, все кинулись к ней. Младшенькую девочку безумная женщина прижимала к себе спереди и со всей силы ударила ею в массивную запертую створку да еще припечатала своим телом. Как можно двери не увидеть? Малышка не шевелилась. Старшая девочка не ударилась о дверь, она упала на пол, в руках у матери остался воротник детского пальто. Но старшая девочка тоже лежала неподвижно.

Все ждущие лифт жители кинулись к обезумевшей женщине и детям. Но тут дверь лестничной клетки распахнулась второй раз. В лифтовый холл заскочило чудовище. Именно заскочило, а не зашло или забежало. Чудовище было Лернером. Было похоже, что его окунули головой в кровавую ванну. Густая шапка волос на голове и беспорядочно торчащая во все стороны борода сейчас слиплись в жуткую африканскую маску. На композиторе был его нелепый халат, напоминающий старую черную шубу из цигейки. Только по этому халату да бочкообразной фигуре старик опознал Лернера. Халат был тоже весь заляпан кровью.

В вестибюле поднялась жуткая паника. Жильцы и гости, толкая друг друга, бросились к двери. Поднялся жуткий гвалт. Лернер динамичной приседающей походкой прошел мимо аквариума старика. Дверь хлопнула за последним убегающим. Лернер на несколько мгновений замер у самого низа ступеней и двинулся в сторону зарешеченного окна вестибюля. Под окно на скамеечку уложили его маленькую дочку. Беззащитное детское тельце в розовой теплой кофточке, джинсовом платьице и в беленьких теплых колготках лежало, беспомощно раскинув ручки в стороны.

Вид маленькой розовой ладошки впился старику в душу огненным клеймом. Кровавая мохнатая туша двигалась в сторону ребенка.

– Нет, нет, не-э-э-эт!!! – заорал старик.

Он распахнул окно и кинул в спину чудовища журнал, тяжелую металлическую карандашницу и чайник с кипятком. Чудище среагировало только на удар пластмассового чайника по голове. Композитор замер и медленно всем телом повернулся в его сторону.

– Иди сюда! Иди! Иди ко мне! – кричал старик.

В чудовище полетели томик Есенина и связка ключей. Жуткая маска монстра раскрылась. Это не маска раскрылась – это распахнулась здоровенная кровавая пасть. Жуткий оскал разорвал слипшуюся от обилия крови бороду.

Сердце старика замерло. Он весь заледенел. Чудовище кинулось к нему. Единственное, что успел сделать старик, – это упасть на подкосившихся ногах. Жалобно заскрипели подоконник и выдираемая весом чудища алюминиевая рама. На стол плюхнулась туша. Старик, инстинктивно спасаясь от монстра, закатился под стол. Вжавшись спиной в тонкую перегородку под окном, он наблюдал, как две окровавленные босые ноги столбами встали на пол прямо перед его глазами.

Старик в панике зашарил вокруг себя. На гладком полу не было ничего, кроме фонаря-дубинки охранника. Старик подхватил смешное оружие и выставил его в сторону твари. Чудовище присело на корточки. Совсем по-человечески так присело, как ребенок в песочнице. Только не куличики тварь собралась лепить. Она лезла жрать. Это уже не вызывало никаких сомнений. Пасть вновь распахнулась, и тварюга, опустившись на четвереньки, полезла под стол.

Единственное, что смог сделать старик, – это ткнуть в пасть монстра фонарем. Раздался треск и щелчки. Монстр сжал фонарь челюстями. Треск был слышен все равно. Тварь стала заваливаться набок. Старик отпустил дубинку, и чудовище гигантским снопом упало на пол, почти перегородив выход из-под стола.

Федор Ефимович собрался с духом и полез прямо по твари. Его гнал животный ужас. Всего колотило. Он несколько раз подряд сильно ударился головой о крышку стола, но даже не почувствовал этого. О том, что он ударился, ему сообщили только звуки ударов головой.

Внезапно что-то подхватило его и вынесло в коридор. Это его спасли руки высокого крепкого охранника. Крупный парень одной рукой со всей силы вогнал в голову чудовища пожарный топор, но не лезвием, а обратной, колообразной частью. Страшный зловещий хруст неприятно резанул слух.

– Дед, как ты? Живой? Он тебя укусил? – Охранник вернулся и навис над ним как мать над ребенком.

– Девочка. Что с девочкой? Ребенок. Дурак, ребенка спасай! – Голос деда клокотал и хрипел, как перегретый тракторный радиатор.

Парень поднял старика за шиворот и покрутил как тушку кролика на базаре, рассматривая со всех сторон. Потом усадил деда на пол у стены и внимательно осмотрел его руки.

– Дед, все в порядке. А на это ты внимания не обращай. Со всеми бывает. Я блевал сегодня с утра, а сейчас ничего.

Парень оставил Федора Ефимовича, а сам пошел к девочке. Только сейчас старик понял, что обмочился. В штанах было мокро и тепло. Волна накатившего стыда неожиданно выбила наполнявший его ужас. Взгляд старика упал на неподвижно лежащую тушу монстра.

Тем временем в подъезд зашли трое охранников в черной форме. Впереди шел Акулин – начальник ЧОПа по режиму. Дольше него в охранной фирме не работал никто. Акулин перешагнул через старика и склонился над тушей твари с топором в черепе.

– Опять такое же. Везде одно и то же. Тришаков, ты как его умудрился топором-то завалить? Мы втроем такого красавца сорок минут назад только из дробовика упокоили картечью в упор.

– А он неподвижно лежал. Его дед чем-то оглушил, – донесся от входной двери в подъезд голос того самого парня, который помог старику подняться.

Акулин обернулся и с интересом посмотрел на старика.

– А ты чего скажешь, старый? – обратился он к деду.

– Я ему фонарик в пасть засунул, – слабым голосом ответил старик.

– Фонарик, говоришь, – усмехнулся Акулин.

Любое слово этого человека было наполнено сарказмом, глумливой издевкой или хамоватым цинизмом. Других интонаций в голосе Акулина старик так и не заметил за все время работы.

Акулин уперся ботинком в торчащий из головы трупа топор, затем, пошатав, вытащил из пасти монстра фонарь. Он покрутил его в руках, тщательно протер салфетками и прочел:

– Мэйд ин Ю-Эс-Эй.

Затем раздались знакомый треск и щелчки, только более громко и отчетливо. На черной коронке вокруг отражателя фонаря запрыгали маленькие голубые молнии.

– Старый, ты знаешь, что это такое? – спросил Акулин.

– Да. Это электрошокер.

– Электрошокер! Это твой билет в колонию для дебильных малолеток и таких героев, как ты. Уголовка это, понимаешь? У нас в стране такие запрещены. Ты че, совсем тупой? И где взял-то такой. Титановый, на хрен… Оружие это. Запрещенное оружие, склеротик.

Старик попытался собраться с мыслями, чтобы ответить Акулину, но не успел.

– А, ладно, – махнул рукой начальник по режиму. – Теперь уже, похоже, все равно.

Фонарь исчез за пазухой у Акулина.

– Э, орлы. Тащите этого в яму. И это. Старому чего-нибудь подберите. А то от него разит. Еще этих уродов приманит ароматом своим.

Закончив раздавать указания, начальник склонился над стариком.

– Э, старый. Тебя этот кусал? – Акулин махнул рукой в сторону трупа. – Дед, ты все правильно сделал. Их только в башку упокоить можно. Герой, молодец-огурец, мля! Смотри. По улицам психи бешеные бегают. Если тебя такой укусит, то все, пипец, скоро таким же станешь. Понял меня? Стрелять в таких надо. Но убить их можно только в голову. Милиция сама таких отстреливает. Трупы уже на улице просто так валяются. Укушенных и окровавленных не пускай. Понял меня?

Акулин выпрямился:

– А, чего с тобой говорить. Балласт бесполезный.

Начальник направился к выходу из подъезда.

– Э, Тришаков, я вот че подумал. Там в аквариуме за шкафом дверь есть как в «Буратине». Там помещение охраны должно было быть, а эта грымза из ТСЖ каким-то долбаным колдунам в аренду его сдала. Там второй выход на улицу есть. Ломайте дверь. Пусть хреноманты обомнутся. Систему туда тащите. Там даже кабель есть. Если чего, там обороняться можно. И это. Там еще люк в полу есть, в подвал можно попасть и на парковку. Понял меня?

– Есть. Дверь ломать, систему установить. Принято к исполнению.

– Доложишь, как у колдунов освоитесь, чмуродей!

– Есть. – Крупный парень вытянулся по струнке.

Акулин вышел из подъезда.

Около маленькой девочки уже суетился другой мужик в форме охранника с красным крестом на белой повязке.

Тришаков подошел и поднял деда с пола.

– Не дрейфь, дедуля, все в порядке будет. Ты не менжуйся. Я бы тоже обделался, если бы такой на меня попер, а у меня один фонарик в руках.

Парень дружелюбно увесисто похлопал его по плечу. В подъезд стали осторожно заходить люди. Мужик в белом халате вынес на руках маленькую девочку на улицу.

Появились трое охранников со складской тележкой, которые вытащили нечто в халате Лернера из аквариума. Тело полностью скрывал халат. Были видны только кисти рук и уродливая голова с мощными опухолевидными наростами над глазами и громадной пастью. Пастью он действительно напоминал оборотня из фильмов ужасов. Челюсти заметно выдались вперед, так что губы перед ними не сходились вместе, оставляя вечный оскал. Кроме того, щеки композитора были порваны, причем, насколько понял дед, это само чудовище распахивало свою пасть до такой степени, что кожа лопнула. Количества зубов рассмотреть не получилось, но, наверное, их стало больше. Кисти рук тоже заставляли вздрогнуть при взгляде на них. У композитора были крупные руки с толстыми длинными пальцами, но теперь они заметно увеличились, стали узловатыми и обзавелись когтеобразными наростами на последних фалангах. Старик даже не пытался объяснить себе столь разительной перемены во внешности склочного и истеричного, но по-своему хорошего и талантливого человека.

Кровавые пятна на полу аквариума застелили старым одеялом из дворницкой. Бывшего композитора упаковали в черный полиэтилен, погрузили на тележку и повезли прочь из подъезда, замешкавшись у самой двери.

Тем временем тройка вооруженных охранников во главе с Тришаковым пошла наверх по лестнице. Ушли они не очень далеко. На лестничной клетке вновь раздались громовые выстрелы. Много выстрелов. Похоже, тройка наткнулась на другую тварь или тварей.

Охранники бросили тележку с бывшим композитором и побежали на лестницу выручать своих коллег. Через пятнадцать минут появилась тройка. Тришаков тащил на руках второго бойца, а третий зажимал рукой рану на голове. Он был весь в крови. С улицы забежали еще два человека. Через двадцать минут с лестничной клетки вытащили изодранный в клочья труп девки, которую утром спас старик. Он узнал ее только по забавным красным коротким сапожкам на ногах. Вместо головы у нее торчал безобразный кровавый обрубок. Вся верхняя часть туловища зияла рваными ранами от картечи. Девку сразу вытащили и выбросили на улицу.

Затем вынесли остатки трупа Розы Марковны. Это были именно остатки. Все тело было изгрызено. Жутко воняло испражнениями. Лицо у нее практически не пострадало по сравнению со всем остальным. Шея был неестественно выгнута, а скальп наполовину содран, и сквозь эту рану виднелась глубокая, обрамленная кусками костей вмятина в черепе. Все остальное было превращено в освежеванную и наполовину обваленную тушу, только обвалку проводили не острыми мясницкими ножами, а ЗУБАМИ! Ее труп сразу выкинули во второй выход и сверху накрыли каким-то куском синей ткани – покрывалом или шторой. Роза Марковна так и осталась лежать там.

У Федора Ефимовича замерли внутри все чувства и эмоции. Он ничего не ощущал, совсем ничего. Он видел все как картинку с экрана телевизора. Старик опять смотрел свой сериал.

В этом сериале Тришаков с товарищем отодвинули от стены его каморки здоровенный офисный шкаф с папками. За ним оказался не очаг, нарисованный на куске старого холста, а обычная металлическая дверь, покрашенная серой грунтовкой. Дверь открыли весьма своеобразно: рядом с замком выломали кусок газобетонной перегородки, Тришаков просунул туда руку, отодвинул засов и открыл замок.

Небольшая комната за дверью действительно оказалось похожа на логово чернокнижников. В помещении господствовали все тона черного и бордового. Вдоль стен стояли старинные шкафы и этажерки с книгами и непонятными предметами. Черный кожаный диван и два кресла поражали своей пафосностью. Перед ними стоял низенький журнальный столик в восточном стиле. Но напротив них имелось прямо королевское кресло, обитое пурпурным бархатом, за таким же королевским столом. На столе в беспорядке теснились подсвечники, валялись амулеты, прозрачные и цветные стеклянные шары, карты, непонятные рисунки и прочий хлам. Называлась эта кладовка диковин – «Салон магии мадам Ядвиги».

Охранников не впечатлил вид колдовской обители. Они свалили все со стола и установили там мониторы, клавиатуры, пульты и системные блоки, принесенные с улицы.

Громоздкое королевское кресло выкинули в лобби. Кресло почти развалилось от удара об пол. Старик, пораженный красотой мебели, заохал. Ведь раритет, наверное, зачем такую вещь портить. Один из жильцов, усмехнувшись, прокомментировал вандализм охранников:

– Во! Так это же театральный реквизит списанный. Инвентарный номер вон краской написан. Штамп театра и подписи с обратной стороны. Это примета есть у актеров такая.

Старик посмотрел на торчащий из пробитой обшивки кусок второсортной фанеры и шляпки обычных гвоздей. Ему впервые за сегодняшний день стало смешно. Выходит, у них тут под боком театральные представления проходили.

Старика тоже не забыли. Ему принесли комплект формы, но не такой добротной, с обилием карманов, ремешков, кулисок и прочей нужной канители, как у охранников, а старой, наподобие той, которая была у консьержей, но с короткой курткой вместо кителя. Только этот комплект был на два размера больше, чем Ефимычу требовалось. Но и на том спасибо, добрые люди. Ему даже дали уединиться в салоне магии мадам Ядвиги, вежливо подождав, когда он переоденется и приведет себя в порядок.

К вечеру процедура отбытия жильцов на отдых перешагнула стадию переезда и свалилась в паническое бегство. По лестницам и в лифтах тащили сумки, чемоданы, баулы. Кто-то пытался вывезти мебель, но его избили вместе с помощниками, а мебель разломали. Теперь вместе с бутафорской мебелью в лобби валялся разбитый стол и разломанное кресло из красного дерева.

Перед домом творилось что-то невообразимое. Автомобили ставили на клумбы и в альпинарий. Машины сталкивались. Люди лезли в драку. В итоге одна из машин полыхнула ярким пламенем. Вместо того чтобы тушить, ее просто столкнули грузовиком в яму для фундамента забора, где она и догорела. Самое интересное, что бак у машины не взорвался. Но еще интереснее то, что никто никак не прореагировал на горящую машину. Пожарные также не приехали.

На устроенном в салоне магии посту охранники все же не разместились. Они бегали по этажам. Стреляли на улице. Несколько раз выносили трупы из подъезда и бросали их прямо у второго выхода. А потом охранники вообще исчезли, оставив включенными мониторы и пульты.

Старик остался практически в одиночестве. Уже мало кто появлялся в его сериале. Из своего аквариума Ефимыч обозревал загаженный вестибюль-лобби с грязным полом. Везде валялись брошенные вещи, разбитая мебель, какие-то разодранные пакеты, сумки и чемоданы. Внутреннее оцепенение в душе старика начало оттаивать, уступая место страху и недоумению.

Уже в третьем часу ночи с поста из подземной парковки поступил звонок. В телефонной трубке слышался какой-то подозрительный шум и сипящее скуление, по-другому старик не мог описать этот новый звук. Он кричал в трубку: «Алло, алло», – но на другом конце провода ничего, кроме этого шума, не было. Помучавшись пару минут выбором между тем, чтобы проверить, что там творится, и тем, чтобы остаться на своем посту, старик несколько раз набрал номер поста на парковке, потом позвонил охранникам поста на въезде. Везде было занято. Рации у него не было, сотового телефона тоже.

«А может, там кому с сердцем плохо или иная хворь какая? У меня ведь с собой и валидол, и корвалол есть. Наверное, лекарства хотели попросить. Помощи от меня ждут», – подумал он. Последняя мысль сорвала его с места и погнала в темный подземный паркинг. Он сгреб лекарства из аптечки и своего портфеля в большие карманы форменной куртки. При ходьбе карманы приходилось придерживать обеими руками, чтобы они не болтались.

Куча трупов перед выходом выросла за день в несколько раз. Также трупы лежали перед пандусом съезда в паркинг. Будка на выезде была пуста. Шлагбаум поднят. Паркинг темным не был, скорее там было сумеречно. Голубоватый неоновый свет заполнял все пространство. Машин на парковке практически не осталось. На гладком асфальте, размеченном белой и ярко-желтой краской, валялись брошенные вещи.

Внизу тоже было помещение охраны в виде стеклянного павильончика. Звонили оттуда. Старик бодрой походкой шел к ярко освещенной стеклянной будке. Там стоял один-единственный охранник. Будка возвышалась над бетонным покрытием примерно на метр. Охранник смотрел на него сверху вниз.

«Разве он там один должен быть? А где остальные?» – подумал старик.

Охранник прилип к стеклу и приветственно поднял обе руки. Старик смутился и помахал ему рукой в ответ. Охранник всем телом толкнулся в большое стекло и замер.

«Дурной, что ли? А может, напился?» – озабоченно подумал Федор Ефимович.

Додумать ему не дали. Из тени за будкой появилась женщина приличного вида, но вся в крови. Старик попятился назад. Она молча двинулась в его сторону. Охранник всем телом стал биться в стекло. «Тум, тум, тум», – гулко разносилось по паркингу. За прошедший день Ефимыч понял, что с окровавленными людьми лучше не встречаться.

Старик развернулся и торопливой походкой пошел прочь. Жуть опять овладевала им. Он незаметно для себя перешел на стариковскую шаркающую трусцу. Шаркал не только он. За ним шагала, волоча ноги, окровавленная женщина. Синий неоновый свет делал картину похожей на второсортный фильм ужасов.

– Господи боже мой. За всю жизнь такого не было, – запричитал старик. – Да откуда напасть-то такая? Сначала наркоманы, потом композитор-чудовище да бешенство это страшное.

Сзади завизжала автомобильная сигнализация. Его преследовательница наткнулась на стоящий автомобиль.

Старик закричал:

– На помощь! Спасите!

Его голос в безысходной панике метался под бетонным потолком вместе с визгом сигнализации.

«А может, встать вот так – и пусть кусает», – всплыла паническая мысль. Сразу захотелось сдаться. Он сам себя ударил по щеке.

– Ты что это, дурак старый?! Хочешь точно так же на людей кидаться, как и мордатый тот? – прикрикнул он на себя, вспомнив чудовищного композитора, и проворнее заработал ногами.

Никто не появился. Помощи ждать было неоткуда.

– Ну, погоди, тварь поганая. Я тебе сейчас устрою. – Злобный азарт заставил деда крепко сжать зубы и кулаки. – В голову вас, значит, надо. Сейчас, сейчас. Если очень просишь, то получишь, – цедил он сквозь зубы.

Он сменил направление и побежал стариковской трусцой не к выходу, а к пожарному щиту на парковке. На самом деле там висели бесполезные муляжи и топоров, и багров, а вот огнетушители и ведра были настоящими. Он подбежал к щиту и дернул на себя самый маленький огнетушитель с черным шлангом и блестящим хромированным раструбом. Огнетушитель не поддался. Старик дергал все сильнее и сильнее, но злосчастный красный баллон был намертво привинчен к щиту. Он грязно выругался.

Бешеная женщина была уже совсем рядом. Она приближалась неминуемо, как сама смерть. Старик задыхался. Сил бежать уже не было.

– Врешь! Не возьмешь! – крикнул он в ее сторону.

Собственный голос добавил ему сил. Он кинулся мимо мертвячки к выходу. Скользкая ледяная рука схватила его за рукав, но он дернулся изо всех сил. Тетка потеряла равновесие и упала на асфальтовое покрытие.

Старик полубезумно хохотнул, но через несколько шагов упал сам, больно ударившись локтем и больными коленями. Он запнулся о металлический башмак, который валялся на парковке. Их подставляли под колеса автомобилей, которые останавливались на наклонном пандусе, чтобы те не покатились вниз. Сначала были пластмассовые башмаки, но их быстро раздолбали. Эти башмаки гнул и варил местный сантехник.

Морщась от боли, старик сел на пятую точку. Сумасшедшая тетка ползла к нему, разинув рот. Он видел ее глаза. Вот это было по-настоящему страшно. Два глубоких мутных буркала, немигающих, замерших. Казалось, сквозь эти мутные стеклянные шарики кто-то смотрит на тебя с той стороны, голодный и злой. Это нечто начинает тебя жрать уже одним взглядом.

Тетка взяла старика за ботинок. И стала подтягиваться к нему. Старик схватил роковой металлический башмак и со всей силы ударил им по ободранной руке с обломками маникюра. Ударил еще. Потом бил еще и еще. Кости страшно трещали и хрустели под ударами. Старик подался вперед всем телом и ударил тетку по голове. Она упала на бок, но опять начала подниматься. Тогда он размахнулся и со всей силы ударил ей железным башмаком как раз за ухо. Острый угол стального башмака воткнулся в череп и застрял. Дама сразу свалилась на асфальт и больше не двигалась. Старик медленно поднялся. Ушибленные места болезненно саднили. В его сторону с улицы шел еще один покачивающийся силуэт.

Ефимыч не стал дожидаться второго претендента на схватку, а со всей возможной скоростью припустил в спасительный подъезд.

Заскочив в дверь, дождался, пока успокоится бешеное сердцебиение. Два таких нападения в один день – это было уже более чем достаточно, даже чересчур. Никуда он больше не пойдет.