Текст книги "Русская корлева. Анна Ярославна"

Автор книги: Александр Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Рыдания Анны разрывали Настене сердце. Она заметалась по опочивальне, распахнула окно, словно хотела выпрыгнуть из него. Но нет, разум повелевал ей искать ту злую силу, коя одолевала ее. И она обшарила глазами углы, заглянула под ложе. И если бы кто-нибудь увидел ее, то подумал бы, что она лишилась ума. Но Анна продолжала рыдать, и никто безумия Настены не видел. Она металась все сильнее и была словно одержимая. Но разум властвовал в ней. «Господи, милосердный, помоги! Если не избавлюсь от наваждения, всему конец! Всему конец! Да мне и свет немил будет!» – звенело в голове Настены, бегущей к двери опочивальни.

И вдруг у самой двери на скамье она увидела медный кувшин и таз, которых ранее никто в опочивальню не приносил. Настена метнулась к кувшину, схватила его – он был с водой – и вылила содержимое в таз. Вода оказалась темной, она волновалась, ходила рябью. Некая злая сила колыхала рябь все сильнее. И от воды послышался знакомый Настене с детства скрипучий голос: «Час торжества моего пришел. Утони же в этой воде!» И столько власти было в резких словах, столько силы вложила в них девяностолетняя прабабка Настены Гирда, что правнучку, словно хворостинку, согнуло в поясе и бросило ее лицо в таз с водой. И не было у Настены сил сопротивляться. Она обмякла, а захлебнувшись, окаменела, и дух ее готов был покинуть плоть.

Но божественные силы спасли Настену. В этот миг княжна Анна подняла голову, увидела, как погибает Настена, птицей слетела с ложа, в мгновение ока оказалась рядом с несчастной и с силой вырвала из-под Настены таз. Вода расплескалась по полу, и Анна увидела уползающую под ложе гадюку. Княжна швырнула в нее таз. Он со звоном упал, встал на ребро, прокатился полукольцом и накрыл гадюку. Анна бесстрашно наступила ногой на таз, да так и замерла, не зная, что делать дальше.

Той порой Настена словно бы проснулась от кошмарного сна. Все еще согнувшись, она со стоном избавилась от воды и выпрямилась. Бледная, но с горящими зелеными глазами, она подошла к Анне, опустилась рядом на пол, освободила таз от ноги Анны, отстранила ее подальше, потом взяла таз за край, откинула его и мгновенно схватила гадюку близ головы. Вскочив на ноги, она метнулась к кувшину и опустила в него гадюку. Увидев лежащий на скамье рушник, обвязала им горловину кувшина. Опустившись на скамью, она долго сидела обессилевшая, с пустыми глазами. Но движение в ней было. Из глубины памяти поднялся черный лик прабабки Гирды, и Настена вспомнила проклятие, какое та наложила на трехлетнюю правнучку в день ее крещения. Гирда была язычницей, жила в лесу, говорили, что на исходе дней превратилась в змею.

– Анна, помоги мне, – тихо сказала Настена.

– Что с тобой, родимая? – Анна подошла к Настене, присела рядом. – Какая нечисть на тебя навалилась?

Настена промолчала. Потом тихо попросила:

– Оденься. Сходим в мыльню и сожжем это. – Она показала на кувшин. – Зло прошлого.

Вскоре они покинули терем. Настена спрятала кувшин под полу заячьей шубки. В мыльне холопы топили печи: баня всегда была готова для жаждущих помыться. Анна и Настена вошли в просторный предбанник, княжна выпроводила из него истопников, закрыла на засов дверь. Настена подошла к печи и бросила кувшин в огонь. Пламя охватило его, и спустя несколько мгновений из горловины кувшина вырвались клубы черного дыма. Они покружили под сводами печи и вылетели в трубу. А кувшин сам по себе подкатился к устью печи.

– Вот и все. Исчадье адово сгинуло в огне, – произнесла Настена и устало откинулась к стене.

– Но откуда взялись кувшин с гадюкой, таз? – спросила княжна Анна. – Того не может быть, чтобы принес кто-то из наших.

– Подожди, голубушка, все поведаю.

– Бедная, какой ужас ты пережила, – посочувствовала Анна.

Настена взяла кочергу, достала из печи кувшин, перевернула его, постукала по донышку. На каменной плите, что лежала близ печи, Анна увидела горку золы. Настена отломила от метлы прутик и разгребла золу. Под нею лежал золотой перстень со сверкающим сапфиром. Надев перстень на прутик, Настена подняла его.

– Какой он красивый, – отозвалась Анна.

– Сей перстень носила моя матушка. В тот день, когда меня крестили, в наш дом пришла Гирда. Проклиная свою внучку за то, что она изменила вере отцов и богу Перуну, Гирда схватила матушку за руку и сильно дернула. С тем и ушла. Исчез и этот перстень, хранитель матушкиной судьбы. Через месяц моя родимая угасла. А батюшка вскоре взял новую семеюшку и ушел с нею в Тмутаракань строить храм.

Рассказывая, Настена плакала. Анна утирала ей ладонями слезы и прижимала к себе.

– Я ничего не могла понять, будто и не ты пришла в опочивальню. И прости, что накричала на тебя, – повинилась Анна.

– Ты, княжна, спасла мне жизнь, и впредь я раба твоя на все времена. – Настена горько улыбнулась. – В твоей я власти отныне.

– Не смей так говорить! Ты моя сестра, и больше. – Анна сняла с прутика перстень и надела его Настене на безымянный палец правой руки. – Да хранит тебя от всех напастей сей волшебный сапфир.

Перстень придал Настене сил, поднял дух. Она освободилась от родового проклятия, потерла камешек и легко вздохнула.

– И еще раз спасибо тебе, княжна, что надела мне перстень.

Настена не сказала, что сей перстень дает ей новую силу творить добро. Она обняла Анну, они встали и покинули баню.

В тот же день в храме Святого Илии священники венчали Анастаса и Анастасию. За посаженого отца был у них воевода Ингвард, а за мать – княжна Анна. Свой медовый месяц молодожены провели в походе. Анастас встал во главе личной сотни гридней княжны Анны, а Настена оставалась при княжне товаркой. Бержерон нарек ее по-своему – фавориткой.

Глава одиннадцатая. Мощи святого Климента

Поход в Корсунь французов и русичей длился больше трех недель. Он прошел благополучно. Лишь близ Крарийского перевоза через Днепр гридням Анастаса и сотне воинов Ингварда пришлось прогнать ватажку печенегов-разбойников, которые всегда охотились на перевозе за купцами. Сразу за Крарийским перевозом начинались бескрайние степи, в которых вольничали малые орды печенегов. Они уходили до Кавказских гор и там нападали на селения касогов и ясов. На южные земли Руси печенеги в эти годы не делали набегов. С Русью был мирный договор, и печенежские князья, зная, как жестоко Ярослав может наказать за нарушение мира, запретили своим племенным вождям вторгаться в пределы Киевской державы. Но в степях, где печенеги хозяйничали более двух столетий, они могли себе позволить напасть на русичей и тем более на путников, незнакомых им по обличьям, одеждам и военным доспехам. И путешественники увидели большие конные ватаги печенегов уже на третий день пути после переправы через Днепр. Они подолгу маячили на окоеме и как бы сопровождали русичей. Иногда воеводы Ингвард или Творимирич посылали сотню воинов прогнать печенегов, ежели те подходили близко. Тогда печенеги скрывались в степи. А на десятый день пути они вовсе исчезла из вида, и путешествие шло без помех.

Наконец степи остались позади, и путники вошли на Крымский перешеек, омываемый гнилыми водами. Они спешили его миновать, чтобы вновь выйти на степной простор, но уже Таврической земли. Путешествие проходило скучно, монотонно, и все с облегчением вздохнули с приближением Таврических гор. Повеселели и Анна с Настеной. Иногда княжна с личной сотней воинов, ведомых Анастасом, вырывалась далеко вперед. Но каждый раз ее порывы подвергались осуждению со стороны епископа Готье и каноника-канцлера Анри. Он разговаривал с Анной по-французски и с трепетом.

– Принцесса Анна, дочь моя, ты должна беречь себя. За тобой – корона Франции.

– Не волнуйтесь, святой отец Анри. Ежели мне доведется надеть корону, то постараюсь не потерять ее.

Как и Бержерон, духовный отец короля пришелся Анне по душе за добрый нрав, за ум. Княжна заметила, что для всех французов в походе он был за отца-наставника.

Корсунь встретила нежданных гостей настороженно. Грозная крепость показалась им мрачной. С крепостной стены пришельцам было приказано отвести воинов за пределы посадов.

– Именем наместника императора Миндовга повелеваем всем воинам уйти из вида крепости! – так прокричал французским посланцам начальник воинов гарнизона Херсонеса, Полиен-многохвальный.

И только после того, как воины ушли, греки открыли ворота и впустили в город лишь четверых французов и троих русичей. Воина Анастаса впустили только по просьбе Анастасии. Она сказала грекам, что ее муж потомок корсуньского священника Анастаса, который крестил великого князя Руси Владимира. Предание о том крещении хранилось в Корсуни свято.

Еще по просьбе княжны Анны в город позволили въехать повозкам, на коих великий князь Ярослав прислал грекам подарки: ценные меха, рыбий зуб, воск. А принимая от воеводы Ингварда повозки, Анна наказала ему:

– Далеко с воинами не уходите, сразу же за посадами и остановитесь. К воротам же поставьте доглядчиков.

– Так и будет, матушка-княжна, – ответил Ингвард.

В крепости воины Полиена-многохвального окружили вошедших и повели на площадь к дворцу наместника Миндовга. Неведомо, как все произошло бы дальше, но благодаря Анастасу, внуку именитого корсунянина, и благодаря дочери Ярослава Мудрого наместник императора в Корсуни вельможа Миндовг и экзарх[20]20
  Экзарх – в православной церкви глава отдельной церковной области или самостоятельной церкви.


[Закрыть] таврической православной церкви Петр приняли и выслушали французских послов.

Всех их привели во дворец Миндовга. Им отвели комнаты, дали отдохнуть, затем пригласили к обеду. В просторном зале были накрыты столы. Здесь Анна преподнесла Миндовгу и Петру меха соболей, бобров, белок, моржовую кость.

– Примите, славный наместник Миндовг и экзарх церкви Петр, подарки от великого князя всея Руси Ярослава Мудрого. Он чтит греческий народ и великую Византию искренне, – сказала Анна.

Миндовг остался доволен подарками, и речь его стала мягче:

– Мы тоже преклоняемся перед молодым и сильным русским народом. И у нас помнят великого князя Владимира, принявшего крещение на нашей земле.

А после трапезы епископ Готье попросил княжну Анну изложить наместнику и экзарху суть их путешествия в Корсунь.

Анна свободно говорила по-гречески, потому как еще в школе при соборе Святого Илии изучала вместе с Настеной язык с помощью греческого священника. Она сказала:

– Многочтимые Миндовг и Петр, государи земли Таврической и Корсуни, здесь, на земле бывшей Римской империи, десять веков назад скончался папа римский Климент. В ту пору тут был языческий край и потому прах святого пастыря христианской церкви не был предан земле по обычаям христианства. Ваши гости из Франции хотели бы найти сей прах, перевезти его на родную землю и захоронить в Риме, в усыпальнице собора Святого Климента. К просьбе ваших гостей присоединяет свое слово великий князь всея Руси Ярослав Мудрый. Он наказал нам ни в чем не нарушать вашего покоя, не приносить ущерба ни духовного, ни другого.

Корсуняне выслушали Анну не перебивая. Она стояла перед ними в белоснежном платье греческого покроя с голубой отделкой и была божественно прекрасна. Говорила она чистым и певучим голосом. Наместник и экзарх были покорены ее великолепием и проявили готовность во всем пойти ей навстречу, но только ей, а не неведомым им людям из какой-то далекой Франции или Галлии, кто знал. И, оставаясь чиновниками великой империи, верными слугами императора, они не дали положительного ответа на просьбу княжны. Миндовг произнес уклончиво, найдя, как ему показалось, убедительный довод:

– Мы только слуги великого императора и можем лишь выслушать вас. Вот если бы наши гости привезли его повеление, мы открыли бы пред вами все двери, даже если за ними кроются тайны тысячелетия. А так французы – это еще не римляне, и попадут ли мощи святого Климента в Рим, нам неизвестно.

Когда Анна перевела парижанам сказанное Миндовгом, они засуетились, заговорили все разом. Бержерон подошел к Анне и торопливо, но тихо промолвил:

– Принцесса, Миндовг прав. Ему неведомо, кто мы такие, и только от тебя зависит успех, только ты именем великого князя можешь убедить их позволить нам искать прах святого. К тому же тебе везти мощи во Францию, ежели Господь поможет найти их.

Княжна Анна, слушая Бержерона, кивала, как бы соглашаясь с ним. Сама же думала о другом – о том, что лишь в беседе с глазу на глаз с наместником и экзархом она сможет добиться желаемого. И, выслушав Бержерона, улыбнувшись грекам, Анна мягко сказала:

– Гости согласны: ваш ответ справедлив, иначе вы не были бы верными слугами великого Константина Мономаха. – Миндовг благодарно кивнул, а Анна продолжала: – Потому мы будем терпеливы и подождем, пока вы, ваша светлость Миндовг и ваша светлость Петр, пошлете к императору гонцов и испросите у него позволения. Лично же я прошу вас показать мне и моей Анастасии храм и купель, в которой принял крещение великий князь Киевский Владимир Святой.

Экзарх Петр отозвался первым:

– Мы исполним твою просьбу, княжна россов, с великой радостью. Корсуняне свято хранят предание о том, как царевна Анна вместе со священнослужителями и экзархом Анастасом крестили Владимира Киевского. И я приглашаю всех наших гостей.

– Нет, нет, гостям нужно отдыхать, – возразила Анна. – Мы пойдем только вдвоем с моей Анастасией.

– Твоя просьба для нас священна, – согласился экзарх Петр. – Мы ведь не знаем, какой веры наши гости.

Вскоре слуги увели французов и Анастаса на отдых в отведенные им покои. В зале остались четверо. Анна подошла к окну, выходящему на море. Оно было полуоткрыто. Анна распахнула его пошире и, повернувшись к Миндовгу, заговорила:

– У этого окна, по преданию, стоял ослепший в Корсуни великий князь Владимир. Он хотел видеть, как приближались корабли царевны Анны, дочери вашего императора, но не мог этого сделать. Он и прекрасную Анну не видел, когда она появилась в этом зале. Отсюда мужественная царевна повела слепого князя на площадь и в храм Святого Василия. Она вела князя среди его воинов-язычников, и они готовы были взбунтоваться. Но их остановил величественный вид царевны и зов князя Владимира: «Князь пошел, дружина за мной!» Так и было. В Корсуни крестилось пятнадцать тысяч русских воинов. Крестился Владимир. В купели он прозрел и воскликнул, блаженствуя: «Я узрел истинного Бога!» – В порыве вдохновения княжна Анна подошла к Миндовгу, взяла его под руку и горячо произнесла: – Идемте же в храм! Я хочу видеть ту купель, хочу омыть в ней лицо! – И Анна повела наместника из дворца.

Петр и Анастасия поспешили следом.

– Я удивляюсь. Княжна очаровала женоненавистника Миндовга, – тихо сказал спутнице экзарх. – И это я вижу впервые.

– Княжна Анна похожа на вашу царицу Анну, – польстила Настена.

– О да, да. Я об этом подумал, – признался экзарх Петр.

Выйдя из дворца наместника, Анна продолжала речь все так же горячо и убежденно:

– Вот здесь, на площади, великого князя встретила его дружина – пятнадцать тысяч воинов-язычников. Они были насторожены, зная, что великий князь надумал отступиться от веры отцов, предать забвению бога Перуна. Они грозно гудели. Но наша великая царевна Анна мужественно провела нареченного ей в супруги варвара в храм и не дрогнула перед угрозой смерти. Это она побудила позвать дружину к новой вере. И он позвал и ступил в храм. В тот день ваш удивительный город принял в лоно христианства пятнадцать тысяч воинов, сто двадцать пять воевод и бояр, а с ними – великого князя. Ваш город должен гордиться великодушными предками, – закончила самозабвенно Анна.

– Спасибо, славная россиянка, за похвалу моему народу, – с почтением произнес Миндовг.

На паперти собора, где в этот час было пустынно, княжна остановилась и, когда на нее поднялись Петр и Настена, сказала о главном, ради чего так вдохновенно повествовала о более чем полувековом событии:

– Потому говорю: вы еще выше вознесете величие вашего города, ежели позволите нам открыть тысячелетнюю тайну и найти мощи святого Климента.

Наместник и экзарх переглянулись, вздохнули, и, похоже, Миндовг выразил общее с Петром мнение:

– Господи, бесподобная Анна, если бы ты просила за великую Русь, мы бы и слова не молвили против.

И тут вмешалась в разговор Анастасия. Она как-то вольно взяла руки Миндовга и Петра и, глядя им в глаза своими жгучими зелеными глазами, посылая на греков неведомую им мощную силу, сказала:

– Знайте же, славные византийцы, она просит для себя, только для себя. Она будущая королева государства Франции. Если мы найдем мощи святого Климента, она повезет их на свою новую родину и там явит той державе бескорыстие и милосердие нашей с вами православной веры. А те, кто с нами пришел в Корсунь, – сваты короля Генриха французского. Потому сотворим общее благое дело во имя Господа Бога нашего, во имя великой Византии и великой Руси.

Анастасия замолчала, но ни Миндовг, ни Петр не ощущали в себе желания отвести от нее глаза и освободить свои руки. Оба они смотрели на россиянку с изумлением. Над ее золотистой головой они увидели сияющий нимб. И лицо ее показалось грекам таким знакомым, таким близким, что у них перехватило от волнения дыхание. Перед ними стояла сама София Премудрость, словно сошедшая с образа корсуньского храма Святого Василия. И экзарх Петр сказал:

– Да будет по-вашему. Мы исполним волю Святой Софии, коя говорила твоими устами, блаженная Анастасия. Не так ли я выражаю наше желание, императорский наместник Миндовг?

– Да, да, я с тобой согласен, святой отец, но… у нас еще есть время подумать и посоветоваться. – Чиновник оставался чиновником даже под завораживающим взглядом «Софии Премудрости».

Анастасия не проронила ни слова в ответ, лишь опустила руку Миндовга и, по-прежнему держа за руку экзарха Петра, вошла с ним в храм. Анна и Миндовг последовали за ними. Наместник повел княжну к алтарю, и там, с правой стороны от царских врат, она увидела большую серебряную чашу с ведущими в нее ступенями. Анна спустилась к самой воде и позвала Анастасию. А когда та встала рядом, спросила:

– Настенушка, увидим ли моего деда?

Анастасия не ответила, но, склонившись к освященной воде, разгребла ее руками и привлекла Анну к себе. И они обе, припав к самой воде, увидели в глубине ее лик Владимира Святого. Он смотрел на них ясно, поощрительно. Анна и Анастасия не могли отвести от него глаз. Княжна прошептала:

– Он с нами, он благословляет нас.

Когда же лик источился, Анна и Анастасия умылись святой водой, поднялись и посмотрели в купол храма. Что они там узрели, никому не было ведомо, но княжна вышла из чаши в таком же возвышенном состоянии души, как когда-то поднялся из святой купели после крещения ее дед. Ей показалось, что она парит в воздухе, словно птица, летящая в поднебесье. К ней подошел экзарх Петр и спросил:

– Исполнилась ли твоя мечта, внучка святого Владимира?

– Истинно исполнилась, святой отец. В этом храме я вижу, как витает дух моего деда.

– Твои слова – надежда нам, священнослужителям. И об этом я скажу прихожанам в час божественной литургии.

Помолившись, Анна и Анастасия вышли из храма вместе с греками и увидели на площади сотни горожан. Они бурно приветствовали россиянок, а в центре толпы мужчины держали на руках Анастаса. Они поднесли его к паперти и поставили рядом с Анной. К ней подошел пожилой грек.

– Я был мальчиком, когда его дед, – грек показал на Анастаса, – спас Херсонес от разорения. Тогда здесь правили наместники коварного императора-самозванца Варды Фоки. – И старец поклонился. – Мы вас приветствуем, россиянки.

– Спасибо, корсунянин. Прими мой поклон как благодарность от великой Руси.

Толпа зашумела, забурлила, всем хотелось подойти к Анне и Анастасии. Но Миндовг поднял руку, и наступила тишина.

– Горожане, успокойтесь. Гости из далекой Руси пробует у нас долго. Все вы их увидите. Им же пора отдыхать с дороги. – И Миндовг повел княжну Анну и ее спутников ко дворцу.

Отдых искателей мощей святого Климента затянулся на неделю. Внешне покладистый Миндовг на самом деле был хитер и коварен, потому и достиг высокого положения на императорской службе. Ночью он тайно покинул город, и никто, кроме экзарха Петра, не знал, куда исчез наместник. А тот отплыл на легкой скидии в таврическую Сугдею, где в это время пребывал большой императорский вельможа. Сгоряча Миндовг допустил, как показалось ему, роковую ошибку, дав согласие на поиски мощей, и теперь спешил исправить ее, потому как боялся поступиться интересами империи.

Вельможа Амфилогий строил себе дворец близ горы Медвежья Голова, потому и приплыл из Константинополя посмотреть, как идут работы. Умудренный опытом государственной службы, Амфилогий был не менее хитер, чем Миндовг. И сказал он наместнику Херсонеса вразумительно, что поиски святыx мощей ущерба империи не принесут. К тому же им, грекам, останки римлянина славы не прибавят, если будут лежать втуне. А вот когда найдут их галлы или россы, не важно кто, честь достанется Византии, рассудил вельможа и именем императора Константина Мономаха разрешил поиски.

– Пусть они потрудятся во имя нашей великой Византии. А там уже дело за тобой, разумный Миндовг, – заключил Амфилогий.

– Я свято помню одно: честь Византии превыше всего. И я сохраню ее и приумножу, – в порыве благодарности произнес Миндовг перед расставанием с важным вельможей.

Миндовг возвращался в Херсонес, окрыленный мыслью послужить великой империи всеми своими силами. То, что честь должна достаться Византии, он понял по-своему. Но об этом послы Франции и Анна узнают значительно позже, когда свершится знаменательное событие.

Вернувшись в Корсунь опять-таки ночью, Миндовг пригласил гостей на завтрак и сделал им приятное сообщение:

– Словом и волею императора великой Византии Константина Мономаха мы позволяем вам начать поиски мощей святого Климента. Наш божественный император всегда великодушен и добр к дерзающим во благо веры.

Удивлению гостей не было предела. Никто из них не понимал, как Миндовгу удалось получить благословение императора. Лучше всех состояние французов передало лицо каноника-канцлера Анри д’Итсона: оно светилось от радости. Миндовг продолжал:

– Мы разрешаем вам позвать на помощь горожан, кои проявят добрую волю и коих вы должны вознаградить за труд. Пусть и ваши воины ищут останки, но введите в город не больше сотни. Вы не должны чинить ни городу, ни горожанам никакого ущерба. За всякий ущерб будете платить пени в городскую казну. А если преступите наши законы, станете платить штраф или же вас сурово накажут.

Княжна переводила французам речь Миндовга, и они согласно кивали. Однако на последних словах Миндовга Анна споткнулась. Она не хотела доносить их до послов, но Миндовг потребовал:

– Переведи и это. Честь и порядок превыше всего.

– Хорошо, – согласилась Анна. И обратилась к послам: – Наместник сказал, что за всякое нарушение законов империи виновные будут строго наказаны. И еще. – Это Анна добавила уже от себя, помня ранее сказанное Миндовгом: – Вы должны запомнить, что ежели мощи будут найдены, то владелицей их будет определена княжна Анна, внучка святого Владимира, принявшего крещение в Херсонесе. – И Анна повернулась к Миндовгу: – Так ли я донесла твою мысль, славный наместник Миндовг?

– Да, у нас с экзархом нет возражений против сказанного тобой. Мы так ранее решили, – объявил наместник.

Французы были озадачены заявлением Миндовга. Их не испугало предупреждение о суровом наказании, но привело в недоумение последнее. «Что будет, ежели княжна Анна откажется стать супругой короля Франции?» – подумал епископ Готье. Он поделился своими опасениями с Бержероном. Но Пьер не разделил их:

– Анна не изменит данному слову, Ярослав Мудрый – тоже. Потому выразим Миндовгу и Анне согласие во всем, – сказал соотечественникам Пьер Бержерон.

В Корсуни все пришло в движение. Анастас привел в город сотню своих воинов. Экзарх Петр собрал на площади горожан и призвал их оказать помощь россиянам и французам. Он же пригласил на совет старейших корсунян и спросил их:

– Есть ли в вашей памяти предания старины о кончине святого Климента? Случилось это десять веков назад.

Старцы молчали, разводя руками. Никому из них не было дано владеть легендами тысячелетнего прошлого. И никто из них не высказал предположений, где вести поиски, все старцы помнили события сорокалетней давности, когда в Херсонес пришли морем римляне и тоже искали мощи святого Климента. Однако об этом помнил и сам экзарх Петр. Он с сожалением заметил:

– То были гулящие люди, они больше думали о питии вин и увеселении плоти. Они даже в древние хроники не заглянули. А в них могли быть ответы на их вопросы.

Старцы согласились с экзархом, и один из них, более крепкий духом и телом, сказал:

– Так все и было, владыка: вольничали не в меру.

А княжна Анна, выслушав экзарха, ухватилась за его последние слова и попросила:

– Святой отец, допустите меня и Анастасию к хроникам. Мы способны их прочитать.

– Я готов исполнить твою просьбу, дочь моя. И сегодня священник отведет вас в хранилище. Прошу об одном: не делайте списков без моего ведома.

– Мы постараемся все запомнить, – улыбнувшись, молвила Анастасия.

– Тебе это посильно, дочь моя, – ответил экзарх Петр.

И спустя какой-то час Анну и Анастасию привели в один из приделов храма Святого Василия, и хранитель древних хроник положил перед ними на стол первый рукописный фолиант. Он достал из кармана рясы льняную тряпицу и протер его от пыли.

– Она копилась на нем веками, – заметил хранитель. – Дай-то Бог, чтобы вы нашли в нем то, что ищете.

Анна и Анастасия с волнением прикоснулись к древней рукописи в богатом кожаном переплете и открыли ее в надежде найти какие-либо следы событий далекого прошлого.

– Не надо только торопиться, – проговорила Анастасия.

– И нужно быть внимательными, – поддержала товарку Анна.

Но каково же было разочарование россиянок, когда они установили, что хроники начинались лишь с времен императора Константина Великого! И первая запись была обозначена 312 годом от Рождества Христова, более чем за два века после гибели папы римского Климента. И никаких упоминаний о событиях до этого года в летописи не оказалось. Лишь двумя строчками было сказано, что до четвертого столетия на Таврическом полуострове существовало царство язычников. Однако все, что было написано на пожелтевших пергаментах о четвертом веке, давало повод для размышлений. Шло время царствования Константина Великого, и повествование в хрониках об этом достойном человеке доказывало, что мощи святого Климента надо искать. Причина одна: между первыми христианами и язычниками два века длилась постоянная борьба, и можно было сказать, что она была для верующих в Христа успешной. Ведь сам Константин Великий отошел от язычества и принял христианство в зрелом возрасте. И если мощи Климента будут найдены, то сие еще более вознесет Константина и убедит человечество в том, что подвижники не напрасно добивались торжества христианской веры.

«В начале 313 года, – читала Анна, – в Медиолане появился манифест императора Константина, святого и равноапостольного, дозволяющий свободное исповедование веры и, в частности, разрешающий свободный переход в христианство всякому желающему». Анна порадовалась этой находке.

– Читай-ка, Настена. Ведь это ниточка, за кою можно ухватиться и прийти к желанной цели, – горячо сказала княжна.

Теперь она была убеждена в богоугодности поисков.

Однако ответа на вопрос, где искать святые мощи, Анна и Анастасия не нашли. Тысячелетняя толща минувшего похоронила всякие следы событий той поры. И оставалось только уповать на Божью милость и на знамение Божье.

– Ой, голубушка, ступили мы на стезю, ведущую в лабиринт. Выйдем ли из него, – посетовала Анастасия.

– Но нам не дано иного. Отступать некуда, поиски уже начались, – заметила Анна, – и нам пора присоединяться к прочим. А в хрониках, мне кажется, мы не найдем ничего более важного, чем нашли.

Поиски мощей и правда начались. Вооруженные молитвой и упованием, сто ратников и более сотни горожан приступили к дотошному обыскиванию всех доступных и недоступных тайных мест в городе. Были обследованы оба храма и подвалы под ними. Все подвалы древних зданий в крепости тоже не миновали тщательного обследования. Два дня ушло на изучение крепостных стен и выработок близ них в поисках захоронений. Наконец ушла неделя на поиски таинственного захоронения в подземельях, словно ветви дерева метавшихся под городом. Людей там на каждом шагу поджидала опасность: могла обрушиться кровля или случиться завал. Но воины и горожане вели себя мужественно и осторожно, страхуя друг друга. Вооруженные мотыгами и заступами, они с факелами день за днем обследовали каждый уголок бесчисленных пещер-выработок, сотни сажен проходов и лазов. Епископ Готье и каноник Анри днями не уходили с площади, все ждали, что вот-вот откуда-нибудь им принесут благую весть. Они возносили молитвы к Богу, просили его о милости. Но их ожидания оставались тщетными. По вечерам за ужином все сидели молчаливые и не поднимали глаз друг на друга. Наконец Бержерон высказал предположение, что язычники той далекой поры сожгли труп убитого ими Климента.

– А мы вот уже две недели бьемся впустую, как рыба об лед. Зачем? И нам остается сожалеть, что мы потерпели неудачу, как терпели те, кто приходил на поиски до нас. А они, пожалуй, искали упорнее, чем мы, ибо это были сами римляне.

У экзарха Петра нашлось возражение Бержерону:

– Должен вас уверить, что язычники той поры предавали сожжению тела только достойных величия и славы героев. Это был священный ритуал во благо богов. Прочих же выбрасывали на съедение мерзким животным. Вероятным может быть то, что, сочтя Климента своим врагом, язычники так и поступили с ним. А по-иному и не могло быть.

– И что же вытекает из сказанного? – спросила княжна Анна.

За экзарха Петра ответил наместник Миндовг:

– Вытекает из сказанного одно: пора прекращать поиски. Мы отрываем горожан от дела, а они должны работать во благо державы.

– Выходит, мы должны уехать ни с чем? Но того не должно быть, – возразил граф Госселен. – Нам пора выйти за городские стены и продолжать поиски там. Может быть, Климент был убит язычниками в поле.

– Нам нужно обследовать все захоронения, все кладбища, – добавил свое барон Карл Норберт.

– Конечно, вы там найдете много останков, но не мощи святого, а прах тысяч воинов, кои пали под стенами крепости. Там будут и кости россов, которые много раз пытались взять приступом Херсонес, – пояснил Миндовг.

Анна и Анастасия не вмешивались в острый разговор мужчин. После трапезы они ушли в свой покой и продолжали молчать. Однако думали они об одном – о том, где и как продолжать поиски. И первой нарушила молчание Анастасия. Она стояла у окна, смотрела в темноту ранней ночи и размышляла вслух: