Текст книги "Клетка"

Автор книги: Александр Горешнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Пролог, который отсылает читателя чуть не в самый конец книги

Почётный гражданин Рима, сенатор, герой Галльских войн Марцелл Флавий кормил хлебными крошками коричневых голубей. Они во множестве расплодились на верхнем ярусе колоннады огромной белоснежной виллы, расположенной в глубине оливковых рощ за северной окраиной города. По широкому добродушному лицу гуляла улыбка. Внезапно он глубоко задумался, но пухлые влажные губы опять растянулись в узкую полоску, потом прошептали что-то невразумительное. Впрочем, гвардейцы никогда не приближались к нему и подслушать ничего не могли. Он взял последнюю горсть крошек из сумы, подвешенной на меч потрескавшегося Марса, швырнул её в ближайшего голубя и хлопнул в ладоши. Голубь не отлетел, описал круг и принялся жадно склёвывать корм. Двое солдат бросились в глубину сада. Там, над портиком в тени вековых дубов и лавров прятался низкий замшелый грот. Открыли потайную дверь в углублении, встали на караул. Марцелл Флавий, кряхтя и по-прежнему улыбаясь, начал долгий спуск в сырую пещеру. Он не мог понять, почему его, наследника Тита Веспасиана, римского императора 70-х годов, считали покровителем христиан, тех самых иудеев-сикариев, повстанцев и террористов, врагов Рима. Христиане отрицали божественность императоров, его прямых предков, их родовых богов, богов самого Рима Юпитера, Юнону, Марса. Теперь же, после Константина, сделавшего христианство официальным культом, Сенат предлагает ему пост Понтифика, настаивая, что в Риме разгорается религиозная смута, и было бы глупо восстанавливать против себя большую часть гражданского общества. Скользкие ступени сделали поворот, здесь в глубокой норе жила Ламия. Заслышав стон, Марцелл наклонился к жерлу пещеры и произнес несколько ласковых слов. Стон прекратился, и сенатор медленно продолжил путь вниз.

У железной решётки стояли прикованные к стене самые настоящие некроманты. Молча они справились с мощным затвором, с поклоном отворили клеть. Под низким потолком неярко горело пламя в плетёных железных корзинах. Когда гегемон вошёл, пламя вспыхнуло, озарив дюжину мужчин и женщин в лохмотьях. Они лежали вдоль стен на почерневшей зловонной соломе, кто-то читал молитву, кто-то молчал. В центре узилища возвышалась окаменевшая фигура трёхметрового Василиска с завязанными глазами. Он был закован в цепи и вынужден был согнуться чуть не пополам, упираясь петушиным гребнем в потолок. Ониксовое жабье тело поблёскивало желтизной ауреуса, из клюва капала такая же янтарно-малахитовая слизь.

– Ты, – тихо сказал Марцелл и ткнул коротким толстым пальцем в ближайшего пленника. Тот ничего не ответил, но отполз к Василиску, положил голову на когтистую лапу.

– Твой черёд, – сказал Марцелл и указал на молящегося у дальней стены. Он встал, поднял остро заточенную палку, приблизился к жертве и медленно вдавил её в живот несчастного. Человек даже не застонал, только на лбу мгновенно проступил пот, из закушенной губы брызнула кровь.

– Слишком быстро, – сказал Марцелл и, глубоко задышав, спросил: – Где прячется старшина общины?

Пытуемый не ответил. Марцелл кивнул головой, прикрыл веки и выдавил из себя:

– Продолжай.

Христианин вынул палку, переставил её чуть выше и с силой вдавил опять.

– Ответь сенатору, иудей, прежде чем отправиться к Тартару и сыну его Тифону.

В ответ на молчание Марцелл тихо сказал «Продолжай» и краем туники отёр свои алые губы. Несчастный палач с трудом вдавливал палку всё глубже. Казнённый молчал, потом неожиданно поднял дрожащую руку ко лбу, уронил её и перестал дышать.

– Слишком быстро, – сказал Марцелл и повернулся к выходу.

У входа в дом сенатор ополоснул лицо холодной водой из большой каменной чаши. Проследовал в спальную комнату. Перед широким настилом на львиных лапах прямо на мраморном полу стояли кувшин с вином, чаша, полная фруктов. Он жадно выпил, наполнив до краёв тонкую глиняную чашу. Скинул алую тунику, белую льняную рубаху и, не снимая калиги, тяжело повалился на ложе.

– Я очень устал, – мрачно сказал сенатор.

Из боковой комнаты тут же выбежали две совершенно юные темноволосые девушки в коротких кожаных жилетах нараспашку. Когда они умащяли благовониями белое волосатое тело Флавия, он не возражал, вспоминая заседание Сената, где его сначала уговаривали, потом стращали и даже принесли клетку с Цербером. В конце концов, он так и не согласился занять пост высшего иерарха христианской церкви.

Когда девушки робко попытались возбудить его, он прогнал их, вспомнив аудиенцию у императора. Гонорий принуждал его немедленно приступить к строительству очередной христианской базилики. Он даже позвал шута, который больно поколотил его дубинкой. Всё это было не просто недоразумение или неведомый ему политический расчёт, это был каприз: возвышение через унижение.

Через месяц Марцелл решил проверить, как строится церковь. Стены главного нефа уже стояли, и Марцелл Флавий удовлетворённо посмотрел в сторону стоящих на коленях рабов и вольноотпущенников. Все склонили головы и смотрели в землю. Но один осмелился быстро, тайком перекрестить его. Сенатор повернулся к охраннику, протянул руку. Воин вложил в неё короткий широкий гладиус. Сенатор медленно подошёл к человеку, стоящему на коленях, не смеющему поднять взгляд. Бить мечом было не с руки.

– Ляг на спину, – спокойным голосом сказал Марцелл. Когда тот исполнил приказание, сенатор нагнулся и провёл острым лезвием по животу. Человек испугался, вскочил на ноги и, подхватив кишки, бросился наутёк.

Когда Базилика была почти готова, император Гонорий ещё раз лично представил её строителя Сенату и рекомендовал Марцелла на должность христианского суверена. Правда, сувереном Святого Престола объявил себя святой Сириций. Но как истинный адепт святого Петра, апостола и первого Папы христианской общины Рима, он был также наивен и ещё не понимал, что в его чашу уже добавили яд.

Марцелл публично обвинил святого Сириция в связях с Химерой, существом порождённым хаосом, и на следующий день суверен после скромного постного обеда скончался в ужасных муках.

Под именем святого Анастасия пост Понтифика займёт Марцелл Флавий. Но уже два года спустя, в 401 году от Рождества Христова, при его полном попустительстве и немощи слабоумного императора Гонория германцы впервые в истории захватят и разграбят северные города Римской империи. Но на смену Анастасию уже спешил другой человек. Епископ, принявший имя святого Иннокентия, займёт Престол Святой Церкви и за пятнадцать коротких лет обратит в новую веру многих герцогов и князей Европы.

Часть 1. Марта, Вагнер и универ

Тогда он не проявлял особую гражданскую сознательность или что-то там ещё. Шкуру спасал. На одной из пьяных вечеринок подрался с лучшим другом из-за девчонки, засунул её в автомобиль и на выезде со двора влетел в огромное дерево. Как это обычно бывает, виновник остался цел-невредим, а Марта надолго слегла в больницу с множественными ушибами внутренних органов.

Машину сделал быстро, с Серёгой помирился, в конце концов. Только родители Марты простить его не смогли, и впереди явственно обозначился небольшой, но реальный срок. Адвокат, честный прощелыга, откровенно признался, что взятку он не возьмёт, потому что ни он, ни прокурор ничего забелить не смогут. Посоветовал "единственно верный" выход из положения – срочно сдаваться в военкомат.

Год службы только казался бесконечным. Теперь же, после трёх дней пробуждения по утрам с улыбкой, Захар понял, что это был всего лишь один мелкий эпизод из его короткой жизни. Настолько мелкий, что даже подготовка к поездке на дачу к Серёге, занявшая каких-то три дня, казалась куда как длинней. Однако, хлопоты: надо всех организовать, хорошо закупиться, чтобы накрыть приличную поляну. В мирной реальности второй половины XXI века не принято отмечать дембель с размахом. Но тут случай особый, да и компания у Захара ещё со школьных времён считалась разгульной сверх всякой меры. Решили уехать подальше, в «таёжную глубинку», как любил говорить про свой заброшенный родительский дом сам Сергей. Где-то в районе Талдома в бору на берегу холодной речки оставалось не больше десятка ещё обитаемых домов. Если судить по рассказам Серёги, они вообще могут не вернуться оттуда в мир телефонов, настолько там классно и по-хорошему дико. И люди совсем другие. По его словам, рыбу тамошние аборигены ловят в полноводной реке, прямо из окна выбрасывая сеть. Само собой, для шашлыка выбор предоставлялся самый разнообразный. Можно кабанчика стрельнуть, а то и лосятины раздобыть у тех же аборигенов. Места хоть и безлюдные, но райские, можно сказать, только вместо праведников населены переодетыми грешниками.

Ехали на четырёх джипах. Серёга поклялся, что места в двухэтажном рубленом доме хватит всем. Его прадед-лесник в своё время такую хоромину отгрохал, будто царский поезд привечать собирался.

*

К концу третьего дня Сергей отвёл Захара в сторону и, не глядя в глаза, скороговоркой спросил:

– Тут Марта к нам набивается – пригласишь?

Захар оторопел.

– Сама?

– Сама, кто ж её тянуть станет. Да и не особо мы общаемся. Я говорил тебе, когда ты там ещё был. Как-то тяжело теперь с ней. Жалко девчонку, да сам понимаешь – как с больной, в депрессию вгоняет, вот её и обходят.

Захар молчал. Он никогда не снимал с себя вины за то, что сделал, но встречу с Мартой представлял по-другому. Про себя он давно решил покаяться и жениться на ней спустя год-два. Если простит. А тут сама встречи ищет. Но почему нет, почему не объясниться прямо сейчас?

– Давай позовём. Только позвони сам. От моего имени позови.

Собрались на пару недель. Кто-то выпросил отпуск, кто-то вообще уволился. Молодые все, бесшабашные.

*

На дорогу ушло восемь часов, и в течение восьми часов Марта, сидевшая между Захаром и Танькой, родной сестрой Сергея, не произнесла ни слова. Переговаривались, перегибаясь через неё, как через сумку с продуктами.

На месте всё оказалось ещё хуже. Девушка сторонилась ребят, они не замечали её. После бурного застолья пошли на реку. Купались, бесились, только Марта одна в стороне стояла, улыбалась, уклоняясь от брызг. Вернулись в дом – на широком дубовом столе ждал ужин. Местные мужики принесли рыбу, огурцы, почуяв дармовое угощение. Бабка Клава, соседка, возилась у дровяной плиты со щами. Сразу стало понятно, им здесь рады. На полную катушку врубили старинный магнитофон с записями 60-х годов прошлого века (только здесь и могло сохраниться такое чудо), заговорили о делах, понятных только им самим. В компании до утра воцарилось веселье. Под конец начали разбредаться по многочисленным горницам и светёлкам, следуя указаниям хозяина дома. Захар до этого момента избегал даже встречаться глазами с Мартой, но тут собрался, взял её под локоть. Она вздрогнула. «Неужели так нализался? Нет, это ей неловко, нужно было девчонок подговорить, – соображал он. – Какой теперь разговор, если она ни в одном глазу»?

Проснулся он на хозяйских нарах один. Ничего не понял, но сразу увидел Марту. Она сидела в дряхлом креслице и смотрела в полуденное небо за мутным окном.

– Ты чего, так и просидела? – спросил он.

– Ничего. Всё в порядке. Мне не спалось, – ответила Марта.

«Ну, дела, – подумал Захар, вспомнил, как отключился в тот же миг, как на постель присел. – Что мне вообще теперь с ней делать»?

– Ребята проснулись?

– Да, кто-то бродит внизу.

Захар сел, опустил голову, тяжело вздохнув, признался:

– Март, ты прости, что перебрал. Нам с тобой поговорить бы надо.

– А стоит? – помолчав, спросила Марта. – Я не разговаривать напросилась. На тебя посмотреть хотела – и всё.

– Ты вот что… Сама знаешь, я кругом… – он осёкся, сейчас явно не время начинать дурацкие извинения. – Давай-ка вниз. Чаю хочу, страсть.

Спустились на кухню. Там уже пили пиво, вполголоса переговариваясь. Захару стало тошно, попросил Сергея сделать им чаю. Когда напиток был готов, взял кружки, позвал Марту выйти во двор. Сели на лавку, и Захар, отхлебнув кипяток, спросил, не сходить ли им в лес по ягоды. В этом году, как он слышал, брусника хорошо уродилась. Марта с радостью согласилась. «Да, такие дела, – подумал Захар. – Две недели будем ягодки собирать, если у нас всё так и дальше пойдет».

Так, наверно, и было бы, да случай помог. Марту укусила змея. Она вообще рептилий до судорог не любила, а тут полный контакт: побледнела, уселась на мох, сказала, что идти не может. Захар перепугался по-настоящему. Схватил её, перебросил через плечо и километра два на бегу пронёс. В избе переполошились, прибежала бабка Клава. Всплеснула руками:

– Да не волнуйтесь. Мы тут все кусаные-перекусаные. Сейчас к егерю за сывороткой Фёдор съездит.

Фёдор оказался тут же за столом, возразил:

– Лучше отвезти её в Охону, в медпункт.

– Это ж какой крюк. Чего в такую даль таскаться? – не сдалась бабка Клава.

– А этого, может, черти по лесам носят.

– Ничего. За полчаса обернёшься. Шприц не забудь, – уже не терпя возражений, сказала бабка. – Ну-ка, покажь, – она задрала штанину, ткнула в Захара пальцем. – Вот тебе, жених, задача. Видишь два пятнышка? Если хочешь, чтобы у невесты температура не выскочила, соси здесь, пока Фёдор ездить будет.

Фёдор ездил три часа. Три часа Захар высасывал гадючий яд из ранки на тонкой щиколотке.

После такой беды Марту как подменили, она расслабилась, влилась в компанию, шутила, смеялась. После рюмки водки Захару показалось, что она и поглядывает на него по-другому. Спали вместе, обнявшись, усталые, довольные, но без всякой близости, конечно.

Все последующие дни Захар разыгрывал Леля, и тогда они кувыркались на толстом и мягком как ковёр мху и в шутку целовались. А то изображал Берендея и делал это так страшно, что Марта визжала на весь лес и убегала ещё дальше в чащу. К ребятам не выходили: те пьянствовали, купили кабана, жарили мясо на берегу и загорали, совершенно не обращая внимания на отсутствие своих друзей.

Следующая поездка в «таёжную глубинку» состоялась уже по поводу свадьбы Захара и Марты.

*

Они поселились у Захара в однокомнатной. По-настоящему влюбились и обнаружили в себе ту самую химию, что способна стирать всяческие бытовые недоразумения или дурные воспоминания. К тому же родители их помирились и благословили брак.

Видимо, переизбыток чувств и инстинктивных желаний решил единственную проблему: совершенно неожиданно Марта забеременела уже на первом году. Но старая травма всё же дала о себе знать: во второй половине беременности проявились гестоз и анемия при плацентарной недостаточности. Потребовалась срочная госпитализация. Захар сходил с ума, чудесное исцеление оказалось ложным, внезапное обретение теряло смысл.

– Так что, Захар Алексеевич, сделать мы ничегошеньки не можем. Не вы первый, кому придётся смириться, – равнодушно заявил доктор.

– Откуда вам знать? Мы через такое прошли, – зло ответил Захар. – Это не просто упущенный шанс – это была последняя возможность. Даже не в ребёнке дело.

Доктор удивлённо поднял брови.

– А в чём?

– Да не буду я ничего объяснять. Вот здесь всё, что я получил за машину. Больше у меня просто нет, и родители всё отдали, – Захар подвинул под ноги врача простую, но увесистую сумку. – Сделайте всё, что можете.

– Всё, что мы можем, это убить и её.

– Так не бывает. Всегда выход есть.

– Поверьте моему опыту. Впрочем, мы можем с вами договориться. Я не знаю, что вы хотите, но предлагаю простой выбор: вы получаете либо два трупа, либо один. Но я могу пойти на откровенный риск только при условии, что вы мне документик подпишите, где чётко указано, что отказываетесь от операции и оставляете жену в больнице для дальнейшей интенсивной терапии.

– Да хоть тысячу документиков. Я верю в… ваш документик. У вас всё получится после всего того, что было. А я к вам в рабы пойду.

Доктор натужно улыбнулся.

Месяц его не пускали в палату. Объяснение всегда одно – не положено. А что там на самом деле? И лекарств не просят раздобыть, и пару слов на клочке бумаги передать отказываются. Неожиданно, во время очередного визита молодая строгая женщина в халате пригласила войти.

Она лежала с закрытыми глазами. Говорила о вере. Когда узнала его, потребовала, нет, не потребовала, принялась напористо умолять о чём-то.

– Захар. Обещай, что принесешь мне сокровенное, тайное, чего, может быть, и нет. Поклянись, Захарушка. Найди ангела, принеси его.

«Рехнулась, видно, милая. Да и когда это в бога уверовала»? – мысли его разбегались, и он всё больше молчал. Да и что на его месте вообще мог сказать человек? – «Но проклятие на мне. Я виноват. Хотел спасти, вернуть всё. Искупить вину хотел. А возможность еще остаётся? Или сделал ещё хуже? Куда теперь»?

– Обещаю, – выдавил, наконец.

– Постараться нужно. Постарайся обязательно – и тогда всё у нас будет хорошо.

– Угу. Доктор сказал, ты поправишься.

– Вот принесёшь – и поправлюсь, – она облизала сухие губы, веки дрогнули, но открыть их она не смогла. – Поправлюсь.

Он не верил, что люди так запросто могут чувствовать приближение смерти, тем более, говорить при этом о каких-то глупостях. Он не поверил врачам, а её слова о заколдованном предмете расценил, как желание обрести целебный амулет, или эликсир. А вышло так, что, пока он по знахаркам, да храмовым торгам бегал, Марта умерла. Теперь поверил.

Горькую пил долго. Один, запершись в квартире.

В галлюцинациях прочёл подсказку. «Иди-ка ты, Захар, послужи Родине ещё разок. Там и найдёшь то, о чём тебя дурака Марта просила. Помнишь, как она просила»?

Военкомат и «федеральная служба» не помогли. Чтобы попасть в группу «Вагнера», пришлось подключить старого сослуживца, «секретчика», с которым иногда коротал солдатские вечера у канистры с техническим спиртом. Пили прямо в штабе, в святая святых любой воинской части, в комнате ЗАС, под носом у дежурного по части. Но это было оправданно – адреналин, чувство опасности съедали время. Теперь время остановилось.

Он всё делал без огласки. Даже к отцу на Петроградскую сторону не поехал, чтобы не ляпнуть чего. Проводы устраивать, конечно, не собирался, но, когда дело решилось окончательно, позвонил отцу и Серёге. Ему сказал только, что надолго выпадает из компании.

– Чё ребятам передать? Опять в запой?

– Нет. Передай нашему планктону, что законтрактовался, что мне жить надоело.

*

В мире агрессивной геополитики есть много мест, где всегда горячо, для которых придумали разнообразные средства активного влияния и предлоги для иностранного присутствия. Армии подключаются редко, и многие интересанты предпочитают частные военные компании. В частности, на Ближнем Востоке. Захара с его новыми друзьями-добровольцами, действительно, направили в самое пекло, в одну из ближневосточных стран. Предыстория конфликта, в который предстояло вмешаться Захару, длинная, но вкратце суть его такова.

Территория Антиохийской православной церкви долго оставалась в составе Турецкой республики; по соглашению с Грецией об обмене населением все православные подлежали депортации из этих районов. Но население по-прежнему оставалось на родной земле, прячась в пещерах, вырытых в податливых горных породах первыми христианами ещё в IV веке. Оно всячески поддерживалось Русской православной миссией, но геноцид становился всё более очевидным, несмотря на то, что здесь почти семнадцать столетий подряд звучали молитвы на языке Господа, а в городке Хомс хранился пояс Пресвятой Богородицы.

В эти земли обетованные, неведомо по чьему велению, ранним холодным утром высадили с «вертушек» небольшую группу свежевыбритых мужчин. Задача была предельно проста: затруднять оперативные мероприятия местных бандитов, для чего был составлен план трех-четырех дозоров, определены секреты, назначены передвижные группы. Зона ответственности смыкалась с воинскими частями дружественной страны. На обеспечение и поддержку жаловаться не приходилось. В случае надобности гарантировалось артиллерийское и авиационное прикрытие. От кого – неизвестно, но и своих средств доставало. Пара бронетранспортеров, минометы, снайперские винтовки, средства связи – выше всяких похвал. Народ подобрался опытный: многие из группы как раз из отпуска прибыли, повоевали уже и кое-что, судя по всему, заслужили. Формально даже Захару звание присвоили, правда, документы не выдали. Из тридцати человек половина где-то уже раньше перезнакомилась, а потому назревал хороший отдых на песках у источников, панибратство, изредка и не всерьёз азартные игры.

Через неделю побеспокоили: ночью в тепловизоры бойцы наблюдали несколько мобильных групп неизвестной принадлежности. «Соседи объезжают», – решили в группе и успокоились.

В один из дней, в самую полуденную жару, из-за барханов выскочили «Тойоты», бестолково обстреляли один из секретов и скрылись. Так случилось несколько раз: в группе появился первый раненый, но его быстро эвакуировала вызванная «вертушка». Взамен доставили еще пятнадцать загорелых парней с новёхонькими автоматическими гранатомётами. Стало известно, что недалеко появилась банда, и число пикетов решено было удвоить.

Вскоре случился серьезный бой. Штабной блиндаж накрыло минометным огнём, полезли «бээмпэшки», старые, разбитые, но с неисчислимым боезапасом. Они не отступали, даже когда ребята спалили штук семь из них. Может, у них вообще не было заднего хода? Через полчаса боя вокруг лагеря завертелась «карусель» – здесь были все виды «джихадмобилей», раритетные «спарки» на пикапах, увешанный мешками с песком «Брэдли».

К вечеру бармалеи поднасели, к ним подключился резерв. А Захар впервые узнал, что «Калаши» тоже иногда сдаются: когда его расписной понтовый заклинило, перебежал к огнемётчику. У того обожжённые руки уже ничего кроме «Шмеля» не держали, и он отдал свой автомат.

Связист со слезами в голосе молил кого-то о чём-то. Но его то ли посылали подальше, то ли пытались объяснить, что по всем квадратам идёт бой. К вечеру их, несколько едва живых парней, наконец, зажали. В пустыне перебежки не всегда помогают, а тут в русло высохшей речки загнали: глубина канавы 30 см, так что последние минуты боя Захар бегал исключительно на коленях. Пронеслась пара «Аллигаторов», показалось, что на боевой разворот заходят, но их Захар больше не видел.

Ещё перед отправкой, на недельных сборах, один боец из бывалых, как бы между прочим, поведал Захару, что в подобных ситуациях, буде таковая случится, стрелять лучше одиночными: себя меньше раскрываешь, да и с патронами всегда проблема. Поэтому, когда внезапно всё вокруг смолкло, он с радостью обнаружил в магазине еще дюжину патронов. Осмотрелся: в рыжих косых лучах далеко видно. Только столбы чёрного дыма вокруг, да впереди, в километре церквушка стоит, откуда взялась, как уцелела – не понятно. К ней и направился. Пока полз, ещё килограмм песка проглотил. Привалился к стене, долго не мог отдышаться, но сквозь грохот в голове смог разобрать: жив пока, ребят нет, а нога онемела, кровь из неё ручьём так и хлещет, а сознание по этой причине уже проваливается. Под каменным столом (алтарь, что ли?) заметил блестящий ремешок. Лениво, с безразличием перетянул ногу повыше колена и заснул.

*

Полгода спустя Захара вызвали в кабинет главврача одной из ростовских клиник.

– Ну, что, герой, надумал? Через неделю последние наборы закончатся, а ты всё валяешься. Так, куда пишем? – размеренным тоном гнусавил высокий молодой человек в пиджаке, расхаживая из угла в угол. – Если что, я на машине, хоть сей момент в штаб с рапортом.

– Нет. Передумал я, – растерянно ответил Захар. – Хватит боевых действий. Можно мне в гражданский попробовать?

– Хм, – молодой человек изобразил начальственную паузу. – Эк вас шатает. Можно, конечно. Куда именно?

Захар сам толком ещё не решил, но что-то внутри его уже вело за собой, уже не особо-то спрашивало. Хотя сам он ни за что не признался бы, что верит в предназначение и прочую хиромантию. Ответ сорвался сам.

– Я ж теперь специалист по древностям. Хочу в археологический.

Высокий молодой человек остановился, изумлённо задрал брови.

– Собирай вещички. Я там распишусь за тебя. Едем в штаб округа.

Вечером того же дня Захар в новёхоньком камуфляже сидел на перроне ростовского жд вокзала, прихлебывая «кока-колу», просматривал проездные до Питера и рекомендации от больших военачальников. Рядом лежал памятный пробитый бронежилет, стянутый пояском в золотистой оплётке.

«Так, первым делом к отцу. Что-то сдал он. С чего? Всё ж как по маслу. Потом, – Захар продолжал шевелить затупившимися мозгами, – в приёмную комиссию универа. Хотя нет, проставится надо, а то дороги не будет. Серёга, конечно, обалдеет от изумления, но загуливать некогда – вот посидим денёк на кладбище, и шабаш. В приёмную комиссию – бегом марш. Там пойдет, как по писаному. В сентябре, только не зевай, уже на лекцию посадят, – Иван улыбнулся, вспомнил школу и своё отношение к наукам. – Ничего. Пролезем в старосты или профоргом… в комитет можно… а там не он учёбу, она его потянет».

*

Денег на вольное житье студиозусу не хватало, и он устроился в местной администрации подрабатывать дворником. Служебная пятикомнатная квартира (расселенная коммуналка) выходила окнами во двор-колодец, так в Питере заведено. Там и был поставлен рекорд всех времён по количеству кляуз на одного жильца: на шум из нехорошей квартиры жилконтора получила 184 жалобы от соседей и 37 предписаний от участкового. Но как раз в то время Захар сдружился с молоденькой девушкой, техником-смотрителем той же конторы, приехавшей в этот город жизнь устраивать. Через полтора года слухи в деканат всё же просочились. Но учился Захар Крымский неплохо, только «зачётка» и спасла.

Конечно, в те годы студенты выпивали не меньше нынешних. Особенно после сессии, особенно занесённые на край света практиканты-археологи. Однажды во время практики в заполярье Захар с товарищами раскопали мамонтёнка, только что не живого, настолько хорошо сохранился. Мясо нефтяникам продали, выдав за говяжий спецпаёк, а вот со шкурой дело не прошло. Потому что местный чиновник высокого ранга (в лице шамана) лишился дара камлания после того, как на его глазах мамонт с оленьими рогами покрыл олениху. Из университета чуть не выгнали. Но учился Захар Крымский неплохо. «Зачетка» только и спасла.

Свою вторую жену (через месяц развелись) Захар обрёл всё там же, в служебной пятикомнатной квартире. После очередной вечеринки девушка не успела разводной мост перебежать и осталась ночевать. Оставалась она не одна, но тут казус вышел: ребята, которые тоже не успели мост перебежать, ради шутки предложили в «дурака» сыграть, кому с красавицей ложе делить в оставшиеся до рассвета часы. Захар проиграл, но девчонка всё равно с ним спать пошла. Это крепко зацепило юношу – очень уж романтично показалось.

Так, при соблюдении традиций студенчества всех времён, с полумифическим везением и обретёнными в результате неплохими знаниями, пробился Крымский к «госам», а потом и к диплому.

Часть 2. В поле

Конечно, после защиты диплома талантливого, предприимчивого и везучего студента оставили на кафедре. Тему для диссертации подбирали недолго. Сам Юрий Моисеевич Троянский сказал: «Фамилия у тебя знаковая. Вот и возьмешь тему «Крымское золото скифов». Командировки на юг, к морю? Знаю-знаю, согласен». После такой рекомендации имя участника самой перспективной научной программы никто не оспаривал.

Захар обладал завидной памятью и уже через неделю музейный этап был пройден. Три месяца он провёл в богатой библиотеке университета, где с удивлением обнаружил факт пребывания в Крыму разрозненных племён русов в период раннего средневековья. Потом получил доступ в мощнейшую локальную сеть. Здесь по какой-то причине особенно заинтересовался северо-восточным побережьем Крыма времён Боспорского царства. Полудикий конгломерат после убийства Скрибония на триста лет стал вассалом Римской империи. С IV века Боспор уже центр одной из епархий Византии, и культура местного населения развивалась под влиянием греческих традиций. Теперь город называется Керчь. Религия осталась та же. Но культуру придётся ещё откапывать, чтобы узнать, как племя русов, отпетых кочевников и дикарей, превратилось в киевское княжество Тьмутаракань.

Наконец, молодого учёного решили выпустить «в поле» для натурного ознакомления с материалом. Впереди ждала степь и чёрное небо палаточных городков. Большинство курганов в ареале обитания кочевников в Северном Причерноморье разграбили еще в XIX веке – кладоискатели не понимали, что само по себе скифское золото не отличается высокой стоимостью. «У него низкая проба, – говорил Троянский. – Эти древние украшения, конечно, в первую очередь представляют историческую ценность». Но ещё оставались нетронутые курганы, ещё больше их надеялись отыскать. Так и получилось. В группе Крымского оказалась студентка из местных, из крымчан. Когда Захар на третью ночь их близкого знакомства, уже собирался уходить в свой вагончик, она придержала закрай палатки.

– Захар, я хотела тебе одну вещь сказать. Погоди.

Молодой учёный уже имел богатый опыт, попытался ужом пролезть на выход. Но человек он был порядочный, опомнился, задержался.

– Говори, Тася.

В её огромных татарских глазах отразилась звезда.

– Ты что, Таська? Ну, нельзя же так. Сразу в слёзы…

– Не сразу, – девушка всхлипнула. – Это большая тайна. Бабушка, когда умирала, рассказала мне… ты первый, кому признаюсь.

– Ну? – Захар нежно лизнул невидимую влажную щеку.

Тася продолжала хныкать, искала губами его губы.

– Она сказала, что, когда у меня будет муж, я должна показать ему одно место. Волшебное. Только мужу, иначе много беды случится.

Оба помолчали. Захар уже знал, к чему все эти уловки, но продолжал гладить её спину. Соображал, ну, вот опять черти с ним замутили. Неужели таки по-простому нельзя. «Все они одинаковые. И всех жалко».

– Обещай, если покажу тебе место, то женишься на мне. Обещай.

– Проклятье, – тихое слово сорвалось непроизвольно, но студентка услышала, поняла по-своему.

– Нет, если передумаешь, просто не говори никому.

– Я ничего не думал, чтобы передумывать. Что там такое страшное?

– Курган распаханный. Давным-давно наши, когда случайно вскрыли его, нашли нетронутое захоронение. Потом присыпали, большой дом сверху поставили. Потом их угнали. Осталась одна бабушка. Никто не вернулся…

– Ничё себе. И ты мне это вот так.

– Как?

– Да неожиданно очень. И много там?

– Полно. По завещанию насчитали тогда двенадцать фигурок всадников, десятка полтора коней. Стрелы, стремена, посуда византийская.

Захар уже не сомневался – настоящий исследователь ради любви готов на всё.