Текст книги "Империя зла"
Автор книги: Александр Хабаров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Хабаров Александр
Империя зла
АЛЕКСАНДР ХАБАРОВ
Империя зла
Темен приют земной ночь светла Поговори со мной Империя зла
Поговори со мной Родина радио Встань за меня стеной Склонись над раною
Утешь меня рука Москвы Тяжелая Подай червончик из мошны Зря что ли шел я
По черным путям По лесам по окраинам Сам Окаянным Каином
Шел сметая следы Свинцовым веничком Много беды-воды высохло времечком
И под ногами Белым-бела Кишела врагами Империя зла
НОЧНЫЕ НОВОСТИ
Ночь катится шаром. Под хруст костей Слюною брызжет служба новостей... Враг на экране, враг уже повсюду, Он на дворе скулит среди собак, Он во дворце примеривает фрак И водку плещет в царскую посуду.
Сейчас он выйдет вон из тех ворот, Дыхнет едва – и дерево умрет, Заикой станет бедная сиротка, Застрелится у гроба караул, Ощерится кинжалами аул, Прольется кровь, и кровью станет водка...
Отделятся: от Марса Колыма, Душа – от тела, тело – от ума; Взорвутся терминалы в Эмиратах; Падет звезда; свихнется конвоир... Я выключаю этот странный мир, Где места нет для нас – святых, проклятых
НОВИЗНА
...Ух, как много сытых и красивых, Вспоенных в креветочных пивных, Вскормленных в семидесяти силах Может быть, их больше, чем живых... Вот они проходят мимо храма, Исчезая в снежной пелене, И никто-никто не крикнет: "Мама! Что за млеко ты давала мне? Что за песни, страшные такие, Ты мне пела, пьяненькая тварь? Задыхаюсь, ма, от ностальгии, Умираю, бля, туши фонарь!..."
Не кричат. Уходят – мимо, мимо, Волоча по снегу кашемир. Вот они проходят мимо Рима, Кровь чужую сплевывая в мир. Вот они на берегах Босфора, Вот они уже у стен Кремля... ... Вот они – присели у забора Замутить крутые нифеля. А потом попрыгали в машины И умчались, Богу вопреки, Напрягать сиреневые жилы И сбивать стальные кулаки.
Звякнул колокольчик на разборке, Клацнула курками борзота: Вот те, падла, отдых на Майорке Ошуюю Господа Христа. Вот тебе, браток, стишок на ёлке И вальсок на бале выпускном... Зря тебя любили комсомолки Те, что стали тёлками потом. Понесут, жалея братским: "Хули?... И хирург зашьётся до утра, Вынимая душу, словно пулю, Из живого вроде бы нутра...
ДВА НОЖА
За четверть зелена винца Купил я нож у молодца.
Спасал от голода семью К ноябрьским заколол свинью.
А у соседа – лучше нож... Таким и Родину спасёшь.
***
Часовые державы уснули, потому-то она умерла, и тяжелые братские пули в черном теле своем обрела.
Положили на светлые очи неотмытые чьи-то рубли, и зарыл её пьяный рабочий в восемь соток бесплодной земли...
АФЕРИСТ
Не от тяжких трудов, а от легкой руки я пальто заложил и продал башмаки; вот уж тело висит на костях барахлом приценился какой-то к нему костолом...
В ход пошли пепелище, жилище, трава; песней звякнула медь – разменял на слова. Ночь сменял на зарю, а зарю – на пальто. Ну, и кто я теперь? А теперь я – никто.
Ничего своего, ни лица, ни кольца; скоро крикнут: вяжите его, подлеца! Но спроста не возьмешь, я и сам с хитрецой, голосок обменял на другой, с хрипотцой...
Встану в очередь красно-коричневых лиц, накуплю вермишели, портвейну, яиц; когда грянут "Варяг" – подпою втихаря: нате, братцы, пальто! Вот вам, братцы, заря!
И прикинусь, что нищ, что, как перст, одинок... А начнут выкликать – обману, что стрелок; И в секрет попрошусь – меж камней, среди лип... А как выстрелят в грудь – обману, что погиб...
РУСЬ МОЯ
Русь моя черная Пьяная битая Девка оффшорная Терном увитая
Вот она тащится С сумочкой нищенской В камушки плачется Влагой мытищинской
В белой накидочке В кофточке плисовой Легок на ниточке Крест кипарисовый
Тропки немерены Ножки исколоты Ангелом велено Выйти из города
В горы безлесные В села с погостами В Царство Небесное Слава Те Господи
ПЛЯСОВАЯ
Эх, лиха беда – начало! Дайте в руки мне гармонь, Чтобы душу раскачала Неумелая ладонь!
Эх, пройдусь, лады терзая, Отпою кого-нибудь! Попляши-ка, волчья стая, Рви клыками белу грудь!
Ночь темнее, круг поуже. Рвется пташкою душа. Я за нож, а морда – в луже, И на откуп – ни гроша.
Ах вы, волки, злые звери, Отпустите мужика! Я уйду в другие двери, Я попал не в те века!
Что за танцы без любови? Что за песня – грудь в огне? Что-то, братцы, много крови, Что-то, волки, страшно мне!
Эх, гармошка, много бзика!... Волчья шея без креста. Пропади-ка ты, музыка, Сгинь-рассыпься, сволота!
Не хочу плясать с волками! Святый Боже, помоги! Стукнул в землю каблуками Расточилися враги.
Затерялся в поле чистом, Не отыщешь без огня. Ох, не буду гармонистом Помолитесь за меня.
Ш М О Н
Шмон длился три часа. Изъяли, суки, Часы "Победа", галстук и шнурок, Чтоб кольца снять – ножом пилили руки, И вытирали кровь о свитерок.
Изъяли все, что падало со звоном, Все, что горело и давало свет, Все то, что поднималось над законом, Над миром, где, казалось, Бога нет...
Изъяли все, что истинным считалось, И я взмолился: "Упаси, Господь, Чтоб не нашли заточенную жалость И милости надкусанный ломоть".
ЭТАП
Поезд шел, как линкор, рассекая Сибирь На равнины, озера, хребты. За кирзой голенища точеный снегирь Всем врагам уготовил кранты.
Вылетали смешки из прокуренных уст. Шевелилась на полках братва. Эти полки придумал, конечно, Прокруст... Несомненно, он был – голова!
По проходу сновал разбитной старшина, Приросла к автомату рука. Засыпала в сугробах хмельная страна. Не сходил матерок с языка.
Поезд шел, отделяя от плевел зерно, Словно тело от кожи людской. За спиною – темно; никого – заодно... Путь далек, и тревожен покой...
Ночь за ночью, как будто уж времени нет... Стык за стыком – и желтый флажок. От Москвы до Иркутска – две тысячи лет. А обратно – в сторонку прыжок.
БЕЛАЯ РУБАХА
Зачем, скажи, мне белая рубаха? В таких идут на смерть, отринув страх; В таких рубахах, брат, играют Баха, А не сидят за картами в Крестах.
Пора менять свободное обличье На черный чай, на сигаретный дым, Пора сдирать овечье, резать птичье, Пора обзаводиться золотым.
Пора точить стальное втихомолку Под скрип зубов, под крики из ночей. Пора отдать без спора волчье – волку, А человечье – своре сволочей.
Пора искать надежную дорогу Туда, на волю – Родину, сиречь... Пора отдать вон то, святое, Богу, А это, в пятнах, – незаметно сжечь.
Пора идти, не предаваясь страху, На острый взгляд и на тупой оскал; Ведь для чего-то белую рубаху Я в этом черном мире отыскал?
УСТАЛОСТЬ
Я устал от верности словам, От любви, свершившейся как смерть, Я устал идти по головам, Презирая травяную твердь.
Я устал от голода и тьмы, Беспросветной как любовь, как страх... Я устал держать святое "мы" Сигареткой в собственных устах.
Я устал кричать во все концы, Собирать безликую толпу. Я устал – так устают жнецы Убивать собратьев по серпу.
Я устал от города-дыры, От дорог и от звериных троп; Я, как волхв, тащу свои дары, Волчьей мордой падая в сугроб.
Я устал от всех ремней и пут, Что растерли плечи до костей. Я устал – так дети устают Ненавидеть остальных детей.
НОЧЬ
Ночь повсюду, спать давно пора Или выйти в сумрак ледяной, Прикрывая профиль топора Мятою суконною полой, Или, уповая на живых, Воспарить над городом шагов, Смут бесцельных, вкладов целевых, Красных кнопок, ржавых рычагов... Ночь повсюду, денег больше нет. Кончилась дорога, сбит каблук. Днем окликнут весело: "Поэт!" Ночью шепчут, сволочи: "Паук..." Ночь повсюду, словно ждешь врага Слышь, стучит костяшками в стекло... Глянь в окошко: белые снега Черным снегом напрочь замело, И не слышно ни одной души, Хоть заплачь – напрасные труды! Хоть всю ночь на стеклышко дыши, Не надышишь ни одной звезды. Ночь повсюду, допивай да спи, Или выйди в сумрак ледяной, Чтоб замерзнуть в мировой степи, Посреди империи ночной, Посреди чудес небытия, Посреди изделий и словес; Там, где пес каслинского литья Самое живое из чудес...
СОН
Вот и я уснул навеки, Пьяный сброд стрелял в меня У заснеженной аптеки, В дымке сизого огня.
Я упал, конечно, наземь И, кровавя чистый снег, Рассказал им, этим мразям, Все, что знал про этот век.
Леденея в хлестком ветре, Объяснил я им, козлам, Что не числа геометрий Делят душу пополам.
И не время нас кромсало Я и сам был лют и свят, Вздернув страх, как комиссара, На фонарь у царских врат..
Рассказал я им, галатам, Что и век сойдет снежком, Не затмишь огня бушлатом, Не разгонишь дым флажком.
В этой жизни счастья нету, Хоть полмира жги в присест, Не пробьешься шашкой к свету, Не затмишь звездою крест...
В этой жизни нет отрады, В этой смерти – смерти нет. Я сказал им, братьям: гады! Грянул колокол в ответ...
Засыпая в вихрях вьюги, В дымке сизого огня, Я сказал им, гадам: други! Это вы спасли меня...
УТРО
Я встану затемно, и мне Господь подаст Всего, что я просить уже не в силах Он сам, Господь, от всех щедрот горазд Убогих оделять, больных и сирых. А я не сирый, даже не больной, Ну, чуть убог... Иное – исправимо. Чего просить мне? Крыльев за спиной? Тепла побольше да поменьше дыма?
Земную твердь снегами замело, Следов не счесть, да к небу нету хода... Весь мир осел узором на стекло, И вместо смерти – вечная свобода. Чего уж тут выпрашивать, молить В безвременье, где даже век – минута. Я помолчу, мне незачем юлить Перед лицом Творца и Абсолюта.
Мне незачем пенять на вся и всех, Шарахаться шагов и резких свистов, Я всех людей простил за глупый смех, Я даже раз просил за коммунистов, Но за себя? Нет прихоти чудней Выпрашивать, теряясь в общем гаме, Того-сего... успехов, денег, дней Огня не замечая под ногами...
СОЖАЛЕНИЕ
Над затылком – небо в сером. Под ногой – клубок измен. Жаль, не стал я офицером, Не погиб за город N.
А ведь мог бы, в черной форме, Заточив десантный нож, Отсекать гнилые корни, Корчевать вражду и ложь.
Обошла меня планида. Бился лбом за мирный лад. Примеряет нынче гнида Мой полковничий бушлат.
НОША
Звонкий нож – любовь моя, услада В горечи, печали и тоске. Ничего мне, бедному, не надо Нож за пояс, крохи в туеске.
Вот и вся моя простая ноша . А как будет враг одолевать Прибегут и Саша и Алеша За меня, бедняжку, воевать.
Отомстят за всю мою обиду, Отвоюют хлеб да виноград... Звонкий нож, что я носил для виду, В чудище косматое вонзят.
НИЩЕНКА
Ночь упала нищенкой к ногам. Только ничего я ей не дам. Не люблю я нищих... И, ва-аще: Что за нищета в таком плаще?
Два письма Январцева Сугробову (из романа "ЛЕДЯНАЯ СТРАНА")
1. Друг мой, Сугробов, пишу издалёка, Здесь вечное лето. Здесь нам, как позорным волкам, одиноко... Читал ли ты Фета?
Здесь времени нету, и слиты едино И звезды, и росы... Читал ли ты Блока? Ведь Катьку-б... Убили матросы.
И многих они убивали штыками, Но нас не посмели. А помнишь, как небо – вздохнет облаками И дремлет в метели?
И мы, как бродяги, бредем гололедом Ничто нам не любо. А помнишь, когда-то я пьяным уродам Читал Сологуба?
Вот так-то, Сугробов... Ошиблись мы где-то, Не то мы читали... Учились, наверное, зря мы у Фета, По Блоку вздыхали.
Идем спотыкаясь, не зная ночлега, О Боге – ни слова... Здесь вечное лето, а мы-то из снега, Птенцы Гумилева...
И где-то далёко – окраина града, Сторонка родная, Родная, Сугробов, страна снегопада, Земля ледяная.
2.
Вот так, Сугробов... Кончилась зима... Сошла с ума проклятая природа, Пустеют в марте наши закрома Ни хлеба там, ни бражки... Год от года Какой-то хлыщ бомбит все веселей Рабочего, колхозника, поэта... Я в феврале не досчитался дней И в ночь всю ночь палил из пистолета. Уж лучше бы опять – снега, снега Засыпали до крыш и душ округу; В тебе, Сугробов, вижу я врага, Но будешь замерзать – подам как другу Ладонь свою – в ней вечное тепло, Она двенадцать женщин обнимала, Я вытащу тебя, снегам назло, Из самого смертельного провала... Ты не умрешь нигде и никогда, Ты не исчезнешь тенью между черни, Не пропадешь меж пил и пней труда, Под солнцем дней или во тьме вечерней... Давай, Сугробов, в мире ледяном Останемся до ангельского зова, И думать будем только об одном, А прочее, видать, не стоит слова... Не скажем никогда и никому Куда несло нас в мировом угаре, В какую мы заглядывали тьму, Откуда мы возникли, Божьи твари...
МИР ЛЕТЯЩИХ
Длился день, как бездна. Я упал, Я летел в неведомое "нет". Кто-то крикнул сверху: "Кончен бал!" "Неизвестно..." – я шептал в ответ.
Вот уж пронеслись труды, дела, Мягкие постели, нар ряды, Кремль, Адмиралтейская игла; Промелькнуло имечко – Берды.
Женщины в нарядных кружевах С легкостью парили в вышине Я летел в оковах и в словах, Не до женщин нынче было мне...
Падал я, как падают слепцы С шатких крыш, с невидимых краёв. Падал я, как падают птенцы, Думая, что лучше нет миров,
Чем вот этот, вольный и пустой, Мир летящих и тяжелых тел... Как и все, я грезил высотой, Как и все, упал, а не взлетел...
ВРЕМЕНА
Отблевались правдивые рты Черной кровью и ложью хмельной. Кто послабже – бормочет: "Скоты..." Кто отважнее – шепчет: "За мной!"
Ветер сдул с твердокаменных лиц Всю росу, что соленой была... Те, что справа – попадали ниц, Те, что слева – сжигали дела...
И теперь – ни взлететь, ни пропасть, Стой столбом – хорошо бы не сесть... Где же эта хваленая власть? Где же эта каленая месть?
Ничего. Шепоток с ворожбой, Гулкий шаг да калиточный скрип. Присягал на экран голубой А потом по-геройски погиб.
За слова, за враждебный песок, За вонючий бензин в колеях Принял смерть, как герой, за кусок, А мечтал – безымянным, за страх.
ВВ (стихи Январцева из романа "Ледяная страна")
Видно, вовсе я не был мальчиком. Все забыто, как пьяный сон. Я вознесся теперь автоматчиком над одной из сибирских зон.
Малой властью, но полной мерою наделил нас отец-командир. Днем на мушке держу все серое, ночью – целюсь в преступный мир.
Ох, вздремнуть бы в ночную порушку Пусть приснится родимый дом... Да боюсь, как бы в спину "пёрышко" не вонзилось смертельным льдом.
Воля вольная точит финочку, горе горькое спит в бреду. Снится мне, что бегу по зимничку, Замерзаю на хватком льду.
И сбежал бы лесной порошею, Пусть пригреет меня она, Словно женщина нехорошая, Ледяная моя страна...
БРОДЯГА
Шел себе один бродяга, Никакой он не святой, На ремне пустая фляга, В сумке пряник золотой.
Миновал мосты, могилы. Где же небо, где звезда? Иссякают волчьи силы, Человечьи – никогда...
Хорошо босыми топать, Тропки льдистые колоть... Хорошо крылами хлопать, Если выдал их Господь.
Вот и шел он белым-белым Полем, озером, леском, Утомлялся бренным телом, Затянулся пояском...
Много их, таких хороших, Измеряло пядь земли. Сколько их согнуло в ношах, Даже тела не нашли...
Вот и этот стер предплечья, Все свое с собой волок... Ох ты, доля человечья, Божьих промыслов залог...
Хорошо идти по свету, Умирать в ночном пути; Хорошо, что крыльев нету Можно пo миру идти...
Вот и шел он, сам-прохожий, Чуждый стуже ледяной, Всей душою был он Божий, Хоть и с виду был иной.
...Снег рушится. Трещит под ним земля. Кто не богат, тому уж не до шуток, Когда сияют в морду соболя Медлительных валютных проституток. Они купались в пенистом "клико", Лобзали людоеда и француза; Пусть хоть потоп! Им дышится легко И жрется от залапанного пуза.
А на вокзале кашляет народ, Несущий Бога в потайном кармане Меж крошек и отсутствия банкнот, Профуканных в дорожном ресторане. Куда несет он Господа Христа На крестике из потемневшей жести? В какие отдаленные места Сошлют его за драку в ближнем месте? Не всё ль равно? Снег рушится стеной; Всем холодно; мир рушится лавиной, Тут косточки трещат... Грозят войной, Запугивают выбитой витриной... Еще полно чудес, припасов, благ, Воспоминаний, адресов забытых... Всё так же дышит в трубку старый враг, Оставленный взамен двоих, небитых...
Живем – как жили. Всё переживём: Кулачный подступ вятского размаха, В Москве француза, в Киеве погром, Валютных проституток, шведа, ляха... Уж повидали на своем веку. К заутрене, сбиваясь в вереницы, Потянемся по талому снежку: Работники, разбойники, блудницы...
ТОСТ
За тебя, за ноябрь, за узор, за угрюмую речь мудреца, за текучий, как водка, позор, за чужое лицо без лица
Отпиваю последний глоток за скучающих в облаке дам, за седьмой виноградный виток, за кагор, изабеллу, агдам.
Тишина без конца и начал за тебя поднимаю фужер, жил и я, словно я – янычар, только ты мне писала: "Мон шер..."
Грязный ветер меня уволок с мокрым ворохом листьев ольхи, хорошо, что я был одинок, и не письма писал, а стихи.
Вот теперь же стучусь, словно тать, а откроют – без слов ухожу. Я устал даже тихо роптать, а не то чтоб скликать к мятежу.
БРАК ПО РАСЧЕТУ
Светлане
Ссудил мне женщину Господь, и стала мне – жена. Теперь у нас едина плоть, душа у нас одна.
Теперь у входа в клуб иной на стражей погляжу; – Вот эта женщина – со мной! надменно процежу.
Быть может, на исходе дня, В конце путей земных, она попросит за меня у стражников иных...
ВЕСКАЯ ПРИЧИНА
Не выгибай от счастья руки, не говори, что ты – моя. От этой обморочной скуки устала ты. Устал и я.
Ведь над глухими потолками ещё, конечно, небо есть. К чему размахивать руками? Я не приду ни в пять, ни в шесть.
Ведь эта тихая квартира, где подоконники в пыли, поверь – намного меньше мира, хотя и больше всей земли.
Владиславу Артемову
Теряю время, речь, закат, восток, железо в венах, воинов из глины; вино пролил; посеял кошелек среди корней развесистой малины. Повсюду виноват: в семье, в стране, в статье Гаденко и в конторе Креза; вон, старый друг свинец нашел в спине, а тут не сыщешь лезвий для надреза. Все валится из ослабевших рук; звенят мечи, монетки, колокольцы; скучает плоть; душа глядит на юг, когда бредут на север богомольцы. Нет ничего достойного пера: враг измельчал в поденщине коварства; жена изводит (мало ей ребра!); народ за водку отдает полцарства... Пора порвать рубаху на груди, за нож схватиться; выпить за Семена; пора молиться: "Господи, гряди!..." и кликнуть мужиков – нести знамена. Пора искать – угрюмо, днем с огнем обитель, скит, тюрьму, костер с палаткой и, обойдя весь мир, вернуться в дом туда, где умирают под лампадкой...
СВЯТО МЕСТО
Свято место пусто не бывает. По ночам там ветер завывает, В полдень – ночь кемарит в уголке. Или забредет какой прохожий, На простого ангела похожий, С посохом ореховым в руке.
Снимет он треух пятирублевый, Огласит молитвою суровой До камней разграбленный алтарь, И придут лисица да волчица, Чтобы той молитве научиться... – Здравствуй, – он им скажет,
Божья тварь...
Солнце глянет в черные отверстья, Голуби, как добрые известья, Разлетятся в дальние края. Грянет с неба благовест усталый, И заплачет ангел запоздалый... – Здравствуй, – скажет, – Родина моя...
ЛАМПАДКА
Я купил себе лампадку изгоняю тьму-змею и к небесному порядку приучаю всю семью.
Огонек-то невеликий, будто меньше нет огней, но зато виднее лики, и родные всё родней.
Сумрак рвется, как завеса. Замирает всяка плоть. Вот гвоздит Егорий беса, как велел ему Господь.
Серебрятся в светлом дыме над негаснущим огнем преподобный Серафиме, Богородица с Дитём.
Вот и мы, в соборной стати, хоть и сонм наш невелик: я, жена и два дитяти (ангельский пока что лик...)
Коротка молитва наша. Что попросим – Бог дает... Да не минула бы Чаша всех, кто к Чаше припадет.
Чтоб лампадка не погасла, освящая путь далёк, подольем немного масла и поправим фитилек...
И в ночи, такой кромешной, что и слез не сосчитать, уж дождемся день утешный и нежданный, яко тать.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Л. Каторжный
ОТКРЫТИЕ АМ. Поэма абсурда
Запись Александра Хабарова
1
Как исторический колун Форштевень свой вонзил Колумб В полено братской Кубы. Корабль известный сел на мель И вот уже бежит Фидель, Прикрыв брадою губы.
За ним гуськом спешат слоны, Краса и гордость всей страны, Надежда и опора. А вслед спешит и прочий скот. И вот уже простой народ Столпился у забора.
Фидель вначале держит речь. Колумб затих, взойдя на печь. Матросы течь качают. Потом качают Фиделя. Колумб вскочил, кричит: "Земля!" И в нем души не чают.
И вот корабль уже ту-ту. Груз героина на борту, Слоны, ведро сиропа, Три негритянки цвета беж А денег нету, хоть зарежь! Возрадуйся, Европа!
2
В Калуге ж где-то, в сей же час, Свой глаз, как некий ватерпас, Примерил Циолковский К безмерным далям... В девять луп Он наблюдал Вселенной куб... За то народ московский Воздал хвалу ему и честь. Но полдень минул. Ровно в шесть Литавры загремели, Подали трап, хлеб-соль и хмель, Из чрева Ту сошел Фидель В простой своей шинели.
Так чья же больше борода? "До Кубы мне твоя звезда!" кричит Фидель упрямо. Ученый молвил без балды: "А мне вся Куба до звезды, Вселенная мне мама!"
Что ж, делать нечего... Фидель Назад берет свою шинель, Ведь минус шесть в Кабуле... Хотел на поезд взять билет, Полез в мундир – ни песа нет, Лишь дырочка от пули.
3
Но – чу! уж видно паруса! Колумб глядит во все глаза На грешную Калугу, Колун готовит он опять, За горло хочет всех нас взять, "На горло" взять с испугу.
Но мы ни куба не вернем, Нас не найти теперь с огнем, Не сделать нас рабами, Мы сшиты из чугунных труб, Мы отстоим в Калуге клуб И Кубу с голубями!
И всем колумбам вопреки Не отдадим родной реки И речи нашей лунной! Пускай свирепствует Кабул Не страшен нам ни Кубы гул, Ни страшный взмах колунный!
Нас не откроешь с черных врат, Не всякий враг нам друг и брат, Не всяк фрегат нам любо Узреть у наших берегов. Убавим спесь таких врагов, Держись, Колумб-голуба!
Не нужен нам турецкий вал! Где тот, что Кубе отдавал Бразды на бреге Понта? Где тот, что пьяною рукой Бездумно разрушал покой Родного горизонта?
Герои беловежских рощ! Теперь венец вам – плющ и хвощ, Лаванда с беленою, А нам колумбы не указ, Мы жизнь свою, как ватерпас, Проложим над страною.
4
Ботаник, химик и артист, Пилот, таксист, таксидермист, Па-та-ло-го-анатом , Философ, агроном, поэт Все знают, что Колумба нет, А есть один лишь атом.
Основа мира, червь и царь, Природы штучный инвентарь, Кусочек и кирпичик Всего того, что есть вокруг; Он человеку – верный друг И раб его привычек.
О, атом! Кто его колумб, И кто среди волнистых клумб Фидель его бессменный? Кто Циолковский тех орбит, В которых смысл его зарыт Де-факто откровенный?
Кому, как в клубе, суждено За атом мирный пить вино Во славу Христофора? Кому Калуга отдана И будет век ему верна Средь шумного позора?
5
И вот, сбавляя скоростя, Колумб летит, вселенной мстя, Летит, не зная страха; Под ним земля, на нем каркас, Он как герой умрет за нас От щедрого размаха.
Он тает, словно снегопад, Далече от родимых хат, У берегов постылых, У края, может, жизни всей И реют буквы "Ю, ЭС, ЭЙ" На фалдах шестикрылых.
Откроет он врата миров, И миллиарды фрайеров Собьются в коллективы И прогремят они хвалу, И в тяготенья кабалу Запишут коррективы.
И как бумажные рубли, Мы оторвемся от Земли, Поднимемся над бытом, Взлетим над пошлым бытием И песню грозную споем Над воином убитым.
6
Прощай, Колумб! Средь сотен лиц Нам не забыть твоих яиц Загадочных от века. Мы их поставим на попа, И к ним не зарастет тропа Тунгуса и абрека.
Фидель, калмык и гордый финн Последний поднесут алтын К фундаменту Калуги, Туда, где Циолковский жил, И из своих могучих жил Слагал светилам фуги.
Не зря же клуб за нас горел, И из Кабула смерчем стрел Грозила длань талиба? Не зря ж на Кубу свой десант Колумб сажал как диверсант Пройдя моря, где рыба?
Теперь и там прошла нога Индейца, негра и врага, Китайца и набоба, Теперь и тут вокруг биг-мак, И тучка спит, как бишбармак, На крыше небоскреба.
Теперь везде один тип-топ, Равны друг другу грек, набоб, Галаты и абреки, И без Колумба-молодца Не знал бы мир себе конца Ни в том, ни в этом веке.
