Текст книги "Кто убьет президента?.."

Автор книги: Александр Грич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Александр Грич
Кто убьет президента?..

Разбирать старые бумаги – занятие неблагодарное. Особенно когда в окно светит яркое калифорнийское солнце, за стеклом качаются ветви буганвилии с бордовыми колокольчиками цветов, веет легкий ветерок, а с балкона открывается чудный вид на долину Сан-Фернандо…

Но вид на долину и прочие прелести – они тут каждый день и вроде бы никуда не денутся. А завал бумаг вокруг письменного стола и на поверхности уже превысил все мыслимые нормы.

«Человечество, смеясь, расстается со своим прошлым. И хорошо, что расстается, – думал Потемкин утром, устраиваясь в домашнем офисе Хопкинса. – И хорошо, что смеясь… Дома, в Москве, у Потемкина все эти разборки бумаг почти всегда затягиваются: вдруг попадет тебе в руки письмо, о котором ты и думать забыл, старая открытка от друга, которого уже нет, пожелтевшая фотография… Почти всегда что-то такое, что заставляло вспоминать давно забытое. А это – занятие не всегда приятное. Потому что память – не бумага, её в огонь не кинешь.

Но тут, в Лос-Анджелесе, полегче – чужой архив, Хопкинс попросил сжечь лишнее – значит, сожжем!»

Потемкин отнес ящики с бумагами, намеченными к ликвидации, в сад. Поглядел с сомнением на зеленоватую кожу продолговатого блокнота для визитных карточек – судя по всему, Хопкинс к нему не прикасался давным-давно. Олег еще вчера спросил у Хопкинса разрешения просмотреть перед сожжением его старые визитки – «Если не секрет, конечно…» Тот не возражал.

Сейчас Потемкин взвесил блокнот на руке и уже хотел было отправить его к бумагам, предназначенным на уничтожение, но в последний момент передумал и сунул в карман брюк. Блокнот неудобно вытарчивал из кармана. Тем лучше – Потемкин о нем уже не забудет. Жечь бумаги дело небыстрое, вот в процессе этого он и посмотрит визитки. В случае чего – огонь рядом, далеко ходить не надо.

Жег бумаги Потемкин в керамической печи, которую мескисканцы называют «Хименеа». Печь – из двух частей: красноватый сферический сосуд внизу, а поверх – плавно сужающаяся коническая труба чуть больше метра высотой. Тяга в этой печи – отменная.

Ещё одна пачка распалась на листы и огонь яростно набросился на них. Пламя показалось даже над внешней стороной трубы. «Хименеа» раскалилось. Теперь – только подбрасывай бумаги вовремя…

Потемкин достал альбомчик с визитками и раскрыл его. Страница, другая, третья… Сразу определился период – примерно конец девяностых. Ага, это из зарубежных странствий Хопкинса. Визитки из тогдашней России, Южной Америки, постсоветских стран, где приходилось Хопкинсу в то время работать. Кого тут только не было! Банкиры и президенты нефтяных компаний, транспортные агенты и лицензированные тренеры собак, журналисты и дипломаты, кинооператоры и портные, члены конгресса США и депутаты российской Думы…

«Забавно! – думал Олег. – Точно, конец 90-х. Клинтон здесь, в Штатах, Ельцин в России. Клинтона терзали по поводу Левинской. Великой стране больше нечем было заняться кроме орального секса в Овальном кабинете. Десятки выброшенных на ветер миллионов, потраченных на следствие, два года непрерывного общественного внимания. Выяснены важнейшие для судеб человечества факты – занимались этим партнеры девять раз, оргазм президент испытывал дважды. Аллилуйя! Конгресс голосует за импичмент, сенат – против…

Какие страсти бушевали!

А Ельцину было не до секса. Он тоже не сходил с телеэкранов, только поводы были другие: то он пьяный дирижировал оркестром в Германии, то отплясывал гопака во время собственной предвыборной кампании, то во время прогулки по Енисею приказал выбросить помощника, который надоел ему шутками, за борт катера…»

Потемкин в то время жил на два дома: один – в неуспокоившейся еще после беспредела середины девяностых Москве, другой – в уютной южной стране, где надо было выполнить крайне деликатную и важную миссию, о которой и теперь приятно вспомнить, но говорить – ещё не время. А в Лос-Анджелес он тогда попал по приглашению Хопкинса, после их знакомства в Москве…

Потемкин подбросил очередную стопку бумаги в огонь и перевернул страницу. Откуда это у Хопкинса? Спектакль «Гамлета», програмка. И, судя по объявлению, спектакль необычный, в Гриффитс-парке.

Подождите, подождите, господин Потемкин, это ведь тот самый спектакль, о котором тогда шумел весь город. Не из-за творческих достижений режиссера-постановщика, конечно – поскольку Лос-Анджелес любыми творческими достижениями не удивишь. А потому, что состоялся этот спектакль в прекрасном городском парке при обстоятельствах совсем необычных.

А вот и визитная карточка на двух языках прикреплена степлером к зеленому уголку программы:

«Грэг Красовски, корреспондент. А чуть выше – «Вестник», крупнейшая русская газета США»

И тут – словно занавеску на окне раздвинули и открылся снова перед Потемкиным летний день, на удивление нежаркий, когда у него в лос-анджелесском офисе Группы раздался звонок и хорошо поставленный голос с почти неуловимым восточноевропейским акцентом попросил его к телефону.

– Слушаю вас, – сказал Потемкин по-русски, и будто бы воочию увидел гримасу недовольства на лице звонившего – мало кто из эмигрантов любит убеждаться, что их английский, как бы хорош он ни был, всё ещё далек от совершенства. – С кем имею честь?

Впрочем, если звонивший и был раздосадован, то этого никак не проявил. Он назвался и попросил о встрече.

– Что со мной обсуждать здесь корреспонденту газеты? – вслух подумал Потемкин. – Вы не ошиблись? Я в Америке в гостях.

– Но в расследовании дела об убийстве сына Веллингтона вы, судя по «Лос-Анджелес Таймс», принимаете активное участие, – парировал собеседник. – А так как там главный подозреваемый – наш с вами соотечественник, то и наша газета против обыкновения, не остается в стороне.

В те дни не то, что весь Лос-Анджелес – вся Америка была взбудоражена убийством сына популярного телегероя Веллингтона. На расследование были брошены серьезные силы, в том числе подключено и подразделение Хопкинса из Группы. И, когда Хопкинс предложил Потемкину принять участие – тот с радостью согласился.

Да, сколько лет… Потемкин бросил в огонь очередную пачку бумаг, и мысленно вернулся в ту давнюю ночь, когда его вызвали на место убийства Майкла Веллингтона. Убийства, о котором говорила вся страна.

* * *

Труп лежал на обочине. Левая дверца и багажник «Ягуара» были открыты, рядом с задней покрышкой Pirelli лежал домкрат. Как видно, младший Веллингтон был из той категории белых американцев, которые способны сами сменить колесо. Это здесь не так часто бывает. Потемкин и сам грешным делом не слишком любил это занятие, хотя при случае мог это сделать и делал грамотно и быстро. Но не в Лос-Анджелесе, где в течение 15 минут к тебе в любом конце города подъедет верткий грузовичок фирмы «ААА» или любой другой компании, которая тебе помогает, случись что-то в дороге. Иное дело, что покрышка «Ягуара» была лишь чуть приспущена. Визуально этого и не заметишь… Наверное, компьютер показал хозяину, что давление ниже нормы. Да вот вопрос – почему надо было менять колесо на ночном Малхоланде? Срочности-то никакой…

Майклу Веллингтону трижды выстрелили в грудь. Судя по входным отверстиям, стреляли почти в упор. Правая рука его была закинута за голову и почти касалась колеса, левая лежала на груди и кожа казалась особенно белой рядом с темными пятнами крови на сорочке. На лице молодого человека застыло странное выражение недоумения. Вообще лица меняются после смерти, иногда до неузнаваемости. И соотносить привычные нам выражения лиц живых с лицами тех, кого с нами нет – занятие неблагодарное. Слишком много Потемкин видел убитых, у которых выражения лиц были умиротворенно-спокойными… Так что тревога на лице Майкла ещё ни о чем не говорила. Но тревога была вокруг – эта мирная обычно ночная дорога в горах, переливающиеся в туманном мареве огни долины Сан-Фернандо внизу – всё сейчас смотрелось совсем иначе…

Красно-синие огни полицейских мигалок отражались в серебристом корпусе «Ягуара» молодого Веллингтона, и сполохи меркли в кустах и деревьях, подступивших к дороге. Свет одинокого фонаря, неподалеку от которого остановился автомобиль, был сейчас почти незаметен. Потемкин подумал, что Майкл специально остановился здесь, чтобы менять колесо не в полной темноте – Малхоланд всегда освещался плохо.

Впрочем, это одна из черт Лос-Анджелеса. С уличным освещением тут все в порядке, нет особых проблем и на скоростных магистралях… Но это там, где Лос-Анджелес – привычный город, разве что тротуары поуже, а кое-где их и совсем нет, потому что нет пешеходов. Но сверни с магистрали в гору – а добрая треть населения огромного города живет в горных или, во всяком случае, холмистых местностях, поросших лесом, так вот – только свернешь в гору – и освещения вовсе нет, и чем дальше отъезжаешь от равнинных улиц, тем у́же путь, и темнее становится, а часто узкая дорога идет над обрывом, и двум автомобилям там не разъехаться…

Особых трудностей это, впрочем, не вызывает – ездят по этим дорогам только те, кто здесь живет. Чужим здесь делать нечего, тем более – ночью.

Малхоланд – другое дело. Это своего рода горная магистраль. Считается, что это – самая старая в Лос-Анджелесе дорога, она проложена по конской тропе, которая тянулась вдоль гребня гор на десятки миль до океанского побережья. Днем здесь движение довольно оживленное – во всяком случае, по сравнению с другими горными трассами. Но в темное время суток здесь бывают по большей части только два вида проезжающих – туристы, которых привозят сюда полюбоваться видами ночного мегаполиса (а виды тут действительно такие, что дух захватывает, надо только знать правильные места, не тесниться на специальных смотровых площадках). Сначала – цветные огни Долины внизу, а поскольку местность горная – трехминутный переезд по Малхоланду – и вот ты уже любуешься панорамой мест, откуда начинался великий город, от небоскребов даунтауна – и до самого океана.

Вторая категория тех, кто приезжает сюда в темное время – любители скоростной езды на непростых трассах. Малхоланд извилист, повороты его неожиданны и коварны, особенно ночью, особенно – для новичков или тех, кто не умеет совладать со своим чувством азарта… Скоростные эти поездки – совсем не безобидные, есть тут пара мест, где, глядя днем с обрыва, можно заметить в зелени ржавеющие остовы старых автомобилей. Это те, кто когда-то здесь практиковался в скоростном вождении на слаломе Малхоланда, да неудачно. Автомобили в свое время не вытащили, а сейчас – руки не доходят, да и некому, наверное. Подъем авто из-под крутого склона – занятие недешевое.

Навряд ли Майкл Веллингтон приехал сюда полюбоваться на ночные красоты эЛэЙ (так здешние жители называют свой город). Кто же из нас любуется красотами, которые под боком? Мы мчимся на другой конец страны, летим на другой конец света, а того, что рядом, часто не замечаем. Нет, это явно не прогулка в поисках красивых видов.

Скоростные гонки с неожиданными поворотами в темноте? И это сомнительно. В благополучных американских семьях такими гонками занимаются тинэйджеры – те, кому меньше двадцати. А в более зрелом возрасте фанаты этих гонок, нередко убийственных, – чаще всего, члены банд. Причем, как ни странно – мексиканских. Или, как принято говорить здесь официально «большинство членов банды – латиноамериканского происхождения». Вот для них находиться на Малхоланде в это время – вполне обычно. Кстати, их привычная, негласно за ними «закрепленная» гоночная трасса – совсем неподалеку отсюда.

Потемкин дождался, пока около тела Веллингтона останется поменьше народу и подошел поближе. Обошел вокруг машины, заглянул на переднее сидение. Посветил фонариком в открытый багажник.

– Эй, Алек! – это Хопкинс. Олег уже привык к своему имени с ударением на первом слоге. Оглянулся, махнул рукой – Одну минуту, сейчас подойду.

Очень важное для Потемкина время, когда он – один на один со случившимся. То, чего не увидишь сейчас – скорее всего, не увидишь уже никогда. И обаяние этих минут в том, что ты знаешь: почти наверняка в этой темноте, разрываемой неверным искусственным светом, прячется нечто, содержащее ключ к разгадке тайны убийства. Ну, если не сам ключ, то подсказку…

Потемкин всегда тщательно осматривал места преступления не только потому, что «так положено», и не по привычке… Бывали формальности, которых он всячески старался избегать, даже нарушая правила. Но место преступления всегда таинственно притягивало его. Никакой романтики: просто надо закрыть глаза и увидеть, каким было это место несколько часов назад. Итак, что же тут случилось?

Глубокий сумрак, изредка разрываемый желтым светом проезжающих авто. Шумят сосны, темнеют кусты шиповника, слева над обрывом – алоэ и буганвилия, ее цветы вспыхивают рубинами при свете фар. Сиреневые облака вереска. Плоский как тарелка старомодный фонарь на столбе. Метрах в двадцати – стеклянная будка телефона-автомата.

Совсем немного времени прошло с тех пор, а таких будок теперь уже днем с огнем не сыщешь в Америке. А тогда – привычная деталь пейзажа… И мысли Потемкина снова возвращаются туда, на Малхоланд, годы назад.

Значит, могло происходить всё примерно так. Из темноты плавно выруливает серебристый «Ягуар» и останавливается под фонарем. Высокий стройный молодой человек в элегантном светло-сером костюме выходит из машины, смотрит с недоумением на левую заднюю покрышку, пинает ее ногой и идет открывать багажник. Он неторопливо достает домкрат и гаечные ключи. Делает всё это основательно и привычно – судя по всему, он из тех людей, которые любят и умеют возиться с автомобилем. Для него замена колеса на ночной дороге – не досадное, хотя и с налетом экзотики, приключение – а удовольствие. Вот он снял пиджак, аккуратно уложил его на заднее сидение и засучил рукава рубашки. Принялся было доставать запаску, но вспомнил о чем-то и вернулся к водительскому месту. Достает оттуда мобильный телефон – это в том неблизком году уже не диковинка, но еще и не столь привычный предмет общего пользования, как сейчас… И телефон соответственно достаточно громоздкий – в нынешнее время он выглядел бы просто неуклюжим. Майкл Веллингтон набирает номер и… кому звонит? Скорее всего тому, кто ждет его в этот ночной час. Сообщает, что задержится ненадого… Ну да, так и было. Он позвонил своей знакомой, Кэролайн Клайд. Попросил приехать и посветить фарами, а то трудно работать в темноте…

Скорее всего, он шутил – просто хотел, чтобы его подружка приехала и они увиделись на ночном Малхоланде – забавное разнообразие в обыденном ходе дел. Так или иначе – пока что единственное описание событий, которые за этим последовали, следствие получило от Кэрол Клайд.

Кэрол Клайд не выглядела слишком взволнованной. Не кусала губы, не удерживала слезы. Одета была эта молодая женщина неброско, но дорого – видно была не из тех, кто покупает вещи ведущих фирм на распродажах. Значит, владела средствами. И собой, кстати, отлично владела.

Судя по ее словам, происходило следующее: когда Кэрол приехала, Майкл уже заканчивал установку домкрата. Она поставила свой BMW так, чтобы свет фар освещал Майклу участок работы, закурила и краем глаза увидела, как у телефона-автомата остановилась темная машина – в сумраке она не разглядела толком, ни марку, ни даже цвет. Вышли двое парней, в автомобиле остались еще двое – вроде бы мужчина и женщина, видны были силуэты, и то неясно. Двое стали звонить из автомата. Один из них показался Кэрол знакомым – Виктор, участвует в театре «Дионис», где Кэрол Клайд давно играет. Вроде бы парень из России. Но – было темно, и Кэрол, конечно, не поручится за то, что это и впрямь был Виктор. Вокруг было тихо и многое из того, что парни говорили, возможно было разобрать. Кэрол показалось по тональности разговора, что ребята уже «на взводе» и звонили вроде бы наркодилеру – так по сленгу и недомолвкам подумала Кэрол. И еще подумала, что надо на всякий случай поднять в машине стекла и запереть двери. (Её автомобиль стоял между будкой автомата и «Ягуаром» Майкла). Так она и сделала – и может быть, это и спасло ей жизнь.

Итак, по словам мисс Клайд, парни, закончив разговор, потихоньку совещались в сторонке, не проявляя признаков агрессивности и Кэролайн стала наблюдать за Майклом, меняющим колесо. Она услышала, как заработал мотор и краем глаза заметила, как тронулся с места автомобиль, стоявший у телефона-автомата. Про себя подумала: «Уехали – и ладно. Без них спокойнее». Но автомобиль снова остановился, из него вышел человек и направился к «Ягуару».

Кэрол не придала этому значению и наблюдала за работой Майкла. Вот тут в окно ее машины и постучали, и совсем рядом Кэрол увидела мужской силуэт (человек стоял спиной к свету). Грубый голос потребовал: «Открой, быстро!» и в стекло уперся ствол пистолета. Реакция Кэрол была мгновенной – она переключила передачу, нажала на газ (мотор всё время работал на малых оборотах), машина прыгнула назад. Кэролайн вывернула руль и унеслась в темноту. Остановилась за поворотом, ожидая погони. Но погони не было. Ветерок донес человеческие голоса, а потом один за другим прозвучали в ночной тишине три выстрела. Дальше – звук удаляющегося мотора. И – тишина. Когда Кэролайн вернулась, она увидела Майкла в луже крови, бросилась к автомату и набрала 911.

Кэролайн с Майклом были знакомы давно. Судя по словам молодой женщины, они дружили, но не встречались постоянно. Виделись главным образом в театре «Дионис», что в Гриффитс-парке. Кэрол там была вроде бы примой, играла главные роли. К эпизоду с убийством Майкла Веллингтона это отношения, понятно, не имело – но Кэролайн Клайд не забыла об этом упомянуть, и даже не раз. А Майкл? Он тоже был актером? – Нет, он ведь был ученый, шекспировед, – поясняла женщина. Он занимался текстами. Шекспировские постановки у них в театре, по словам Кэрол, были замечательными. Да и вообще «Дионис» – знаете ли, театр необычный…

Всё было неясно в случившемся. Кто эти люди, которые убили Майкла. За что? Почему? Никто не стал бы ехать за ним сюда специально – кто же мог предполагать, что у «Ягуара» спустит колесо? На заказное убийство это тоже не похоже – не тот объект. Разве что кто-то мстит старшему Веллингтону таким образом? За что? Надо проверить. Мотивы убийства остаются неясными – бумажник у молодого Веллингтона не взяли, попытки похитить молодого человека тоже не было – следы борьбы отсутствуют.

Потемкин отошел от «Ягуара» и побрел с фонариком к телефону-автомату, тщательно глядя под ноги. Он и сам не знал, чего ищет. Гильзы эксперты уже нашли, нашли и свежий окурок – это отлично, в случае удачи можно будет пробить ДНК по базе данных. В телефонной будке на стенке фломастером был написан номер телефона – точнее, последние четыре цифры. Олег аккуратно переписал их в блокнот, сам не зная, для чего. Мало ли?..

А вот за будкой, в трех шагах Потемкин увидел то, чего эксперты не заметили – смятую упаковку от лекарства, закатвшуюся под куст и почти невидную в траве. Он бережно расправил ее – фамилию пациента не разобрать, название препарата – тоже. Зато ясно читается номер телефона аптеки и номер рецепта – три цифры посередине размазаны, но это всё равно уже кое-что.

Потемкин вернулся к Хопкинсу, который разговаривал с человеком из здешнего отделения полиции. Специалистов Группы, одним из подразделений которой руководил Хопкинс, на обычные убийства не вызывали…

– Какие гениальные догадки, консультант?

Олег давно уже привык к манере общения Хопкинса. Впрочем, привыкание было взаимным – к иным особенностям Потемкина тоже следовало приноровится.

– Разве что вот это…

Потемкин показал смятую упаковку в целлофановом пакетике.

– Передай О’Рэйли. Что еще?

– Этот парень, Виктор, о котором говорила свидетельница…

– Уже взят под стражу. Пока молчит. Есть еще соображения?

– Не о чем говорить, – пожал плечами Потемкин. – Если бы кто-то решил мстить таким образом старшему Веллингтону, они бы наверняка оставили какой-то знак или записку. А тут – ничего… Судя по рассказу свидетельницы, это ребятки, которые тут гоняют на скорости по Малхолланду на автомобилях по отрезку Колдуотер – Лаурел. Может быть, из этой группировки, о которой ты мне рассказывал. «Ночные волки»? Или как их там?.. Они ведь в этом районе орудуют. А, может, кто-то еще – ты-то сам что думаешь?

– В любом случае, – пробурчал Хопкинс, – надо завтра будет идти к звездному папаше. Беседовать. Мне шеф приказал (он взглянул на микроавтобусы четырех главных общенациональных телеканалов, припарковавшихся за желтой полицейской лентой) приказал дать интервью. Успокоить общественное мнение, так сказать.

– Ага. Успокоишь…

– Ммм… – Хопкинс поглядел на убитого. – У этого парня в жизни никаких проблем не было – с точки зрения нормального человека. Думаешь, когда он сегодня из дому выходил, он знал, чем для него этот день кончится?

Хопкинс позволял себе подобные лирические отступления очень редко. Но иногда позволял.

* * *

«На какой же почве помешался принц?» – Фред Аткинс воздел руки к небу. – Вы слышите эти слова? Вы понимаете, как они гениальны? Если на то пошло, я пари держу, что эти слова для мировой литературы значат гораздо больше, чем пресловутое «Быть или не быть?» Просто так случилось, что это «быть или не быть» запоминается сходу, как какая-нибудь идиотская фамилия – и потом неотвязно вас преследует. А вопрос о том, на какой почве помешался принц – он же ключевой для нашей жизни!..

Постановка «Гамлета» обещала стать необычной. Дело в том, что Фред Аткинс относился к той категории режиссеров, которые не устают совершенствовать спектакль чуть не до премьеры, а иногда – и после. Есть такие неугомонные люди, с ними трудно работается в творческой сфере. Если речь идет о газете, то такой редактор будет останавливать номер, для того, чтобы поменять абзац, строчку или даже одно слово в ключевом материале и в последние часы перед засылом в типографию, и даже ночью, когда газета уже почти готова… Но нет! Снова – «стоп!» Снова надо заменить слово «осторожный» на слово «сторожкий» – или сделать еще что-то, столь же значимое.

Нынешний «Гамлет» Фреда Аткинса был, в общем, почти готов к выпуску уже около месяца назад. Актеры знали роли, были проработаны характеры, в целом выстроены мизансцены, найден нужный для спектакля темп и ритм… Все считали, что постановка должна получиться удачной. Все – но не Аткинс, который сидел на репитициях мрачнее тучи, оживлялся только показывая моменты, которые ему самому были безусловно важны – скажем, убийство Полония… А в остальном – был отстранен и равнодушен, и иногда даже позволял себе кричать на актеров, а Кэрол – Офелию просто довел своими репликами до слез. Потом извинялся – вполне искренне. Но так продолжалось до того дня, пока он не пришел на собрание труппы свежевыбритый, пахнущий дорогим одеколоном и весь светящийся.

– Я нашел! – объявил он актерам. – Расследование всего, происходящего на сцене, будут вести зрители. Повторяю: это будет «Гамлет», какого никто и никогда не видел!

Фред Аткинс это действительно повторял не однажды, но всякий раз с такой силой убедительности, что и не хочешь верить, а поверишь. Поверишь, даже если ты к театру Фреда не имеешь никакого отношения. А среди тех, кто сидел на разномастных стульях на временной дощатой сцене в Гриффитс-парке – таких, понятно, не было.

– Каждый из нас знает, что до нас с вами были уже тысячи Гамлетов, и говорили эти принцы датские на всех, ну, или почти всех языках земли, – продолжал Аткинс. – Они могли говорить одинаковые слова – но всё равно произносили их по-разному, потому что разные режиссеры, разные актеры, всё, всё разное – одинаково только название…

У шестидесятилетнего Аткинса была густая седая шевелюра, время от времени он небрежным жестом откидывал волосы со лба – вызывая вздохи умиления у обязательных молодых поклонниц – из числа участниц его студии или молодых актрис «Диониса». А лицо у Аткинса было – как печеная картошка, сплошь морщины. Он не то, что никогда не думал о подтяжках кожи, он и обычных для мужчин-актеров косметических масок не признавал. «Если вы на меня смотрите и думаете, сколько мне лет, – значит я не гожусь для работы, которую делаю!» – это была его обычная поговорка. Не пустая, впрочем! Когда Аткинс загорался – а загорался он на рептициях постоянно, просто не мог иначе – морщины чудесным образом разглаживались, лицо молодело, а горящие огнем глаза могли убедить, кажется, кого угодно и в чем угодно…

– Перед тем, как начать… – Аткинс сделал долгую паузу. – Перед тем, как начать сегодня, давайте почтим память одного из наших фанатов и самых ценных сотрудников Майкла Веллингтона… Помимо того, что Майкл был хорошим парнем, это каждый из вас и так знает, он был чутким и умным шекспироведом – вы уж поверьте моему слову, такое нечасто встречается. У нас с ним были прекрасные намерения, идеи, задумки. В частности, «Гамлета» в том виде, в котором мы его с вами будем репетировать сегодня, я придумал… – Аткинс перевел дыхание и решил отредактировать себя, – мы придумали вместе с Майклом, и его указания по тексту были для меня чрезвычайно ценны… Помолчим минуту!

Скрип отодвигаемых стульев и долгая минута тишины – только доносятся детские вопли с соседней игровой площадки, мерно, словно океан, гудит проходящий в предгорьях фривей, да сигнал тепловоза «Амтрака» слышен с дальнего переезда.

– Я не стану сегодня обсуждать отсутствие здесь Виктора, без которого в последнее время мы не работали, хотя его роль в нашем коллективе не так уж и велика. Хочу сказать во всеуслышание, что мне его не хватает, и я не верю в нелепые обвинения, которые на него возводят.

– Будьте точны, Фред! – это Бреслин проговорил с места. – Обвинения ему еще не предъявлены. Следствие идет и не наше дело заниматься домыслами. Тем более, что вы не хуже меня знаете, да и все мы знаем, что у Виктора были личные мотивы ненавидеть Майкла. Я имею в виду девушку, которую Веллингтон у него увел.

– Только не надо меня поучать! – Фред Аткинс шумно выдохнул и поднял руку, останавливая Бреслина, который пытался продолжить. – Я сказал вам всем то, что считал нужным сказать, а сейчас мы переходим к репетиции. Прежде всего: у нас в этом спектакле будут две игровые площадки – эта сцена и еще круглая площадка посередине зрительного зала.

Актинс спрыгнул со сцены и прошел ярдов двадцать.

– Представьте, здесь будет центр этой второй площадки. И представьте, как здорово тут будут выглядеть сцены на кладбище. А ведь сцены на кладбище и разговор с могильщиками – это, я бы сказал, основа основ «Гамлета».

Огорожена эта площадка перед началом спектакля будет обычной желтой полицейской лентой – так огораживают места преступлений. И эта лента создаст у зрителей соответствующий настрой.

– Настрой на что? – это уже Кэролайн Клайд спросила. Та самая Кэрол, которая была с Майклом Веллингтоном в вечер его убийства. В жизни Кэрол работала психологом, имела частную практику. В будущем спектакле ей предназначалась роль Офелии. Выбор Фреда Аткинса в данном случае не встретил в труппе единодушного понимания. Офелия, как традиционно принято – существо слабое и рефлектирующее. А Кэрол – тоненькая и стройная – была всегда натянута как струна. Ее обычное доброе расположение духа могло мгновенно превратиться в обжигающее собеседника презрение или в едкую иронию – если речь шла о предметах, «больных» для нее. Такими, для Кэрол, как в «Дионисе» знали по опыту, были женский вопрос и темы личной свободы…

– И вообще – Кэрол на эту роль не годится. Она слишком сильна для Офелии!.. – в открытую говорил в театре Бреслин.

– Ты не знаешь, какую Фред Аткинс задумал Офелию! – возражал будущий Гамлет – Рамирес, неравнодушный к Кэролайн.

– Я спрашиваю: на что мы хотим настроить зрителей? – повторила Кэрол.

– Хороший вопрос! – Аткинс, довольный, обвел взглядом собравшихся. – Вот если бы вам предложили одним словом определить, кто в сущности есть Гамлет, что бы вы, Кэрол, сказали? Правдоискатель?

– Правдолюбец? – выговорила молодая женщина нерешительно. – Нет, looser[1]1
  англ. проигравший, презрительная кличка. – прим. ред.


[Закрыть]!

– Допустим. Еще?

– Мститель! – это высказался Рамирес, будущий Гамлет. И даже руку сжал, будто в ней уже сверкал разящий клинок.

– Теплее… Ещё?

– Шизофренник, определенно, – это подал голос вечный скептик Бреслин.

– И ты тоже недалек от истины. Но вот что, друзья, попытайтесь отстраниться от происходящего. Забудьте текст, который вы читали, забудьте Гамлетов, которых вы видели на сцене и на экране. И тогда вы поймете, что я готов вам предложить достаточно необычную, но совершенно правдоподобную версию. У нас с вами Гамлет… Следователь! – Аткин обвел актеров торжествующим взглядом. – У нас с вами он будет вести расследование!

Фред сделал небольшую паузу – ровно столько времени, сколько надо было, чтобы дать аудитории не то, чтобы привыкнуть, но просто осознать сказанное.

– Смотрите: только что о Гамлете высказались трое из вас, и каждый был по-своему прав. Гамлет – мститель, но он хочет быть справедливым мстителем, а потому расследует историю гибели отца. Гамлет – правдолюбец, и это означает, что он всё время ищет подлинных фактов, без этого он не может ощущать себя правым. Потому он и ведет расследование. Гамлет – лузер? До некоторой степени. И это толкает его к действию. Наконец, Гамлет – шизофренник. Ну, я не силен в психиатрии, но я знаю, что ни один незаурядный человек нормальным быть просто не может. Неординарность – уже ненормальность. И это сказывается в том, как Гамлет ведет расследование. Итак, с какой стороны ни зайди – но принц датский всю пьесу ведет следствие.

– Что, один? – скривился Бреслин.

– Я тебя люблю за то, что ты всегда и везде влезаешь, не дослушав! – немедленно откликнулся Аткинс. – Без таких людей театр не может существовать. Молодец! Нет, Гамлет ведет следствие не один. И в этом – изюминка будущего спектакля. Как я уже в прошлый раз вам говорил, следствие будут вести… – Аткинс оглянулся вокруг, убедился, что полностью владеет вниманием, и продолжал, понизив голос. – Следствие будут вести зрители. С нашей помощью, конечно.

И вы с участием зрителей будете последовательно выяснять – кто убил короля, кто участвовал в заговоре, знала ли о готовящемся преступлении королева, действительно ли Офелия покончила с собой или ее тоже убили? Трагедия полна вопросами. Так что давайте сейчас очень предварительно попытаемся представить себе сцену с могильщиками. Спустились на вторую площадку!

* * *

Поместье Веллингтонов располагалось в Бель Эйр – одном из самых дорогих районов Лос-Анджелеса. О нем широкая публика мало что знает. Туристы и вообще массовая публика знают о Беверли Хиллс. По общепринятому мнению это – самый престижный и дорогой район Лос-Анджелеса. В действительности он – и престижный, и дорогой, но по престижности и дороговизне не входит даже в первую пятерку лос-анджелесских изысканных районов и городков. Так что – общие знания часто, увы, оказываются полузнаниями. Скажем, широкая публика вроде многое знает о Голливуде, а такого города вообще-то говоря просто не существует.